Оглавление

«До конца дней моих я хотел бы бродить по светлым странам моего воображения…»

(А. Грин)

А теперь мне становится ясно, почему море не отпускает свои жертвы, где бы они ни находились.

Введение

Мальчишек влечет море. Они, начитавшись книг и насмотревшись фильмов о морских путешествиях и романтике, с восторженными глазами приходят поступать в мореходные училища.

Но со временем эта розовая пелена спадет с их взоров, и открывается обычная, скучная и нудная перспектива работы в море.

Не все могут преодолеть разочарование от столкновения с реальной действительностью. Такие списываются на берег и оттуда наблюдают за уходящими за горизонт пароходами. А те, кто остался, продолжают тянуть нелегкую лямку морской жизни, поняв, что без неё им никак не прожить.

«Фредерике» — это одна из книг серии «Жизнь судового механика».

Я думаю, что, кроме механиков и моряков, связанных с машинным отделением, она мало у кого вызовет интерес.

В ней нет приключений, нет героизма, подвигов и даже нет ни малейшего намека на морскую романтику, потому что в ней реально, без всяких прикрас описывается день за днем, месяц за месяцем жизнь моряка, который пришёл на раздолбанное старое судно.

В ней с полной открытостью рассказано, как моряки преодолевают создающиеся трудности, применяя знания и навыки, полученные в течение морской жизни, и чем это для них оборачивается.

В книге описывается обычная жизнь тех, кто находится в море, вся та обыденность и тягомотина, которой сопровождается весь контракт, сколько бы месяцев он ни продолжался. Но в каждой главе книги есть события, которые заставляют удивляться, поражаться, а иной раз и улыбаться той повседневной правде, с которой моряк, а особенно механик, может столкнуться за время своего контракта.

Ведь кто поможет моряку, когда он один на один со стихией, с изношенными и раздолбанными механизмами? Да никто, кроме него самого, если ему надо только одно — выжить и добраться до тех, кто ему дорог и ради кого он ушёл в рейс, подписал контракт, чтобы обеспечить своей семье достойную жизнь.

Но это никого не волнует, потому что судну надо идти вперед и любыми способами дойти до порта, дойти до конца, чего бы это ни стоило. Поэтому в книге достаточно описаний того, как «романтично» проходят ремонтные работы, моточистки, без которых не обойтись на судне и ежедневные вахты.

В этой книге я хотел поделиться с единомышленниками тем, что никакие преграды не помешают моряку вернуться в родной порт, потому что настоящий мужчина всегда добьется своего и дойдет до конечной цели.

С уважением ко всем морякам, Алексей Макаров

Глава первая
Приезд. День первый. 24 декабря

Поезд из нескольких синих вагончиков не спеша подошёл к платформе вокзала Антверпена и я вышел из вагона, в котором оставался один. Да и немудрено. Ведь время приближалось к полуночи, а сегодня уже двадцать четвертое декабря. Вот-вот должен наступить Кристмас.

Для меня это только дата в календаре, а весь католический мир сегодня отмечал наступление нового года. Во время моих контрактов в иностранных компаниях, если на них выпадала эта дата, этот день для меня являлся только днём отдыха, во время которого можно посидеть за столом, вкусно поесть и повеселиться, а здесь, в Европе, это — праздник.

Вот и сегодня в Гамбурге, в офисе компании, где я пробыл несколько дней для ознакомления с её правилами, царило возбуждение. Никто не собирался работать, а чопорная фрау Шварц даже достала из большого шкафа собранные заранее подарки и торжественно вручила их всем сотрудникам. Мне тоже досталась красивая авторучка в футляре, завернутом в блестящую бумагу и перевязанным красивым бантиком.

На этом поздравления закончились. Сотрудники офиса окружили накрытый сладостями и вином стол, за который не пригласили меня, потому что румынский немец Дрэгомир повез меня на вокзал, где посадил в переполненный вагон поезда и объяснил, где сделать пересадку, чтобы добраться до Антверпена.

Вагон оказался настолько забит людьми, спешащими разъехаться по домам на праздник, что сесть мне сразу не удалось и больше часа пришлось стоять в тамбуре, пока не освободилось одно из мест, на котором я и устроился.

Одну сумку я поставил у ног, а другую, с рабочими комбинезонами и башмаками, едва воткнул на полку.

Вагон, в который мне купили билет, оказался общим и напоминал наши вагоны в электричках, так что, устроившись у окна, я молча наблюдал за проносящейся за окном Германией и изредка поглядывал на входящих и выходящих пассажиров.

За окном ничего необычного. Печальный осенний пейзаж. Моросящий противный дождь, начавшийся ещё в Гамбурге. Дома как дома. Деревни как деревни. Только по сравнению с Россией они попадались более часто, да дома выглядели аккуратнее. В основном каменные и нигде не проглядывались покосившиеся заборы, неухоженные, заросшие бурьяном огороды со «скворечниками» во дворах.

Через полчаса около меня устроился молодой, одетый с иголочки парень, попытавшийся завязать беседу. Мой немецкий оставлял желать лучшего, поэтому я, к его удивлению, ответил по-английски. Слегка замешкавшись, он перешел на английский и мы с ним мирно беседовали около часа, пока он не сошел на одной из остановок.

Петер — так звали парня — подробно объяснил мне, посмотрев в мой билет, где надо сделать пересадку, чтобы добраться до Антверпена.

На указанной станции я вышел и попытался найти необходимый мне поезд. Меня удивило то, что к кому бы я ни обратился по-английски, все мне охотно отвечали и старались помочь, чтобы я не перепутал поезда. А один парень, в небрежно накинутой цветастой куртке и бейсболке, даже отвёл к переходу, ведущему к необходимой платформе, где стоял небольшой состав из нескольких синих вагончиков, который и должен доставить меня в Антверпен.

Если двадцать лет назад в ГДР, куда меня послали на приемку судна в Варнемюнде английский вообще никто не знал, там мы больше общались с немцами по-русски, то сейчас меня все прекрасно понимали и отвечали, если я кого спрашивал по-английски.

В вагоне, в отличие от предыдущего, народу оказалось мало. Я устроился на одной из свободных скамеек и принялся ждать отправления.

Через скамейку от меня сидел какой-то чернявый, неопрятно одетый, небритый мужичок в черной широкополой шляпе и с завитыми прядями волос вместо бакенбард. Я даже обрадовался, что он сел не рядом со мной, потому что мне показалось, что от него даже идет запах немытого тела.

Когда поезд тронулся, то этот странный человек достал из сумки толстую книгу и принялся её читать, не обращая внимания на окружающих. Интересным для меня оказалось то, что страницы книги он переворачивал справа налево. Вот тут только я и догадался, что это верующий еврей, который читает свою книгу, типа нашей Библии. Я знал, что их много живет в Антверпене, но вживую настоящего верующего еврея я встретил впервые и исподтишка разглядывал его. Но вскоре мне это надоело и я больше вглядывался в темноту ночи, в которой то тут, то там возникали огни мелькающих деревень.

От однообразия я поймал себя на том, что стал дремать, периодически прислоняясь лбом к холодному окну. От таких прикосновений я просыпался, но вновь и вновь дремота овладевала мной. Один раз я очнулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо. Наверное, это была граница. Люди в форме проверяли билеты и паспорта. После проверки они ушли в соседний вагон и вскоре поезд поехал дальше.

Как сказал мне в Гамбурге Дрэгомир, меня на вокзале должен встречать представитель агентирующей компании, который и отвезёт меня на судно, поэтому я не переживал, что приехал в незнакомое место и не торопясь вышел из вагона.

Осмотревшись, куда же я попал и где находится выход с платформы, я остановился и в изумлении озирался, не в силах двинуться дальше.

Я находился под куполом огромной стеклянной крыши, высоко вздымавшейся над перронами. Несмотря на ночное время и ажурные тёмные окна над головой, создавалось ощущение простора, свободы и полета, а яркое освещение и боковые стеклянные стены арками, уходящими ввысь, усиливали это впечатление.

От всего этого мне даже стало как-то легче дышать из-за отсутствия ощущения замкнутого пространства, которое обычно я испытывал на всех вокзалах. Атмосфера, царившая под таким сводом, взбодрила меня и, даже несмотря на то, что я сильно устал и в поезде постоянно «клевал носом», легко подхватил сумки и вслед за несколькими пассажирами бодро пошёл к входу в вокзал. Стена его с высокими окнами в резных рамах, облицованных светло-серой резной мраморной плиткой, виднелась слева.

На втором этаже этой стены верхняя часть окон заканчивалась арками, поблескивая многочисленными витражами, уходящими ввысь, к полукруглой крыше.

Пройдя через высокую и широкую дверь, я оказался в зале вокзала. Вот тут меня уже по-настоящему поразило ощущение, что я оказался или в старинном храме, или в сказочном дворце. Передо мной раскинулся огромный зал, окруженный стенами из светло-серого мрамора, с огромными окнами, уходящими куда-то ввысь к стеклянному куполу, накрывающим его.

По лестнице из темно-серого мрамора я спустился в зал, с полом, покрытым серыми мраморными плитами различных оттенков и встроенными в них темными квадратами прямоугольников. Колонны, балюстрады, арки и полуарки, скульптуры, золотая отделка часов над дверями, окна полу розочки — все это гармонично сочеталось между собой, дополняя друг друга.

От всего увиденного меня обуял восторг и я молча стоял, озираясь по сторонам, разглядывая окружающую меня красоту, вызывавшую чувство легкости и воздушности, прогоняя усталость, накопившуюся за целый день.

Ведь сегодня я проснулся в гостинице для моряков в семь утра, позавтракал в ней и к девяти часам подошёл с вещами к офису компании, расположенному в двадцати минутах ходьбы от гостиницы. В десять часов Дрэгомир посадил меня на поезд, а сейчас на часах, установленных на входной стене в зале вокзала с изящными балкончиками, под которыми красовался золотой герб Антверпена, было почти одиннадцать вечера.

Медленно, чтобы не поскользнуться на мраморном полу, я двинулся к выходу. По залу беззвучно ездили уборочные машины, оставляя за собой влажные следы и везде стояли предупреждающие таблички «Осторожно, влажный скользкий пол».

Подойдя к выходной двери, я увидел мужчину в кепке и аккуратной черной куртке. В руке он держал табличку с названием моего судна. Поняв, что это мой встречающий агент, я смело направился к нему.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался я с ним.

— Добрый вечер, — ответил он мне по-английски. — Это ты едешь на «Фредерике Зельмер»? — Он указал на надпись на табличке.

— Точно, я. — Я изобразил на лице улыбку.

— Ну, тогда поехали. Чего ждать? Может быть, сегодня я ещё успею к семейному столу.

Агент развернулся и, махнув рукой, чтобы я следовал за ним, пошёл к выходу, а я направился за ним с сумками в руках.

Сумка с робой, которую вручили мне в офисе, оказалась непомерно тяжела и одна из ручек на ней почти оторвалась, так что тащить её мне было неудобно, но агент, не обращая внимания на это, быстро шёл к выходу.

«Не его это дело — таскаться с чужими сумками, — подумалось мне. — Ему за это не платят».

Меня удивляло, что же Дрэгомир положил в сумку, что она оказалась такой тяжелой и неудобной. Пара комбинезонов и специальные рабочие ботинки, которые мне положены по контракту, не могли столько весить, а времени и места, чтобы рассмотреть содержимое сумки у меня не было и создавалось впечатление, что там лежали гири или в лучшем случае кирпичи. Поэтому, обхватив покрепче эту чертову сумку одной рукой, я вышел следом за агентом на площадь.

После тепла вокзала прохлада заставила меня даже передернуть плечами от свежести и промозглости, но температура воздуха была положительной, что я определил по лужам, оставшимся после недавно прекратившегося дождя. На них отсутствовали даже льдинки, и мне приходилось осторожно обходить их, чтобы не промочить туфли.

На площади, несмотря на приближение полуночи, оказалось светло, как днём, а вокзал подсвечивался фонарями и различными прожекторами так, что сиял всей своей красотой. Искусно выбранное освещение подчеркивало изящность колонн, эркеров и башенок на крыше, отражаясь от ажурных окон, выходящих на площадь. Обернувшись, я даже залюбовался этим видом. Жаль, что фотоаппарат остался в сумке, а то бы я обязательно запечатлел такой прекрасный вид. Но, увидев уходящего агента, который, наверное, хотел поскорее избавиться от меня, я заторопился за ним.

Машина его — а это оказался черный «шестисотый» «Мерседес», на которых у нас разъезжали только бандиты или состоятельные граждане, подчеркивающие свой статус, — находилась рядом, так что с сумками мне мучиться долго не пришлось и я с удовольствием свалил их в любезно открытый багажник.

Внутри салона чувствовалось тепло — по всей видимости, агент только недавно подъехал и оставил машину на стоянке.

Устроившись за рулем, он посмотрел на меня.

— Ну, как ты? Нормально? — В его голосе чувствовалось некоторое беспокойство.

— Да, всё хорошо. Только устал немного сегодня, — пожал я плечами.

— Ничего, — успокоил он меня. — Сейчас съездим в портовую администрацию, отметим твой паспорт, и я отвезу тебя на судно. Оно там недалеко стоит. Может быть, сегодня успеешь ещё поднять бокал за Кристмас. — И, доброжелательно улыбнувшись, осторожно выехал со стоянки.

Я молча разглядывал ночной Антверпен, по пустынным улочкам которого быстро ехал агент.

Если сразу за вокзалом машина осторожно двигалась по брусчатым мостовым с трамвайными путями по середине, то потом, выехав на широкую улицу, обсаженную по обе стороны высокими старыми деревьями, поехала намного быстрее.

Город казался пустым. Если недалеко от вокзала на тротуарах ещё встречались одинокие пешеходы, то здесь никого не было. И, попав в зеленую волну светофоров, минут через пятнадцать, агент остановился у невысокого здания, сбоку которого виднелась небольшая пристройки из старинного кирпича.

— Всё! — возвестил агент. — Мы на месте. Паспорт у тебя с собой или в багаже? — и первый раз после вокзала посмотрел мне в глаза.

— Конечно. — Я похлопал себя по груди, где во внутренних карманах лежали документы.

— Давай его сюда, — потребовал агент и, забрав паспорт, вышел из машины. — Чего сидишь? — недовольно буркнул он. — Выходи. Вместе пойдем к офицеру.

Подойдя к массивной, побитой временем двери, агент нажал на кнопку звонка.

Дверь долго не открывалась. Только после вторичного нажатия на звонок она отворилась, и в щель выглянуло заспанное лицо человека в форме. Агент обратился к нему по-фламандски и тот, открыв шире дверь, пропустил нас вовнутрь.

В коридорах царил полумрак и мы последовали за офицером, который тут же, на первом этаже, завёл нас в ярко освещенную комнату и, прищурившись от яркого света, протянул руку агенту:

— Паспорт, пожалуйста.

Агент молча протянул ему мой паспорт с листом печатной бумаги, и офицер принялся копаться в каких-то бумагах, сложенных на столе. Найдя необходимый документ, он просмотрел его, сделав в нём отметку, и небрежно шлепнул в паспорт и на бумагу печать.

Приняв у офицера документы, агент поблагодарил его, и мы, выйдя на улицу, вновь сели в машину, где агент вернул мне паспорт с листом бумаги.

— Это судовая роль, — объяснил он, увидев мой недоуменный взгляд. — Отдашь капитану. — И, чуть ли не рванул с места, взвизгнувший колесами «Мерседес».

Сделав несколько разворотов, машина поехала дальше. Тут уже было видно, что мы в порту. Слева то тут, то там между пакгаузов начали появляться корпуса судов, мимо которых он проносился.

Проехав вдоль длинного и высокого забора, «Мерседес» выскочил на причал, лихо развернулся и подъехал к борту судна, с которого почти вертикально вниз опускался трап, зависший над причалом на высоте чуть больше двух метров.

— Ну вот мы и на месте, — радостно возвестил агент, нервно поглядывая на часы. — Вот твоё судно.

Он торопливо выскочил из машины и, открыв багажник, вытащил из него мои сумки. Поставив их на причал, он торопливо пожал мне руку со словами:

— Удачного Рождества, и не забудь отдать капитану судовую роль, — и сел за руль.

У бедного «Мерседеса» взревел мотор, бешено завизжали колеса, пробуксовывающие на асфальте и агент умчался куда-то в ночь, оставив после себя клуб сизого дыма и запах жжёной резины.

Оставшись на безлюдном причале, я в недоумении озирался. Надо мной высился ржаво-коричневый борт судна, стоящего к причалу правым бортом.

Где-то высоко-высоко над головой виднелись огни надстройки, а впереди, насколько хватало взгляда, простиралась ободранный, в ржавых подтеках и проплешинах борт судна. Посмотрев в сторону кормы, я с удивлением увидел, что она огорожена желтыми бонами, плавающими на воде, выставляемые портовыми властями, если с борта судна идёт какое-либо загрязнение акватории нефтепродуктами.

Из предварительного ознакомления с судном в офисе компании я знал, что это балкер на сорок тысяч тонн и длиной в двести тридцать метров, построенный в Румынии.

***

В офисе я подробно ознакомился с чертежами, написанными на румынском языке. Поэтому, чтобы разобраться с ними и объяснить все нюансы судна, мне выделили в помощь румына, живущего в Германии, — Дрэгомира, который и сам во всем путался, впервые видя эту документацию. Он путался не только в чертежах, но и в судовых инструкциях, изложенных в компьютере, да и в самом компьютере тоже.

Иной раз я с иронией смотрел на него, представляя, как этот некомпетентный человек будет меня поправлять и учить работать из офиса. Радовало только то, что Дрэгомир переводил мне всю документацию, которую я разбирал почти неделю, да водил на обеды, оплачивая их. Поэтому я воспринимал всё спокойно, надеясь, что в дальнейшем не встречусь ним, а только буду переписываться.

***

Вид одиноко стоящей ржавой и ободранной громадины, да ещё и огороженной бонами, производил тягостное впечатление, вызвав у меня только одну пессимистическую мысль: «Вот это я попал…»

Но, отбросив первое удручающее впечатление от судна, я, задрав голову, громко свистнул. На судне от моего свиста никакого движения не произошло. А вот когда я засвистел ещё громче и продолжительнее, то через борт свесилась чья-то голова в каске.

— Опускай трап! — прокричал я этой голове.

Но голова отреагировала на мои крики только встречным вопросом:

— А кто вы будете, сэр? — громко, с филиппинским акцентом прокричала голова.

— Я ваш новый старший механик! — раздраженно крикнул я в ответ и уже требовательно добавил: — Быстро опускай!

— Есть, сэр! — тут же отреагировала голова и трап поехал вниз.

При приближении площадки трапа к причалу я ухватился за сетку безопасности и потянул её на себя, чтобы уложить нижнюю площадку трапа на причал, не допуская, чтобы он висел над водой в пространстве между бортом и пирсом.

Установив площадку трапа на причал, я дал отмашку матросу, чтобы он прекратил майнать трос, и, подхватив сумки, начал чуть ли не на четвереньках карабкаться вверх.

«Да, нелегкая это работа — тащить из болота бегемота», — подумалось мне, когда я поднялся, отдуваясь, на главную палубу, невольно вспомнив стишок, который читал детям, когда они были маленькими.

Поставив сумки на палубу и распрямившись, я посмотрел на спокойно глядевшего на меня филиппинца, который вежливо поздоровался:

— Добрый вечер, сэр.

— Добрый вечер, — ответил я и недовольно добавил: — Чего стоишь? Помощника зови.

Обычно мне, если я впервые поднимался на борт судна, филиппинские матросы помогали поднять багаж по трапу на палубу, а этот застыл истуканом и только лупал глазами.

— Извините, сэр, — отреагировал на мой приказ матрос и, схватив трубку телефона, принялся вызывать вахтенного помощника.

Пока помощника не пришёл, я огляделся.

Краска на палубе в проплешинах ржавчины, которая в некоторых местах проглядывала везде и даже сквозь белую, да уже и не белую, краску переборок надстройки.

На палубе сильно воняло топливом. Пройдясь к носовой оконечности надстройки, я, к своему ужасу, увидел загородку из досок сантиметров в пятнадцать высотой, огораживающие пространство на палубе между надстройкой и комингсом трюма, заполненное чуть ли не до краев застывшим топливом. Доски были установлены для предотвращения дальнейшего растекания топлива по палубе. Да оно уже и не растекалось, ведь температура воздуха чуть выше ноля градусов, поэтому топливо застыло и только зловеще отблескивало от палубного освещения.

Мне стало ясно, что при последней бункеровке произошёл выброс топлива на палубу. Кто-то уже начал убирать его, потому что рядом с трюмом стояло с десяток канистр с «Юниторовской» химией. Часть палубы уже очистили и рядом с канистрами валялось несколько мешков с чистой ветошью и опилками, а вся грязь после протирки оказалась собранной в бочки.

Минут через пять к трапу вышел старпом, о чём я догадался по надписи на его «аляске», вышитой большими буквами справа над накладным карманом, а слева, над таким же карманом, красовался цветной логотип компании.

Высокий стройный блондин протянул мне руку и представился:

— Олег, старпом. — Он доброжелательно посмотрел мне в глаза.

— Борис. — Я в ответ пожал его ладонь, почувствовав её твердость.

Чувствовалось, что передо мной не белоручка, который только и может, что перебирать бумажки и точить карандаши, а нормальный, работящий мужик.

— Агент сказал ещё утром, что привезет тебя ближе к полуночи, — проговорил он, отпуская мою руку. — Где он, кстати? — Олег подошёл к борту и посмотрел вниз. — Что, свалил уже, что ли?

— Конечно, — усмехнулся я. — Так дал газу, что весь причал в дыму остался. Я так понял, что к семье на Кристмас торопился, — пояснив отсутствие агента.

— Помню, помню, — отреагировал на мои слова Олег, — он ещё утром мне все жаловался, что из-за тебя у него весь Кристмас может сорваться. — И, переведя взгляд на молчащего, вытянувшегося в струнку матроса, приказал ему: — Трап подними. Забыл, что ли?

— Есть, сэр! — тут же отреагировал матрос, кинувшись исполнять приказание.

— Бляха-муха! — раздраженно вырвалось у Олега. — Не напомнишь, так ничего и не сделают. — И, вновь посмотрев на меня, поинтересовался: — Как доехал-то?

— Да нормально, — пожал я плечами, — устал только от сидения в поезде. От Владика до Москвы долетел за восемь часов, а тут по этой Германии чуть ли не полдня тилипался.

— Ничего, — подбодрил меня Олег, — сейчас отдохнешь. Пошли, — он махнул мне рукой, — я тебя пока в лазарете поселю. — И, открыв броняшку, ведущую в надстройку, перешагнул высокий комингс, а я, подхватив сумки, двинулся за ним.

В надстройке откуда-то неслись громкие звуки музыки и кто-то бешеным голосом, постоянно фальшивя, орал в микрофон.

— Филиппинцы Кристмас празднуют, — пояснил эти вопли Олег и, подойдя к лифту, вызвал его.

Лифт медленно поднялся двумя палубами выше. Старпом подошёл к двери лазарета, обозначенной специальным знаком и, порывшись в кармане «аляски», достал ключ, которым открыл дверь.

— Проходи, устраивайся, — пригласил он меня, зажигая свет в лазарете. — Спать будешь здесь. — Он указал на гравитационную койку. — Я сказал мессбою, чтобы он застелил тебе свежие простыни.

Подойдя к кровати, он толкнул её рукой. Кровать не шелохнулась.

— Молодец, — похвалил он кого-то, — заклинил стопора.

Войдя в большое и светлое помещение лазарета, я осмотрелся. Везде идеальная чистота и порядок.

Увидев мой взгляд, Олег усмехнулся:

— Два дня отмывали перед приходом тут весь срач после греков. Хоть здесь замечаний от порт-контроля не было. Зато по другим частям во-от такой список нарисовали. — Показывая размер этого списка, он широко развёл руки.

Поставив сумки у кровати, я по-прежнему озирался, не зная, что мне делать дальше.

— Наверное, проголодался? — предположил старпом, вопросительно посмотрев на меня.

— Да, есть немного, — утвердительно кивнул я. — Подкрепиться бы не мешало. Завтракал только в бичхолле, а так не до этого было. Хорошо, что хоть попить с собой взял, а то бы засох от жажды, — невесело пошутив при этом.

— Не переживай, — улыбнулся Олег. — Это дело поправимое. Пошли в столовую. Сегодня поварило наготовил всего до отвала. Кстати, он неплохо готовит. — добавил он.

Олег закрыл дверь лазарета и вручил мне ключ.

— Держи. — А потом продолжил: — Пошли, сейчас сам попробуешь и оценишь.

Спустившись на лифте на главную палубу, мы прошли в ко́рму надстройки по небольшому коридору.

Как только Олег открыл дверь столовой команды, меня оглушил звук песни, слова которой пьяным голосом надрывно орал толстый филиппинец, отчего даже пришлось приоткрыть рот, чтобы он меня не оглушил. Музыка била по ушам не хуже кувалды, которой отдают гайки на крышках цилиндров у главного двигателя.

Старпом подошёл к орущему филиппинцу и что-то прокричал тому на ухо. Филиппинец неуверенно, слегка покачиваясь, встал со стула, поставленного перед большим телевизором и уменьшил громкость на надрывающемся музыкальном центре.

— Задолбали эти певцы-музыканты, — сокрушенно прокомментировал старпом свои действия, подойдя ко мне. — Как только какое-нибудь пати или барбекю, орут как скаженные. Нам моря не надо — музыку давай, — сделав ударение на букву «ы», пошутил он. — А ты бери тарелку и накладывай себе всё что хочешь. — Олег указал на многочисленные блюда и кастрюли, выставленные на одном из столов.

Выбрав тарелку побольше, я прошёл к столу с различной снедью и, приоткрывая одну кастрюлю за другой, наложил себе всего, что понравилось.

Старпом уже сидел за столом. Перед собой он выставил несколько банок пива.

— Давай, что ли, за Кристмас? — Олег полувопросительно посмотрел на меня, беря одну из банок. — А то, я погляжу, — старпом посмотрел на наручные часы, — он уже наступил.

— А что, — усмехнулся я, — если праздник и обстановка позволяют, то давай, — и, взяв предложенную банку, осторожно перелил её содержимое в стакан.

Чокнувшись и отпив пару глотков, я принялся за еду. Она и в самом деле оказалась отменно приготовленной.

Салат «Оливье», ребрышки, жаренные в красном сладком соусе, салаты из свежих овощей и морепродуктов, жареная картошка, которую, наверное, готовил кто-то из русских, и, конечно же, рис с различными соусами.

Закусив, Олег откинулся в кресле.

— Так ты из Владика, говоришь? — Он с интересом разглядывал меня.

— Угу, — промычал я с набитым ртом.

— Далеко же тебя занесло, — усмехнулся он, покачав головой. — А я из Одессы.

Тут уже я с интересом посмотрел на Олега. В нашем понимании, как нам представляли одесситов, они все пришепетывали и говорок у них был, как у Бернеса во многих фильмах. У Олега ничего подобного в произношении не слышалось. Речь была правильной и слова по-русски он выговаривал без малейшего акцента.

Увидев мой удивленный взгляд, он подтвердил свои слова:

— Да-да, именно из неё, Одессы-мамы.

Но вот тут уже слово «Одесса» он выговорил как настоящий одессит. У него получилось «Адеса», чем он окончательно развеял мои сомнения о его принадлежности к такому знаменитому и неповторимому городу.

— У нас тут весь экипаж смешанный, — продолжил Олег. — Капитан тоже был из Одессы.

— Почему «был»? — перебил я его.

— А потому и был, что вышел лоцмана встречать балдым, так тот его моментом заложил в порт-контроль. Вечером встали к причалу, а утром его уже увезли в аэропорт. Поэтому капитана на борту нет и мне приходится расхлебывать всё, что здесь сейчас происходит.

— А что происходит? — Я все ещё не мог понять обстановки, в которую попал.

— А то и происходит, что по палубе и машине у нас шестьдесят замечаний от порт-контроля. Короче, надо их устранить до третьего января. А тут ещё фиттер распорол и сломал себе руку, так его из госпиталя тоже домой отправили. Сейчас ждём нового. Кто что делать будет? Не знаю. Дед вон тоже балдой валяется. Тому всё по барабану — домой он, видите ли, уезжает, — передразнил он кого-то. — Вот и пролили топливо при бункеровке.

— А чего пролили-то? — не понял я последнее возмущение Олега.

— А то и пролили, — начал с жаром объяснять мне Олег. — Четвертый механик пытался поднять его, а он — никакой, вот и начал сам принимать топливо.

— Подожди, — перебил я Олега. — Почему четвертый? Третий же должен принимать топливо.

— А здесь по правилам компании — четвертый занимается всем топливом, — уже спокойно пояснил мне Олег. — Кормовые танки он заполнил и переключился на носовые, а они в носу, в сотне с лишним метров, — махнул он рукой в сторону бака, — а трубы проходят по туннелю, и обогрева они не имеют…

— Как не имеют? — вновь перебил я.

— А вот так, — развел руками Олег. — Сгнил весь этот обогрев и старая мазута в нём застыла, а новое топливо в нос не пошло. Сам знаешь, какой мазут принимаем. Он вон на палубе колом стоит и его при такой температуре можно только лопатами грузить. — Тут он криво усмехнулся и продолжил: — Кормовые танки заполнились, в нос топливо не пошло и плюхнуло на палубу. Хорошо, что обеспечивающие матросы проявили бдительность. Сразу остановили бункеровку, но всё равно литров пятьсот на палубу вылилось. Хорошо, что не за борт — шпигаты были забиты чопами, а то бы был полный трындец. А сейчас его надо убрать к третьему числу, — уже безнадежно закончил он.

— Да-а… — протянул я. — Ситуация… А что вообще с пароходом-то случилось? Я смотрю, он весь ржавый да засранный.

— А потому что его только недавно купил у греков какой-то немецкий банк. И хоть ему всего восемь лет, — он имел в виду судно, — но оно убитое донельзя. Оно пару лет стояло на рейде в Турции, арестованное за долги. Немцы его выкупили и передали в управление нашей компании. Мы приехали на него около трех месяцев назад, приняли его у охранного экипажа, а потом ждали, когда оформят все документы и только что перегнали его из Турции сюда. То есть сделали только один рейс. А теперь вот стоим тут опять арестованными. — И он с печальной улыбкой развёл руками.

— Да-а… — вновь протянул я, стараясь усвоить полученную от Олега информацию. — А дед где сейчас? — стараясь перекричать музыку, «льющуюся» из динамиков музыкального центра, продолжал я выспрашивать у него.

— А где ему быть? — невесело усмехнулся он. — В каюте валяется. Он тут чуть ли не пузырь «Джонни Уокера» сожрал да пивком заполировал. Завтра вечером у него самолёт. Так что с утра отлавливай его и вытряхивай из него всё, что тебе надо. Но смотри, больше ему не наливай и не пей с ним. — Это он уже напомнил мне серьезным тоном.

— Понятно… — Я с ожесточением поскреб у себя в затылке.

— Вот второй механик, который тоже из Владика, только сейчас и рулит в машине. Так он и сам пашет допоздна и народ заставляет там работать.

— Да, знаю я его, — подтвердил я слова Олега. — Мы с ним перед самым его отлётом в Германию разговаривали. — Мне стало даже приятно, что мои разговоры со вторым механиком не оказались пустым звуком.

Доев содержимое тарелок, я допил пиво и, поднявшись, посмотрел на старпома:

— Пойду-ка я спать, а то сегодня чего-то замотался.

— Конечно, — кивнул мне в ответ Олег. — Тебе надо выспаться. Завтра для тебя серьезный день, а я еще пивка драболызну, — он показал на недопитый стакан, — и тоже завалюсь.

Придя в лазарет, я раскрыл «подарки» от немцев. Комбинезоны оказались на два размера больше. Но я знал, что в этом ничего страшного нет. После пары стирок они будут как раз, а после десяти — малы.

Вместе с тем и приятно удивился: в сумке находился сверток, развернув который я обнаружил точно такую же зимнюю «аляску», как и у старпома, только с вышитой моей должностью и фамилией. Она оказалась точно моего размера, а если её носить со свитером, то могла быть теплой при любом европейском морозе.

Ботинки оказались здоровущими гадами со стальной пластиной в носке, толстенной подошвой и высокой шнуровкой. Теперь я понял, почему сумка с рабочей одеждой оттягивала мне руки. Это из-за ботинок, каждый из которых весил не менее полутора килограммов. Скорее всего, они так и останутся стоять где-нибудь в укромном уголке каюты, напоминая, как компания заботится о своих работниках. Для себя же я прихватил из дома легкие полуботинки, но без стального носка. Поэтому, приподняв тяжеленные гады за прочную шнуровку, я вернул их в сумку.

Сил не осталось даже на то, чтобы сходить в душ, поэтому выключив свет, я забрался в койку и моментально провалился в сон. Ведь дома было уже почти одиннадцать часов утра.

Глава вторая
День второй. 25 декабря

Утром у меня под ухом громко зазвонил телефон. Я в ужасе подскочил на койке и, схватившись за трубку, хриплым после сна голосом судорожно выдохнул в неё:

— Алё.

— Сэр! Вас ждут великие дела! — раздался из трубки бодрый голос старпома. — Подъём на завтрак!

— Понял, — уже бодрее ответив, я собрался повесить трубку, но из неё донеслось:

— Кают-компания на второй палубе, — напомнил старпом и, усмехнувшись, добавил: — Смотри не заблудись.

— Не переживай. — От шуток старпома я полностью отошёл от сна и смог уже пошутить. — По запаху найду.

— Давай, давай, — ответил на мою шутку старпом, — я тебя подожду.

Повесив трубку, я посмотрел на часы. Начало восьмого.

Отвык я за последние пять месяцев от таких подъёмов и трезвона телефона в любое время суток. Но ничего, надо вставать. Сегодня действительно предстоит многое сделать.

Соскочив с койки и, достав из сумки, как говорит моя жена, рыльно-мыльные принадлежности, пошёл в душ.

Он сверкал чистотой. Матросы и в самом деле здесь сделали приборку на совесть. Приняв прохладный душ и освежившись, я оделся и, спустившись на палубу ниже, прошёл в кают-компанию, где в гордом одиночестве сидел Олег. Увидев меня, он приветливо улыбнулся.

— Доброе утро! Садись сюда. — Он указал на один из столиков. — Здесь твоё место, а там штурманский и механический столы, — показал он рукой в другой угол кают-компании. — Только четвертый с электроном здесь не едят. Они в столовой обосновались. То ли стесняются, то ли пища им там больше подходит. Не знаю. А здесь ты, я да мастер сидим, — разъяснил старпом мне ситуацию в кают-компании.

— Доброе утро, Олег. — Я подошёл к нему и, пожав руку, поблагодарил: — Спасибо, буду знать, — на что тот доброжелательно улыбнулся:

— Всегда рады помочь, — и тут же громко крикнул: — Руперт!

От такого неожиданного окрика я даже вздрогнул, а из буфета выглянуло лицо тощего, маленького филиппинца, преданно уставившегося на старпома:

— Да, сэр.

— Завтрак новому старшему механику неси, — скомандовал он мессбою.

— Есть, сэр, — торопливо проговорил тот и исчез.

Не успел я устроиться за столом, как Руперт уже ставил передо мной тарелку с глазуньей и, слегка поклонившись, пробормотал:

— Приятного аппетита, сэр, — но тут же поинтересовался: — Сэр ещё чего-нибудь желает?

Я осмотрел стол. У тарелки лежали вилка с ножом, а перед ней красовалась белая объемная кружка. Посередине стола расположился большой чайник с кипятком, возле которого стояли банка с растворимым кофе и молочник, а рядом на блюдечке лежало несколько пакетиков с чаем различных сортов. Белый хлеб, масло, пара сортов сыра и пара сортов тонко нарезанной колбасы. Всё вроде бы на месте, и я, посмотрев на готового сорваться с места мессбоя, чтобы выполнить любое моё желание, успокоил его:

— Всё нормально. Ничего больше не надо, — на что тот, ещё раз поклонившись, вежливо пожелал:

— Приятного аппетита, сэр, — и исчез в буфете.

Старпом с кружкой ароматного кофе сидел напротив меня.

— Как ночевалось? — поинтересовался он. — Филины музоном не задрали?

— Ты знаешь, — поделился я с ним, намазывая хлеб сливочным маслом, — я, честно говоря, и не слышал их. Хоть и разница во времени девять часов, но как в яму провалился. Даже снов не видел.

И, налив себе кипятка в кружку и положив в неё пакетик с черным чаем, принялся осторожно прихлебывать его.

— Отлично. — Старпома удовлетворил мой ответ.

Поговорив о различных мелочах, старпом встал из-за стола и пояснил:

— Пойду своих филипков долбать, чтобы топливо убирали, — и посоветовал: — А ты долго не рассиживайся иди к деду, а то, я смотрю, его и на завтраке не было. Похмеляется, наверное, — усмехнулся он, но тут же добавил: — Но ты ему пить не давай, а то никакой передачи у вас не получится, — и, махнув на прощанье рукой, вышел.

Закончив завтрак, я пошёл к «деду». Каюта его находилась на две палубы выше кают-компании, так что пришлось вновь вызывать лифт, чтобы попусту не тратить силы. Я чувствовал, что они сегодня мне ох как пригодятся.

Каюта оказалась закрытой, но после моего требовательного стука, ключ в двери повернулся и мне открыли дверь.

«Дедом» оказался прилизанный лысоватый пузан чуть ниже меня ростом с опухшей с бодуна физиономией, застиранном выцветшем комбезе, и из-под коротких брючин которого смешно выглядывали голые лодыжки и стоптанные тропические туфли. Выглядел он ненамного старше меня, а может быть, такого же возраста, как и я, но по опухшему красному лицу сейчас это определить было сложно.

В руке он держал банку с пивом и не совсем понимающим взглядом уставился на меня.

— Чё надо? — еле ворочая языком, прохрипел он.

— Замена тебе пришла! — я, как можно бодрее, попытался обрадовать его.

Переваривая полученную информацию, «дед» какое-то время смотрел на меня, но, чего-то сообразив, сделал неверный шаг в сторону, освобождая проём двери, и широко махнул рукой:

— Заходи, при этом кивком головы указав, куда мне следует прохойти.

Подождав, пока я переступлю порог, он с треском захлопнул дверь.

От такого сотрясения переборок я невольно вздрогнул и обернулся на «деда», неверной походкой подошедшего ко мне.

— Василич, — протягивая руку и растягивая буквы, еле выговорил он, энергично помогая себе произнести эту трудную фразу поворотом головы слева направо, от плеча к плечу.

— Михалыч, — подыграл я ему, но мой сарказм «дед», конечно, не понял.

Пройдя несколько шагов к банкетному столику, стоящему у дивана левого борта, он вновь воззрился на меня, что-то соображая.

— Пиво будешь? — наконец-то разразился он сакраментальной фразой, по всей видимости стоившей ему значительного труда, указывая на столик широким барским жестом.

На столике стояли тарелки со вчерашней закуской, недопитая бутылка «Джонни Уокера» и несколько банок пива.

— Не, не буду, — отказался я, — дел сегодня невпроворот. Дела у тебя принимать буду.

— Ну, как знаешь, — вальяжно отреагировал на мои слова «дед», не обратив внимания на мою последнюю фразу, и отхлебнул из банки, которую по-прежнему держал в руке.

Видать, «дед» уже хорошо опохмелился. Язык у него уже прилично заплетался и к каким-либо действиям, например передаче дел и работе с документацией, он был явно неспособен.

— Я смотрю, ты сейчас не в состоянии заняться делами? — вопросительно глянул я на «деда».

— Эт ты точно подметил, — честно согласился «дед». — Вчера так наотмечались, что сегодня надо отдохнуть. Кристмас же… — попытался он объяснить своё состояние.

— Понимаю, что Кристмас, — я недовольно смотрел на полупьяное создание. — Но дела делать-то надо?

— Ты меня, конечно, прости… как тебя там? — забыв моё имя, тупо глядя мне в глаза, переспросил он.

— Борис Михалыч, — уже жестко напомнил я ему.

— Да-да, Борисыч, ты меня извини, но давай начнём после обеда. Поспать мне надо. — «Дед» уже виновато смотрел на меня.

— Лады, — согласившись, я развернулся и вышел из каюты, стараясь не показывать своё раздражение и злость от полученного общения.

Но надо начинать знакомиться с судном, поэтому, увидев рядом с каютой старшего механика каюту второго механика, я постучал в неё.

Со вторым механиком — Евгеничем — мы встречались во Владивостоке. Это был спокойный, неразговорчивый мужик моего возраста. В пароходстве он работал старшим механиком, но тут из-за неважного, мягко говоря, знания английского языка его взяли только вторым. Он на неделю раньше меня выехал из Владивостока и только после постановки судна к причалу его привезли на судно.

Из каюты раздалось негромкое приглашение:

— Кому чего надо? Заходи. Дверь не заперта, — перемежаемое такими до боли знакомыми русскими междометиями.

Толкнув дверь, я вошёл в каюту.

Если в каюте «деда» ещё был относительный порядок, исключая разгром на банкетном столике, то тут стоял настоящий кавардак.

Стол завален чертежами и папками, на диване валялись одеяла и различная одежда, в углу свалена грязная роба, а посередине каюты стоял Евгенич и переодевался в свежий комбез.

Увидев меня, он изобразил на лице подобие улыбки и сделал шаг навстречу.

— Я приветствую вас на борту этого сраного корыта, — негромко проговорил он, криво усмехаясь.

— Привет-привет. — Я в приветствии тряхнул его руку. — Чего так пессимистично? — не понял я его.

— А что, не видно? — Он невесело смотрел на меня.

— Пока ещё не врубился, куда я попал, но чувствую, что глубоко в задницу, — так же невесело ответил я.

— Во-во, именно там мы сейчас и находимся. — Тон Евгенича не изменился. — Да что тут говорить… — Он полностью застегнул молнию на комбезе. — Пошли в машину. Сам всё увидишь. — И, увлекая меня за собой, направился к выходу.

Выйдя в коридор, он вынул ключ из кармана и, отвечая на мой удивленный взгляд, пояснил:

— Каюту всегда закрывай. Мало ли кто тут может шарахаться. Это тебе не на нашем флоте, где всем гостям всегда рады. Тут и воры могут ошиваться.

Он запер каюту и мы прошли к лифту.

Евгенич нажал кнопку с надписью «ЦПУ» (центральный пост управления), и, спустившись до самого низа, мы вышли в просторном, хорошо освещенном помещении.

По ушам сразу ударил звук работающего дизель-генератора, стоял запах горячего железа и нагретого масла.

Палуба в этом помещении красилась очень давно, поэтому её когда-то зеленый цвет поменялся на непонятный — как говорил один из боцманов ещё в моей юности, на сюзюлевый. Но освещение было в норме. Флуоресцентные лампы ярко освещали это помещение. Посмотрев налево, я увидел огромную фекальную установку и такие же внушительного размера воздушные баллоны с установленными рядом воздушными компрессорами.

— Не работает, — сразу объяснил Евгенич, увидев мой взгляд на фекальную установку. — Тут много чего не работает после этих долбаных греков, — и, махнув мне рукой, чтобы я следовал за ним, повернул за угол, где находился вход в ЦПУ.

Войдя в ЦПУ, я огляделся. Здесь было тихо и чисто, хотя резиновый коврик, уложенный вдоль ГРЩ (главный распределительный щит), смотрелся чуть ли не чёрным и вздымался от пропитавшего его масла пузырями.

Пульт управления главным двигателем выглядел чистым, а над ним разноцветными огоньками светилась мнемосхема всех механизмов машинного отделения. Так как главный двигатель стоял, то большинство лампочек на нём горело красным цветом.

В ЦПУ сидело несколько человек, которые, прервав разговор, с любопытством смотрели на меня. Я понял, что это вахтенные мотористы и механики, пришедшие на утреннюю разводку.

— Доброе утро, — вразнобой приветствовали они меня с Евгеничем.

— Доброе утро всем, — ответил я на приветствие, подняв согнутую в локте руку. — Я ваш новый старший механик, — и посмотрел на своих будущих подчиненных.

— Доброе утро, сэр, — так же негромко, вразнобой отреагировали они на моё известие.

Только один из присутствующих сказал это по-русски. Я тут же понял, что это третий механик, и, подойдя к этому серьезному парню с трехдневной щетиной и русым ёжиком волос, протянул руку:

— Борис Михалыч, — на что тот встал с кресла, установленного перед рычагами управления ГД (главным двигателем), и, оказавшись чуть выше меня ростом, представился:

— Сергей, третий механик.

— Очень приятно, Сергей. Значит, поработаем вместе. Сколько ещё до конца контракта осталось?

— Четыре месяца и осталось. — Сергей энергично тряхнул мою ладонь.

— Откуда сам будешь? — я с любопытством разглядывая этого интересного высокого блондина с голубыми глазами.

— С Адесы мы будем, — с улыбкой ответил он.

— Что-то много вас, одесситов, собралось тут, — пошутил я, продолжая смотреть в глаза Сергею.

— Зато не скучно, — уже весело ответил он на мою шутку.

Я перевёл взгляд на высокого филиппинца и тоже протянул ему руку:

— Старший механик.

— Рад вас видеть, сэр. Четвертый механик, — ответил тот, осторожно пожав мою ладонь.

Но, несмотря на всю эту вежливость и осторожность, я ощутил задубелость кожи на его ладони, что мне сразу подсказало, что этот парень далеко не белоручка и не чурается никакой работы.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я, соблюдая процедуру знакомства.

— Дональд, сэр, — четко ответил четвертый механик, вытянувшись передо мной.

— Рад встрече с тобой, Дональд.

И, отпустив его руку, перешел к следующему члену уже моей команды.

— Старший механик. — Я также протянул ему руку.

— Рад вас видеть, сэр. Электришен, — четко ответил невысокий, с кожей более смуглой, чем у Дональда, круглолицый брюнет. И, опережая мой следующий вопрос, представился: — Аунг.

— Откуда будешь, Аунг? — с удивлением смотрел я на электромеханика.

— Из Мьянмы, сэр, — так же четко ответил Аунг.

— Рад встрече с тобой, Аунг, — энергично тряхнул я его руку. Ручка у этого бирманца оказалась не такой заскорузлой, как у третьего и четвертого, но узкой и жилистой.

— А это мой второй электромеханик Ромио и электрик Марио, — показал Аунг на двух молодых невысоких филиппинцев, поднявшихся при его словах.

— Рад встрече с вами, парни.

Я по очереди пожал им руки, на что они в ответ пожали мне обеими руками протянутую ладонь.

— А это наши вахтенные мотористы. — Евгенич показал на пару филиппинцев, скромно стоящих за спинами механиков. — Кермак и Марк. — Он по очереди показал мне на каждого из них. — А есть ещё Хасан, но он стоит вахту с ноля до четырех, поэтому сейчас спит.

— Понятно, — медленно произнёс я, усаживаясь на освободившееся кресло. — А фиттера, как я понял, нет.

— Нетути, — развел руками Евгенич. — Руку сломал. Сначала в госпиталь отвезли, а потом и домой отправили. Но обещают на днях прислать вместо него для усиления нашей машинной команды, — он обвел руками присутствующих, — другого фиттера.

— Понятно, — принял я у второго информацию и посоветовал ему: — Давай, Евгенич, распределяй людей по работам. План же у тебя есть?

— Планов у нас миллион, — отреагировал на мои слова Евгенич, — по судну список на шестьдесят замечаний, а по машине — двадцать пять. Так что тут спокойно не посидишь. Пахать надо. К третьему числу надо все их устранить. Вот и пашем до десяти вечера. У этих, — он кивнул в сторону мотористов, — переработка идёт, а нам, механикам, её не положено, так что за оклад пашем.

Он отвернулся к механикам и эмоционально по-русски, подкрепляя жестами те слова и команды, которые не знал по-английски, начал распределять людей на сегодняшние работы. А я, взяв в руки машинный журнал, начал листать его и, найдя в нём список замечаний, принялся изучать его.

Закончив с разводкой, Евгенич позвал меня:

— Михалыч, пошли на «разведку», посмотришь местные красоты, — направляясь в выходу из ЦПУ.

— Пошли. — и, оторвавшись от бумаг, я двинулся за Евгеничем.

ЦПУ находилось как раз по середине ГД (главного двигателя). Две палубы вниз — основная платформа, а две палубы вверх — крышки цилиндров. Так что ГД оказался высотой с четырехэтажный дом и мощностью около 20 000 лошадиных сил. По советской модификации — МАН 6 ДКРН 900/1400.

Поднявшись к крышкам, Евгенич сразу начал объяснять:

— Тут вот пара электрических воздуходувок, которые работают только на малом и среднем ходу, а на полном должны отключаться. Но они не отключаются, поэтому больше, чем средний ход, ГД дать не может. Температуры газов начинают зашкаливать за четыреста градусов. Богдан знает. Это мне при смене передал второй, — пояснил он свои знания. — Наверное, — предположил Евгенич, — турбинам наступил кирдык, но всем по барабану. Судно идёт не больше девяти узлов. Вот если бы на Японию так ходить в советские времена, — пошутил он, — то иены сами бы сыпались в карманы.

Мы обошли крышки, поднялись палубой выше, где находились различные кладовые, рефустановка и токарка.

Везде грязь, всё разбросано. Всё выглядело крайне неухоженным. Это объяснялось только тем, что судно пару лет стояло на отстое и никому не было нужно.

Чем дальше продолжалась «экскурсия», тем больше расстраивался Евгенич. Он выглядел злым и расстроенным от того, в какое говно он вляпался, согласившись приехать на это судно. Он постоянно матерился во время нашего путешествия, продолжавшегося до обеда. А оно и было от чего.

Масло для ГД имело цвет кофе с молоком, что говорило об его обводнении. Где-то в масляную систему поступала вода. То ли из системы охлаждения цилиндров, то ли из системы охлаждения поршней. Пока этого Евгенич не знал, а сдавший ему дела механик только пожаловался на повышенный расход воды во время ходового режима. Сейчас поэтому постоянно работали главный масляный насос, чтобы не дать отстояться воде в циркуляционной цистерне и масляный сепаратор, чтобы избавиться от воды в масле.

В работе только один главный масляный насос для главного двигателя. Другой при запуске начинает страшно выть и трястись, а из сальника вытекать струей масло. Евгенич даже побоялся мне его запускать.

В дизель-генераторной срач, переборки чуть ли не черного цвета. Создавалось впечатление, что ты попал в пещеру к неандертальцам.

В сепараторной чуть ли не мазут с подволока капает. Всё раскидано, приспособления разбросаны, щиты для их крепления разломаны. Кому надо было их крушить?

Котёл работал только в ручном режиме. А так как сейчас зима и надо обогревать надстройку и машину, то моторист почти каждый час должен запускать его вручную, нагонять пар и останавливать.

А если к этому добавить, что судно арестовано портовыми властями из-за разлива топлива и шестидесяти замечаний, то мне становилось понятно, что здесь творится.

Увидев всё это, я расстроился не меньше Евгенича, и желание всё бросить и уехать только и свербило мне мозг.

Вспомнился анекдот, где надсмотрщик в тюрьме, проходя мимо камер с заключенными и не услышав ответ одного из них, только усмехнулся: «А куда ты денешься с подводной лодки». Но не подводная лодка, но контракт подписан и от этого уже никуда не денешься. Придется работать, если хочешь выжить и не сгинуть после выхода судна в море. Сейчас же главной задачей стояло — это устранить все замечания, выставленные портовыми властями и выйти в рейс.

На обед мы с Евгеничем припозднились и поэтому в кают-компании находились только вдвоем.

Быстро закинули в себя обед, продолжая обсуждать машинные проблемы и то, что предстоит сделать в ближайшее время, поэтому на вкус пищи особого внимания я как-то не обратил и только выйдя из кают-компании понял, что обед оказался очень вкусным.

Передохнув с полчасика, я направился к «деду». Он пообедал передо мной. Дверь в его каюту была открыта и он, сидя за письменным столом, перебирал бумаги.

Стукнув для приличия в косяк двери пару раз, я вошёл в каюту. При моём появлении Василич только оторвал голову от бумаг и искоса посмотрел на меня. Я заметил заметил, что каждое движение ему дается с трудом, но он приподнялся в кресле и на моё:

— Привет, Василич, — неохотно ответил:

— Привет, проходи, бери стул. — Указав на один из стульев у банкетного столика. — Садись, буду тебе рассказывать и показывать, как мы докатились до такой жизни, — хмуро пошутил он.

Устроившись рядом, я ощутил миазмы перегара, невидимым облаком витающие над «дедом», но я был не настолько привередлив, чтобы прикрываться от них. Ну, воняет — так и пусть воняет, мало ли что могло приключиться с человеком. За свою жизнь на флоте я нанюхался и не таких запахов. Так что, не обращая внимание на «амбре» «деда», я сосредоточился на бумагах, которые он приготовил для ознакомления.

Хорошо, что он хоть так поступил, а то некоторые только пальцем укажут на гору папок: «Там всё есть, сам разберешься», — хватают чемодан и валят с борта, так что пятки сверкают.

Но Василич обстоятельно принялся объяснять мне, как составлять месячный отчёт и что для этого надо делать. Потом мы спустились с ним в судовой офис, где он подробно, под запись, объяснил мне, как на компьютере пользоваться программой «Титан» для отчетности перед компанией. Компьютер на судне был один, поэтому, чтобы никто не играл в игрушки и попусту не открывал его, на нём установили пароль, который Василич сообщил мне под большим секретом.

С объемом предстоящих работ я уже ознакомился и представлял, что мне надо сделать в ближайшее время. Только как это сделать, я ещё не понимал. Но, положившись на русский авось, махнул на всё рукой и подписал акт передачи дел.

Василич тут же достал пиво из холодильника и уже в неофициальной беседе поведал мне эпопею балкера «Фредерике Зельмер».

Видать, Василич забыл, как меня зовут и обращался ко мне безлично, а я ему и не напоминал об этом.

Конечно, в своём рассказе Василич упирал на то, что он такой работяга и самостоятельно восстановил всё машинное отделение после длительного простоя. Его, как непревзойденного специалиста, сняли с предыдущего судна, где он отработал три месяца, и направили для реанимации «убитого» парохода.

А что я мог сказать ему? Поживём — увидим, что ты успел и смог сделать, а что мне придется делать самому. Если человеку хочется похвастаться своим умением, так пусть он этим и занимается, если ему нравится это занятие. Умалять его заслуг я не собирался. Ну, сделал так сделал. Молодец, что сказать. За это тебе и зарплату платят. Кстати, мой оклад оказался на триста баксов меньше, чем у этого непревзойденного специалиста.

Так мы и просидели с ним до ужина.

Я всё время искоса посматривал на настенные часы, а когда стрелка приблизилась к семнадцати, поднялся и предложил:

— Время ужина, — постучал я по своим наручным часам, — святое дело. Пошли перекусим.

— Что-то особого желания нет идти туда. — Василич взглядом показал куда-то в сторону. — Я лучше посижу тут, пивка попью, пока агент не приехал, — и тоже посмотрел на часы. — Где-то через час он и приедет. В аэропорт поеду, — мечтательно произнёс он. — Сегодня уже в Киеве буду, ну а завтра поутру — здравствуй, Адеса-мама! — Закончив свои мечты, он протяжно потянулся в кресле.

— Да, кстати, — напомнил он мне, — каюту я закрою, а ключ оставлю у чифа. Держи тут дверь всегда закрытой, а то может всё что хочешь произойти, — и открыл очередную банку с пивом, а я пошёл переодеваться на ужин.

Поужинав, я вновь переоделся в комбинезон, который уже кое-где имел следы соприкосновения с механизмами машинного отделения и вернулся в машину, чтобы закрепить в памяти всё то, что сегодня увидел и о чём мне рассказывали Евгенич и Василич.

А Василич попил ещё пивка, оставив после себя в каюте срач и половину ящика пива. Хорошо, что хоть ключ от каюты не забыл оставить у старпома.

Около девяти вечера старпом позвонил в ЦПУ и попросил меня подняться и забрать у него ключ.

Поднявшись к нему в каюту, которая оказалась на одной палубе с моей будущей каютой, я перекинулся с ним парой слов и пошёл в своё новое обиталище, где копался в бумагах, пока в глазах не стало рябить.

Поняв, что уже поздно, а с утра надо опять приниматься за работу, я вернулся в лазарет, потому что, по обещанию старпома, мессбой только завтра сделает приборку в каюте стармеха и поменяет постельное белье.

Глава третья
День третий. 26 декабря

После завтрака, переодевшись в робу, я спустился в ЦПУ.

Немногочисленная машинная команда уже ждала меня. Кермак заступал на вахту, Марк же сдавал её. Механики у причала несли суточные вахты и сегодня на вахте находился третий механик. У электромеханика был обычный рабочий день.

Сегодня я не стал разводить демократию с индивидуальным пожиманием рук и поздоровался со всеми, приподняв руку:

— Доброе утро всем!

В ответ послышалось вразнобой:

— Доброе утро, сэр.

— Ну, тогда начнём наше утро с того, чтобы каждый из вас, — я внимательно посмотрел на наблюдавших за мной механиков и мотористов, — четко знал, что каждому предстоит сделать. К концу рабочего дня прошу всех докладывать мне, что он сегодня сделал, и тогда я буду знать, что мы сможем сделать завтра. У нас по машине почти тридцать замечаний от порт-контроля и мы должны к третьему января все их устранить.

— Это нереально, — по-русски возразил мне третий механик.

— Ничего нет нереального, — уже по-английски ответил я ему. — Поэтому ты пойдешь настраивать котёл. Если понадобится помощь электромехаников, то подойдешь ко мне и я тебе их дам.

— А если мне электромеханик нужен будет постоянно? — нагло воззрился на меня третий.

— Значит, грош тебе цена, — по-русски ответил я ему, а по-английски продолжил: — Вначале начни с механической настройки, а когда понадобится электришен, тогда и поговорим об этом.

— Ну, тогда мне будет нужен и моторист, — потребовал третий.

— Моторист пойдет со мной и вторым дергать масляный насос, поэтому он может помогать тебе только в крайнем случае. Работай сам. Посмотрим, на что ты способен. — Я насмешливо посмотрел в глаза третьему.

После такого объяснения он, скрипнув зубами, зло затушил в пепельнице сигарету и, хлопнув дверью, направился в сторону котла.

Все продолжали с вниманием смотреть на меня, ожидая, что же я приготовил для каждого из них.

— Четвертый, — обратился я к Дональду, — а ты продолжаешь с матросами убирать топливо с палубы. По окончании работ доложишь мне и старпому. Мы всё проверим. Не забудь, чтобы все бочки были закрыты и привязаны к леерам. Мы вызовем людей для чистки sludge-танка, вот они и заберут их вместе с грязной ветошью. Понятно?

— Всё ясно, сэр! — подскочил на месте четвертый механик. — Разрешите идти?

— Иди, — махнул я ему рукой. — Только не забудь доложить, что ты сделал за сегодня.

— Есть, сэр! — И он тут же вышел из ЦПУ.

Я оглядел оставшихся и выдал им информацию:

— А я со вторым механиком пойду разбирать главный масляный насос. Посмотрим, что с ним случилось и что мы сможем с ним сделать. Если ничего не сможем, то я доложу об этом суперинтенданту — и пусть он сдаёт его здесь в ремонт.

— Ты чё, Михалыч? — тут же возмутился второй механик. — Это не наше дело — колупаться с насосами. Добро бы, если это был гидрофорный насос, а тут главный масляный… — Он для придания значения своим словам даже приподнял над головой указательный палец. — Ты знаешь, сколько он весит и как его разбирать?

— Не переживай. — Я удивился настроению Евгенича: вроде бы мы с ним уже это обсуждали, а тут он что-то встал на дыбы. — Посмотрел я вчера инструкцию и чертежи насоса. Ничего в нём сложного нет. Обычный винтовой насос. Я таких за свою жизнь с десяток разобрал и собрал.

— Вот-вот, — продолжал в том же духе Евгенич, — разобрать-то мы его разберем, а вот как со сборкой быть? А если у нас ЗИПа для него не будет?

— Так сальник же есть? — Я посмотрел на второго. — Ты же мне сам об этом говорил вчера.

— Сальник-то есть, — уже на попятную пошёл второй. — А если вал задран и не подойдёт?

— Не переживай, Евгенич, — похлопал я второго по плечу. — Вот мы всё разберём, посмотрим, а потом я всё суперу опишу и обрисую. Приедет, сам посмотрит и тогда уже решит, что надо делать с этим насосом.

— Ну, если так, то давай, — неохотно согласился Евгенич и, почесав в затылке, посмотрел на меня и примирительно добавил: — Вскрытие покажет. Когда начинаем? — тут же задал он первый деловой вопрос.

— А сейчас и начнём, — пожал я плечами и обратился к электришену. — Так, Аунг, бери своих помощников, — я указал на Ромио и Марио, — идите и принесите вниз к насосу тáли, тросá, ключи, и будем снимать электромотор, а потом и насос разберём. Понял? — Для убедительности спросил я электромеханика.

— Да, сэр. — Аунг с готовностью смотрел на меня, пытаясь глазами сожрать от усердия, которое он постарался изобразить у себя на лице. Невольно вспомнился указ Петра Первого: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».

— Идите, — улыбнувшись от вспомнившегося, махнул я ему рукой и он с электриками вышел из ЦПУ.

— Ну, и мы с тобой, Евгенич, пошли. Попробуем разобраться, что он там гудит и маслом брызжет в разные стороны. Перчатки есть? — Это я уже добавил с просьбой, поглядывая на недовольного Евгенича.

— Были, — неохотно воспринял мой энтузиазм Евгенич и, как каждый экономный второй механик, которому жаль расставаться с каждым болтиком, нажитым непосильным трудом, кивнул головой. — Пошли, посмотрим тебе перчатки. — Хотя я был уверен, что этого барахла у него достаточно.

Зашли в токарку, а пока Евгенич из потаённых закромов доставал перчатки, я выбрал наборы головок и ключей и нашёл небольшую кувалдочку с короткой ручкой.

Когда мы спустились вниз, то электромеханики уже отдавали кабели в клеммной коробке, а электрик вешал тросик на рым над насосом. Второй электромеханик помог ему зацепить таль, а мы ждали, пока Аунг закончит работу с кабелями.

А там уже дело пошло по накатанной. Отдали гайки на электромоторе и сняли его. Затем отдали фонарь и тоже сняли. Электрика я отправил в льяла, чтобы он приспустил масло с корпуса насоса в ведро, а после этого сняли верхнюю плиту. Всё шло быстро и споро. Никто никого не гонял и не помыкал. Люди знали