Почему-то я все время представлял себе: вот с каждого небоскреба прыгает по человеку, и один — прямо мне на голову. США — страна личной инициативы. Люди или сами себя убивали, или нанимали кого-нибудь для этой цели.
А я гуманист. Да что — этот мужик проклятый меня на всю ночь оставил здесь куковать?!
Руки она унаследовала от меня, — а по дороге от рук до головы кое-что потеряла… Стала продавщицей.
Хроульв — вечный исландец: холодный, молчаливый, а в жилах течет лава
Хроульв был ходячим анахронизмом.
Он был отпрыском поколения рубежа веков, родился в первом феврале, примерзшем к новому веку, и был человеком удивительной сложности. Настойчивый обживатель новой земли. Упрям как черт — и терпелив как бог. Консервативный любитель прогресса. Всегда смотрел, что впереди на дороге — хотя прокладка дорог ему не нравилась. Он прочно укоренился в прошлом — а вот с собственным прошлым порвал. Был обвенчан со страной и ненавидел свою сислу. Навоз обожал, а мыла боялся. Бреннивин пил охотно, а денатурат — еще охотнее. С людьми молчал, а со скотиной болтал. Поэзию презирал, а для овец стихи слагал. Не
В горах наименее уродливая троллиха становится нимфой. А на безлюдье наименее безмозглый шут — королем.
Это было новейшее научное открытие: автор мертв, а текст жив
Когда я утром вышел — юный стройный дрозд сидел на столбе для белья и твердил:
— Автор мертв, автор мертв…********
Там, где прекращается земная жизнь, начинается бумага. И сейчас я живу на той планете, которую мы всю жизнь носим на плечах, которую поворачиваем против солнца и прислоняем к темной подушке. Теперь я брожу в этой голове, словно гость на банкете, который он сам же и задал: бесполезный как бог и ответственный как он же.
Мы возникаем как свечи: спокойно, не спеша, собираемся вокруг тонкой нити, а потом она вытягивает нас вон, ее обрезают и поджигают: мы горим. И умираем мы, как свечи: быстро и бесшумно. Смерть устает ждать и вздыхает — задувает пламя.
Остается только тело: остывший черный фитиль.
