Знаешь, есть старинная экзотическая мода выращивать женские ножки в деревянной колодке. Они тогда очень красивые получаются. Маленькие. Только мне никогда не понять их красоты… Ты сам себя вырастил в колодке.
Чем я могу помочь тебе, спросил он деловито. Понимаю, ты не спрашиваешь у меня, правильно ли ты поступил, сделав свой выбор. Ты его сделал, и хватит об этом. Теперь – чем я могу тебе помочь?
Я тебя предупреждала, чтобы ты не думал обо мне слишком хорошо. Мне не понять… многого. Так и успокаивай себя – мне просто не дано. Разумеется. Не дано… Знаешь, есть старинная экзотическая мода выращивать женские ножки в деревянной колодке. Они тогда очень красивые получаются. Маленькие. Только мне никогда не понять их красоты… Ты сам себя вырастил в колодке. И не узы тому виной. Узы – ерунда… То, что у тебя внутри, станет покруче любых уз. Ты побоялся взять то, что принадлежало тебе по праву. Женщину, которую ты любишь до сих пор! Думаешь, если бы не было уз – ты решился бы? Нет. Тебе показалось бы, что у тебя мало денег. Или что ты слишком глуп. Или что ты недостаточно хорошо для нее. Или еще что-то. И писал бы ей неотправленные письма до старости. Вот как теперь.
Анжела, напротив, целую неделю пребывала в великолепном расположении духа; ее насмешливая уверенность действовала на Влада завораживающе. Удивительно, но именно случай с репортершей послужил точкой отсчета – Владово прозябание в трясине депрессии закончилось.
Человек может быть, только если половина человечества помнит его через сто лет после его смерти. Ненавидит, например. Или читает его имя на кассетах и дисках. Или на корешках книг. При этом сами книги можно и не читать. Достаточно корешков… только их должно быть много.
