Дворец Тарквиния в Риме, утро
Тарквиний
Плохие сны… Плохие сны… Плохие…
Сегодня снилось мне,
что я закован в глыбу льда,
но мне не холодно, а жарко
и душно так, что хочется кричать,
но нет ни сил, ни звука в горле,
воздуха нет в лёгких,
как будто на груди стоит гора,
на ней театр, а на трибунах
сидят все те, кого я погубил,
и я смотрю на них сквозь толщу льда.
Вот в центре Сервий Туллий,
старый царь, которого я сверг.
Он взят был моим дедом в дом
и выращен с его детьми когда-то.
Когда дед умер, Сервий, убеждая
неделю всех, что дед болеет,
и отдавая за него распоряженья,
воспринял власть,
как будто по наследству,
презрев о междуцарствии закон.
А научила этому его
царица старая, Танаквиль, моя бабка,
которая сочла его достойным.
Она считала его сыном,
поскольку не имела сыновей,
и помогла ему. Всё это с его слов.
Но можно ль верить человеку
с сомнительным происхожденьем?
Он трон удерживал почти полвека
и был уже изрядно стар,
когда распорядились боги
пресечь его правленье, наконец.
Я вырос, потом долго ждал: не кровью
Сервий оросил тропу ко власти,
а хитростью своей, то есть, умом.
Но Туллия, жена моя, дочь Сервия,
мне выжигала мозг
своими ядовитыми речами
о том, что предал память деда
и имени его не стою,
раз я на власть не претендую
и потерпел главенство самозванца!
так называла своего отца!
В конце концов, я стал причиной смерти…
С тех пор уж нету злодеянья,
которого бы я не совершил.
Власть — алчная голодная волчица!
Подавай ей мяса с кровью
и постоянно денег, денег, денег,
будь они прокляты! Немало
семейств достойных из-за них я погубил.
Вот рядом с Сервием сидит
Марк Юний — муж сестры моей,
казнённый мной безвинно, из-за денег.
И сына старшего отправил я за ним,
чтоб мысль о мести жизнь не отравляла
ни сыну Юния, ни мне.
У них остался младший, Луций — тёзка!
то плакал то смеялся невпопад,
молва за то прозвала его Брутом,
его я вырастил как сына,
как дед мой Сервия когда-то.
Двадцать пять лет минуло — четверть века…
Теперь уж Луций сам отец,
а всё как шут — всё что-то сочиняет,
но главное — беззлобно, славный малый!
Так вот мой сон: за Туллием Марк Юний,
за Марком Квинт, за Септимом Октавий,
десятки лиц, и рядом с ними дети,
которые могли у них родиться,
когда б не их судьба в моём лице.
Та глыба льда, в которой заточён я,
стоит среди арены. Над ареной
каплет дождь кровавый,
а на трибунах светит солнце.
Я чувствую, что те, кто на трибунах,
хотят помочь мне, но боятся
свои одежды кровью замарать.
И тишина, безмолвье на трибунах,
лишь звук дождя над всей ареной —
глухой противный шлёпающий звук
кровавых капель, бьющихся о камень.
С недавних пор плохие предзнаменованья
тревожат наше царство и покой.
Близ дома нашего орёл с орлицей жили
и взращивали молодых орлят,
но коршуны гнездо их разорили —
не пощадив ни одного, орлят убили,
а мать с отцом изгнали, в тот же день
бык, приготовленный
для принесенья в жертву,
пал от змеи, и та, клубком свернувшись,
лежала у него на голове,
как драгоценная корона
на голове убитого владыки.
С тех пор младенцы, не успевшие пойти,
и матери, кормящие их грудью,
так часто и так быстро умирают,
что всё это… не может не тревожить.
Поэтому послал я сыновей
к Дельфийскому оракулу. Ответ,
им данный Аполлоном,
сиятельным владыкой света дня,
должны они мне принести.
Что принесут птенцы мне в клювах,
оттуда, где Пифон убит
безжалостной божественной рукою?
