Те, кто любили нас, ничему нас не научили.
Нас всему научили те, кто нас не любили.
Линор Горалик. Три текста
Ты знаешь, я просто вспоминаю, что мне в нас нравилось – нравилось быть счастливой. Нравилось, когда у нас была цель или совместный план, когда мы касались друг друга плечами; когда кто-то сразу понимал, что мы любовницы; когда гладила тебя по волосам; когда мы бездельничали, когда ветер дул в мою сторону твоим запахом; когда наша дочь говорила: «Я скажу тебе секрет, только Вере не рассказывай», и это был секрет о том, что надо подарить тебе цветочек; когда кто-то спрашивал меня, где ты; когда нас путали по телефону – постоянно; когда мне говорили: ты сейчас паузу сделала, совсем как Вера; когда нагло пялилась на твою грудь; когда ты босиком, и я смотрела на твои пальцы; когда можно было проснуться среди ночи, чтобы увидеть, как ты спишь; когда я вдруг получала твое сообщение с работы: «Ну что там?» И я отвечала: «Холодно».
Все друг без друга могут, чего уж там.
Вопрос только один: ради чего это мочь?
Всякий раз после зимы наступало лето. Лето наступало неожиданно: скатывалось сверху, немного дрожало, качаясь на ветру, а потом застывало сосновой смолой. Пахло свежескошенной травой, медовым цветом, песком и жаждой воды.
Ты мой белый снег, мой тихий шепот, звук шагающих по земле часов, исчезающего времени, мой легкий выдох после трудного вдоха, глоток воды в момент ночной жажды, когда бежишь на кухню с тем единственным желанием – успеть замерзнуть, чтобы после так сладко и уютно отогреться под одеялом.
Готовка – не наш конек, наш конек – горбунок.
Леня в домашней футболке. На ней нарисованы собаки. Одна из них – я.
– Вряд ли ты что-нибудь в этом понимаешь.
– Неужели? – мама посмотрела на меня так, что стекла в ее поддельных очках без диоптрий задрожали. – Плачешь из-за логарифмов?
«Милая, я люблю тебя так сильно, что мне не хватило бы четырех картриджей, я извела бы их восемь», – писала мне Вера. «Я люблю тебя знаешь как! На двадцать картриджей!» – вторила мама. Мои матери тем летом сделали мем из моей любви, не оглядываясь друг на друга.
меня – черную от загара лиственницу с ветками-руками, которые постоянно путались в глубоких карманах.
