Только тогда, когда лицо повернуто в сторону, а взгляд при этом брошен на зрителя, у последнего возникает впечатление непосредственного и непринужденного контакта с моделью. В этом и заключалось открытие Яна Ван Эйка, которому следовал Антонелло. Хотя новое в данном случае было хорошо забытым старым — такой взгляд знали и создатели фаюмских портретов, и иконописцы, показывавшие Мадонну, чье внимание раздваивается между Младенцем и теми, кто стоит перед иконой, — заслугой нидерландского художника было то, что он применил этот прием к светскому портрету
Джамбеллино — так ласково венецианцы называли своего любимца Джованни Беллини. Из письма Дюрера ясно, что Джамбеллино, которому было тогда под восемьдесят, деятелен («очень хвалил», «сам приходил»), не чванлив, отзывчив к свежему, новому в искусстве («просил меня» — а ведь Дюрер во внуки ему годился), богат («хорошо мне заплатит»), пользуется неоспоримым моральным авторитетом среди коллег, и уж если сам Дюрер считает, что Джамбеллино «лучший в живописи», значит действительно лучший
Воображение Луки не занимали ни титанические усилия героев, ни их чудесные превращения. Обыкновенно в людях он видел лишь плоть, проклятую Богом из-за первородного греха и жаждущую избавления, «двуногих без перьев» [
Через десять лет мантуанский агент, контролировавший во Флоренции исполнение Перуджино картины на тему «Битва Любви с Целомудрием», заказанной ему маркизой Изабеллой д’Эсте, доносил своей госпоже: «Я не встречал никого, кому так много было бы дано от искусства...» — и раздраженно добавлял: «...и так мало от природы»
Некрасивый и непривлекательный в своем творчестве художник, часто неправильный в рисунке и редко приятный по колориту, с болезненными образами и мучительно взвинченными чувствами... Почему же искусство Боттичелли так непреодолимо, что и сейчас мы не знаем, как относиться к нему: преклоняться перед ним или ненавидеть его?»
Тема любви — бездна, наполнять которую словами им никогда не было скучно. Вдвойне приятно было состязаться перед такой картиной, где, соревнуясь в целомудренной прелести с Венерой Полициано
Единственное, что от него требовалось, — это умело подталкивать чувства и воображение зрителя к тому, чтобы он, зритель, видел в картине именно то, что хочет увидеть
В XVI веке, когда Джорджо Вазари, отец истории искусства, пустил в ход слово rinascità [1], этому термину не придавали такого широкого смысла, как в наше время.
