почему должны были умирать все, кто умерли, почему? Почему нельзя жить в мире?
– Детские вопросы. Некоторые вещи в этом мире существовали и будут существовать всегда, и война – одна из них.
– Но в чём причина?
– Жажда власти. Жажда завоеваний. Жажда превосходства. Тебе ли не знать?
– Эта жажда утоляется слишком дорогой ценой. В конечном счёте проигрывают обе стороны.
– Тем, кто затевает войны, нет дела до цены. Фаник, такова природа живущих, смирись с этим.
– Только зверей можно оправдывать их природой. Разве боги дали нам разум не для того, чтобы мы могли подняться над своими инстинктами? Чтобы мы могли созидать, но удерживались от разрушений?
война страшна не тем, что убивает живых. Война страшна тем, что убивает их души. Делит мир на чёрное и белое, своих и чужих, врагов и друзей. И тот, кто уходит на войну, либо не возвращается вовсе, либо возвращается не собой. – Он больше не улыбался. – Война всё переворачивает, рушит все барьеры, снимает все запреты. Убивать… перестаёт быть преступлением. Обращается в необходимость. Привычку. А воистину ужасным становится только одно: смерть. Взяв пленного и не убив его, вы думаете, что оказали ему милость. Вот что страшнее всего. – Глаза его потускнели, взгляд, устремлённый на лицо Морти, застыл. – Ты словно не существуешь – тебя делают крохотной частью чего-то огромного, беспощадного, жуткого. Ты исполняешь приказы, прокладываешь свой кровавый путь не думая, не сомневаясь, и враги становятся лишь цифрами: бесконечным списком тех, кого надо вычеркнуть, чтобы этот кошмар наконец закончился… но однажды ты сбиваешься со счёта. А когда война заканчивается, ты понимаешь, что забыл, каково это – чувствовать всё, что ты умел чувствовать раньше. Радость. Тепло. Любовь. Не ненависть, не ярость, не жажду крови, не желание отомстить за всех, кто погиб на твоих глазах. Есть лишь осознание, что их больше нет: тех, кого ты когда-то знал. Того, что ты когда-то знал. И мысль… а почему тогда всё ещё есть я?..
Однажды, когда я был ещё маленьким, я спросил его, почему он всегда улыбается. Спросил, неужели ему никогда не бывает грустно? А он ответил, что бывает, ещё как, а его улыбка – это маска; но улыбка растворяет боль, и если носить эту маску на лице, как броню, то со временем она прирастает к коже, и ты действительно начинаешь смотреть на всё с улыбкой. Даже на самые плохие вещи.
Да, то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Но не обязательно убивать тело, чтобы убить душу. Если после контрольного выстрела судьбы ты не умираешь, твоё место просто занимает кто-то другой: очень похожий на тебя, но куда более сильный. А ещё куда более циничный, равнодушный и злой.
как же часто родители ломают наши жизни. Даже самые любящие. Чем больше они любят нас, чем больше мы любим их – тем больше давит на нас груз обязательств, желания соответствовать ожиданиям и чувства вины, если не соответствуешь; тем больше ты превращаешь в нерушимую заповедь последнее, что родитель успел сказать или сделать, прежде чем бросить тебя навсегда…
Врага надо знать в лицо, однако мы никогда не познаем того, чего боимся и что слепо себе запрещаем. А чтобы перестать бояться, для начала нужно это принять.
Принцесса, война страшна не тем, что убивает живых. Война страшна тем, что убивает их души. Делит мир на чёрное и белое, своих и чужих, врагов и друзей. И тот, кто уходит на войну, либо не возвращается вовсе, либо возвращается не собой.
Хотя, пожалуй, это было кстати: ощущать рядом что-то живое и тёплое.
Немного спасало от мертвенного холода, пожиравшего изнутри.
Жёсткие пальцы скользнули по моему затылку, зарылись мне в волосы, заставили замолчать и податься вперёд; и я ещё успела осознать, что наши лица оказались недозволительно близко, прежде чем губы мои обжёг поцелуй.
Он был неторопливым и нежным, глубоким, неотступным – не мальчика, но мужчины, знающего, чего он хочет. Он ошеломил, подчинил, не оставил в сознании ни единой мысли, заставил просто раскрыть губы и отвечать – неумело, робко, жадно, забываясь и пьянея под ладонью, скользившей по спине, дразнившей лаской сквозь тонкое платье…
Никогда не любила смотреть на звёзды… В какой-то момент обязательно вспоминала, что вижу раскалённые газовые шары, бесконечно долго умирающие в вакууме среди бескрайней пустоты ледяного мёртвого космоса. А следом думала, что в сравнении с ними я меньше, чем мотылёк, чем муха-однодневка. Песчинка. Бактерия. Ничто. И что все мои проблемы, все мои печали, вся моя жизнь – для Вселенной? Она даже не заметит, что меня уже нет, и звёзды всё так же будут светить тем, кто останется на этой земле после меня. Они будут светить даже тогда, когда на этой земле не останется ничего.
