Оглавление

Морские рассказы о главном
От автора

Я один в квартире. Тишина. Изредка слышен гул проходящей вдали электрички. Из окна комнаты ничего не видно, потому что приходит вечер.

У каждого из нас бывает такое состояние, когда чувствуешь себя одиноким и никому не нужным. Любимое море далеко, за сотни километров, и ты уже давно не тот, кем был когда-то. Хандра сдавливает своими щупальцами, хватает за горло, пытаясь придавить к земле проблемами: пенсии не хватает, спина ломит на не погоду, водку пить нельзя — доктор не велит — ну, и так далее. Не хочется оглашать весь список маленьких радостей, которые, увы, уже не доступны. Ну, это я так, к слову.

Что остается делать в таких случаях? Со своими проблемами каждый борется по-своему. Лично я сажусь за стол, достаю ноутбук и начинаю набирать текст — так, пока ни о чем. Мысли вихрем крутятся в голове, их много. Но как сделать, чтобы все, что наполняет разум (когда-то пережитые волнения и страсти), я смог передать словами? Не знаю, получится ли.

Я пишу рассказы для тех, кто хотел бы на миг окунуться в морскую жизнь, почувствовать прелести и тяготы океанских переходов, ощутить дыхание моря и шум набегающей волны. Сижу в комнате, печатаю, и чувствую, как одиночество растворяется и тихо уходит, не попрощавшись. Так здорово, теперь я не один, а с вами. Это несказанно радует, появляется эйфория, рождается сюжет для будущего рассказа… Так давайте вместе окунемся в прошлое.

Вперед, друзья мои!

Алексей Власенко

Тайфун

Осень в Атлантическом океане — не самый благоприятное время для его пересечения, на этот период приходится пик штормов и ураганов. Тогда нам было без разницы какой рейс намечается: сегодня в Атлантике, через месяц в Индийском океане… Да и не от нас это зависело. Куда пошлет фрахтователь, туда и пойдем.

Помню, направлялись мы с грузом нефтепродуктов на небольшом танкере в сторону Бразилии, и для пополнения запасов воды, топлива и продуктов, зашли в порт Санта Круз, расположенный на Канарских островах. Это было благодатное время, когда в мире еще не знали, что такое Евросоюз и с чем его едят. В каждой стране существовала своя валюта, своя неповторимая культура и образ жизни. Все были довольны, всем всего хватало, а мигрантов не существовало даже в проекте. К тому времени они еще не родились.

Получив свои причитавшиеся испанские песеты, мы прошвырнулись по городу: отоварились в магазинах, накупили шмоток, в кафешке выпили местного розового вина с неповторимым вкусом и ароматом, а ближе к вечеру вернулись на судно. Стоянка была короткой. Отдохнули немного и вперед с песней.

Судно медленно отходило от причала. С берега доносились приятная, волнующая музыка и шум гуляющей толпы (мы всегда завидовали этим беспечным, праздно шатающимся людям). В лицо дул легкий ветерок; воздух был наполнен запахом крепкого кофе и жаренного на гриле мяса. Ночной город лежал как на ладони. Сияя яркими красками уличных фонарей и разноцветными гирляндами магазинов, ресторанов и забегаловок, он все дальше уходил от нас, сливаясь с небом и морским горизонтом, пока не скрылся в туманной дымке.

— Машину в режим полного хода! Боцману закрепить все по-походному, — раздался из громкоговорителя голос капитана.

Палуба задрожала, главный двигатель, набирая обороты, оставлял за кормой пенный серебристо светящийся шлейф от гребного винта. Я вышел на кормовую палубу. Небольшая зыбь плавно покачивала судно, навевая грустные мысли о прелестях морской жизни. Домой хотелось просто жуть, кто бы только знал. По плану я должен был списаться в отпуск еще месяц назад, но, увы, два заявления писал — все без толку. Никак замену не могли прислать.

В морской жизни многое зависит от ситуации. Например, в какой порт планируется заход. Может случиться так, что и самолеты туда толком не летают. А бывает, что не успевают билет купить, или сменщик заболел, или вообще рейс переиграли, и идем непонятно куда. Как говорят, если хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Все непредсказуемо в этой жизни, и прогнозы составлять на ближайшее время — пустое дело.

Я зашел в каюту, посмотрел на исчерканный карандашом календарь. Каждый прожитый день аккуратно отмечался крестиком, и таких крестиков набралось больше полутора сотен. «Еще один день проходит», — подметил я. Оставалось поужинать в кают-компании, посидеть в курилке, поиграть в нарды, потом часа два поспать и на вахту. И так каждый день. Каюта стала такой родной и близкой за период работы, что кажется будто родился в ней и прожил не один десяток лет. Быстро ко всему привыкаешь. Сколько их было — в жизни не сосчитать. Как-никак не один год на флоте, многое повидал, через многое прошел — это, скажу я вам, не шуточки.

Ночью обещали ухудшение погоды, надвигался сильный шторм. И чтобы обойти его стороной, по выходе из порта мы изменили курс. В море расслабляться нельзя ни на грамм, это я по собственному опыту знаю. Стоит чуть-чуть дать маху, как сразу получаешь по полной программе с последствиями, травмами и авариями… Да много чего неприятного может произойти, даже не хочется говорить на эту тему.

После ужина качка заметно усилилась. Я поднялся к себе в каюту, поработал с технической документацией и решил пораньше лечь спать, чтобы выспаться перед вахтой. Казалось, только прилег на пару минут, как прозвучал телефонный звонок, заставив вздрогнуть всем телом — вроде и не спал совсем.

— Алексеевич, пора вставать, — послышался хрипловатый голос вахтенного механика.

Потянувшись, сел на кровать. Под ногами палуба шла ходуном. С трудом натягивая рабочий комбинезон, краем глаза посмотрел в иллюминатор — темень хоть глаз выколи. «Хотя, нет, что-то проглядывается», — подумал я, заметив судовые мачты и белую пену морской воды на грузовой палубе. Судно дергалось, как необузданная лошадь, рысью уходило то вправо, то влево, с трудом управляясь со штурманской рубки. В таком случае главное — держать курс против волны и медленно идти вперед. Не позавидуешь сейчас вахтенному штурману. Впрочем, всем сейчас нелегко, включая шеф повара, которому утром предстояло кормить экипаж.

С каждой минутой шторм усиливался, и ветер, как Соловей–разбойник, свистел на все лады. Играючи, он подбрасывал вверх морские гребни и разбивал их на миллионы мельчайших капель, превращая в водяную пыль. Судно, словно на санках, скатывалось с огромной волны, и палуба уходила из-под ног, проваливаясь вниз, как в бездну. Потом, взвалившись на очередную водяную махину высотой в десятки метров, оно резко подбрасывалось вверх, как на качелях. Океан тяжелым молотом, бил о борт, заставляя содрогаться корпус судна, а носовую часть полностью зарываться в воду. При этом переборки жалобно скрипели и постанывали, как несмазанные старые калоши. В желудке под ложечкой неприятно подташнивало, чувствовалась слабость во всем теле. Но от этого состояния никуда не денешься — издержки любого шторма, на которые не стоит обращать внимание.

Чем отличается танкер от других типов судов? Тем, что во время шторма низко сидящая грузовая палуба полностью покрыта водой. Волны свободно перекатываются с борта на борт, за исключением кормовой надстройки, которая в гордом одиночестве торчит сверху, как пожарная каланча. Зрелище не для слабонервных. Смотреть из своей маленькой уютной каюты на разбушевавшуюся стихию — приятного мало, становится страшно, дух захватывает. В такие моменты чувствуешь себя песчинкой, маленькой букашкой. Но человек так устроен, что привыкает ко всему.

Тучи низко неслись по небосклону. А когда изредка показывалась яркая луна, на свинцовом фоне просматривалось кипящее море в вихре пены и надвигающего ураганного ветра. «Все-таки этот тайфун краем нас зацепил. Трудно представить, что творится в эпицентре», — подумал я. Однако пора спускаться в машинное отделение на вахту.

Внизу качка была не такой резкой, как в каюте. Сделав обход, проверив показания приборов, зашел в центральный пост управления.

— Что тут у тебя? Как дела? — Я поздоровался с вахтенным механиком.

— Из-за шторма по команде с мостика сбросили обороты главного двигателя до маневренного, сильный встречный ветер и волна. Ход судна — два узла.

Третий механик, молодой парень — года три, как закончил мореходное училище, — заметно нервничал. Лицо осунулось, выглядело бледным, даже зеленоватым. Одной рукой он старался удержаться за металлический поручень, чтобы не свалиться с кресла, а другой заполнял вахтенный журнал. Было видно, что это дается ему с трудом.

— Небось, в такой шторм ни разу не попадал? — спросил я.

— Не приходилось.

— Не дрейфь, это еще не шторм, а так, цветочки. В каюте поспишь, отдохнешь. Хотя какой тут сон, когда тело из койки выбрасывает… Как топливные фильтры, не забиваются?

— Чистил два раза, — ответил он.

— Ну это еще ничего, терпимо.

От штормовой встряски в топливных цистернах поднимается шлам и осадок, который вместе с топливом через приемный трубопровод попадает в фильтр главного двигателя и забивает его. Если вовремя не почистить, двигатель может заглохнуть и остановиться в самый неподходящий момент. А это самое страшное, что может случиться во время шторма. Судно становится беззащитным, его разворачивает на волнах и кидает, как яичную скорлупу, в разные стороны. Крен с борта на борт становится все сильнее и сильнее, а под тобой тысячи метров морской воды. До ближайшего берега сотни миль, и помощи ждать не от кого. Не приведи господь попасть в такую ситуацию. Явная гибель!

Но, как правило, в такие минуты никто не думает о плохом: «Что будет дальше? А если… А вдруг…». Каждый просто занимается своим делом согласно обязанностям, потому что на страшилки времени нет. Да и привыкаешь к ним, как к неотъемлемой части морской жизни. Самое главное в таких случаях — без паники. Поэтому я постарался отвлечься от собственных мыслей: «Однако, чего это я себя накручиваю? Ну шторм как шторм. В жизни и не такое бывало: и пожары, и аварии… Если покопаться в памяти, то многое можно вспомнить». Но неприятное предчувствие не покидало. А оно никогда меня не подводило.

— Все нормально, иди отдыхай, — обратился я к третьему механику. — Вахту принял.

Затем расписался в вахтенном журнале, поудобней уселся в кресло: «Не забыть бы утром предупредить старшего моториста, чтобы приготовил новые фильтры для замены». Потом еще раз проверил по мониторам показание приборов и позвонил в штурманскую рубку.

На мостике нес вахту мой приятель, которого я знал не один год. Примерно одногодки, мы в свободное время резались в нарды, а во время стоянки в порту ходили вместе по барам и ресторанчикам.

— Серега, доброй ночи. Вахту принял, все нормально. Как у нас с погодой? — спросил я.

— Привет. Изменили курс: обходим тайфун стороной. Сам чувствуешь, что творится. Впереди практически ничего не видно. Скорость упала до нуля, топчемся на одном месте, — ответил он. — Ладно, не впервой.

— Это уж точно. Если что, звони. Давай, до связи.

От ударов волн, судно содрогалось и жалобно стонало, как раненый зверь, которому двигаться невмоготу, а надо. В какой-то момент его сильно накренило, резко подбросило и со страшной силой рвануло вниз. Ноги подкосились, я с трудом удержался за поручни обеими руками. Давненько такого не было.

Морская качка действует на всех по-разному: одних тошнит, и на еду они смотреть не могут, у других, наоборот, разыгрывается зверский аппетит — едят, как бакланы, все подряд. Но, в целом, это неприятное ощущение, когда ни поспать толком, ни поесть. Нервы напряжены, и подсознательно чувствуешь: в такой ситуации может всегда что-то произойти.

Откуда-то снизу, в районе токарного отделения, внезапно раздался оглушительный грохот, будто что-то тяжелое с силой грохнулось о палубу. Бегом спустился вниз по трапу и открыл металлическую дверь токарки. С висевшего на стене щита сорвались тяжелые инструменты и приспособления для разборки главного двигателя. С каждым креном судна они катались по палубе и с шумом ударялись о переборку. Все ящики с запасными частями, лежащие на стеллажах, были опрокинуты и разбросаны. Кое-как уложил инструменты в большую коробку, закрепил стропами. Затем подобрал с пола разводной ключ, болт с гайкой и машинально положил их к себе в карман, как вдруг в машинном отделении сработала сирена.

Сигнализация орала громко и настойчиво. «Ну, началось… — подумал я. — Что это могло быть?». Запыхавшись, забежал в пост управления и окинул взглядом пульт управления. Параметры работающих механизмов, главного двигателя и вспомогательных дизелей были в норме. Это уже хорошо. Но на одном из мониторов сбоку мигала красная лампочка — сигнальный датчик осушительной системы показывал, что кормовой колодец под нижними плитами полный водой. «В начале вахты, когда делал обход, он был пустой, — вспомнил я. — Значит, откуда-то поступает вода и заливает машинное отделение. Пресная или забортная — не важно, надо срочно проверить».

Мысли вихрем крутились в голове. Что-то случилось, просто так колодец не мог заполниться. И этот шторм так не кстати, не дай бог, что-то серьезное. Приподняв нижние плиты, посветил фонариком возле переборок. «Так, здесь все нормально. Здесь тоже… А вот чуть дальше, в стороне… Это что ж такое?». Откуда-то снизу лилась вода под довольно сильным напором. В груди похолодело. Вот оно, предчувствие?

Спустившись еще ниже по металлической лестнице, обнаружил, что из-под верхней крышки фильтра кингстона через прокладку бьет струя забортной воды. Что такое кингстон знает любой моряк: через него из-за борта вода поступает в машинное отделение для охлаждения двигателей. Я лихорадочно ощупал крышку и почувствовал, как она «играет» под рукой — двигается верх вниз в такт качки и ударами волн. «Что делать? — судорожно вопрошал сам себя. — В любой момент протечка может увеличиться, и, не дай бог, вода вырвет крышку крепления. В считанные минуты, если не секунды, тонны воды заполнят машинное отделение, и тогда все, конец! Судно опрокинется кормой вниз и мгновенно уйдет под воду. Весь экипаж погибнет, так и не поняв, что произошло».

Такие случаи в практике уже были и не раз. На долю секунду я представил всю картину так четко и ясно, что меня обдало жутким холодом. Тугой комок страха — даже не страха, а ужаса — сковал все тело. «Так, спокойно, надо взять себя в руки! Из любой ситуации должен быть выход. Необходимо поджать крепежные гайки на болтах. Для начала хотя бы одну, из-под которой поступает вода. А если не поможет, что тогда? Времени на раздумья нет! Надо рисковать, — решил я; рука машинально нащупала в кармане разводной ключ. — Так, сейчас аккуратно закрутим, и все будет в порядке».

Но те тут то было. Большая и ржавая пресловутая гайка никак не хотела поддаваться, не двигаясь ни в одну, ни в другую сторону. В голове крутилась только одна мысль: «Хоть тресни, но надо закрутить. Закрутить любым способом!». И тогда, упершись всем телом о переборку, используя ноги и руки как рычаги, я навалился изо всех сил, моля: «Ну давай, милая, ну хотя бы чуть-чуть, самую малость…». Нет, не получилось.

Напор холодной воды заметно усилился, заливая меня с головы до ног. Пришлось пробовать еще раз, но уже на ощупь. И тут случилось непоправимое: старый болт от неимоверного усилия оборвался и вместе с гайкой улетел вниз, застряв между трубами. Туда же упал и фонарик, достать который не было ни времени, ни возможности. Откинувшись по инерции всем телом назад, ободрав руки о переборки до крови, я с ужасом увидел, что вода бьет фонтаном, а крышка с каждым разом сдвигается сильнее. От собственного бессилия перехватило дыхание. Там внизу, под металлическими плитами, в полутьме, я чувствовал себя жалким и ничтожным существом. «Что делать? Что же делать? Если вырвет крышку — это конец! — паниковал я. — Добежать до токарного отделения, чтобы найти запасной болт с гайкой? Могу не успеть. Сколько времени у меня есть? Минута, две минуты?». Меня лихорадило. Мокрый, грязный, зажатый между трубами, я уже толком ничего не соображал.

«Стоп… Стоп! У меня же есть болт с гайкой, — вспомнил я и полез в карман. — Вот же он, родимый! Размеры почти совпадают, главное — достать и не уронить». Дрожащими от напряжения руками, уже не видя и не чувствуя перед собой ничего, кроме потока соленой воды, я кое-как просунул болт в отверстие крышки и стал закручивать гайку. Сначала рукой, потом ключом, раз за разом, я закручивал ее как можно сильнее. Течь заметно уменьшилась и почти прекратилась, а крышка больше не дергалась. «Все, больше ничего не трогать, ничего не обжимать», — решил я, сел на плиты, прислонившись к переборке. Затем провел рукой по лицу и почувствовал ссадину на щеке. В голове была пустота, хотелось отдохнуть хотя бы пару минут. На деревянных ногах с трудом поднялся и медленно стал подниматься по трапу. Хорошо, что не было звонков из штурманской рубки, и сигнализация не тревожила. А главное — повезло, что топливные фильтры не успели забиться.

Я понимал, что сильно рисковал. Ночью во время шторма производить любые работы строго запрещено. Тем более одному, без поддержки и страховки. Все могло обернуться по-другому, с трагическим исходом, но, к счастью, обошлось. На этот раз я победил ценой неимоверных усилий, а может, простого везенья. «Ну и слава богу. Сойду в отпуск, зайду в церковь и поставлю свечку Николаю Угоднику, покровителю моряков», — пообещал сам себе. От пережитого состояния перехватывало дыхание, сердце разрывалось на части; все силы и эмоции остались там, внизу. Весь мокрый я упал в кресло, а немного отдышавшись и почувствовав себя свободнее, расправил плечи и расслабился. До конца вахты оставался час.

Утром показал старшему механику протечку в районе кингстона и новый болт. Решили, что у боцмана надо взять доски, сделать деревянный ящик вокруг и залить цементом с жидким стеклом, а на ремонте полностью заменить на новый — вот и все дела. Все обыденно и просто.

Переодевшись, поднялся в кают-компанию. Все позавтракали, кроме Сереги. Улыбаясь, он уплетал бутерброды за обе щеки.

— Давай присоединяйся! Сегодня яичница с колбасой на завтрак, — сказал он. Настроение у него было хорошее, как у человека, с честью выполнившего свой профессиональный долг. — Счастливый ты человек, — посмотрев на меня, продолжил он.

— Это почему же? — Я даже удивился, откуда мне счастье привалило.

— Сидишь там внизу, в машинном отделении, — тепло, светло, газетку почитываешь. Смотришь на свой пульт управления и в ус не дуешь. Да и время пролетает незаметно. То ли дело у нас: скукота, темнота, за сотни миль никого вокруг, спать охота, глаза слипаются, не успеваешь кофе стаканами пить.

— Согласен, у нас внизу веселее. Как говорится, кто на кого учился… Сам знаешь, — ответил я.

После ночного происшествия мышцы и ссадины на руках ныли и побаливали. Я налил себе стакан крепкого чая с лимоном и с наслаждением пил маленькими глотками. Есть не хотелось.

— Что там с погодой? — спросил я его.

— Да все нормально. Тайфун потрепал немного и прошел стороной. К обеду совсем успокоится. Дней через десять будем в Бразилии. Девчонки там классные. Помню с одной кувыркался всю ночь… Попкой так задвинет, что мертвого разбудит.

«Это уж точно, — подумал я. — Крутить этим делом они умеют».

В каюте был полный разгром: на полу валялась документация, инструкции и разбитая тарелка с чашкой. «Ничего не буду убирать, сейчас только спать, — устало решил я. — Но сначала принять душ».

Теплая струя воды успокаивающе расслабляла тело. Обмотавшись махровым полотенцем, я посмотрел в иллюминатор. Ветер ослабел, стал не таким сильным, как ночью, море заметно успокоилось, из-за тучи выглянуло солнце. Впереди, прямо по курсу, появилась разноцветная радуга во всю ширину неба, мы шли навстречу ей полным ходом. Казалось, еще немного и мы пройдем сквозь нее, но через какое-то время она исчезла, растворившись в ярких солнечных лучах наступающего дня.

Огромный альбатрос парил над морем, плавно покачиваясь в струе свежего ветра, он изредка задевал своим крылом очередной гребень волны. «Еще один день наступил, — понял я. — Можно ставить крестик в календаре. Ну да ладно, потом, все потом».

Спал я крепко, без сновидений.

Несостоявшаяся жизнь

Утро выдалось на удивление свежим и ярким. Зима прошла незаметно и быстро; нынешний год оказался сравнительно теплым, не как в прошлом, с сильными морозами и снегопадами. Я неторопливо шел по улице, подставив лицо весеннему солнцу. Мысли медленно крутились в голове в такт шагам. Под ногами блестел мокрый асфальт. После дождя в лужах отражалось голубое небо с белыми облаками, блики солнца искрились в кронах деревьев. Хорошо-то как! Через недельку можно в деревню наведаться, протопить дом, подготовить грядки к посадке, проверить воду в колодце, включить насос, убраться внутри…

Люблю я этот период весны: все расцветает, распускаются листья на деревьях, дышать хочется полной грудью. Настроение почти праздничное. Для пенсионера со стажем важно быть в тонусе. «Кстати, не забыть бы зайти в „Четыре лапы“, купить корм для кота, — вспомнил я, — потом за продуктами». Нащупав в кармане листок со списком, очки, я машинально проверил кошелек с деньгами. Ох уже эта память! Все стал забывать.

Как стремительно бежит время: с каждым разом все быстрее и быстрее. Особенно после увольнения с флота. На берегу другой ритм, другая жизнь, к ней привыкнуть надо. Как ни крути, не верти, а тридцать четыре года по морям да океанам — это, скажу я вам, не шуточки. Первое время, как завязал с морем, оно часто снилось по ночам, синее, почти бирюзовое, с огромными плавающими в глубине рыбами, лунной серебристой дорожкой, уходящей вдаль, и темным небом с разноцветными яркими звездами. Иногда снился океан бушующим, пенистым, с шальным ветром, как хорошее выдержанное шампанское с пьяными пузырьками в искристом бокале.

Сейчас изредка, как в тумане, снятся далекие страны, незнакомые чужие города. Во снах я бегу, тороплюсь, не зная, куда и зачем, мне машут руками люди, с которыми судьба сталкивала не раз, а потом разбрасывала в разные стороны. Они пытаются мне что-то сказать, но я их почти не слышу. «Не торопись, — шепчут их губы, — не торопись. Береги свое время, его осталось не так уж много».

Да что там говорить, не успеешь опомниться, как уже блекнет молодость, и тускнеют глаза. Ничем не оправданная стремительность времени вызывает в душе сильное сожаление: все чаще вспоминаешь прошлое и задумываешься о бренности тела. За долгие годы жизни многое из памяти стерлось, притупилось, но некоторые события остались такими же яркими, какими были много лет назад.

Если честно, не смотря на солидный возраст, я себя старым не считаю. Душа так вообще молодая, как мне кажется. Однако со временем создалось впечатление, что за долгие годы морской жизни тело мое изрядно поизносилось и частично вышло из моды. Это, как старый, никому не нужный двубортный велюровый пиджак, который выбросить жалко, а носить не хочется. Вот и висит, пылится, ждет своего часа. Но я думаю, что не все так уж и плохо. Это ничего, что при ходьбе поскрипывают колени, а утром трудно вставать из-за болей в спине. Главное, держать себя бодрячком.

Эх, молодость, молодость, как она быстро проходит! Хотя есть еще порох в пороховницах. Отсырел немного, но ничего, лишь бы огонь был в душе.

Вдали блеснули купала церкви. Может зайти да поставить свечки за здравие живых и упокой ушедших, постоять у икон, помолиться? Давненько там не был.

С каждым разом редеет круг друзей. Общаемся с ними редко, как правило, по телефону: все времени нет на встречи, да и раскидало нас по всему миру. А года идут… Странная штука — жизнь: не предупреждает заранее, вот и уходят они внезапно, не попрощавшись, молча закрывая за собой двери жизни.

На какое-то мгновение мысли, как вихри, закрутились и унеслись в далекое прошлое. Сколько же времени прошло с тех пор? Лет тридцать, может больше. Николая я помню до сих пор: сравнительного молодого, сорокалетнего мужчину, немного сутуловатого, с жилистыми руками и небольшим шрамом на носу. С ним я был знаком всего пару часов, а, надо же, запомнился на всю жизнь.

Как сейчас помню, мы стояли на рейде в устье реки Параны у берегов Аргентины в ожидании швартовки. Мелкий неприятный дождик моросил палубу. Шли третьи сутки, как мы торчали там. Скукотища неимоверная: телевизор толком не брал, рыбалка была плохая, продукты заканчивались, настроения — ноль. Бывает такое: что ни делаешь — все не то, все не так. Тоска, одним словом.

В то раннее утро судно тихо покачивалась на волнах. Я только проснулся. Открыл глаза, обвел каюту непонимающим взглядом и удивился: «Где это я? Тьфу ты! Надо же, сон приснился, будто дома сижу у себя в квартире, жена блины печет, а они черные, подгорелые получаются. К чему бы это? Наверное, не к добру». Моряки — суеверный народ, но не до такой же степени, чтобы верить всякой чепухе?

— Третьему помощнику принять лоцманский катер с правого борта, — послышался голос капитана по громкоговорителю судовой связи.

— Ну, наконец-то, пойдем под погрузку.

Не спеша одевшись, я посмотрел в иллюминатор. Небольшой пузатый катер с помятыми боками медленно подходил к судну. Сильное течение то и дело сносило его в сторону. Наконец, с трудом, он уперся носом в корпус грузовой палубы. Из каюты катера вышел грузный мужчина, портовый лоцман, помогающий капитанам проводить судно по фарватеру реки в сложных условиях. Одетый в желтый дождевик, с портфелем в руках, он поднял голову, что-то прокричал и помахал рукой. Вахтенный матрос сбросил штормтрап за борт, закрепив его веревками к леерам. Чтобы подняться на борт судна по такому трапу, надо обладать определенными навыками и физической силой. Лоцман, запыхавшись, взобрался на грузовую палубу и пошел на капитанский мостик.

— Боцману, электрику на бак, поднять якорь, — донесся голос капитана через громкоговоритель.

Якорная цепь с шумом и грохотом начала подниматься вверх.

— Машине самый малый вперед.

Палуба судна задрожала и затряслась как в лихорадке, потом успокоилась. Мелкая вибрация прошлась по всему судну.

— Право на борт. Палубной команде приготовиться к швартовке.

До вахты еще часа два, а значит, можно выйти на палубу, пройтись, подышать воздухом, осмотреться. Река Парана — большая судоходная река, скажу я вам, и берет начало в Бразилии, а далее проходит через Уругвай и Аргентину. Ежегодно она выносит на поверхность залива тысячи тонн ила, окрашивая воду коричнево-грязным цветом. Сильное течение размывает крутой берег, унося в океан кустарники и обломки деревьев. Для судоходства это составляет определенные трудности: дно залива сильно мелеет, не дает судам с большой осадкой заходить в порт. Поэтому круглый год здесь работает землечерпалка, занимающаяся дноуглубительными работами.

Большие неприятности приносит и цивилизация: в реку постоянно сбрасываются всевозможные отходы в виде пластика, картонных коробок, тряпок и резиновых изделий. Поверхность воды покрыта следами мазутных пятен. По этой причине забортные фильтра забиваются так, что по приходу в порт приходится разбирать и чистить приемные сетки.

Судно шло полным ходом; слабый шум двигателей доносился из машинного отделения. Я спустился на кормовую палубу, опираясь о леера, лениво посматривал на проходящие мимо суда.

Берег с правой стороны реки, покрытый сплошными джунглями, казался непроходимым и безжизненным, стаи птиц сидели на верхушках деревьев и о чем-то громко кричали. Возле самой воды изредка проглядывались маленькие хижины, сделанные из тростника и пальмовых веток вместо крыши. Рядом, вверх дном, лежали длинные, узкие лодки, выдолбленные из дерева. Казалось, еще немного — и из кустов выползет огромный крокодил, а за ним появиться абориген с длинным копьем наперевес.

С другой стороны реки технический прогресс был налицо: сухогрузные, нефтеналивные, контейнерные причалы располагались по всей береговой линии. Каких только судов здесь не было! Больших и малых, современных, с высокой красивой надстройкой и разноцветными трубами на корме, и совсем старых, ржавых, но все еще рабочих лошадок. Некоторые из них стояли на приколе, доживая свой век в уголочке огромного причала, тихо подремывая и посапывая паром.

Буксиры, как истинные труженики, тут и там сновали по всей реке. Толстыми швартовными канатами привязываясь к очередному судну, они с трудом тянули его к причалу, недовольно пыхтя от натуги и нещадно коптя в небо дымом выхлопных труб. Береговые краны перемещали грузы на берег и обратно. Вдали виднелись огромные склады, грузовые помещения, контейнерные площадки, а еще дальше — круглые нефтяные цистерны и заправочные станции. Рабочие в синих спецовках и белых касках, как муравьи, облепляли стоящие у причалов суда.

Работа в порту не прекращается ни на минуту днем и ночью, в любую погоду. Знакомая картина — все, как и везде, в любой точке мира — быстрей выгрузиться, быстрей погрузиться и полным ходом обратно. Стоянка дорого обходится, а простой судна — еще дороже. Деньги морские компании считать умеют.

На крутом повороте реки судно сбавило ход до маневренного, шум двигателей изменился, стал приглушенным и более спокойным. Через час на вахту, будем швартоваться у причала порта Росарио. Дня три на погрузку подсолнечным маслом, и потом обратно через Атлантику в Европу. Порт назначения пока не известен. Вроде Бельгия, но все может перемениться в любой момент.

Мысли медленно витали в голове: «Отпуск зимой, а сейчас только конец сентября. До зимы еще дожить надо. Вот было бы здорово под Новый год домой попасть. Третий год на судне его встречаю. Вряд ли получится… Да и не от меня это зависит».

Осень в Атлантике — это период штормов. Хотя в этот раз переход — тьфу, тьфу! — прошел спокойно: немного покачало на пять–шесть баллов, но это не в счет. Посмотрим, как дальше будет.

С биноклем в руках ко мне подошел третий помощник — молодой парнишка, недавно закончивший мореходку, и мы вдвоем стали рассматривать проходящие мимо суда и причалы.

— Санек, ты первый раз в Аргентине? Раньше бывал здесь? — спросил я его.

— Нет. На паруснике «Крузенштерн» ходили в Европу и по Средиземке, — ответил он.

Здесь тебе не Европа, в Росарио по большому счету делать нечего. В бар только пойти, пивка попить, да шары погонять в биллиардной. Вот Бразилия — это да, есть на что посмотреть. Один карнавал чего стоит: девчонки там задницей так крутят, аж глаза разбегаются в разные стороны.

— А ну, дай бинокль, взгляну что за судно стоит у сухогрузного причала.

Я отрегулировал окуляры и стал всматриваться в стоящее у причала небольшое судно. «Никак наше? Похоже, типа река-море. Не могу прочесть порт приписки. Как же оно сюда попало? — удивился я. — Идти через океан на таком судне равносильно самоубийству. Камикадзе какие-то… Хотя не от них рейс зависит. Куда пошлют, туда и пойдут. Небось, подвернулся хороший фрахт, вот и отправили арендаторы без зазрения совести».

Тем временем на корму стоящего у причала судна из столовой вышла молодая девушка с ведром и вылила содержимое за борт. В бинокле ее симпатичное лицо и фигура выглядели очень даже ничего. Короткая юбочка подчеркивала талию и стройные ноги. «Везет же некоторым, — подумал я с завистью. — не то что нам. Хорошенькая какая, кровь с молоком, с такой можно год без отпуска плавать». Через минуту появилась еще одна, совсем молоденькая, видимо практикантка. Они стояли на корме и оживленно разговаривали. Да уж, обе хороши.

— Палубной команде приготовиться к авралу, — донесся голос капитана из громкоговорителя.

— А вон и наш причал виднеется недалеко. Совсем рядом будем стоять. Может в гости к ним напроситься? Ладно, пора в машину на вахту.

Я не торопясь переоделся в рабочую одежду и спустился в машинное отделение. Главный двигатель по команде с мостика равномерно крутил гребной вал то в одну, то в другую сторону. Горячий воздух, пахнущий смесью дизельного топлива с машинным маслом, обдувал тело. Сделав обход и проверив показание приборов, я зашел в помещение центрального поста управления. Внутри было прохладно и не так шумно, как снаружи. Управление главным двигателем перевели на мостик, оставалось следить за воздухом в баллонах, показателями датчиков и приборов механизмов на пульте управления.

Старший механик был тут же, сидел в кресле, электромеханик рядом. Обстановка рабочая.

— Всем привет. Как у вас дела? — спросил я.

— Дела у прокурора, у нас делишки. Что там наверху? — спросил старший механик.

— Подходим, причал уже виден.

— Забортный насос главного двигателя работает почти на вакууме, опять фильтры забиты.

— Да, здесь всегда так: всякую гадость сбрасывают в реку. Как пришвартуемся, возьму моториста, почистим фильтры донного и бортового кингстонов, — ответил я. — После вахты хочу пойти на соседнее судно, ко второму механику, набивку гидравлическую попросить. Одесситы, кажется, стоят…

— Знаю я твою набивку, небось девок приметил на судне. Ладно после вахты пройдись, прогуляйся.

Где-то через час мы подошли к причалу, береговые матросы закрепили швартовные концы на чугунные кнехты, судно аккуратно прижалось к бетонной стенке причала. Боцман с матросами с помощью лебедки опустили трап на берег.

— Палубная, машинная команда свободны. Желающим пойти в город записаться у начальников служб, — прозвучал голос капитана.

В работе остался вспомогательный движок, прочие механизмы были остановлены. С мотористом мы быстро почистили фильтры и приемные сетки, как всегда забитые всяким хламом. Ну все, можно отдыхать!

Дождь прекратился, повеяло тихим дыханием теплого ветерка. Я глубоко вздохнул всей грудью. Пахло перебродившим зерном, полынью вперемешку с подсолнечным маслом, где-то рядом стрекотали кузнечики. Хорошо-то как! Приятно ощутить под ногами твердую землю после морского перехода. «Ну что, пойду-ка я в гости ко второму механику. Заодно набивку спрошу. Может, побриться? — Я машинально провел рукой по подбородку. — Ладно, и так сойдет».

Открыв холодильник, я достал пластиковую полулитровую бутылку и посмотрел на просвет. Разбавленный спирт, настоявшийся на лимонных корках, приятно булькнул и заискрился желтым радужным цветом. Хорошая настойка, пьется изумительно, и голова потом не болит. Жаль, запасы кончаются.

Год назад, работая в чартере на Кубе, на небольшом танкере мы грузились патокой в маленьких портах, расположенных по всему острову, а потом выгружали ее на спиртовом причале в порту Матансас. Ночью, пока охрана на берегу спала, мы потихоньку открутили гайки на фланце соседней трубы и слили чистейший питьевой спирт в бочки, канистры и бутылки — кто во что горазд. Эх, еще бы разочек туда сходить… Но мечтать, как говорится, не вредно.

Вечерело. На причале включили береговое освещение, рабочие подсоединяли масляный шланг к судовому приемному патрубку. Дня три постоим как пить дать.

«Как же удобней добраться до судна? — размышлял я. — Пройти через проходную — далековато, надо делать большой круг, а времени терять неохота». Ржавый металлический забор из сетки–рабицы, упирающийся в берег реки, отделял наш причал от соседнего, а еще дальше, метрах в ста, стояло у зернового причала нужное мне судно. Ухватившись за стояк забора обеими руками, осторожно, чтобы не грохнуться на скользких от водорослей валунах, выступающих из-под воды, я перешел на другую сторону. Отсюда напрямую идти было гораздо ближе.

Кормовая надстройка старого судна появились неожиданно быстро. Облупленные, давно не крашенные переборки из-за плохого освещения казались еще более грязными и неухоженными. С грузовой палубы доносились крики, скрипели судовые лебедки, береговые краны заполняли трюма пшеницей. Я поднялся на борт, стоящий у трапа вахтенный матрос посмотрел на меня. Вы к кому?

— Ко второму механику как пройти?

— По коридору прямо и направо. Если в каюте нет, значит, в машинном отделении, — ответил он.

Под ногами заскрипел старый, местами ободранный, линолеум. Стены, как в доисторических плацкартных железнодорожных вагонах, были покрыты дерматиновой обивкой и выкрашены серой краской. На таком корыте работать я бы не хотел. Судну лет эдак пятнадцать, может по более. По человеческим меркам, это дедушка со стажем.

Я постучался в дверь каюты с надписью: «Второй механик Волошин Н.А».

— Заходите, открыто.

В небольшой каюте, в трусах и майке, стоял высокий худощавый мужчина с грубыми чертами лица и жилистыми руками. В углу висела рабочая одежда, внизу стояли грязные ботинки огромного размера. Воздух в каюте был пропитан соляркой и машинным маслом — все, как и везде, на старых пароходах. Вытирая голову полотенцем, он вопросительно посмотрел на меня.

— Я с соседнего судна, недавно пришвартовались. Набивка гидравлическая закончилась. Может есть что-нибудь?

— Этого добра хватает. Проходи. — Николай, так звали его, протянул мне руку. — Да ты садись, в ногах правды нет. Видел, как вы подходили. Новый танкер, не то что наше корыто, старье.

— А как угораздило вас прийти сюда? — спросил я. — Технически, судно не приспособлено для океанских переходов.

— А кто нас спрашивает? Мы толком не знаем, кто хозяин судна: плаваем под багамским флагом, а взяли в аренду греки. Вот и выжимают из нас все соки — куда хотят, туда и кидают. Сейчас перед погрузкой в трюме трещину в метр длиной обнаружили… Ну, заварили, а что толку? Надолго ли? Хороший шторм — и все, она пойдет дальше по шву. А потом, сам знаешь, что может произойти. У меня на главном двигателе втулки износились, масло гонят. Сегодня два поршня дернул, кольца, как семечки, сыплются. Запчастей нет, на всем экономят, даже на продуктах, сволочи. Зла не хватает. Зарплату обещают к концу контракта перечислить, а если обманут, что делать будем? Палец сосать?

— Ну, у нас тоже свои проблемы… — Я достал из пакета бутылку. — Давай не будем о грустном. Может, за знакомство?

— Ну вот с этого и начинал бы, а не с набивки. — Николай улыбнулся, открыл холодильник и достал шмат сала и кусок колбасы. — Сейчас сбегаю на камбуз, принесу еще что-нибудь.

Через пару минут он вернулся с большой тарелкой макарон по-флотски, помидорами и хлебом.

— Как говорится, чем богаты, тем и рады. Ну, давай наливай, не томи.

Я аккуратно разлил настойку по стаканам.

— Чистейший продукт, скажу я тебе. Пьется легко, голова не болит.

— Давай без рекламы. Сейчас проверим. Ну что? За знакомство!

Мы чокнулись и выпили.

— Ну как, хороша? — спросил я.

Николай крякнул от избытка чувств.

— Крепкая, однако. Сколько градусов будет?

— Думаю под шестьдесят. Кубинский спирт, на лимонных корках выдержан, — ответил я.

Его глаза заблестели, он широко улыбнулся, многозначительно глядя на стакан.

— Да, чувствуется, благородный напиток, — сказал он. — Да ты закусывай, сало попробуй наше украинское. На привозе куплено в Одессе.

— Так ты в Одессе проживаешь? — спросил я.

— Да, в самом центре квартиру купил два года назад.

— Бывал я в Одессе, есть что вспомнить. Пивная на Дерибасовской еще стоит?

— Ну а куда ей деться? Наша достопримечательность, так сказать. Ее любой знает.

— И скрипач–старик тот же играет на скрипке?

— Ну да, только постарел сильно. Все как прежде. Ничего не меняется.

Мы выпили еще по стопке. Мягко и лениво по всему телу разлилась приятная истома. «Хорошо сидим, и каюта у Николая уютная. И сам он оказывается классный мужик», — подумал я, а вслух сказал:

— Везет же вам: такие красивые девчонки работают на судне. Я в бинокле разглядел. Особенно одна, грудастая такая. Фигура — просто класс.

— Да там все забито. Одну наш капитан забрал сразу, еще на берегу присмотрел и взял с собой в рейс. Ну, сам понимаешь, как это делается. Другая с четвертым механиком любовь крутит, собираются пожениться. Решили, как в отпуск сойдут, так и распишутся. Молодые, им и карты в руки. Ну, давай наливай. — Николай потер руки, лицо его порозовело и размякло.

Я подцепил вилкой тонкий кусок сала с мясной прослойкой, аккуратно намазал горчицей и стал медленно есть.

— Не торопись, дай прожевать… В Одессе у вас девушки просто красавицы, одна лучше другой. Глаза разбегаются, особенно, когда идешь по набережной в сторону морского вокзала.

Николай напрягся, насупился.

— Ненавижу их. Все они стервы, и моя бывшая в том числе.

Мы выпили не чокаясь.

— Что, разбежались как в море корабли? — спросил я.

— Хуже! Ты представляешь, пока я был в рейсе, она выгребла все из квартиры и уехала в Израиль к родственникам. Насовсем. Приезжаю, открываю дверь, захожу, а там пусто, даже вешалок нет. Вот сучка! А как в любви признавалась… — Голос его задрожал от негодования. — Я для нее ничего не жалел. Украшения, деньги, рестораны — все имела!

— Да брось ты. Квартира цела, на тебя записана — это главное. Остальное все — чепуха. Может, так и надо было. Начнешь жизнь сначала, с чистого листа. Ты нормальный мужик, симпатичный, такие, как ты, нравятся женщинам. Уж я-то знаю.

На самом деле в этом вопросе я всегда был полным профаном. Какие мужчины нравятся женщинам, мне оставалось только догадываться, учитывая их непостоянство и своенравие в зависимости от ситуации и настроения. Но в тот момент это было не столь важно.

— Сойдем в отпуск, я приеду к тебе в гости. Найдем такую невесту, которая тебе и не снилась! Красивую, честную, работящую. Все будет путем, поверь мне. — Я налил еще по одной. — Однако, хорошо сидим! Светло, тепло и мухи не кусают, — пошутил я. — Давай-ка выпьем за нашу с тобой дружбу и будущую свадьбу.

Мы чокнулись и обнялись, свято веря в сказанные слова. За тысячи километров от дома, от родных берегов, мы сидели в каюте, как два самых близких человека, и, казалось, никого ближе нет на этом свете. Мы пили, вспоминали прошлое, мечтали о будущем, на душе было спокойно, благостно, будто не виделись много лет и вот наконец встретились — две родственные души.

— У меня гитара есть. Может споем? — спросил Николай.

— Нет, не надо, уже поздно. Разбудим экипаж.

— А мы потихонечку.

— В Одессе встретимся, там и споем. Не только споем, но и станцуем. Знаешь песню «Ах, Одесса, жемчужина у моря»?

— Кто ее не знает? Любой одессит тебе ее споет, — ответил Николай.

— Ну и отлично! Водки напьемся, баб потискаем… Что еще моряку надо? Эх, Колька, жизнь так прекрасна! Это здесь мы прозябаем, а там, на берегу, мы — короли. Да при деньгах нас на руках носить будут.

Глаза Николая заискрились, он радостно засмеялся и обнял меня.

— Ты не представляешь, как здорово, что ты пришел ко мне. Будто груз с души снял.

Потихоньку, не спеша, выпили всю бутылку.

— Ну что? Пора возвращаться на судно. На вахту скоро. Как говорится, делу — время, а потехе — час.

— Не торопись, у меня еще есть. — Николай достал из ящика рундука бумажный пакет вина.

— Может, хватит?

— Нет, давай еще по стаканчику на посошок, и на этом все. Остальное завтра допьем.

Вино было кислое и неприятное на вкус, а закусить было нечем.

— У вас когда заканчивается погрузка? — спросил я Николая.

— Старпом говорил, завтра к вечеру.

— Ну и хорошо. Завтра перед обедом заскочу к тебе, пообщаемся, обговорим наши планы.

После выпитого вина стало подташнивать, а голова начала кружиться.

— Давай я тебя провожу.

Мы спустились по трапу на причал. Огромные звезды мерцали на небе, прорезая ночную тьму холодным светом. Николай поднял голову и посмотрел на них.

— Почему они такие большие и яркие в этом полушарии, а у нас там маленькие и тусклые? — спросил он.

Я тоже часто задумывался на эту тему.

— Здесь все другое: небо, звезды… И мы другие, потому как далеки от дома и от того что месяцами болтаемся в море, мечтая о прекрасном будущем. Все это трудно объяснить словами. Ладно, не будем о грустном. И помни мои слова: все будет хорошо.

— А у нас звезды тоже яркие, только надо смотреть на них под определенным углом и градусом. Ты понял мой намек?

— Понял. Чем больше звездочек в коньячной бутылке, тем они ярче на небе.

— Точно.

Мы обнялись. Николай взял меня за руку, прижал к груди.

— Послушай, а может и правда все образуется? — спросил он.

— Чудак–человек, да мы с тобой горы свернем! Вся Одесса будет у наших ног. Ладно, бывай здоров, я пошел.

— Алексей, постой! А как же набивка?

— Да ладно, у меня осталось немного. Если что, завтра возьму.

— Жду тебя, обязательно приходи. Мне последнее время как-то муторно, на душе кошки скребут. Бывает такое, когда места себе не находишь.

— В жизни всякое бывает, на то она и жизнь. А кошек пошли куда подальше, — философски заметил я.

Меня немного покачивало, я шел, чертыхаясь и спотыкаясь в темноте о камни и кочки на каждом шагу. «Не могут нормальную дорогу сделать? — Ну, вот и знакомый забор. Главное не поскользнуться на этих чертовых водорослях, а то и костей не соберешь». Голова уже не кружилась, но побаливала. Не надо было вино пить, ну да ладно, к утру пройдет.

На причале полным ходом шла погрузка. Второй помощник с карандашом записывал что-то в своем блокноте.

— Ну, как прогулялся, нормально?

— Да, все хорошо.

До вахты оставалось чуть больше часа, можно немного поспать. Но не успел заснуть, как звонок — пора вставать. Эх еще б минут сто покемарить… Вахта прошла в полудреме и слава богу, без замечаний. Подкачал масла в цистерны, устранил кое-какие протечки воды на главном двигателе. В основном — так, по мелочи. После вахты успел немного вздремнуть, часам к десяти утра проснулся. «Надо сбегать к Николаю, — вспомнил я, — вчера даже адресами не успели обменяться».

Посмотрел в иллюминатор, на грузовой палубе никого, кроме вахтенного матроса, одиноко стоявшего у трапа. Судно за ночь заметно опустилось. «Такими темпами за пару дней загрузимся, — подумалось мне. — Ну и хорошо».

Я оделся, спустился вниз на берег и не сразу понял, в чем дело. Сухогрузный причал, возле которого стояло вчерашнее судно, выглядел пустым и одиноким. У стенки, медленно покачиваясь на волне, стоял старый обшарпанный буксир в ожидании следующего судна. Как же так? Неужели ушли? Я подошел к матросу.

— Послушай, а чего это одесситы ушли так рано?

— Не знаю. Час назад отшвартовались, вроде как груз не полностью взяли.

Вот и все. Какой же я дурак! Правильно говорила моя мама: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Эх сколько таких встреч и моментов в жизни было. Печально встречать новых людей и тут же терять их навсегда. Значит, не судьба. Я мысленно пожелал Николаю семь футов под килем и добавил: «Удачи тебе, дорогой». Затем вернулся в каюту, пол часика повалялся на диване и пошел обедать.

Загрузились мы, как я и ожидал, быстро, за два дня. Погода опять испортилась: сильный дождь и северный ветер встретили нас по выходу из пролива. Свежая волна била в борт судна, креня и заливая грузовую палубу. Впереди нас ждал шторм. Двое суток судно болтало и кидало по сторонам, как говно в проруби, — ни поспать, ни поесть толком. Но, как говорится, рано или поздно все в этой жизни заканчивается. Так и здесь. Погода улучшилась, солнце пробилось из-за туч, блеснуло в иллюминаторе, осветив мою каюту ярким лучиком. Небольшая зыбь шла по корме, плавно и бережно качая судно, как младенца в люльке.

Я сидел в каюте и составлял месячный технический отчет о проделанной работе машинной команды, когда зазвонил телефон. От неожиданности я вздрогнул. Ох, не люблю эти звонки в неурочное время! Вечно они предвещают что-то неприятное.

— Второй механик на связи.

— Алексеевич! — Из трубки послышался взволнованный голос третьего помощника капитана, с которым мы стояли несколько дней назад на корме во время швартовки в порт.

— Слушаю тебя. Что хотел?

— Ты помнишь судно, которое стояло недалеко от нас? Ну, на которое ты ходил.

— Да, помню, конечно.

— Утонуло два дня назад. Успели один раз «SOS» послать и больше на связь не выходили.

— Как утонуло? Не может быть. — Меня как обухом ударило по голове. — Откуда информация? Может, ты что-то путаешь?

— Береговая служба Аргентины сообщила. Проходящее в том районе судно обнаружило полузатопленный пустой плот, аварийный буй со спасательным кругом и плавающие обломки. Они шли вниз, на юг Африки, попали в сильный шторм, как и мы, только он был еще сильнее. Возможно, произошло смещение груза, а может, нарушение герметичности в трюмах… Да мало ли что? О причине остается только догадываться. Вот такие дела.

«Даже не верится. Скорее всего корпус раскололся пополам, как грецкий орех, в районе заваренной трещины», — подумал я. Страшная смерть. И все равно в моей голове не укладывалась эта трагедия. Ну никак я не мог представить Николая мертвым, лежащим на дне океана, придавленного толщей морской воды в вечной безмолвной тишине. И эти молодые девчонки, не познав всей прелести жизни, погибли. Погиб весь экипаж, все до единого. О чем они думали в последние мгновения жизни, что чувствовали, погружаясь в морскую пучину, — уму не постижимо.

Мое сердце сжалось с такой силой, что стало трудно дышать. Я с трудом сдерживал слезы. Почему жизнь порой бывает так несправедлива? Как хотелось бы, чтобы каждый из нас прожил долгую и счастливую жизнь, насыщенную, радостную, с ощущением выполненного долга, и тогда, в кругу близких тебе людей и умирать не страшно. Разум говорил одно, а сердце подсказывало другое. Испытывал ли я в тот момент страх, не помню. Думая о чужой смерти, мы сильнее осознаем собственную уязвимость. На его месте мог быть любой из нас.

Пройдет время, боль притупится в памяти близких и родственников погибших. Ну а судовладелец, которому, по большому счету, было наплевать, при каких обстоятельствах погибло его судно, получит солидную страховку — немалые деньги по нынешним временам, — и в душе будет даже рад, что все так произошло: не надо на ремонт тратиться.

Для меня Николай так и остался в памяти живым, полным сил и энергии, как тогда, в день нашей встречи. Я иногда думаю: «Может произошла ошибка: судно не утонуло и благополучно добралось в порт своего назначения? И живет он сейчас где-нибудь под Одессой, в домике с небольшим палисадником. Сквозь зелень кустов сирени и акации приветливо смотрятся маленькие окна с белыми занавескам и горшками герани на подоконниках. В углу ютиться плетенная беседка, увитая виноградом и красными розами. С улыбкой на лице, немного постаревший, сидит он за столом, пьет молодое вино, а любимая жена жарит бычков, купленных на привозе. По вечерам рассказывает внукам о путешествиях в далеких странах, о штормах в океане, о хороших людях, встречавшихся на его пути, о морской дружбе и обо всем, о чем мы мечтали тогда, в порту Росарио, но не успели воплотить в жизнь». Ах как хотелось, чтобы было так!

Все в этой жизни происходит по замкнутому кругу. Вырастут внуки, начнут покорять свои жизненные вершины и, возможно, превратят наши мечты в быль, сделают то, к чему мы когда-то стремились. А мы будем жить здесь, в этом мире, до тех пор, пока будет храниться память о нас.

Кроме меня в церкви никого не было. «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих и даруй им Царствие Небесное», — читал я молитву. Свеча горела ровно, слабый свет пламени освещал мое лицо.

На душе было тепло и спокойно: вроде, как и поговорил с ними со всеми. Вот так всегда, стоит вспомнить что-нибудь из прошлого, как подробности захлестывают, да так, аж дух захватывает. Зато, что месяц назад было, убей, не помню. Значит, так надо.

Жизнь идет своим чередом… А мне еще в магазин надо забежать, небось жена заждалась.

Петрович

В судовой курилке по вечерам от сигаретного дыма, как всегда, не продохнуть, хоть топор вешай. Это было единственным местом, где можно узнать свежие новости: у кого сын женился, у кого внук родился, куда следующий рейс намечается, почем нынче курс доллара и какой товар лучше покупать на Канарских остовах. Вперемежку с игрой в нарды или домино здесь обсуждались важные политические вопросы. Как правило, на этот счет у каждого существовало свое мнение, которое в разы отличалось от мнения сидящих рядом товарищей, поэтому умные разговоры часто переходили в яростные споры, иногда в крики. До драки дело не доходило, разве что так, по мелочи — за грудки потрясти, снизить накал страстей и продолжить игру как в ни в чем не бывало.

То ли дело, когда разговор заходил о женщинах. Тут уже другой подход, другой уровень отношений. О них можно говорить долго, не торопясь, со смаком, со всеми подробностями. У каждого моряка в загашнике копились истории о любовных приключениях, мимолетных встречах, изменах и разлуках — все, как в старых индийских фильмах. Порой сюжет закручивался так драматично, что оставалось только догадываться, так ли все было на самом деле. Но где правда, а где ложь, разобраться было сложно, особенно когда рассказчик истинно верил в собственные слова. Ну а приукрасить события — святое дело. Без этого никуда.

Больше всего мы любили рассказы боцмана, старого моремана, прошедшего Крым, рым и медные трубы. Ему было лет семьдесят, может, поболее — небольшого росточка, довольно крепкий и жилистый мужичок с пронизывающим взглядом. Острый на язык, с юмором и прибаутками, боцман мог так красочно описать событие, что все слушали его с открытым ртом, позабыв обо всем на свете.

Свои морские обязанности он знал досконально, поэтому капитан и держал его в экипаже. Петрович (так его звали) был надежным, как скала: если что сказал — разобьется в лепешку, а сделает. Один недостаток: правду говорил всегда в лицо, что не каждому нравилось. Ну еще и выпить любил. А кто у нас не без этого греха? Пусть плюнет мне в лицо! В этом деле главное — меру знать, а меру боцман знал и пил не с кем попало. Иногда и со мной, по рюмке перед обедом. Для аппетита, так сказать.

Мне Петрович нравился как человек, повидавший многое в жизни, интересный собеседник, у которого можно было кое-чему поучиться. На судне его уважали: ко всем он относился ровно, с матросами был строг. Единственное, почему-то невзлюбил второго помощника. То ли за лень, то ли за «понты» непонятные.

— Не будет с него толку, не моряк, — сказал он как-то.

— Да брось, все молодые были. Образумится еще, — ответил я.

— Давай садись, в домино козла забьем. Мы тут все про баб разговариваем. Стервы они, а вот без них прожить ну никак. Вот ты скажи Петрович, неужели все такие гулящие? — спросил его молодой матрос.

— Да вы на себя посмотрите! За каждой юбкой увиваетесь. Значит, вам можно, а им нельзя? Ну а как же тогда любовь? Или на ее месте у вас только хрен вырос? Бестолковые… Вам не понять, что такое настоящие чувства, — ответил боцман.

— Вот ты и расскажи что-нибудь интересное.

Петрович нахмурился, потер рукой небольшой шрам на щеке.

— Бывают истории в жизни, которые промелькнут и исчезнут, как птицы в небе, а бывают — остаются в памяти надолго. Молодой был тогда, совсем пацан. Моложе, чем вы сейчас. Тяжелые испытания выпали на долю нашей страны: третий месяц, как шла война, отголоски ее доходили и до Одессы. Город будто замер, впал в оцепененье. Все чаще объявлялись воздушные тревоги, а над морем в сторону фронта летели фашистские самолеты, обстреливаемые нашими береговыми морскими зенитками.

Лето в сорок первом выдалось жарким и душным. На небе ни облачка, солнце своими лучами обжигало тело, слепило глаза. От него никуда невозможно было деться. Как в песне, помните, поется: «Никуда ни спрятаться, ни скрыться». Зной висел над городом, растворяясь в голубизне огромного неба, смешиваясь с раскаленным асфальтом и запахом нагретой земли. Но город продолжал жить обычной жизнью, особенно по вечерам, когда духота сменялась живительной прохладой. Во дворах жарили на керосинках камбалу и кефаль, купали детей в корытах, стирали и развешивали белье, слушали музыку и даже танцевали под звуки патефона.

Познакомились мы с ней, как это часто бывает, случайно, столкнувшись на улице лоб в лоб. И сразу словно невидимая искра пробежала между нами! Дружба стала перерастать в нечто большее, стали встречаться почти каждый день, чаще всего по вечерам, у моря. Но тот летний вечер был особенным и неповторимым. Мы шли, обнявшись, по берегу и разговаривали… Сейчас не помню, о чем, да это и не столь важно. На душе было так хорошо, так спокойно, тепло и уютно, как никогда. Ощущение, что сегодня судьба нам подарит нечто особенное, желанное, страстное и в то же время самое чистое и искреннее, не покидало нас, мы чувствовали это каждой клеточкой своего тела.

Летние сумерки незаметно переходили в ночь, тишина прерывалась всплеском волн. Лунная дорожка растекалась по морской глади до самого неба, огромные звезды ярко мерцали над головой. Ноги мягко утопали в песке, оставляя после себя мокрые следы. «Давай искупаемся? Вода теплая, как парное молоко», — сказала она. Мы разделись и, взявшись за руки, вошли в воду. «Ты вся дрожишь. Замерзла?» Нет. Мне так хорошо с тобой… — она прижалась ко мне; я слышал, как бьется ее сердце. — Обними меня покрепче, я хочу почувствовать тебя». Мы будто слились в одно целое, растворились друг в друге. И на всем белом свете никого не существовало, кроме нас двоих.

Внезапно она подняла голову, посмотрела на небо: «Слышишь? Летят. Опять летят гады!». В городе завыла сирена воздушной тревоги. Гул бомбардировщиков приближался с огромной скоростью. С железным воем и визгом они начали бомбить город. В морском порту начался пожар, отблески огня появлялись в разных местах; черный дым застилал небо и уносился ветром в сторону моря. «Бежим! Надо укрыться где-нибудь!» — прокричал я. Недалеко от нас, метрах в ста, прогремел взрыв, подняв вверх столб воды. Металлические осколки вперемешку с камнями и песком разлетались в разные стороны. Я заметил лодку, перевернутую вверх днищем: «Вон, смотри! Залезем под нее, переждем налет».

Запыхавшись, мы кое-как руками разгребли песок, чтобы можно было пролезть внутрь — какая-никакая защита. На удивление внутри было сухо, пахло рыбой и свежей смолой. «Совсем как в маленьком, уютном домике», — сказала она. В кромешной темноте я ничего не видел, только слышал ее учащенное дыхание, потому спросил: «Ты где? На, возьми рубашку, подложи под голову, так будет удобнее». Я зажег спичку, на миг осветив ее обнаженное тело, успел заметить маленькую девичью грудь с острыми коричневыми сосками и магический треугольник в ложбинке между широко раздвинутыми ногами. Во рту у меня пересохло. Потухшая спичка обожгла пальцы. «Иди ко мне, — сказала она, — мне холодно».

Все в курилке слушали боцмана затаив дыхание и не заметили, как в дверь просунулась голова радиста.

— Петрович, хватит байки рассказывать. Поднимись на мостик, капитан зовет, — сказал он.

Радист сел на освободившее место и закурил сигарету.

— Какие новости в мире? — спросил его кто-то.

— Особых новостей нет. Завтра вечером будем проходить место, где вчера затонуло небольшое судно под либерийским флагом, экипаж — филиппинцы, одиннадцать человек. Так что будем внимательно смотреть по сторонам: может кто и выжил, успел перейти на спасательную шлюпку или плот. Хотя навряд ли: вода за бортом холодная, десять градусов. При такой температуре мало кто остается живым, да еще и шторм… Думаю, аварийных гидрокомбинезонов на борту не было, это уж точно. Судно старое, должны идти на ремонт в Гибралтар, не дошли самую малость. Да… Бывает и такое.

Он затушил сигарету и ушел. Все стали потихоньку расходиться по каютам.

Я вышел на кормовую палубу подышать свежим воздухом. Рассказ Петровича не выходил из головы. Интересная все-таки штука — жизнь. Никто не знает, что ждет каждого из нас впереди. «Может это и к лучшему».

С права по курсу, навстречу шел огромный круизный лайнер, весь в разноцветных огнях, похожий на рождественскую елку, с палубы доносилась веселая музыка. Далеко позади, остался скалистый Гибралтар. Океан встретил нас небольшой встречной волной, качка заметно усилилась. Судно шло полным ходом, оставляя светящийся пенный след за кормой. «Пойду посплю пару часиков перед вахтой, — решил я. — Да и прохладно становится».

На следующий день в конце дневной вахты в машину позвонил вахтенный помощник.

— Алексеевич, давай главный двигатель выводи из режима. Походим в этом квадрате: похоже где-то здесь затонуло судно. Бочки пустые плавают, и нефтяные пятна на воде проглядываются.

Через час вывел машину в маневренный режим, сразу дали малый ход. Судно, уткнувшись носом в волну, плавно переваливалось с борта на борт. Я поднялся в кают-компанию выпить кофейку с бутербродом.

— Палубной команде аврал! — раздался голос капитана через громкоговоритель. — Второму помощнику и боцману выйти на грузовую палубу.

«Неужели кого-то нашли? — подумал я. — Пойду, взгляну».

На корме стояло несколько человек.

— Вон, смотри, плот!

— Где? — спросил я. — Не вижу.

— Ну вон, метрах в двухстах от нас чернеет. И вроде кто-то там есть.

Из-за высокой волны он то появлялся, то исчезал из поля зрения. С мостика было видно гораздо лучше.

Судно медленно разворачивалось и подходило к нему с подветренной стороны. Минут через тридцать мы подошли вплотную и увидели троих человек, лежащих на дне плота без признаков жизни. Волна то и дело захлестывала резиновые борта через край, окатывая холодной водой бледные лица.

— Смотри, вроде один рукой махнул. Живой, значит, — крикнул кто-то.

— Да брось ты чепуху пороть. При такой погоде больше часа никто не выдерживает. Гипотермия. Слыхал такое слово? Это когда постепенное охлаждение тела приводит к смерти, — ответил ему молодой моторист.

Боцман, одетый в специальный комбинезон, в спасательном жилете и багром в руках, пытался зацепить плот и подтянуть к борту. Старший матрос приготовил стропы для крепления. Второй помощник, налегке, с рацией в руке, только мешал работе.

— Как будем поднимать плот? — спросил он. — Подъемного устройства нет, скобы подъемной тоже не видно. Первый раз вижу такую конструкцию.

— Попробуем стропами закрепить через наружные леера с нескольких сторон и поднять своей кран–балкой, — ответил боцман.

Как назло, погода менялась не в лучшую сторону. Ветер усилился, не давая возможности надежно закрепить плот, а волны нет–нет, да и заливали грузовую палубу, обдавая лицо брызгами.

— Может, и поднимать его не стоит? Они уже того там, померли все. Девать потом некуда будет, — сказал второй помощник.

— Ты что, совсем обалдел?! — зло закричал Петрович. — Не нам с тобой решать, что делать! Не таких приходилось откачивать.

Наконец плот закрепили с трех сторон, для равновесия оставалось завести еще один строп.

— Ну, что там у вас? Доложите обстановку, — послышался голос капитана по рации.

— Все нормально, сейчас будем поднимать, — ответил второй помощник.

— Давайте, не тяните. Погода ухудшается.

— Петрович, вира–кран! Поднимай плот!

— Да подожди ты! Сейчас заведем еще один конец для надежности и поднимем, — ответил боцман.

— Что ты все время перестраховываешься? Поднимай, тебе говорят! Уже околел тут от холода.

Плот медленно с трудом поднимался из воды, сначала до уровня палубных лееров, потом еще немного выше, а затем его аккуратно развернули в свою сторону. Оставалось сделать самую малость, опустить вниз, когда случилось непредвиденное. Внезапно судно резко накренилось, огромная, многотонная волна захлестнула борт и стремительным потоком понеслась по палубе, круша все на своем пути. Играючи, она отбросила всех от кран-балки, закрутила, завертела в страшном водовороте и раскидала в разные стороны. Барахтаясь в ледяной воде, боцман почувствовал, как какая-то неведомая тягучая сила пытается унести его за борт в морскую бездну. В последний момент, уже находясь под водой, перед глазами мелькнули спасительные леера, за которые он успел ухватиться железной хваткой. Второго помощника и матроса, как щепку понесло вглубь палубы к грузовым трубопроводам, расположенных возле насосного отделения.

Обрушившаяся на судно волна была настолько мощная, что висящий в воздухе плот мгновенно наполнился водой, его тут же перевернуло, а крепежные стропа, не выдержав нагрузки, оборвались. Филиппинцев, словно погребальным покрывалом, накрыло водой. Океан, как живое существо со множеством щупалец, с шумом откатывался назад, унося навсегда свою добычу в морскую пучину.

Дрожа всем телом, наглотавшись соленой воды, Петрович провожал взглядом уходящие в бездонную глубину тела моряков. Их открытые глаза с укором смотрели сквозь него в синеву бездонного неба.

— Твою мать! Чуть своих не утопили из-за этих филипков, — сказал капитан дрогнувшим голосом. — Машине полный вперед! В вахтенном журнале сделай запись, что в данных координатах обнаружили пустой, полузатопленный плот, — обратился он к вахтенному помощнику. — Поиски прекратили из-за ухудшения погоды. И позвони шеф-повару, ужинать буду у себя в каюте.

В курилке на редкость было тихо.

— Да… — многозначительно сказал кто-то. — Бывает же такое.

Открылась дверь, вошел второй помощник и молча закурил. Руки его дрожали, лицо было бледным, с царапиной на щеке.

— Ну что, давай, рассказывай. Живой кто был на плоту?

— Нет, никого. Трупы окоченевшие. Долго в воде находились, — нехотя ответил он.

— Да вроде один махал рукой, мы видели. Не уберегли, значит, жмуриков, — подшутил кто-то.

— Да пошли вы все! Смотреть сверху легко! Меня чуть за борт не смыло, а вам все хаханьки — со злостью ответил он.

Позже я зашел к Петровичу в каюту. Он переоделся и сидел на кровати с отрешенным взглядом.

— Ну как ты? — спросил я. — Не сильно ушибся?

— Ты знаешь, когда мы поднимали плот, один из них моргал. Сил не было двигаться, но он был жив. Глаза его, как сейчас, смотрят на меня. Еще немного и могли бы спасти их.

— Не переживай ты так, вы и так сделали все возможное. Значит не судьба. Самих чуть не снесло в океан! Пойдем выпьем по стопке.

— Нет, не хочу. Мне надо побыть одному, — ответил он. Я вышел и тихо закрыл за собой дверь. В течении всего рейса никаких происшествий на судне больше не происходило. В курилке, по прежнему, каждый вечер собирался народ обсуждая насущные жизненные проблемы и международное положение в мире, но все это происходило как то без энтузиазма, без настроения.

По окончанию контракта я сошел в отпуск и с Петровичем больше не пересекался. А года через три мы случайно встретились на железнодорожном вокзале в Москве: я собирался ехать на курсы повышения квалификации в Новороссийск, а он к дочери, в Крым.

Мы обнялись, как старые добрые друзья, и зашли в кафешку, где заказали по кружке пива. Я заметил, что боцман постарел, как-то осунулся, вроде и росточком стал поменьше. Но голос все тот же — живой, сразу поймешь, кто говорит.

— Ну что, Алексеевич, стармехом уже, наверное, работаешь? — спросил он.

— Да, сейчас пройду очередные курсы, и сразу на судно, — ответил я. — Ну а ты? Как жизнь? С морем, наверное, завязал?

— Два года, как на берегу. И не жалею: всему свое время. Молодым, как говорится, у нас дорога, а старикам почет.

— Да брось, ты еще кого хочешь на пояс заткнешь.

— Нет, уже и сердечко прихватывает, и суставы крутит — мочи нет… Год назад супругу похоронил. Тоскливо без нее.

Мы помолчали.

— Послушай, я давно хотел у тебя спросить: ты тогда на судне рассказывал про девушку из Одессы? Так как же у вас сложились отношения? Наверное, любовь была? Неужели расстались?

— Да никак, потерял я ее. Когда немцы город захватили, я в партизаны подался. А ее во время облавы на площади схватили и увезли в Германию на принудительные работы. Тогда целыми семьями вывозили. Долго искал ее после войны. Может, погибла, а может, нашла свое счастье за границей, кто знает. Много воды с тех пор утекло, но та ночь запомнилась на всю жизнь. Сам понимаешь, первая любовь, как первый пароход, остается в памяти навсегда… Да, кстати! Помнишь второго помощника на том судне, где мы с тобой работали?

— Конечно, помню.

— Так вот он, уже будучи старпомом, погиб в рейсе при неизвестных обстоятельствах. Исчез на судне, так сказать.

— Как исчез? — спросил я.

— А вот так. Ночью стали будить на вахту, а его в каюте нету, на палубе тоже. Все судно осмотрели! Каюта пуста, следов борьбы не обнаружено. Возможно выпил лишку, нагнулся у леера, судно качнуло, вот и выпал за борт. Правда, злые языки поговаривали, что приставал он к буфетчице, прохода не давал. Уж больно смазливая была, романы крутила то с одним, то с другим. Старший матрос в нее втрескался по самые уши, вот и отомстил. Что там между ними произошло, остается только догадываться. Да и, самое интересное, исчез он в океане, в том самом месте, где мы, если ты помнишь, когда-то плот с моряками пытались вытащить на палубу. Как говорится, пути Господни неисповедимы… Я так и знал, что толку с него никакого. Не моряк он был.

Помолчали вновь. А затем я посмотрел на часы.

— Ну что, Петрович, мне пора на поезд. Да и тебе тоже, наверное.

— Алексеевич, я так рад тебя видеть, ты даже не представляешь! В последнее время как вспомню былое, так сразу слезу прошибает. Чувствительным стал до не возможности, всех жалко становится…

— Не переживай, со многими это происходит, не ты один такой. Нервы, они не железные. Это по молодости мы крутые и бесшабашные, море по колено, а с годами все через сердце пропускаем.

Мы обнялись, стали прощаться. Петрович долго не хотел отпускать мои руки и тряс их.

— Увидимся ли еще когда-нибудь? — спросил он.

— Не знаю. Навряд ли, хотя на все воля божья.

В купе кроме меня никого не было. Поезд медленно тронулся. За окном мелькнули фигуры провожающих и тут же исчезли. С каждой секундой набирая скорость, он уносил нашу встречу с Петровичем в далекое прошлое, туда, где могучий океан сливался небом, а соленый ветер надувая паруса, плыл по волнам нашей памяти.

Я смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Картинки менялись одна за другой, как в калейдоскопе. Совсем как в жизни.

Переплетение судеб

Посвящается всем моим друзьям,

товарищам, безвременно ушедшим в иной мир.

Пароходы — как люди, каждый из них живет своей неповторимой жизнью. Пока строятся на судоверфи, а затем отправляются в свой первый рейс, они вроде как все одинаковые, будто братья-близнецы. И только потом, с каждым годом, по мере взросления, их жизнь непредсказуемо меняется. Совсем как у нас с вами.

Одни, как белые лебеди с гордо с поднятой головой, плавают чистенькие, ухоженные, пахнут свежей краской. Да и рейсы у них размеренные, неторопливые, и перевозят они грузы хорошие, и стоянки в порту — соответствующие. Экипаж на такие пароходы подбирается, как правило, умный, порядочный, трудолюбивый. И живут такие суда, по человеческим меркам, долго и счастливо.

Другим везет меньше — можно сказать, совсем не везет, — их эксплуатируют на износ: крутятся как белки в колесе на коротком плече, носятся как угорелые, разбивают механизмы в пух и прах. Все торопятся куда-то, быстрей да быстрей, — стоянки короткие, план не успевают выполнить, как говорится, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Работают так, что через пару-тройку лет превращаются в хлам, истоптанную грязную обувь. Денег на ремонт и покраску не дают, хозяева меняются как перчатки, и каждый норовит только прибыль получить, выжимая из парохода и экипажа все соки. Да и последний набирают черти какой — с миру по нитке. Оттого и аварии, потому и тонут, бедолаги, раньше времени вместе с людьми. Хотя, может, все дело в судьбе или непредвиденном случае? Кто его знает, не мне судить.

«Какая судьба? О чем базар? Это же груда металла!» — воскликнет обыватель, сидя у телевизора с банкой пива, нежно поглаживая свое необъятное пузо. Он никогда не бороздил моря и океаны на этих самых пароходах, ни разу не попадал в настоящий шторм, не чувствовал под ногами дрожащую, уходящую из-под ног палубу и навалившуюся многотонную волну, готовую придавить и сплющить любого на своем пути. Страшное зрелище! Такой человек никогда не поймет меня. Ведь в эти моменты пароход, словно живое существо, пытается совладать с морской стихией, справиться с неуправляемой природой, пока ты сам — казалось, самый умный и сильный на этом свете — всего лишь букашка, маленький, слабый человечек. Это он борется изо всех сил, трясясь от натуги, и, не щадя жил, старается выжить наперекор всему. А ты лишь содрогаешься вместе с ним, пытаешься хоть чем-то помочь: молишься Николаю Угоднику, покровителю моряков, когда судно в очередной раз, с трудом взвалившись на огромную волну высотой с пятиэтажное здание, падает вниз, словно в бездну.

Нет, это им береговым никогда не почувствовать и не понять. Настоящий моряк всегда такому скажет: «Да что вы знаете о морской жизни? Когда пароход становится частью самого тебя, врастает в твои кожу и кости; когда ты обветрился соленым ветром, знойным солнцем, пропах дымом, пропитался соляркой и машинным маслом…» Возможно, это звучит довольно странно, но это так.

В море мне приходилось бывать на разных судах: новых и старых; измотанных до предела, измочаленных от постоянной работы и счастливых, удачных, достойно отработавших свой нелегкий век и стоящих теперь где-нибудь в сторонке у причала, в дремоте и наслаждении тишиной и покоем. Про таких говорят: «Настоящие труженики моря! Повезло им». Впрочем, так же, как и у нас у людей.

Оно иногда как бывает в жизни? Сначала вроде все хорошо, даже отлично, а потом — раз! — и пиши пропало, все наперекосяк: и кораблекрушения, и на мель садятся по халатности или неопытности экипажа… Порою, если не ты что-то эдакое, несуразное сделал, так тебе могут — борт, например, продырявят за милую душу. Вот о таких случаях из моей морской практике и пойдет речь.

Работал я тогда вторым механиком на добротном пароходе, с современным классом автоматики в машинном отделении, с удобными, уютными каютами, со спортзалом и маленьким бассейном. Условия проживания соответствовали всем требованиям. Перевозили нефтепродукты в разные страны. Грузовые танки были покрашены специальной краской на эпоксидной основе, что давало возможность, помимо прочего, перевозить и пищевые продукты, такие как подсолнечное, соевое и пальмовое масла. Не брезговали и патокой; даже пару раз возили питьевой спирт — радости тогда было немерено… Ну это я так, вспомнил к слову.

Тот рейс, о котором пойдет речь, ничем не отличался от всех остальных. После погрузки подсолнечным маслом в Аргентине мы взяли курс на Бельгию, в порт Антверпен. Атлантический океан встретил нас спокойствием и тишиной. Вдали, куда не бросишь взгляд, простиралась морская гладь до самого горизонта, вокруг — никого. Изредка в дымке покажется какое-нибудь судно и тут же исчезнет, или стая летучих рыбок неожиданно выскочит из морской глубины, понесется на своих крыльях, обгоняя друг друга, да растворится на фоне голубого неба. А потом опять тишина, только шуршание воды за бортом. Идешь себе и идешь потихоньку. Двигатель монотонно крутит гребной винт, оставляя после себя гребешки волн, расходящиеся в разные стороны, и кажется, что это неторопливое движение в пространстве будет проис