Оглавление

Большая драгоценность — воспоминания о времени, проведенном с близкими. Иногда это единственное, что у нас есть.

Глава 1

— Десять из десяти! Отлично! Как всегда! — выкрикнул Олег.

Стоял жаркий день 23 мая 2640 года. Солнце находилось в зените, и от жары и духоты не спасала даже тень от линии деревьев, в которой находились стрелки.

— Так может мне не ходить, раз все отлично? — с улыбкой произнесла Эо́на.

Олег, мускулистый, загорелый мужчина лет сорока, в потной серой футболке, которая не спасала от жары, и в серых брюках, мотнул головой.

— Ни в коем случае! — сказал он. — Навык нужно поддерживать. Вы посещаете стрельбы раз в неделю — это на самом деле, минимум из минимумов, чтобы не утратить умение. Чтобы развивать его и оттачивать, нужно делать это каждый день.

Эона перекинулась взглядом и улыбкой с Маркусом. «Оседлал любимого конька» — означало их немое переглядывание.

Для них на этот день это было все: стрельбы их группы закончились, подошла другая, где были совсем дети — семи-восьми лет. Совсем новички. И все — ее воспитанники. Они энергично и забавно махали ей, она улыбалась и махала в ответ.

— Ну, что какие типы оружия вы запомнили с прошлого раза? — услышала она вопрос Олега, когда малыши сбились стайкой вокруг него. Дети защебетали наперебой.

Подошел Маркус — парень с серыми глазами и серыми, почти пепельными, волосами; ему было девятнадцать и он был старше нее на три года; уже года два, как он трудился перевозчиком на транспортном катере. Маркус коснулся ее пальцев и она незаметно для своих учеников, как ей казалось, сплела пару своих пальцев вокруг его.

— Ну что, пойдем? — сказал он.

— Пойдем.

Они вышли с полигона и зашагали по мощеной аллее, ведущей к окраине поселка. На тренировки по стрельбе они старались записываться вместе, по выходным — на субботу, как сегодня, или воскресенье, а вот физподготовкой и рукопашным боем занимались раздельно: Эона в понедельник и четверг, Маркус — во вторник и пятницу.

Маркус покрутил головой, убедился, что никого нет, и притянул ее к себе, поцеловал в щеку. Она улыбнулась и опустила голову.

— Сколько там? — кивнул он на часы, которые Эона носила на запястье правой руки.

— Двенадцать сорок, — произнесла она, понимая, что время Маркуса не интересовало. Ему было просто приятно видеть, что она носит его подарок — наручные часы в желтой блестящей оправе и с черным кожаным ремешком. Механические часы были редкостью, и достать их было непросто.

— Знаешь, в следующие выходные привезут интересный фильм, — сказал Маркус. — Я хочу тебя пригласить.

— В кино? — растерялась Эона.

— Да, — улыбнулся Маркус. — Что-то не так?

Она сразу подумала о маме. Уже не было сил и желания скрывать свои отношения с сыном Хесуса, но она продолжала делать это, не понимая до конца, чего же она боится больше — реакции мамы или того, что отношения с Маркусом теперь для нее значили больше, чем она ожидала, и однажды придется раскрыть ему всю правду о себе.

— Нет, все нормально, — улыбнулась она, сдержав вздох, который чуть не сорвался с ее уст. — У меня есть время подумать?

— Конечно, cariño! Но только до завтра!

— До послезавтра! — крикнула она и засмеялась.

— Нет, до завтра! — рассмеялся Маркус, обхватил ее ладони своими, и начал слегка раскачивать ее руки.

— Послезавтра! — выкрикнула она, улыбаясь.

Маркус притянул ее и поцеловал в губы. Все в ней затрепетало, она сначала с упоением прильнула к его губам, а потом, испугавшись, пересилила себя и оторвалась. Огляделась вокруг и увидела группу ребят, пришедших с ними, но ушедших немного позже и наблюдавших теперь за ними как бы между прочим. Она быстро отвернулась, отпустила руку Маркуса и бодро зашагала вперед.

— Значит, послезавтра? — спросил он, подбежав.

— Ага, — сказала она и улыбнулась. Щеки ее покрылись румянцем.

Маркус зашагал задом наперед. Он зашевелил губами: «Я тебя люблю» — прочитала Эона по ним. Она растерянно опустила голову и заулыбалась. Теперь алыми были не только щеки, но и все лицо.

* * *

Последние несколько месяцев, кажется, с того времени, когда они начали с Маркусом по-настоящему встречаться, а не просто перекидываться «приветами» и «многозначительными» взглядами, мама брала ее на обслуживание Купола. Это означало ходить в мэрию, где располагался базовый ретранслятор, смотреть показания приборов, чинить, если что-то не так в основной и дублирующих системах, передавать данные в полис. Мама рассчитывала, что дочь сначала станет ей подмогой в этом, а потом и сменит ее. И Эона всякий раз гнала мысль о том, чтобы когда-то сменить маму, когда та приходила на ум (или же об этом в очередной раз напоминала мама) — от нее становилось не по себе. Впрочем, вся эта возня с железками сама по себе тоже не очень ее вдохновляла.

Но сегодня был особый день. Она все же решилась поговорить с мамой о своих отношениях с Маркусом. Дальше так продолжаться не может.

Она дошла до площади, обрамленной двумя колоннадами, имени маршала Арэте — по общему признанию конфедератов, величайшего из всех, ведь он смог остановить истребление человечества и заключить союз с машинами против Унии. Его мужественная фигура из гранита украшала самый ее центр. За овальной площадью следовала еще одна, только в форме трапеции.

Небо было абсолютно чистым и невероятно голубым, бездонным. Ионизированный слой Купола на высоте нескольких километров, напоминал радужные вкрапления разноцветных нитей в небесную ткань. Купол был важной частью защиты от микроботов, которые стали бичом многих живых организмов, в первую очередь людей, настоящим экологическим бедствием планеты. За несколько столетий их было произведено так много: разных видов и предназначения — что они заполонили все вокруг.

Она дошла до мэрии и поднялась по ее широким ступеням. У входа ее встретил Го́ран — долговязый андроид серии NR02 — развитие H6 в новом формате. Серия NR — NonReplikant — отличалась особым вниманием к воспроизведению человекоподобия, поэтому отличить Горана от человека с первого взгляда было невозможно. Название «репликантов», которое поначалу люди применяли к ним, не прижилось: они воспринимали себя как отдельный вид разумных существ, а не «репликами», каждый со своей индивидуальностью. Они были не против именования себя «андроидами», и все же, между собой они звали друг друга сентиентами.

— Привет, Гор!

— Здравствуй, Эона, — учтиво ответил андроид и слегка поклонился. Чувствовалось его прошлое метрдотеля. — К маме?

— Ага, — кивнула она.

— Хорошо, — сказал Горан и улыбнулся.

Когда-то мэрия была городским музеем — теперь же здесь не было ни музея, ни города, в котором он когда-то находился. Внутри здание походило на склад, и если пройти чуть дальше, чем приемная мэра, пространство каждого этажа встречало вошедшего скоплением ящиков, мешков, картонных коробок, уложенных ровными рядами. В них хранились инструменты, стройматериалы, некоторые медикаменты, которые можно было хранить здесь без опасения, что они испортятся, различные химикаты, средства защиты, спецодежда и прочее.

Она прошла пролеты трех этажей, добралась до помещения на самой вершине здания. Высокая и широкая дверь в него была обита черной пленкой искусственной кожи, в скважину вставлен ключ. Постояв немного перед дверью, она собралась с духом и потянула дверь на себя.

Внутри пахло канифолью. Большую часть пространства комнаты занимала старинная аппаратура, дисплеи, провода. В центре находилась конструкция от пола до потолка, обвешанная металлическими ящиками и кабелями. Мама находилась с противоположной стороны ретранслятора и «колдовала» паяльником во внутренностях четвертого блока.

— Заждалась я тебя, — послышался ее голос. — Стрельбы полчаса как должны были закончиться.

Эона обошла конструкцию и встала неподалеку. Вера, худощавая женщина среднего роста с темными волосами, лет за сорок, была в своем неизменном сером рабочем комбинезоне. Рядом лежал раскрытый металлический кейс с инструментами.

— Не мерзнешь? — улыбнулась Эона. В комбинезоне здесь всегда душно.

Вера оглянулась, смерила Эону взглядом.

— Юморишь? Самой не помешало бы одеться по-рабочему, — сказала мама, после чего вернулась к работе. — Чем шутки шутить, лучше сядь у моноблока и следи за показаниями. Все помнишь?

Мамин настрой не очень вдохновлял на доверительные разговоры. Эона с упавшим сердцем села за большой деревянный стол, на котором был установлен черный, весьма старинный моноблок диагональю сантиметров шестьдесят. Справа от экрана стояла здоровенная бандура с осциллографом — резервный калибратор. Обычно на нем лежал дешифратор — штука, напоминающая видом шестигранный пенал чуть длиннее ее предплечья. Но сегодня он отсутствовал.

Каждый раз, когда она приходила сюда, она любовалась этим столом. Сейчас все, что используется в быту, изготавливают, за редкими исключениями, из металла и пластмассы. А этот стол был не просто из дерева — по словам мамы, ему было больше двухсот лет, и он был такой мощный, с массивными, прочными столешницей и опорами, густо-коричневого цвета, лакированный, со множеством выдвижных ящиков. Для нее он был гостем из далекого прошлого и словно сошел с архивной фотографии; сейчас таких не делают — уже давно люди пытаются сохранить и возродить «легкие» планеты.

— Да, все помню, — говорила Эона, слушая тарахтение моноблока и пытаясь сосредоточиться на графиках и таблицах на его экране, а не на предстоящем разговоре. — Это амплитуда, это мощность. Здесь нужно следить, чтобы кривая не ушла за желтую линию.

— Отлично, — произнесла нейтральным тоном Вера.

«Ага, уже лучше», — подумала Эона, почувствовав смену интонации.

— Ты когда поднималась, не видела Патрика? — спросила Вера.

— Нет, — озадаченно ответила Эона.

— Обещал прийти… — задумчиво произнесла Вера, не закончив фразу. — Ну что, как твои стрельбы?

— Нормально все. Десять из десяти. По каждому виду. Предложила Олегу освободить меня от занятий, а он уперся — нельзя говорит, пропускать, а то навык потеряю.

— Ну, правильно, говорит, — сказала Вера и подошла к моноблоку, открыла окно с таблицами, пробежалась глазами. — Ага, минус ноль целых тридцать семь сотых, а у меня за единичку уже ушло.

— Почему тогда ты не поддерживаешь такой важный навык? — с легкой ехидцей спросила Эона.

Вера сурово взглянула на дочь, потом улыбнулась. Она свернула окошко с таблицей, снова выведя графики.

— Ну для этого у меня есть ты. Ты ведь меня защитишь?

Взгляд мамы был уставшим, но теплым и добрым, с оттенком иронии. Она улыбнулась дочке, поцеловала в лоб.

— Все хорошо? — спросила она. — Что-то ты как-то напряжена.

— Да, мама, все нормально.

— Если из-за стрельб, я же тебе говорила — иногда чуток дай себе промахнуться, не будь такой совершенной.

— Так видишь, мама, системы наведения оружия сами многое делают, чтобы попадание было прицельным. Не получается вычислить зазор между их точностью и моими способностями.

— Ну, ты все равно, старайся, со временем получится, — сказала Вера и отошла к ретранслятору.

— Хорошо.

— Следи теперь за сопряжением блоков, открой график Link.

— Хорошо, — ответила Эона.

***

Вечером небо заволокло тучами, а потом пришла гроза, первая в этом году. За стенами дома стихия рвала и метала, как обезумевшая мать, потерявшая дитя.

— Как бы крышу не унесло, — произнесла мама.

Они сидели при свете ночника на кухне и пили чай с гренками. Мама всегда при грозе все выключала, боясь замыкания и выхода электрики и приборов из строя. За окном было довольно темно, несмотря на то, что старинные часы, тикавшие в зале, показывали 19:12.

— Что-то ты какая-то задумчивая в последнее время. Что-то случилось? — спросила мама, отложив гренку и взяв печенье. Она макнула краешек и откусила.

— Нет, ничего. Так… — начала Эона, и не придумав, как закончить фразу, замолчала.

— Случаем, не влюбилась? — сказала мама, пристально взглянув на нее, потом улыбнулась, прищурив глаза.

— Нет, что ты! — громко и резко запротестовала Эона, понимая, что своей реакцией выдает себя с головой. Маму не проведешь.

Она поглядела на дочь искоса и как-будто свысока, но ничего не сказала. Сделала вид, что поверила, но выражение ее лица прямо кричало Эоне, что она догадалась. Или уже все знает.

Над головой бабахнуло — настолько сильно, что и Эона, и Вера вздрогнули.

— Ну ничего себе, — произнесла мама, взглянув наверх.

«Сейчас или никогда!» — подумала Эона.

Она напряглась, вытянулась, готовая произнести речь. Мама отхлебнула из кружки и поймала взгляд дочери.

— Что? — Вера какое-то время ожидала ответа, потом посмотрела на себя, на свою светлую рубашку в желтую полоску. — Что-то со мной? На мне?

— Нет, не на тебе, — дрожащим голосом ответила Эона. — Я просто хотела спросить.

— Спрашивай. Я вся внимание.

Вера поставила кружку, прикрыла ее ладонями, и замерла, ожидая вопроса Эоны, но тут же отвлеклась на кружку.

— Горячо, — произнесла она и убрала ладони с кружки. Теперь она просто обхватила ее пальцами. Подушечкой указательного пальца правой руки начала отстукивать едва заметный ритм по кружке.

— За что папа полюбил тебя? — спросила Эона, так и не решившись сказать то, что хотела. Подумала начать издалека, с близкой темы.

— Я же уже рассказывала, — сказала Вера с интонацией, в которой читалось нежелание по-новой ворошить свою память.

— Нет, мама, я про папу спрашиваю. Почему он тебя полюбил, а не ты его?

Вера непроизвольно потянулась к носу, погладила. Задумчиво поглядела на дочь.

— А я не рассказывала?

— Нет.

Вера дважды потерла пальцем левый глаз.

— Честно говоря… Ну да, как я могла об этом рассказывать, если Э́ван сам никогда не говорил, за что…

Взгляд мамы стал далеким и грустным, она опустила глаза, пальцами левой руки начала потирать правую ладонь. За окном снова сильно ударило, засверкали огни, но мама не обратила никакого внимания, все сильнее погружаясь в себя. За столом воцарилось полное молчание. Прошло минуты три.

— Хотя… — произнесла наконец Вера. — Он сказал мне однажды, что его поразили мои глаза, когда он первый раз меня увидел… В них не было ни страха, ни заискивания. Он сказал, что его поразило то, что он впервые видел человека, который выглядит естественно, таким, какой он есть, когда на него не давят обстоятельства, тревога, нет желания понравиться…

Вера замолкла, потом усмехнулась.

— Почему ему так показалось? Знала бы ты, сколько страха и тревоги во мне тогда было на самом деле. Видимо, я была очень отчаянной, что выглядела настолько отважной.

Она снова усмехнулась и снова замолчала. Слышно было, как тикают часы в зале, как бьет дождь по крыше, и где-то вдалеке разрываются небеса. Мама погрузилась в воспоминания, а Эона не решалась прервать их своим оглушительным признанием.

— Слышишь? Твой Балбес вернулся! — произнесла мама неожиданно, так что Эона слегка вздрогнула.

За парадной дверью было слышно настойчивое, неприятное мяуканье Ахиллеса.

Эона быстрым шагом дошла до двери, взялась за ручку.

— Не пускай его, на руки возьми, — услышала она мамин голос. — А то он тут затопчет все! И я стану его личным Гектором!

«Гектором? При чем тут Гектор?»

— Ахилесса сразил Парис! — крикнула Эона.

— Тем более! — крикнула в ответ Вера. — Натаскает мне тут грязи — ему конец!

Мяуканье за дверью прекратилось. Эона присела, чтобы не дать прошмыгнуть коту, опустила ручку двери и медленно потянула ее на себя. За образовавшейся щелью сидел намокший, взъерошенный, достаточно упитанный кот лоскутного окраса — смесью черного и рыжего волоса с белыми «заплатами» по телу. Он яростно вылизывал шерстку на левом боку, не обращая внимания на звук двери. Снаружи, за крыльцом, по исчезнувшей под лужей тропинке неистово лупил дождь из крупных, как виноградины, капель.

— Кс-кс-кс! — позвала Эона.

Ахиллес оторвался от своего занятия и задумчиво поглядел на нее. Он жалобно и громко мяукнул во весь зев своего рта, потом начал облизывать переднюю левую пятку.

Эона протянула руки и взяла кота.

— Какой же ты мокрый! — воскликнула она.

Она приоткрыла дверь, немного вышла наружу и несколько раз встряхнула кота. Ахиллес замер, не дергаясь, но Эона почувствовала, что такое фамильярное обращение ему не по душе.

— Мама, принеси мне что-нибудь обтереть его здесь! Сразу не подумала!

Послышалось мамино ворчание и некоторая суета.

— За дверь хотя бы занеси! Что держишь его снаружи!

Эона затащила кота и села на невысокую скамеечку справа от двери. Она держала его одной рукой, а другой — гладила по мокрой голове, на которой шерсть торчала словно наэлектризованная. Ахиллес прикрыл глаза и довольно мурчал, не двигаясь, каждый раз ожидая новой порции ласки.

Жил он у них уже три года. Котенком его никто не хотел брать — не всем нравился его окрас и еще — из всего помета он единственный родился с дефектом на правой задней ножке, из-за чего прихрамывал. Кто-то сказал, что это из-за аномалии сустава в районе ахиллова сухожилия. Так и возникло его прозвище. Хромота, впрочем, не помешала стать ему достойным представителем своего вида — здоровым, упитанным, и гонять мышей, птиц, прыгать по деревьям, и кричать под окнами соседей в начале весны.

Мама принесла старую эонину майку.

— Ну что, давай приводить тебя в порядок, — улыбнулась Эона.

Улыбнулась и Вера: она стояла рядом, держа левую руку поперек груди, а другую прислонив вертикально, и ладонь при этом стала опорой для подбородка.

— Ну и где ты гулял три дня, Балбес? — мама почти никогда не называла его Ахиллесом, редко. — Видишь, как промок! — по-доброму пожурила она его.

Кот, глядя на хозяйку, благодарно промурчал в ответ.

***

Эона почистила зубы, набрала полный рот воды, чтобы прополоскать. Глядя в зеркало, она думала о том, что завтра точно расскажет о Маркусе. Ей, с одной стороны, было от чего-то очень страшно рассказывать об этом новом в ее жизни, с другой — ей был очень нужен мамин совет: как быть дальше. И еще мамино разрешение сходить в кино. Поэтому она «выпросила» у Маркуса лишний день — до послезавтра, чтобы собраться с духом. Она знала себя: могла решающий момент откладывать до последнего, а потом так и не решиться, или сделать все так сумбурно, коряво и некрасиво, что потом несколько дней не находила себе места, думая о том, как лучше было бы сделать.

Она сплюнула воду, снова посмотрела на себя. Глядя на свое худое, вытянутое лицо с редкими, но крупными веснушками, вьющиеся темно-русые волосы, спускающиеся до самых лопаток, она видела отца. Только глаза были мамины — зеленые, как драгоценные камни. У отца они были серыми. Внутреннему взору предстал образ папы: худощавый, лысый, с вытянутым лицом и теплой улыбкой, в свитере и черных штанах, он протягивает руки к ней, а она смеется, и неумело, неуклюже идет к нему. Самое отчетливое воспоминание детства — до жизни на Земле.

Она убрала все принадлежности в шкафчик за зеркалом, вышла из ванной, подошла к лестнице. Взглянула в темный зал. На кресле, свернувшись калачиком, мурчал, забывшись сном, Ахиллес. Мама согнала бы его, если бы увидела. Эона улыбнулась и пошла наверх.

По пути к себе она заглянула к маме, хотя ее комната была дальше от лестницы, чем собственная.

— Спокойной ночи! — пожелала она маме.

Та сидела на уже готовой ко сну кровати, в халате, с планшетом, и в очках разглядывала какие-то схемы. Вера отложила планшет, сняла очки и подошла к дочери. Они обнялись.

— Спокойной ночи, доченька! Приятных снов!

— Приятных снов! — пожелала Эона.

Комната Эоны, как и мамина, также располагалась на втором этаже их дома, находившегося на отшибе поселка, и многие годы служившего восточным дозорным пунктом — вплоть до их заселения сюда. Она вошла, прошла к кровати, где на слегка скомканном одеяле лежал ее планшет. Подняла его, чтобы убрать на прикроватную тумбочку. Экран от прикосновения засветился: была открыта энциклопедия на статье об энергии Ци. Эона на мгновение замерла, пробегая глазами по строкам. Вспомнился разговор.

— Рано или поздно придется открыться людям, — сказала мама. — Надо придумать что-то правдоподобное. Помню, в свое время я много читала про экстрасенсорику, энергию Ци. Можно начать с этого.

— Сменить одно вранье на другое? — сказала Эона.

— Если ты сразу вывалишь все как есть — это знаешь, как обухом по голове. Не все такие, как Дебора… Есть гарантия, что несмотря на все мои заслуги и твою замечательность, нас не выгонят? Я бы не хотела снова скитаться. — Тон Веры от начала к концу фразы становился все резче и жестче.

Эона не нашлась что ответить.

— Понимаешь, — смягчилась мама, видя реакцию дочери, — они уже будут знать, какая ты, привыкнут ко всем этим «чудесам» и «фокусам», к твоей необычности. Им уже проще будет принять правду о том, что за этим стоит.

«В этом что-то есть», — подумала Эона. Может, и правда начать с этого?..

«А что сказать Маркусу?», — подумала она. Тоже про Ци? Неправда в самом начале пути может все разрушить, обидеть до глубины души, навсегда. На месте Маркуса она бы точно обиделась. А обижать его… Она даже думать боялась об этом.

Она выключила планшет, положила на тумбочку, включила маленький самодельный светильник и открыла верхний ящичек. Засунула руку поглубже и вынула часы — подарок Маркуса. Те показывали 22:58. Полюбовавшись ими какое-то время, она вернула их обратно.

«Когда я все расскажу маме, можно будет спокойно носить их на руке» — с этой блаженной мыслью она откинула покрывало, сложила его на стуле, и начала переодеваться.

«Завтра, — уже лежа в кровати, думала она. — Всё сделаю завтра».

Гроза стихла, гром доносился откуда-то издалека, молний уже не было видно. За окном барабанил дождь, уже не так громко и часто, и под его размеренный стук она уснула.

Глава 2

Все снаружи вымокло, в огород, так любимый мамой, и в котором они копались по вечерам и в выходные, выйти было невозможно, не набрав обувью кучу грязи и самому не вымазавшись основательно в ней — обычный распорядок дня на воскресенье нарушился.

Пришла Дебора. Она была выше Эоны, хотя ей было всего четырнадцать и она только закончила школу. У нее были кремовые, пушистые волосы, круглое, более темное, чем у Эоны лицо, она всегда носила брюки или пышное трико, и рубашку — с рукавами, если было прохладно, и без — если было тепло. Девочкой она была бойкой и решительной, напоминая Эоне ее собственную маму.

— Привет! — поздоровалась она с Ахиллесом, ждавшим, когда его выпустят.

Ахиллес юркнул наружу и был таков. Дебора вошла, поздоровалась с мамой, сидевшей в кресле в очках и державшей в руках бумажную, «художественную» по словам мамы, книгу, которую принесла из мэрии, и читала ее последние несколько дней с утра и перед сном.

— Здравствуй, здравствуй. Проходи, Дебора!

Эона на кухне мыла посуду.

— Я щас домою, чуть-чуть осталось! — крикнула она подруге, хотя на самом деле разгрузилась лишь половина горки, стоявшей со вчерашнего вечера.

— Не переживай, я с мамой твоей поболтаю.

Вера отложила книгу. Дебора села на один из стульев, и у них завязался разговор о будущей учебе, о книгах, которые мама рекомендовала ей прочесть. Дебора все восхищалась ее мамой и мечтала стать тоже робототехником, как она. Мама дала ей несколько книг для поступления. Это был грустный момент для Эоны. Дебора хотела не только учиться в полисе, но и пожить там, чтобы «не таскаться вечно туда-сюда» по ее выражению, поэтому видеться они будут теперь реже. Дебора, конечно, обещала приезжать каждые выходные, благо, полис рядом, и даже в будни, если получится. Но все же, это не каждый день, как сейчас. Еще Эона боялась, что из-за учебы однажды подруга исчезнет из ее жизни, как когда-то Карина и Лейла. Раньше, несколько лет назад, они дружили вчетвером. Но годы шли, они росли, появлялись другие интересы — так они стали отдаляться друг от друга, став в итоге лишь хорошими знакомыми. Кроме Деборы. Она была лучшей подругой. Уникальной. Потому что обладала невероятно ценным качеством, благодаря которому Эона с ней могла быть собой — она умела хранить тайны.

До Эоны доносились обрывки разговора:

— И до куда ты дошла? — спрашивала мама.

— Ну… — замялась Дебора.

— Не читала? — голос мамы выдал строгую нотку.

— Читала, но не порядку, — будто извиняясь, произнесла Дебора.

— И что же ты успела прочесть?

— Про аналоговые сопроцессоры.

— О! То есть квантовые блоки ты уже прошла?

— Ну… не совсем…

— Что значит не совсем? — голос мамы был строгим, она словно отчитывала Дебору.

— Там ничего не понятно, — отвечала Дебора. — Все чисто умозрительно.

— Не так уж и всё, — ответила мама. — А по аналоговым сопроцессорам тебе все понятно?

— Не все, но все же — это гораздо понятнее, если не касаться всей этой квантовой мути.

Мама рассмеялась. Дебора продолжила:

— И еще. Зачем изучать кубиты Джозефсона, если, как я поняла, технология устарела?

— Очень много устройств на ней, поэтому необходимо знать, — ответила Вера. — Да и в понимании дальнейших вещей без нее не обойтись. Новое ведь включает, а не вытесняет предыдущее.

Послышался вздох Деборы.

— Ладно, — сказала мама. — Лето длинное, забегай по вечерам, я буду тебе разъяснять непонятные моменты. Как раз с квантовой теории и квантовых блоков начнем. Можем, прямо сейчас начать, все равно до обеда заняться нечем.

— Нет, — запротестовала Эона. — Потом вас за уши не оттащишь друг от друга. А мне что прикажете делать, когда я тут закончу?

Дебора улыбнулась, а мама, несмотря на возражения Эоны, уже начала зачитывать лекцию. Эона удвоила усилия по мытью посуды. Когда осталось совсем немного, она остановилась ненадолго, сделала мысленное усилие, чтобы подключиться к радио, висевшему на стене у нее за спиной, и включила его. Заиграла музыка. Точно так же, мысленно Эона переключила приемник на новостную станцию и прибавила громкость.

Дальнейший разговор мамы и Деборы продлился минуты две, после чего мама сбилась с мысли, и крикнула:

— Эона! Чего вредничаешь-то? Выключи!

Эона тем временем домыла последнюю тарелку.

— Всё, — сказала она и выключила радио рукой по пути в зал.

— Вот ведь! — буркнула мама и потянулась к книге. — Ладно, идите.

Они с Деборой побежали наверх, в комнату Эоны.

— Ну что? — спросила Дебора, сев на кровать и поджав ногу под себя. Волосы ее были собраны в пучок. Сегодня на ней была голубая рубашка и голубое трико, по ширине примерно на два размера больше.

— Он пригласил меня в кино!

Дебора понимающе кивнула.

— Здорово! Добро пожаловать в мир больших девочек!

Эона рассмеялась.

— Тоже мне большая! Ты же младше меня!

— Но зато я выше! — Дебора шутливо выставила язык. — И парень у меня раньше появился… Ты главное, гордой будь, когда в кино пойдете. Не давай ему шалить — а то будет весь фильм тискать и целоваться лезть.

— Да ну тебя! — выкрикнула Эона и покраснела.

— Да, да, да, они такие — зовут тебя в кино, а потом ты одна смотришь фильм, а он все лезет руками, да губами, куда нельзя. Я точно знаю! Хочешь, я пойду и буду следить, чтобы он не позволял себе лишнего?

— Нет! Нет! — запротестовала Эона.

— Хорошо. Но ты зови, если что.

Эона кивнула. Было еще одно качество, которым обладала Дебора — она хорошо умела считывать настроение подруги. Увидев, что Эона затихла, та напористо спросила:

— Что случилось? Выкладывай!

— Я не знаю, должна ли я продолжать эти отношения. И боюсь обо всем этом сказать маме. Я привыкла к другой жизни — в которой нужно скрывать, кто ты есть, быть обычным. Нужно ли так делать дальше? Поймет ли он, если скрывать, а потом всё однажды вскроется?

— Мда, задачка, — протянула Дебора.

— А что бы ты сделала? — словно цепляясь за последнюю соломинку, спросила Эона, надеясь, что Дебора подскажет ей решение. «Как она скажет, так и сделаю», — четко решила в этот момент Эона.

— Ну я — это я, у меня нет твоих способностей, поэтому я не знаю, что бы я сделала на твоем месте.

Глаза Эоны выдали щенячий взгляд. Дебора улыбнулась на долю секунды, затем вновь стала серьезной.

— Ну я бы все рассказала, — сказала она.

Эона хотела было возразить, но подруга не дала:

— Маме. Рассказала бы твоей маме — про отношения, про сомнения, и спросила бы совета. Лично я бы не стала ничего говорить маме, сама разобралась бы. Но твой случай — не мой, ты — другая: и по характеру, и эти твои способности — может, я неправа, но вот так это вижу… У тебя мама очень опытная, многое повидала и знает, она может подсказать.

— Может, ты и права, — вздохнула Эона. — Так и сделаю.

— Пойдем во двор, чего здесь сидеть, киснуть, — предложила Дебора. — Или прогуляемся по дорожке до поселка.

— Пойдем, — согласилась Эона.

Они спустились вниз. Мама сидела за кухонным столом с продолговатым устройством в руке, у которого была снята крышка в нижней части, и то и дело нажимала на нем кнопки. Перед ней стояла кружка с молоком и лежала книга.

— А вы куда? — спросила она, оторвавшись от своего занятия.

— Прогуляемся, — ответила Эона.

— Ух ты! А что это такое? — воскликнула с неподдельным интересом Дебора.

— Дешифратор, — ответила Вера. — Хочешь посмотреть?

— Ага, — кивнула та и подошла ближе.

— А почему разобран? — спросила Эона. Она хотела придать голосу непринужденности, но нотка растроенности, что мама снова украла внимание подруги, проскользнула. — Ты же сказала, что у тебя получилось, и он работает.

— Ты помнишь, как я его калибровала? — спросила Вера.

Эона кивнула. Конечно, она помнила. Пока мама работала над дешифратором, она постоянно его настраивала в подкупольном помещении мэрии, где присоединяла к той самой большой бандуре рядом с моноблоком — резервному калибратору устройств Купола, и уже на компьютере добивалась нужных параметров работы.

— Смотри вот на эту плату, — сказала Вера, повернув дешифратор низом к Эоне.

Она взглянула на кусочек пластика, торчащий снизу из последнего, третьего слота для подключения дополнительных устройств.

— Эта штука выполняет калибровку. Я перевожу в режим настройки и нажимаю вот эти две кнопки — одна уменьшает параметр, другая увеличивает. Если получилось — вот здесь сверху вспыхивает зеленый огонек. В обычном режиме эти кнопки переключают системы шифрования и способ перебора ключа. Осталось только прикрыть это место, кожух обратно не налезает — плата чуть больше, чем я рассчитывала. Я сделала заказ на крышку, наши ребята обещали привезти сегодня. Потом инженеры в полисе проверят мою работу, и наладим серийное производство.

— А зачем он нужен? — спросила Дебора.

— Взламывать системы униатов. Проникать в их сети, операционные системы, в мозги их роботов. Эта штука — отмычка, которая откроет нам множество дверей. — И Вера улыбнулась, а девочки улыбнулись в ответ, после чего отправились к выходу. Дебора натянула сапоги и вышла. Эона надела накидку от комбинезона.

— Не надо, парит очень, — сказала Дебора, увидев Эону, когда та вышла на крыльцо. — Вспотеешь!

Эона скинула накидку, приоткрыла дверь, просунула руку и повесила накидку обратно.

Влаги в воздухе было очень много, солнце пригревало не хуже вчерашнего. Пар чувствовался повсюду, затруднял дыхание. Спасали только постоянно дующий то с востока, то с северо-востока ветерок, и часто набегающие на солнце рваные облачка.

— А алгоритм она сама придумала? — спросила Дебора, когда они спустились во двор.

— Большей частью, — сказала Эона. — О́рди… — Она замолчала. Стало грустно от воспоминания о друге. — Он занимался рутинной работой: отладкой кода, его оптимизацией. И придумал несколько вспомогательных алгоритмов, без которых дешифратор, как говорит мама, никогда не заработал бы.

— О нем так ничего и неизвестно? — осторожно спросила Дебора.

Эона покачала головой и ничего не сказала. Ей было больно об этом говорить. Она решила переключить разговор в другое русло: увидев лужу, она присела рядом.

— Смотри, что я умею, — сказала она и погрузила в нее палец.

Через несколько секунд вода вокруг пальца начала мутнеть и твердеть. С изумлением Дебора наблюдала, как лужа за несколько секунд покрылась корочкой льда.

— Ух! — произнесла она и присела, потрогала пальцем корочку. — Такое я еще не видела! И давно?

— С неделю. — Эона вынула палец, оставив во льду лужицы круглую дырочку. — Шестьдесят восемь секунд, чтобы заморозить воду в стакане полностью.

Дебора удивленно хмыкнула.

— Решила узнать, как быстро происходит заморозка… — пояснила Эона. — А потом стакан лопнул, прямо разлетелся на куски.

— Не поранилась?

— Нет.

Дебора погладила еще раз корочку, засунула палец в отверстие, потом вынула, поглядела на увлажненный ноготь.

— А разморозить сможешь?

Эона покрутила головой.

— Не могу выдержать долгий нагрев. До сих пор. Понимаю, что дальше ожог пойдет.

Дебора улыбнулась:

— Каждый раз кажется, что я уже привыкла к твоим способностям… И вот, ты снова меня удивила!

Они вышли со двора.

— Больше ничего нового?

— Ну есть кое-что… — Эона хитро взглянула на Дебору. Подруга не заметила ехидцы в ее глазах. — Вчера заметила, когда гроза была. Помнишь, как я из раздатчика вытягивала электричество?

— Ага, — кивнула подруга.

— Вот вчера попробовала молнию притянуть — и у меня получилось.

— Ух ты! Ух ты! Чё, правда? И куда ударила? — удивление и восторг девушки были искренними.

— Тебе в темечко, — сказала Эона и рассмеялась.

— Ах ты врушка! — крикнула Дебора и слегка толкнула Эону. Та продолжала смеяться, не в силах остановиться.

Но это было правдой. Вспомнилось, как она напугала однажды маму. Давно еще, ей было почти семь, и они только обосновались в Sath Urels. Для маленькой девочки стало огромным открытием, что, оказывается, эти всполохи в небе — тоже электричество. Мама говорила, что во время грозы весь воздух вокруг наэлектризован. И как-то ей пришло в голову проверить — сможет ли она притянуть разряд из туч, как она это делала с беспроводным раздатчиком электричества. Как раз собиралась гроза, и небесный огонь тогда ударил рядом с пугалом, которое «защищало» мамину рассаду от повадившихся птиц… Тогда мама взяла с нее слово, крепко-накрепко, чтобы она никогда так больше не делала…

Эона отдельно улыбнулась воспоминанию, пока они с Деборой, смеясь и по-дружески переталкиваясь, шли по тропке, ведущей к поселку. Их дом и окраину SU-24 отделяли чуть меньше километра. По правой стороне тропы беспорядочно росли кустарники, несколько деревьев, с левой находился холмик, высотой с человека и в длину метров сто в направлении поселка, а на его макушке и вокруг него так же хатоично, что и справа, торчали кусты.

— Вот ты восхищаешься, тем, что я делаю. А как к этому отнесется Маркус? И будет ли он хранить тайну так же, как и ты? И если не будет — стоит ли открыться всем остальным?

— Как много вопросов без ответов, — сказала Дебора. — Аж кругом голова пошла! — Подруга деланно схватилась за лоб. — Как хорошо, что у меня только математика, инженерия: интегралы, квантовые блоки и прочая чепуха.

— Да, — грустно и рассеянно произнесла Эона.

Дебора обхватила ее за плечи, потормошила.

— Не переживай, все будет хорошо! Не сдавайся раньше времени!

Эона улыбнулась.

— Спасибо! — Она была искренне благодарна подруге за поддержку.

— Ты, главное, помни: будь недоступной. Чуть-чуть холодной. Но не совсем — не переборщи.

Эона рассмеялась.

— Хорошо, наставница! — сказала она.

***

После обеда они с мамой копались в огороде. Мама накрывала рассаду капусты листьями лопуха, которые дочь натаскала ей с конца огорода, где он разросся в изобилии.

Глядя на то, как мама, склонившись, бережно кладет каждый лист, чтобы не сломать, не примять капусту, Эона, наконец, решилась:

— Мам!

— А? — не поднимая головы, произнесла Вера.

— Ты знаешь Маркуса?

Вопрос обжег сознание, сердце заколотилось, как бешеное. Вот он, момент истины.

— Знаю. А что? — сказала Вера и встала прямо. Она обтерла пальцы от влаги и грязи, глядя при этом не на них, а на дочь.

— Как ты считаешь, — продолжила она, неумело сдерживая дрожь в голосе, — он — хороший парень?

— Хороший, — сразу выдала Вера. — А почему ты спрашиваешь?

Эона замялась, у нее в голове лихорадочно проносились варианты дальнейшего разговора, и ни один она не могла выдавить из себя.

— Ну, знаешь… Как это… В следующую субботу кино будет…

Она замолкла, не в силах вымолвить ни слова дальше.

— И? Кино будет? И? — настойчиво спрашивала Вера.

— Маркус меня пригласил меня сходить с ним.

Наконец-то! Сознание ликовало, она это сделала, при этом ее всю трясло мелкой дрожью.

Мама улыбнулась. Эона знала: эта теплая улыбка, легкий прищур и расслабленная поза означали поддержку, принятие. Она успокоилась и продолжила:

— Ну и, в общем…

— В-общем, вы встречаетесь, — перебила ее мама.

— Да, — сказала Эона, потом резко округлила глаза. — Откуда ты знаешь?

— Весь поселок знает, только мне дочурка ничего не рассказывает. Все жду и думаю: когда же решится? — улыбаясь, говорила мама.

Эона чуть не заплакала, обошла грядку с капустой, чтобы подойти к маме, и обняла ее. Вера неуклюже, боясь запачкать, обняла ее в ответ.

— Вот и выросла моя девочка, — негромко и тепло произнесла она. Эона взглянула на маму: в ее глазах были слезы.

— Не плачь, — зашептала Эона. — Все хорошо.

— Все хорошо, — улыбнулась Вера, и тыльной стороной ладони вытерла глаза, оставив небольшие грязные разводы.

— У тебя испачкалось. Я сейчас салфетку принесу.

Когда она вернулась, мама сидела на скамейке у двери на задний двор. Она присела рядом и отерла росчерки уже подсохшей грязи под мамиными глазами.

— Ты спросила хороший он или нет, — сказала Вера, после того, как Эона закончила. — Я знаю Хесуса, и хорошо знала всю их семью. И Эланор, пока… пока она была жива. Никогда не предадут, не обманут. На них можно положиться во всем. Хесус и Эланор всегда, сколько я их знаю, были такими, такими же воспитали и своих детей. Они очень хорошие люди: очень яркие, и очень верные, очень страстные.

— Я уж убедилась, — усмехнулась Эона.

Мама рассмеялась.

— Как давно вы встречаетесь?

— Два месяца. Почти. С начала апреля. Он подошел ко мне, когда я шла со стрельб и подарил цветы. Потом проводил до окраины.

— Кажется, я помню тот момент, — улыбнулась мама. — Ты пришла такая взволнованная, сказала, что нарвала цветы по дороге. А я думаю: где же она могла нарвать такие цветы в апреле? Никак теплицу чью-то обнесла…

И мама хитро улыбнулась.

— Да, — улыбнулась Эона в ответ и покрылась легким румянцем, — это тот самый день… Мне нужен твой совет, мама.

— Спрашивай. Но мне кажется, я знаю, о чем ты хочешь спросить — должна ли ты продолжать встречаться с Маркусом, если ты такая, какая ты есть?

Эона кивнула.

— Понаблюдай за ним, подготовь его мягко, осторожно. Мне кажется, он примет тебя. И если я окажусь права — вы будете очень счастливы. Счастливее нас с Эваном.

Мама вздохнула при упоминании отца.

— Тоже начинать с Ци? — спросила Эона.

Вера помотала головой.

— Нет. Ему сразу правду надо говорить. Это, знаешь, такая тонкая материя — выдумка за выдумкой, потом запутаешься во вранье. Это все может сломать.

— А если он не удержит тайну? — спросила Эона.

Мама ответила не сразу, обдумывая ответ.

— Удержит, — сказала она твердо. — Он как Эланор, очень похож характером, не только внешне.

Мама улыбнулась, взглянула на дочь с прищуром:

— И если у вас все по-настоящему. У вас ведь все по-настоящему?

— По-настоящему, — улыбнулась Эона.

Вера притянула ее, поцеловала в макушку, погладила по голове.

— Вот и хорошо, — сказала она и крепко обняла дочь. Потом отпустила из объятий и взглянула широко открытыми глазами. — Слушай, у тебя же теперь будет фамилия!

— Мама! — воскликнула Эона.

— А что? Раньше жены брали фамилии супругов. Ты тоже можешь! Будешь Гарсия!

Эона усмехнулась:

— Рано еще обо всем этом говорить. — Она сделала вид, что возмущена, что ей стыдно. Но в действительности ей было очень приятно.

— Приведи его как-нибудь к нам, — сказала мама.

Эона взглянула на нее с надеждой:

— Правда, мама?

— Правда.

Она снова покрылась румянцем, внутри все трепетало. Было так неожиданно, неловко и приятно разговаривать об этом с мамой. Они еще долго сидели на лавочке, вспоминая всякие события из жизни и перешучиваясь. И Эоне было так хорошо, как, наверное, никогда прежде…

***

Вечером, сидя на своей постели, Эона переписывалась с Маркусом в интрасети полиса. Она улыбнулась, вспомнив слова мамы про фамилию. Да, сейчас это роскошь, родовые связи у людей настолько разорваны, что у многих вместо фамилий — прозвища. Мало кто знает линию своих предков.

— Эона Гарсия, — произнесла она. Слова, попав в уши, приятно растеклись по телу.

Она сообщила Маркусу, что пойдет с ним в кино. В ответ было ликование и большое, нарисованное от руки сердце. Она улыбнулась и сделала то, чего никогда не делала раньше — переключившись в режим добавления, вписала внутрь сердца, отправленного Маркусом, свое, тоже нарисованное от руки.

«Правда???» — высветилось сообщение от него.

«Правда» — ответила она.

Он нарисовал третье сердце внутри первых двух. Она не осталась в долгу и вписала еще одно свое сердце. Так они рисовали до тех пор, пока Эона не завершила совместный рисунок восьмым сердечком в самом центре.

«Люблю!» — написал Маркус.

Она подвела палец к планшету, подержала его несколько секунд, осознавая сладость и радость момента, и написала:

«Люблю!»

Маркус ликовал. Она сказала ему это впервые и он был на седьмом небе от счастья, что выражалось в анимированных салютах, цветах и улыбающемся человечке с вращающимися глазами и высунутым языком.

«Мама хочет познакомиться с тобой» — написала Эона и остановилась. Она перечитала написанное и добавила: «Хочу пригласить тебя на небольшой ужин».

Маркус «исчез» минуты на три после отправки написанного. Эона напряженно ждала.

«Хорошо» — возник ответ на экране. — «Что если в субботу, после кино?»

Она облегченно выдохнула, улыбнулась.

«Хорошо. Я сообщу, что мама решит».

Маркус прислал «улыбку», «большой палец вверх» и «поцелуй». Она в ответ отправила «сердце» и «поцелуй».

Она была счастлива. Мамины слова запали ей в душу — затеплилась надежда, что Маркус ее примет.

Глава 3

Шквальный ветер. По щекам хлещут крупные капли. Сквозь мрак грозовой тучи угадывается город: множество небоскребов, тянущихся до самых окраин в десятке километров от нее. И там, за его пределами видны огни и всполохи разбушевавшейся стихии…

— Вставай, соня! — Мамин голос, доносившийся из коридора, оборвал ее странный, так и не успевший развиться, сон. Вера заглянула в комнату:

— Нас ждут великие дела!

Эона улыбнулась ей. Мама уже причесалась, умылась и выглядела собранной.

— Сегодня у тебя последний день? Правильно помню?

В графике обучения 25 мая, понедельник, значилось, как окончание учебного года.

— Ага, — сказала Эона, потягиваясь в кровати. И вдруг подскочила, как ужаленная. Внутреннее ощущение подсказывало, что уже далеко за восемь. — А сколько время?

— Восемь двадцать, — ответила она и исчезла. — Вставай! — донеслось из коридора.

— Ух ты! — Эона соскочила с постели и начала резко прибирать постель, потом бросила. Осталось всего сорок минут до уроков. Потом. «Доделаю это потом», — с этой мыслью Эона выскочила в коридор:

— А что раньше не разбудила?

— Не маленькая же, — донесся возмущенный голос снизу. — Не срабатывает твой внутренний будильник — ставь обычный.

«Действительно, надо было…», — подумала Эона. Из-за переживаний и впечатлений вчерашнего дня она забыла, что сегодня последний день учебы. Она с невероятной для человека скоростью оказалась на первом этаже, напугав кота, и забежала в ванную.

— Завтрак на столе. Я приготовила тебе «энергон», — крикнула Вера. — Я в мэрию, на совещание.

— Хорошо, — проговорила Эона, не оборачиваясь, с набитым пастой ртом.

За десять минут она успела умыться, поесть, сбегать наверх и убрать постель.

Внизу истошно заорал Ахиллес. Эона в это время снимала с вешалки платье, висевшее в заменявшей ей шкаф нише слева от двери. Она осторожно положила его на кровать и снова побежала вниз.

Кот сидел у входной двери и настойчиво требовал ее открыть. Увидев хозяйку, он замяукал громче, но уже приятнее, постоянно при этом вертел головой, глядя то на дверь, то на хозяйку.

Эона подбежала, потеребила кота.

— Ах, ты — гуляка!

Кот ушел и Эона вернулась в свою комнату. Надела платье и погляделась в зеркало, висевшее над тумбочкой. Белое, с легким розоватым оттенком, с россыпью ажурных белых цветочков по верху платье очень хорошо смотрелось на ней. Именно его она хотела надеть в последний день учебного года. Она уложила волосы и пошла к башне.

Изначально их дом не предназначался для постоянного проживания. Снаружи он напоминал маяк, так как имел башню, конечно, не такую высокую, как на настоящем. Служебный пристрой рядом с башней, в котором раньше располагалось оборудование, приспособили под жилье. Попасть в башню можно было только изнутри, причем, как с первого, так и со второго этажа, однако, они с мамой оставили лишь верхнюю дверь, забаррикадировав нижнюю коробками со старыми вещами.

Наверх башни вела удобная винтовая лестница из композитного материала. В верхней части находилось круглое помещение примерно три метра в диаметре. Она подошла к нише в южной стене, с наружной стороны прикрытой оргстеклом, и достала оттуда шлем. Она провела пальцем по едва различимой полосе в районе лба. Загорелась желтоватая подсветка, отображающая заряд в 8 полосок из 10. Да, в последний месяц батарея заряжается не очень, хотя небо ясное и солнце светит круглыми днями. Даже дозарядка от сети уже не помогает. Нужно заказать аккумуляторы, чтобы их привезли из полиса.

Эона села на маленькую софу в центре комнаты, изготовленную из плотной зеленой пластмассы, и застеленную толстым бежевым пледом с орнаментальными узорами. Надела шлем.

— Выберите режим, — послышался мягкий женский голос.

— Виртуальная школа. Локации — SU-22, SU-24.

— Принято.

Спустя мгновение реальный мир вокруг растворился. Она очутилась посреди класса — такого, как в старину, когда дети сидели за партами, а учитель стоял у доски. Прибор не визуализировал себя, поэтому дети видели ее без шлема, и, конечно же, дети и сами были в таких же шлемах, что и она, только для младшего возраста. Благодаря устройству можно было проводить занятия с ребятами, проживающих в разных локациях.

— Здравствуйте, дети, — сказала Эона.

— Здравствуйте, мастер Эона, — дружно ответили двенадцать детских голосков. На партах перед ними лежали планшеты со стилусами. — Ой, мастер Эона, какая вы нарядная!

— Спасибо, — улыбнулась она. Щеки покрылись легким румянцем.

— Да, да