автордың кітабынан сөз тіркестері  Экстерриториальность

Анатолий Найман

дни-скупцы поплелись, дни-скептики,

зябко стало, и жизни жаль.

Двадцать затертое. Двадцать пьяное. Двадцать пустое…

Наша неделя, события, наш календарь.

И, наконец, указанье на место в истории:

вот ты какой, так сказать, непомазанный царь.

Мы жили (когда были живы)

по норочкам, по адресам —

и все они были фальшивы.

Я сам сколько раз отрясал

их прах с себя взмахами Шивы.

Как быть, черкешенка-черешенка

из XIX в.,

когда ты нищенка и беженка

в прожженной, как фундук, Москве?

И сам я – стать не сумевший даже бомжом и пьянью.

Но

евреям умирать в Германии,

хоть и привычно, а совсем несладко. Им

в общественном внимании род мании

мерещится. Увы, пекарен горек дым,

кондитерски дурманящий купечество,

чей нос торчит крючком и в обрамленье астр,

на их пути в небесное отечество,

Я не любви прошу – хороша любовь

свекра к заре! Но прахом идут миры,

если принять, что не родственница моя кровь

братьев азота, стронция. Солнца-сестры.

Взвесь ничего, вещество вне закона,

вакуум, наши взрывающий лбы.

Шарм и наркоз и косметика краха.

Бремя бессонницы – но не кошмар.

Фабрика страха, пакгаузы страха,

страха сырого гулкий ангар.

Я помню, сильнее, чем спать,

хотелось сойтись с ним поглубже.

Стать милым ему – чтоб читать

себя он давал мне по дружбе.

В место, куда автобусом

подвозили года.