Ирина Ива

Запрет на любовь, или Куда уходят детские слёзы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ирина Ива, 2018

Книга психолога Ирины Ива очень личная и в то же время предназначена для широкого круга читателей. Каждая страница в ней может перевернуть вашу жизнь, и все представления о детях. После прочтения каждый родитель научится гармонично взаимодействовать со своим ребенком, понимая скрытые мотивы его поведения.

16+

ISBN 978-5-4493-4079-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Запрет на любовь, или Куда уходят детские слёзы
2. От автора
3. Введение
4. Эпилог

От автора

Спасибо, дорогие читатели, за ваш интерес к этой книге, за то, что читаете и делитесь своими переживаниями!

Для тех, кто еще не знаком с книгой, сразу хочу сказать, она — непростая. И здесь не будет чтения в расслаблении и удовольствии. Здесь будут глубокие размышления о своей жизни, о детстве, о детях. Возможно, книга всколыхнет вашу личную драму. Возможно, приоткроет завесу тайны исцеления колючих отпечатков детского опыта. Быть может, научит новым отношениям и станет вашим другом. И будет поддерживать вас в вашем стремлении идти вперед к самопознанию и развитию.

Этот процесс нельзя остановить. Он естественен для человека, и проникает световыми лучами мудрости во все потаенные закоулки сознания. Как восход солнца на рассвете.

Ваша Ирина Ива

ВАШИ ОТЗЫВЫ

Доктор социологических наук, кандидат медицинских наук, бизнес-тренер, консультант, советник, VIP-коуч (PCC ICF), ментор-коуч, мотивационный спикер Сергей Капица: «Книга — сборник удивительных примеров детских обид, и их трансформации в осознанную, радостную жизнь! Что мешает мужчине и женщине открыто радоваться друг другу? Что поселяется в их отношениях со временем? Оказывается, все основано на детских убеждениях. Уже в 2—4 года, мы воспринимали происходящие события очень обостренно, и делали выводы — о маме, папе, близких. Будучи взрослыми, мы продолжаем пользоваться системой координат из детства. Это значит, что отстраненные, не любящие слова близкого человека ощущаются, как очередная обида. Деликатная память убирает образ прошлого, но подкидывает чувство: „Да, со мной так уже поступали, как сейчас ты“. Давайте строить взрослую систему координат — уважительных и любящих отношений! Прежде всего — с собой. Ирина, примите мое восхищение! Ваша коучинговая и писательская самореализации являются примером того, как делать свою жизнь приключенческой и яркой!»

***

Финансовый эксперт. Коуч. @Марина Бисярина: «Понравилась искренность автора, стиль подачи материала, села читать вечерком… и не пошла спать, дочитала до конца. Ну и главное, резонирует! Есть места, где прямо про меня написано».

***

Психолог-коуч Инна Евдокимова @Инна Финли «Ирина подарила мне книгу на тренинге. На тот момент я даже не осознавала, насколько ценен этот дар, какое откровение мне откроется как женщине, как маме, как дочери, как психологу. Книга, с одной стороны, очень личное откровение, с другой — всеобъемлющее руководство для родителей, для всех, кто хочет освобождаться от внутренних оков и травм… В этой книге вы четко увидите, каким образом функционируют механизмы переплетения судьбы, каким образом влияют проекции важных для нас людей на нашу жизнь. Личностный самостоятельный коучинг в десятки раз сложнее коучинга под супервизией, когда тебя ведут свободной рукой. Я на себе испытала, как это тяжело, и какой силы воли и духа стоит хотя бы просто начать, записать. А уж издать книгу — это действительно подвиг».

***

Психотерапевт @Татьяна Извекова: «Мне книга сильно срезонировала. Очень глубоко и мощно. После прочтения идут трансформации детско-родительских отношений. И со своими детьми и с родителями. Не скупитесь на любовь. Берегите своих детей!»

С любовью и благодарностью посвящаю книгу своим учителям.

Введение

«Все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит» Антуан де Сент-Экзюпери.

Да, мы все — родом из детства. У большинства людей в памяти остаются эпизоды даже из самых ранних лет, которые мы, казалось бы, и не помним, но они каким-то непостижимым образом влияют на наше мировосприятие, поведение и свойства личности.

Эта книга — путь исцеления детских травм. Мой путь. Даже если удастся использовать ее как самоучитель, все равно у каждого он будет свой, уникальный. Все, так или иначе, привносят свою особенную лепту в общую копилку всемирной книги жизни. Человек представляет великую ценность в глазах Вселенной. Даже кроха-малыш прежде принадлежит ей, а потом уже своим родителям. Каждое ваше действие и даже слово творят его будущность.

И еще эта книга о мамах и папах, о способах воспитания, и о том, что порождает детские слезы, и что — исцеляет. О том, каким надо быть с ребенком и каким, — никогда. Каждая страница, помогая преодолеть родительское невежество, заставляет задуматься о многом. Она открывает доступ в детское сердце.

Я нашла способ вспомнить свое детство с самых первых мгновений. И была изумлена: дети понимают все.

В этой книге все жизненно. Многое было и для меня открытием, каждая строчка по сути — инсайт. И я делюсь ею с вами.

***

Начну книгу словами Ошо: «Если ты подлинный — в своей радости, в своих слезах, в своем танце, рано или поздно найдутся люди, которые начнут тебя понимать, которые может быть даже присоединятся к каравану. Я никого не приглашал; я просто делал то, что чувствовал, что приходило из сердца».

Как важно в жизни каждого человека принять свое детство как дар. Со всем, что было хорошим и не очень, радостным и грустным, с родительской любовью или без нее. Именно такой путь взросления выбрала душа. Она захотела получить свой уникальный опыт и пришла в этот род, в выбранную семью, к маме и папе. И если в детстве было много боли и слез, нужно сделать все возможное и простить. Перешагнуть через многочисленные обиды и открыть свое сердце для любви.

Это не просто. Но за всем сложным и страшным всегда спрятан ресурс. Как клад, который нужно найти. Запасемся терпением, пониманием, прощением и идем туда, куда зовет сердце.

И если вдруг в какие-то моменты покажется, что все складывается не так, как хочется, что все слишком трудно и напрасно, — нужно просто довериться. Разве мы можем знать наперед, как лучше? Иногда наши маленькие поражения — есть часть общей стратегии победы. Божественный замысел и искусство его тактических партий не всегда подвластно нашему пониманию.

Осторожно открываю сокровенную дверь в страну детства. Девочка. Тихо плачет, уткнувшись носом в стекло окна.

О чем она плачет, так горько и искренне? Быть может, пройдут мгновения, и она, засмеявшись, убежит играть? Детское горе так недолго, сознание переключится и вмиг забудет о том, что так раздосадовало?

Нет. По физическим законам сохранения энергии это не исчезнет, а спрячется. До поры до времени. Детские слезы заберут в себя все тревоги и разочарования, горечи и поражения, большие непонятные обиды на родителей и унесутся вглубь сознания для замеса раствора, из которого будет строиться фундамент будущей взрослой личности. Удивительно, но это так. Оказывается, подсознание, как и память тела, запоминает абсолютно все.

Не знаю, как именно это произошло, но в том месте, где у меня жила любовь к маме, поселилась боль. Она саднила и бередила душу, иногда до онемения. С твердым убеждением, что все можно исцелить, я искала, пробовала, шла своим путем. Просто так сложились звезды в то предпраздничное утро моего рождения. Такова карма.

Внутренний мир человека не так прост, как кажется. Мне было не то чтобы интересно, мне нужно было с этим разобраться. Очень нужно. Я стала изучать психологию. С тех пор прошло почти десять лет. Многому пришлось научиться и в том числе, как извлекать из подсознания любое воспоминание. Теперь я знаю, что внутри человек — многогранный и глубинный в непрерывном творческом пути. Возможности его безграничны. Если он хочет идти по этому пути. И вот, я пошла, самостоятельно практически на ощупь, вспоминая свое детство с самого первого дня.

У меня было много учителей. Однажды в мою жизнь ворвался один из самых мощных — коучинг. Это метод, включающий в себя много разных техник, но суть одна. Коуч, он же мастер, во-первых, создает волшебное пространство для работы, так называемую коучинговую среду, а во-вторых, задает живые вопросы и сопровождает слушанием, уточнением, наводящим перефразированием, тем самым помогая человеку изменить перспективу и увидеть новые подходы. При этом основной фокус делается не на предложении готовых решений, а на стимулировании самостоятельного поиска ответов и развитие привычки осознанно воспринимать происходящее.

Так вот, я наложила этот метод на свой путь. И стала сама для себя и ищущим ответов учеником-клиентом, и профессиональным коучем, и психотерапевтом. Да, я пошла далеко и глубоко. Психологи говорят, так нельзя самостоятельно. А, что делать, когда болит и нарывает заноза, а рядом нет хорошего хирурга? Беру и делаю, сама достаю эти эмоциональные занозы. Главное, когда находишься в роли хирурга, нужно суметь отстраниться от боли и, не вовлекаясь, остаться беспристрастной. Хочу отметить, что в самые сложные моменты ко мне на помощь приходило Высшее Я — мое Божественное Присутствие выступало в роли мудрого коуча.

Не знаю, где лежит эта грань возможностей, и как я прошла сквозь нее, эту трансгрессию, но у меня получилось. Открылось пространство времени. Я научилась входить в любой временной контент своей прошлой жизни для просмотра и редактирования эмоциональных файлов. И вот я исцеляюсь, постепенно, раз за разом, освобождаясь от всех этих болезненных отпечатков прошлого. И, возвращаясь к детскому непосредственному восприятию бытия, даю себе шанс новой жизни прямо здесь в этой жизни.

***

Мама. В этом слове — безусловная любовь маленького существа. И не только потому, что ребенок зависим от мамы, а просто он любит, всем естеством, и в нем присутствует эта космическая энергия сразу с момента рождения.

Очень тесно. Ползу, лежа на спине, отталкиваясь пятками. И все время неприятно ощущаю это давящее замкнутое пространство. Устала, но продолжаю перебирать ногами, по чуть-чуть, по чуть-чуть. И вдруг все. Свобода. Вижу свет — это предрассветное утро в окне. Ноги гудят, но все равно мне очень хорошо. И сознание хочет кричать: «Я смогла! Я справилась! Я проделала этот путь — из яйцеклетки до настоящего человека! УРА!» Но в итоге у меня раздался только писк. Даже как-то непонятно.

Оказывается, я совсем кроха. Только что родилась. И чувствую уже не прилив сил, а наоборот какую-то беспомощность. И мне не понятно. Совсем другое ощущение бытия. Где моя мама? Какие-то чужие холодные руки! И их так много! Они подхватили меня и что-то делают. Мне так неуютно. Где-то рядом мама, я чувствую ее, слышу и мне очень нужно к ней, просто невыносимо уже.

Уа-Уа! У меня окончательно прорезался голос. Да такой звонкий. И это, похоже, единственное, что теперь я умею делать. Мама! Но где это я, что это? Какая — то комната, рядом испуганные малютки. И я вся какая-то скованная. Они плачут, и я плачу. Потом, обессилев окончательно, засыпаю. Проснулась, и, кажется, первый раз описалась, мне очень холодно. Какой оказывается неуютный мир, и в нем нет доброты. И так холодно. Мама! Услышь меня!

Вот, кажется, меня несут к ней, у меня по щечкам течет соленая водичка. Это слезки?

Здравствуй, мама, я узнала тебя. Я уже родилась! Слышишь, с тобой говорит мое сердце. Ты где была все это время? Зачем оставила меня? И где наш папа? Не оставляй меня никогда. Ты слышишь? Я теперь очень маленькая. И ты так нужна мне.

Слышу знакомое тук-тук, тук-тук, это твое сердце откликается и напевает колыбельную песенку. Рядом с тобой так тепло и уютно. И такое вкусное оказывается молочко. Я счастливая засыпаю.

Мамочка, я люблю тебя! Будь всегда рядом!

Вот так и родилась я предновогодним утром, легко и просто для мамы, папе на радость и себе на удовольствие. Наверно так и должно было быть, но получилось совершенно иначе.

Мы дома. Меня положили на кровать и распеленали. Надо мной — склоненные лица — улыбающегося деда и довольной мамы, немного виноватой перед свекром. И я улыбаюсь. Мне так хорошо, когда мама рядом, я сразу засыпаю. Как будто тогда я могла предчувствовать разлуку, и хотела вобрать эти мгновения единения с мамой. Через три месяца мама вышла на работу, и, помыкавшись с разными бабушками-няньками, отдала-таки меня своей матери.

И вот мы едем с бабушкой в поезде в далекую Кубань. Было мне отроду 11 месяцев.

Скрежет колес. Стук дверей. Хочу присосаться и напиться. Зачем отдали? Где мама? Недоверие ко всему. Настороженность. Неуютность. Не приходит. Жду. Зову. Плачу. Забыла обо мне. Не любит. Не хочет знать. Ничтожество я. Урод. Отказник. Заберите. Это не может быть правдой. Хочу к ней.

Это ожидание мамы — бесконечное и тягостное.

Вот так горечь разлуки вплеталась в мою жизнь.

У бабушки я прожила 7 лет.

Красный дом с зелеными ставнями не забыть мне уже никогда. Не уткнуться в бабушкин подол и не почувствовать ее теплую тяжелую ладонь на своей макушке.

Бабушка и дедушка, дорогие сердцу моему! Где вы теперь?

И снова я вхожу в свое детство.

Бабушка не любила моего отца и очень не лестно о нем отзывалась. А вот маму она все время расхваливала. Помню, как я забиралась к бабе на колени и, уютно устроившись в подоле как в колыбельке, засыпала под эти рассказы. Маму я представляла прекрасной феей. Она так хотела приехать ко мне, но ее не пускали грозные обстоятельства, она сражалась с ними и все время скучала по мне до слез, потому что любила очень. Так я и жила у бабушки, ожидая свою маму и представляя, как она появится, красивая такая, посмотрит мне в глаза и обнимет сильно-пресильно, что я сразу пойму, как она любит меня, и мы больше никогда не расстанемся.

Она приехала к нам примерно через полтора года, летом. На несколько дней. Я узнала маму сразу и вспомнила ее родной запах. И так обрадовалась сначала. Но об этой встрече чуть позже, потому что она оказалась поворотной в моей жизни. Скажу лишь, что в тот момент меня постигло горькое разочарование и полное крушение моего детского мира. И совсем не потому, что мама не собиралась меня забирать, просто она холодно и равнодушно встретилась со мной, до такой степени, что это поставило в тупик логику моего детского сознания, обидело душу и заморозило сердце.

Родители потом заезжали еще не раз погостить летом ненадолго, то мама, то папа, то вместе. Но их приезд меня уже не радовал. Приезжали и мы к ним зимой иногда, однажды бабушка даже сделала попытку оставить меня, но вскоре забрала опять. Смотрю сейчас свои самые ранние фотографии, и вижу грустные глаза с такой недетской тоской.

Как-то я нашла у бабушки коробочку с моими детскими письмами. Листки из школьной тетрадки в узкую полоску, где ровная аккуратность почерка ломалась расплывчатыми пятнами от слез. Все письма начинались одинаково: «Бабушка, родненькая, забери меня отсюда, здесь меня никто не любит». Представляю, каково ей было, читать это из раза в раз. Что она могла тогда поделать? Это была карма. Душа ребенка, еще до своего рождения, выбирает сама себе родителей, чтобы иметь возможность что-то понять, что-то исправить, чему-то научиться. Результатом может быть выход на новый уровень, когда человек свою сложную жизненную ситуацию выворачивает наизнанку, научившись не только использовать ее себе во благо, но еще при этом учится быть полезным миру.

«Сотрудничайте со своей судьбой, не идите против нее, не мешайте ей. Позвольте реализоваться».

Нисаргадатта Махарадж

***

И вот я снова открываю дверь в свое детство. Вхожу. Смотрю.

Мы едем с папой в поезде. Он увез меня силой, уже почти восьмилетнюю, не разрешив в этот раз бабушке провожать нас. Дорога была ужасной. Помню застывшие в горле слезы и чувство безысходности, но об этой поездке — потом.

Удивительно, но ко мне вернулись прежние ожидания теплой встречи с мамой. Это ведь она прислала папу за мной, — думала я. Теперь мы подружимся, и все будет по-доброму. В сердце теплился огонек надежды, и я считала это спасением. Мама, ты так нужна мне сейчас.

Какой красивый новый огромный девятиэтажный дом, и между окнами серо-голубая мозаика. Напротив — такой же дом, только мозаика цветная. Во дворе деревянная карусель и беседка. Теперь я здесь буду жить. Хоть бабушка и далеко, зато мама всегда будет рядом, и с братом наконец-то смогу подружиться. С такими мыслями я прибыла на свое новое местожительство и вошла в подъезд.

И вот мы проходим длинный коридор, заходим в квартиру. Папа с порога вываливает на маму свое раздражение, ругается. Она, обижаясь, оправдывается. Меня как будто нет, не замечает, от нее исходит отчуждение, никакой заботы, нет даже любопытства. Холод. Странный. Необъяснимый. В тот момент мне захотелось развернуться и убежать, куда глаза глядят.

Когда пересаживают дерево, бережно заботятся о корешках, чтобы не повредить. Ко мне такой заботы никто не проявлял, и даже не думал об этом. Просто отец вырвал и привез меня в новую семью — к маме, как будто не настоящей, к годовалому братику и старшему братцу. И к школе. Вместо сердечной поддержки вручил список дел-обязанностей по дому.

Сразу так получилось, что я не вошла в семью. Я была отделена. Мамой. Я так чувствовала, потому что была чужой для них. И она не представила меня братьям. Мама не приняла и не облизала заблудшего котенка. Он всегда сидел в углу один, поодаль. Чужой. Не получая сердечного тепла и участия. Так и рос в недоумении. Как же так? Я родная им или нет?

Надежда — отчаяние — тоска — боль — надежда — отчаяние — тоска — боль. Вот такой калейдоскоп эмоций.

Почему для ребенка так важна материнская любовь? И почему никто не может заменить ее? Даже очень близкий и любящий? Откуда в детях столько преданного ожидания и готовности прощать? А вдруг случится чудо, придет мама и скажет такие простые слова: «Доченька родная, я тебя очень люблю, мы теперь будем всегда вместе». И так важен при этом взаимный взгляд, помогающий увидеть искренность слов. Но нет, не приходит и не говорит.

А жизнь идет своим чередом. Даже если самые родные и любимые не оправдывают наших сокровенных надежд, надо жить и радоваться солнцу и просто делать вид, что совсем не больно. И если иногда защемит сердце и предательски задрожит голос, нельзя позволять себе плакать, нужно вдохнуть это глубоко и спрятать. Я уже не маленькая, я смогу, надо просто сильно прикусить губы и плакать расхочется. Потом прислониться лбом к холодному стеклу окна и станет легче. И нет никакой боли. Эх, мама, мама…

Зато меня порадовали обновки: платья, ленточки, колготки, школьная форма — очень красивая и юбка в плиссировку, тетради, ручки и классный красивый портфель с кармашками. Все это новое и так вкусно пахнет! И еще спортивный костюм — темно бордовый. Перемерив все, я осталась в нем, и мама позвала кушать. После ужина, мама просит подать чайник с плиты. Он был тяжелый и полный кипятка. Я не справилась, опрокинув его на себя.

Дальнейшее вспоминается как сплошной кошмар. Костюм прилип к коже, вздулись волдыри. Всю ночь было очень больно, но еще больнее было утром натягивать колготки. Мы поехали в больницу на трамвае. Там, где прилип костюм, шрамы остались навсегда. Вот так и не заладилось мое житье-бытье в родительском доме.

Кто бы мог подумать, но моей близкой подругой, вскоре как я приехала, стала консьержка. Тогда ее называли лифтерша. Мы жили на первом этаже, и ее тумбочка, накрытая красной скатертью, была совсем недалеко от нашей квартиры. Помню очень хорошо эту светлую старушку, ее добрые глаза и белую пушистую шаль. Я прибегала к ней, когда родителей не было дома, когда обижал старший брат, когда было грустно, и, рассказывая ей про жизнь, позволяла себе плакать. Она жалела меня и даже любила наверно. И, пожалуй, была единственной, кто относился ко мне с пониманием. Ее подарок, пластмассовый Умка, стал для меня не просто игрушкой, а настоящим талисманчиком.

Как-то вдруг она перестала приходить. Мне ее очень не хватало, но спросить о ней не решалась. Зато с тех пор полюбила белых медвежат. На серванте стояла большая кукла, подаренная папиными родителями, но я ей не играла. А вот Умку любила. И ждала свою лифтершу и скучала по родной бабушке. Жила ожиданием лета и строчила ей письма. И это чувство тоски и ожидания прошло лейтмотивом через все мое детство.

Да, так было, но удивительно, что при всем этом я оставалась сильной девочкой, искусно научившейся прятать свою боль и скрывать от сверстников это недоразумение — нелюбовь родителей. Позже, уже во взрослой жизни, я как-то разоткровенничалась со своей школьной подругой. Она была изумлена, мы, говорит, всегда считали тебя любимицей у родителей. Но я и была любимицей, только у бабушки. И прекрасно знала, каково это жить, купаясь в любви и доверии. Так было до школы. И сейчас я благодарна судьбе и бабушке за этот фундамент личности, не смотря даже на огромную занозу, появившуюся от ранней разлуки с мамой и от ее предательства, как я тогда считала.

Второй моей подругой, как я приехала, стала девочка из нашего подъезда, немного постарше меня.

— Ты что делаешь в нашем дворе, — спрашивает она строго.

— Я тут живу, вон окна на первом этаже.

— Неправда, там живет семья, у них нет девочек, только мальчик и маленький ребенок в коляске.

Я решительно беру ее за руку и веду домой: «Теперь и я здесь живу».

Какое замечательное качество у ребенка. Непонятно почему папа всегда хотел сломать это во мне, уверенность и самостоятельность выбить, полностью подчинив мою волю. Как он это сделал с мамой. Или он просто мстил мне? За то, что я когда-то сбежала от него, выпрыгнув на ходу из поезда, прямо к стоящей на перроне бабушке, тем самым подарив себе еще год детского счастья.

Сейчас я понимаю, что в ту пору не жила свою жизнь у родителей, а пережидала, включая нечувствительность. Это началось вскоре после приезда, когда мои ожидания разбились о стены маминого отчуждения и непримиримости брата.

Сказать, что я скучала по бабушке и прежней жизни, это очень мало. Для меня это была катастрофа, крушение неоправданных ожиданий. Я попала на территорию тотальной нелюбви, и что бы как-то сохранить себя, периодически впадала в эмоциональный анабиоз. И получилась у меня такая раздвоенность бытия. Дома при родителях я была одна, а на улице и в школе — другая.

Я помню этот момент очередного маминого ужасающего холода, когда у меня впервые включилась заторможенность, и появилась замороженная маска. Противное, надо сказать, состояние. Потом это проявлялось почти всегда при общении с ней. Она думала, что я прикидываюсь, но это была непроизвольная защита наверно. Вместе с тем где-то в глубине души я ждала от нее примирения, и очень надеялась на контакт и сотрудничество. Но, мама, ни о чем таком даже не помышляла и постоянно сохраняла дистанцию.

Единственное, что мне нравилось, когда она меня заплетала и завязывала бантики, для меня это были минуты, когда мама была со мной и посвящала мне. И я даже не обижалась, когда она ворчала или нечаянно дергала, потому что в итоге всегда получалось красиво. Но потом волосы остригли, и даже этого не стало.

Помню, как мама все время тыкала пальцем мне по лбу, если я прищуривала глаз на солнце. Всегда неожиданно и всегда крайне неприятно. Что собственно было бесполезно. Я и по сей день прищуриваюсь. Вообще она любила покритиковать мою внешность, особенно, когда я стала взрослеть, и папа пытался делать мне комплименты. Что это было? Она чувствовала во мне соперницу за его внимание? Не знаю. Но, она мастерски научилась настраивать его против меня. Вовремя вставляя замечания, типа, я что-то не так прибрала или не то сказала. Действительно, со временем и, особенно с приходом подросткового возраста, теплые чувства к маме совсем угасли, и на смену молчаливой замороженной маске стало приходить нечто наполняющее меня презрением и к ней, и вообще к женскому полу.

Но надо отдать должное и сказать спасибо судьбе за моего маленького братика. В те сложные времена, пожалуй, с ним одним я была эмоционально открыта, читала ему книжки, рассказывая байки и напевая песенки, укладывала спать. Он принимал меня, считал своей родной и любил. Потому как мама после работы была всегда занята на кухне, зачастую была не в духе, постоянно что-то варила и жарила, оставляя мне горы грязной посуды. К ее приходу я каждый день чистила большую кастрюлю картофеля. И как мы все это съедали? С тех пор я не люблю эти занятия с картошкой.

У папы после работы было другое хобби. Он любил воспитывать своих детей, то есть нас, особенно когда был не в настроении. Очень хорошо помню это движение молниеносного вытягивания ремня из брюк и его металлический голос: «Я быстро тебя сейчас перевоспитаю!» При этом у него были чужие глаза, сжатые губы и злые руки. В такие моменты от него исходило злорадство и, казалось, он нас ненавидит.

Поводом для разборок могло быть все что угодно. Но излюбленный прием был — принеси дневник. Каждый из нас защищался, как мог. У старшего брата было два дневника — один для хороших отметок и другой для двоек. Младший перед его приходом надевал пару штанов с начесом. Я предпочитала превентивные меры. Но, к сожалению, почему-то это не всегда спасало. Что ж поделать, родители — дети своего времени.

Но, спасение было. В летние каникулы с проводником поезда меня отправляли к бабушке. Это были мои ежегодные три месяца счастья, когда жизнь во мне просыпалась, и я опять становилась собой. И этот заряд любви и радости питал меня весь год.

Понятно, что училась я очень даже хорошо, чтобы ничего не могло воспрепятствовать моей поездке. Однажды бабушка, видимо после очередного моего письма, вызвала родителей на телефонные переговоры, умоляя вернуть внучку обратно. Результатом было то, что папа запретил мне гостить у нее.

И вот мама отправила меня в пионерлагерь, совсем не подозревая, что для ее дочки эта ситуация была практически не совместима с жизнью. Я проболела все лето, под конец, угодив в больницу с воспалением легких. После возвращения из лагеря поначалу родители не заметили мое нездоровое состояние, так как раньше я никогда не болела и вообще редко доставляла им хлопоты по этой части. Потом папа стал запрещать мне кашлять, думая, что я претворяюсь. Но однажды на меня обратила внимание подруга мамы, вернее, ее сестра, приехавшая поступать в медицинский институт и временно остановившаяся у нас. Измерив температуру, она вызвала скорую.

Пролежала в больнице я достаточно долго, помню, когда выписывали, на улице уже лежал снег, и пришла зима. Врачи недоумевали, температура держалась несколько месяцев, не доверяя градуснику, каждое утро мерили пульс. Мне делали капельницы, вливали какую-то плазму, поднимая иммунитет. Им не пришло и в голову пригласить психолога. Папа в больнице не появился ни разу, вообще из родни никто не приходил, изредка навещала мама. Все это меня немного подкосило, но свое право на летние поездки к бабушке я, таким образом, закрепила железно. Сама о том не ведая.

***

Иногда прошлое болью отзывается в душе, иногда — радостью. Бабушка баловала меня как могла. Так сложилось, что все самые светлые моменты вспоминаются из тихого городка Кропоткин, где проходила счастливая часть моего детства. Там не было никакой дисциплины. А полы мы с двоюродным братом намывали каждый день исключительно по своей инициативе. У нас было разделение территории: бабушкина спальня, зал и кухня — мои комнаты, а братишке доставались дедушкина спальня, гостиная и коридор-веранда. Большое высокое крыльцо мы мыли вместе. Иногда я находила монетки под кроватью и даже рубли, а бабушка их брать отказывалась: «Что упало, то упало». Теперь мне кажется, она нарочно их подкидывала.

Периодически ранним утром они с дедом уезжали на рынок торговать помидорами. В эти дни мы до обеда были совсем беспризорными. Проснувшись, завтракали арбузами. Тщательно постукивая по полосатым бокам, находили в сарайке самые звонкие кавуны, а значит — вкусные. Если вдруг попадался неспелый, отдавали его курам. Вот так и научились выбирать с ходу. Еще любили срезать корочки с хлеба, поливая их ароматным постным маслом. Какая была вкуснятина. Ближе к обеду возвращались баба с дедом и всегда с гостинцами: сначала мы объедались талым мороженым, вприкуску с колбасой и запивали бесподобными сливками в маленьких стеклянных бутылочках. Потом бабушка вручала нам по железному рублю с профилем Ленина и шла готовить обед.

— Дочечка, сбегай на огород, сорви мне перчик, морковочку и буряк, — говаривала она таким певучим южным акцентом с мягким «г», шинкуя тем временем капусту. Борщ у нее всегда получался отменный — кубанский, как она его называла. Еще мы резали огромное блюдо салата и садились все вместе обедать. Потом бабушка принималась готовить ужин, жарила котлетки, пекла в духовке пряники, варила компот. А мы мыли посуду.

И все у нас было ладно и дружно. Размолвки, конечно, случались. Частенько она любила поворчать на деда, когда он, вернувшись с дежурства, покупал себе бутылку вина «Анапа» или «Лучистое» и выпивал за обедом. И словцом крепким могла припечатать хорошо так, смачно. Он не обижался. Доставал со шкафа гармошку и пел песни: «Ох, лыни-лыни, як выросли дыни», или «Крутится-вертится шар голубой, крутится-вертится над головой, крутится-вертится хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть».

Укладываясь вздремнуть после обеда, дедушка рассказывал нам сказки не из книжек, а придумывая сюжет, а может по памяти из детства. К вечеру, когда спадала жара, мы убегали на улицу играть с детворой. И игры у нас были всегда со считалками, припевалками и очень серьезными правилами: «На золотом крыльце сидели — царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой? Говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей». Казаки-разбойники. Штандер. Вышибалы. Резиночка. Крутилы. Море волнуется. Съедобное — Несъедобное. Все сейчас уже и не помню. Пацаны постарше играли в «Под закрутки».

Вечером после ужина все усаживались смотреть картину по телевизору. Но неизменно, после нескольких минут просмотра фильма бабушка засыпала на диване, намаявшись за день.

— Ба! Интересная картина? — хихикали мы с братом, пытаясь разбудить ее. И усаживались играть в карты, зачерпнув себе по большой эмалированной кружке компота, прихватив пряники или просто по куску белого хлеба. Это такой вот ритуал у нас был на ночь.

На следующий день после бабушкиного базара мы с братом обычно отправлялись гулять в город. Мы были богачи — у каждого по рублю, иногда и больше. Ходили всегда пешком и босиком. Помню, в кинотеатре усаживались в кресло с ногами, так как бетонный пол был холодным. Входной билет стоил 10 копеек, мороженое — от 11 до 20, пирожные — от 15 до 22 копеек. Вот такие были цены.

В детстве время тянулось медленно. Наш летний рай казался бесконечным, но наступал август, и я начинала считать дни.

Отъезд всегда был грустным. «Ведь еще почти три дня пути, еще три дня никаких родителей», — успокаивала я себя, глядя в окно на убегающее счастье. И представляла себя красивой белой лошадью, скачущей во весь опор, фыркая и тряся гривой, радующейся своей свободе. И сердце восторженно пело в такт копытам. Как же мне хотелось вырасти поскорее, чтобы тоже стать свободной, легко и радостно бежать по жизни. Но приходилось покорно возвращаться туда, куда не хотелось, и смотреть на мелькающие пейзажи. Убегала вдаль стройная зелень пирамидальных тополей и появлялась желтая пестрота берез. И сжималось мое сердце.

А поезд мчался и мчался, уютно отстукивая километры. Разве могла я знать тогда, что пройдет время, и все, что так тщательно пряталось и скрывалось мной, вдруг вырвется наружу и без прикрас откроется миру.

***

Мы сидели тесно все вместе за кухонным столом-тумбой, вернее сидели не все, кто-то и стоя кушал. У мамы борщ был почему-то не вкусным, и проглатывался с трудом. А надо было есть, потому как тяжелая серебряная ложка у папы всегда наготове. Когда отец, покушав, уходил из-за стола, сразу становилось легче дышать. Мама называла нас, кто быстро съедал, — шустриками, кто долго — мямликами. Старший брат каким-то образом ухитрялся остатки недоеденного супа выбросить в туалет, и всегда становился шустриком. Я так не могла.

В детстве я вообще была упрямой и принципиально бесхитростной. Бабушка перед отъездом наставляла меня: «Ласковый телок двух маток сосет». Но у меня не получалось быть такой с родителями, скорее наоборот — я была букой и не доверяла им совсем. Слышу, как мама кричит из кухни: «Ты опять жарила яйца? Я же сказала, что они для теста, в выходные будем пельмени стряпать».

— А брат так каждый день после школы яичницу себе делает, — оправдываюсь я.

— Ему можно, а ты вон борщ ешь.

Я в недоумении. Так постепенно из розовощекого веселого ребенка я превращалась в девочку-худышку со взглядом волчонка из-под неровной челки.

Помню, как частенько бегала за хлебом с 15 копейками в ладошке. А в булочной такой запах! Невозможно уйти. Я стою на крыльце с буханкой под мышкой и прошу у прохожих 5 копеек. Да, неприятно, но это лучше, чем просить у родителей. И вот, я получаю заветный пятачок и покупаю себе вкусный хрустящий рогалик. Какое объедение, дорога домой — просто восхитительна.

Кстати, непонятно, почему мама братьев стригла в парикмахерской, а меня — сама и зачастую неаккуратно. И вообще она постоянно внушала мне, что женщина второсортна. Откуда в ней это? Ведь бабушка была другой — сильной и властной, настоящей хозяйкой всего семейства. А в разговорах мамы с отцом постоянно сквозили услужливо виноватые нотки. Он обижал ее часто, видимо в ответ на этот тон, ему ничего другого и не оставалось. Она плакала и потом срывалась на детях. А меня использовала как рабыню. Кричит, зовет меня в туалет: «Смотри, ложка упала в унитаз. Достань». Достаю. Мне лет 8—9. От ее окрика «Ирка» все вздрагивает внутри. Она произносит мое имя зло и раздраженно. Что это было с ней? Почему? Таким способом она вымещала на мне неудовольствие своей семейной жизнью? И видимо я была как заземление для слива ее негативной энергии. Мне как ребенку было сложно с этим справляться.

И вот утекли за горизонт годы детства моего.

Но боль, посеянная маминым равнодушием, оставалась со мной, и всякий раз бередила душу и, взращивая обиды, заставляла ревновать ее к братьям. Сколько себя помню, всегда хотела снискать ее расположение, мечтая услышать ласковое «доченька». Но это было тщетно. Злилась на нее и все равно ждала вопреки всему.

Есть еще один важный эпизод, вспоминать который я не хотела и откладывала. Это случай со звездами.

Прихожу из школы, настроение хорошее, это было вскоре после приезда, и мне нравилось учиться. Как-то подзывает брат и показывает на подоконнике в детской две звезды, которые он нацарапал ножом. Они были неровные и прорезаны довольно глубоко. Брат просит вкрадчивым голосом:

— Скажи, что это сделала ты. А то отец меня будет ругать, а тебя не тронет.

— Ладно, но только звезды я рисовать не умею, и он все равно не поверит, — отвечаю я.

Наступает вечер. После ужина папа спрашивает грозно: «Кто это сделал?» — и тычет пальцем в подоконник. Пауза. Я смотрю на брата. Немного, помедлив, говорю: «Я».

Отец, молча, достает ремень из брюк и начинает меня хлестать тоже молча. Бил он долго, выплеснув всю ярость, накопившуюся и ко мне, и к бабушке, и ко всему нашему семейству видимо. Я молчала. И не выдала брата, наверно из презрения. Не знаю. Он швырнул в угол ремень и ушел в другую комнату. Я была в шоке. Я была растоптана. Я не понимала, как такое возможно вообще?

Сейчас думаю, что просто-напросто он чувствовал силу духа в характере этой малышки и ее смелость. Она была сильнее его, и он бесился. А любви не было. Не было и принятия своего дитя таким, какой есть.

Тогда те звезды выцарапались и в моем сердце тоже. И кровоточили. Непонятно, почему брат так поступил со мной? Законы кармы неумолимы. И с этим надо было жить.

Гулять по закоулкам памяти, собирая грустные эпизоды из детства, можно еще долго, с каждым разом все глубже погружаясь и все глубже понимая, «У каждого мгновенья свой резон, свои колокола, своя отметина».

Хочется исцелить скорей эту боль и раскрасить воспоминания в другие цвета — яркие и радостные.

Итак — КОУЧИНГ.

Сеансы исцеления, или разговоры по душам со своим личным коучем, представляю вашему вниманию без правок и фильтров. Все, как было, — без прикрас. Сначала хотела распределить их по темам, но, все же, решила оставить хронологию в оригинале. В роли коуча выступаю я сама. Повторять самостоятельно не рекомендую.

Тихо! Идет сеанс! Давайте подслушаем.

— Вчерашняя ситуация на дне рождения у родителей меня задела. Я хочу еще раз перепрожить ее и переиграть по-другому.

…Вот прихожу я, мама встречает у двери и сразу своей теплотой и сердечностью согревает меня, говорит, что очень мне рада и, не смотря на все мои врединки, любит, потому что я — ее дочь. Целует в щечку.

— И что ты при этом чувствуешь?

— От нее идет теплота, простота, материнство. И нет никаких претензий и обидчивости. Потом она говорит всем нам за столом: «Смотрите, дети, когда нас не станет, я хочу, чтобы вы продолжили нашу традицию собираться в наши дни рождения. И собирайтесь у каждого по очереди, все-все с вашими детьми, внуками. Это такой вам наш наказ. Обещаете?» Я подхожу и целую ее в щечку: «Мама, обещаем. С днем рождения тебя!» И такая за столом чувствуется сплоченность и любовь.

— Текущие ситуации нужно разбирать, а не переигрывать.

«Все, что вы видите во мне — это не мое, это ваше. Мое — это то, что я вижу в вас» Эрих Мария Ремарк.

Если ты увидела претензии и обидчивость у мамы, значит, в тот момент это было в тебе. Все очень просто. Разберись с этим. И только потом иди в гости, неся в себе теплоту и сердечность.

— Легко сказать: «Разберись с этим!» Хотя, все верно, сейчас как никогда поднялась обида на родителей и особенно на маму.

— Войди в это состояние. Проси Подсознание показать картинку-фильм.

— … Дорога. Чувствую горе. Меня маленькую увезла бабушка от мамы. Состояние покинутости и разлуки. Жуткой безнадеги. Мне плохо. Очень. Я чувствую маму, она где-то отдаленно и меня не слышит. И не приходит за мной. Я не понимаю, отчего так. День идет за днем, а ее нет. Горе разделенности с мамой.

Вижу другую картинку.

…Это у бабушки. Лето. Мне года два с половиной. Мама открыла большой чемодан, разбирает вещи, навешивая их на крышку. Я очень рада маме, разглядываю ее с удовольствием, вдыхаю ее запах, хожу вокруг жду, когда она обратит на меня внимание. Она что-то рассказывает бабушке, достает из недр чемодана куклу дурацкую и сует мне. Оказывается, она заметила меня, просто не хотела поздороваться, обняться. Мне хочется закричать: «Мама, мамочка! Это же я! Узнай меня! Я — родная твоя дочка! Я так тебя ждала все это время, баба говорила, что ты приедешь, я ждала, я так ждала! Мама!» Но я это только чувствовала, а сказать не умела. Я швырнула куклу в угол и выбежала из дома через двор в огород, залезла в кусты и заплакала: «Мама, мамочка, как же так?»

Это было мое первое горькое разочарование в маме. Вот, оказывается, почему я никогда не любила куклы. А она даже не попыталась разобраться, проанализировать, как-то исправить ситуацию, решила просто, что я такая дикая, и не заморачивалась особо.

— Что ты чувствуешь сейчас? Почему затихла?

— Чувствую осознанность. Слушаю интуицию, разбираюсь, что чувствовала она тогда. Она стояла и просто грызла яблоко. Откуда такая холодность к ребенку? У кошки к котенку больше чувств. Мне даже не хочется переиграть эту ситуацию. Я принимаю ее такой, какая она есть. И все.

Плачущую из кустов меня забрала бабушкина ладошка, теплая и родная. Именно тогда и закрылся в моей душе канал под названием «любовь к маме», именно тогда я поняла, что у меня только один близкий человек — это бабушка. А бабуля решила, что я просто боюсь, что мама увезет меня от нее.

Никто тогда не понял детскую душу.

— А если бы эта ладошка была мамина, ты бы простила ее?

— Да. Но разве ее переделаешь?

— Ее не переделаешь, но детское горе в твоем подсознании — да, можно исправить и простить маму. Смотри туда, ты сидишь в кустах, плачешь. И?

— … Идет мама и несет мне яблоко: «Доченька моя родная, не обижайся, я просто отвыкла от тебя и не знаю, что делать и как сказать. Прости, что долго не приезжала, я не знала, что ты ждешь и скучаешь, я думала тебе хорошо здесь с бабушкой».

Садится на корточки, протягивает яблоко и смотрит мне в глаза сквозь ветки, и вдруг видит и даже чувствует сердцем эту недетскую боль и отчаяние, она садится на землю и плачет. И в этот момент происходит чудо — открывается канал любви материнской и сердечности, и заботы, и доброты, и понимания. Я выхожу из убежища, вытираю ей слезки и обнимаю ее. Она встает, берет в руки мою ладошку, и мы возвращаемся. От ее руки идет тепло и защита, а яблоко я прижимаю к груди. Мы вместе — я это чувствую, нет разделенности, и это такое правильное чувство, как будто, так и должно быть. Мне хорошо, и я горжусь своей мамой.

— Вы вместе — почувствуй это, прими всем сердцем и всем своим существом. Что ты чувствуешь?

— Доверие. Гордость. Восхищение. И как будто все встало на свои места. Появилась опора.

Ее ситцевое платье в мелкий цветочек гладит мне щечку. Мне хочется прокричать всем: «Моя мама приехала!» Но я не умею, только иду рядом довольная и важная.

— Напитайся этим состоянием. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

И как тебе этот опыт?

— Мощный. Я удивлена, как эта малышка все понимает и так тонко чувствует?

— У этой малышки глубокая взрослая душа и чувствует она сердцем.

— Хочется плакать.

— Поплачь. Это слезы освобождения. У тебя теперь открыт канал любви материнской, и он будет с тобой всегда. Что ты сейчас чувствуешь?

— Доброту. Огромную всеобъемлющую. И доверие. Как будто вся Вселенная — это колыбель. Спасибо.

Позже раздумывала на тему разговоров с коучем. Удивительно для меня, ведь раньше я не помнила обо всем этом. Приезжаю к маме, спрашиваю. Все-таки сомневающаяся я натура, захотелось проверить. Мама удивилась, как могла вспомнить об этом я, и рассказала свою версию. У нее дрогнули губы, и было видно, что задел ее тогда тот случай. Купила куклу, привезла, а я так больше и не прикоснулась к ней.

Отношения мамы и дочки, как правило, кармические и уходят корнями в глубину веков. Чувства вины и обиды переплетаются как клубок, распутать который бывает непросто. Но я взялась за это.

Читаю в Инстраграм у Елены Кошелевой: «Сегодня тринадцатый лунный день. В этот день увидишь, как в твоей жизни работают законы кармы. Тебе возвращается то, что ты уже когда-то делала. Наблюдай, очень интересно! Это то, что приходит к тебе от тебя же». Я не сразу поняла, что это значит. Но, закончив работу над книгой, — поняла все.

«Вся жизнь — эксперимент. Чем больше

экспериментов вы сделаете, тем лучше».

Ральф Уолдо Эмерсон.

***

Удивительно все-таки. Открывается пространство времени. Я хочу видеть дальше и знать больше. И делаю шаг в неизведанное, доверяя ситуации и моменту. Какой я творец реальности? Просто песчинка в пустыне, капля в океане, я — часть чего-то глобального и разумного, подчиняясь общей волне потока, несусь в реке жизни.

— Но так ли это?

— И да, и нет. Ты можешь довериться и осознанно плыть в потоке. Но можешь, сопротивляясь течению, грести к своему вымышленному берегу.

— И что это значит? Поясни.

— Принимая сложившуюся жизненную ситуацию, ты плывешь в потоке, осознанно наблюдая вновь открывающиеся возможности, чтобы совершить новое действие на пути к своей цели. Так жить легко, интересно и даже азартно.

— Но, как узнать наверняка? Как вычленить эти возможности в общем жизнепотоке?

— Доверься процессу и наблюдай. Необходимые подсказки будут.

— Коуч! Чувствую, еще есть ситуация для проработки.

— Да? Как чувствуешь?

— Досада сидит в центре груди и докучает как-то.

— Войди в это состояние. Что ты там видишь, какую картинку?

— … Дочка маленькая, лет пяти, сидит на коленках, это видимо на даче, и бережно держит в руках котенка.

— Где взяла? — спрашиваю я.

— Нашла. Мама, пусть он поживет у нас, он такой хороший.

— Нет, нельзя! Папа не разрешит, — отвечаю я грозно и вышвыриваю котенка на улицу. Дочка плачет, а я веду ее мыть руки с мылом.

— Что ты чувствуешь?

— Я совсем не учитываю чувств ребенка и поступаю жестко и категорично. Так нельзя. Чувствую досаду.

— Давай переиграем. Как бы ты хотела, чтобы там развивались события? Дочка сидит, нянчит котенка. И что было дальше?

— … Я подхожу, спрашиваю: «И откуда такое чудо?»

— Мама, я нашла его, он плакал, пусть он останется.

— Доченька, он еще маленький, нужно найти его маму. Давай покормим его молочком теплым и вместе поищем его маму-кошку. Где ты его нашла, там поблизости должна быть его мама.

Мы кормим котенка и идем к тому месту, оказывается, это у соседей окатилась кошка, мы возвращаем котенка.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Я внимательно и с уважением отнеслась к дочке и к котенку тоже. Я чувствую, что так и нужно, я не иду наперекор.

— Наперекор чему?

— Жизненным ситуациям. Такое чувство, что жизнь постоянно подкидывает ситуации для решения, как задачки по математике. Когда я их решаю, то чувствую правильность ответа, когда избегаю или решаю неправильно — досаду.

— Что ты еще чувствуешь?

— Что нужно продолжить работу над ошибками. Вижу еще ситуацию.

…Зима. Мы идем из детского садика, Дочке года четыре. Вечер. Много снега. Она валяется, балуется и хочет играть. У меня тяжелые сумки из магазина. Я раздражаюсь, нет сил, играть с ней. Вставай, говорю ей, нам пора домой. Она, чувствуя мой настрой, начинает вредничать и упираться. Руки заняты, я слегка толкаю ее ногой, не больно, но обидно: «Ну-ка быстро вставай и пошли». Она встает и идет отдельно. Дочка очень обиделась. Я иду и чувствую, что не права, что испортила ребенку настроение, не знаю, что делать и как загладить, корю себя, начинаю перед ней заискивать, ей все это не нравится.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Опять досаду. Ребенок требует постоянного внимания и участия. Сейчас-то я понимаю это. Нужно проявлять уважение к любому его состоянию и всегда находить ресурс для ребенка.

— Давай переиграем ситуацию. Дочка валяется в снегу, хочет играть. Что ты сделаешь по-другому?

— Ставлю сумки на снег и начинаю баловаться вместе с ней, засыпаю ее снегом, она хохочет, я падаю рядом в снег и как будто отдыхаю, так хорошо. Потом мы встаем, отряхаемся и веселые идем домой.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Хорошее настроение, свежесть, снег. Любовь. Оказывается, дочка не вредничала, а увидев мою усталость, захотела помочь, развеселив меня. Нужно быть внимательней к детям и проявлять чуткость. Дети мудры. И любят нас. Нужно принимать их, их вызовы и игру. За всем этим стоит глубокий смысл. Я чувствую уважение к ней.

— Возьми это чувство уважения и любви к дочке, напитайся им. Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Как ощущения?

— Ощущение новизны, знания, мудрости.

— Побудь в этом.

— Спасибо за работу. Чувствую удовлетворение.

Вот ведь, как оказывается. Исцелив ту самую ключевую ситуацию из детства, когда открылся канал материнской любви, сразу появился ресурс для проработки отношений с дочкой, и желание все исправить.

Мне хочется сказать ей: «Доченька! Моя теперь уже взрослая малышка! Прости маму за все! За то, что не смогла, не сумела быть чуткой и доброй. За то, что не открыла свой канал сердечности материнской для тебя, нарушая все законы Мироздания. Каждому ребенку необходима и предписана не только забота, продиктованная инстинктом, но и сердечная любовь, неиссякаемым потоком. Просто по праву рождения. Прости, Роднулечка».

Дети — это наша счастливая радость! Это такие любящие человечки, самые преданные на свете. И мама для них — все! Как важно сохранить это, не расплескать в случайном гневе родительского настроения. Малыши впитывают каждое наше слово за чистую истину в силу своей бесконечной безусловной любви. Впитывают навсегда. Сберегите их доверие, пронесите сквозь жизнь. И воздастся вам сторицей.

Пришла домой и сразу зову коуча:

— С утра плавала в бассейне, делала практики, освобождающие сексуальность. Сначала шел поток, потом возникло ощущение затора, что-то мешает, как будто какая-то установка от женщины. Вот разбираюсь.

— Как ты ощущала этот затор?

— Вот именно как затор. Поток прекратился, возникла дисгармония.

— А что ты чувствуешь прямо сейчас?

— Дискомфорт в центре груди. Даже хочется рычать.

— Войди туда. Что ты там видишь?

— … Это у бабушки. Она бьет мои детские пухлые ручки, потом моет их и вытирает, приговаривая: «Нельзя трогать письку, это ка-ка, руки саками будут пахнуть». И при этом она вся такая брезгливая и недовольная. А у меня чувство, что я сделала что-то очень плохое.

И следом идет другая ситуация, тоже у бабушки.

…Мы с двоюродным братом разглядываем гениталии друг у друга и трогаим их. Нам интересно. Влетает бабушка и ругается: «Туды ж вашу законяру мать! Что же вы делаете!» Она лупит нас полотенцем: «Бесстыжие! Я все родителям расскажу, пусть выпорят вас!»

— Что ты чувствуешь при этом?

— Чувствую, что это грязно, низко, непристойно. Нельзя! Табу! И я чувствую себя плохой, раз этим занималась, мне стыдно.

— Как бы ты хотела переиграть эти ситуации?

— Первая ситуация. Бабушка просто отвлекла меня, сказав, пойдем, помоем ручки и будем кушать, без комментариев.

Вторая ситуация с братом. Там мы были уже постарше, почти подростки. Она увидела и просто сказала, что раз мы подросли, то нужно поговорить на эту тему. И она рассказала, что такое секс и, почему мужчина и женщина такие разные. И еще очень тактично объяснила, что нужно подождать с этим, каждый встретит свою любовь и только тогда можно и нужно заниматься этим так, как захочется. А сейчас — это просто любопытство, и не нужно идти у него на поводу. «Береги себя для своего любимого, чтобы подарить себя нетронутую», — сказала мне бабушка на ушко и нежно обняла.

— И что ты теперь чувствуешь по-другому?

— Уважение к себе, к сексу, к любви. Трепетность. Чистоту.

— Прими эти новые чувства, впитай их в себя. Сделай вдох и на выдохе возвращайся.

Действительно, у наших бабушек было другое воспитание. Для них половые органы — это срамные причиндалы и стыд. Христианство принесло в Россию негативное отношение к сексу, исключив из него естественность, оставила лишь функцию зачатия. Тем самым глубоко посеяв в людях чувство вины.

В Советском Союзе сексуальные эмоции и инстинкты еще более осуждались, гендерные отличия между мужчиной и женщиной отрицались. Все были товарищи.

Теперь женщине предстоит заново учиться быть естественной и открытой для секса с мужчиной: любить себя и любить наготу своего тела, слышать его желания, перестать претворяться. И снова вернется аура таинственности и праздника в интимную жизнь, как в древние славянские времена. И вернется доверие к сексу.

Вот такие мысли пришли ко мне с исцелением.

***

И снова я зову коуча:

— Поднялась обида на папу. Саднит в груди и в горле. Вхожу в это чувство. Прошу подсознание помочь увидеть ситуацию, вызвавшую самую сильную обиду. Смотрю.

…Вижу тряпку. Я мою пол. Это у родителей. Мне лет девять. Папа сидит в кресле и наблюдает молча. Подходит, бьет по голове и кричит зло: «Неряха, плохо помыла, меняй воду и перемывай снова». Он снова сел и пристально смотрит, как бы ждет, чтобы придраться. «Фашист, фашист, фашист», — молча твержу я, сглатывая слезы.

— Давай переиграем эту картинку. Как бы ты хотела, чтобы там было? Ты моешь пол. И?

— … Папа подходит и говорит: «Вот смотри, здесь осталась грязь и здесь, давай тряпку покажу как надо». Он спокойно объясняет, как мыть, залезая во все уголки, и как выжимать, потом меняет воду и просит перемыть еще раз, начистовую. Я с удовольствием мою. Папа хвалит: «Молодец, научилась!» — и целует меня в носик.

— Что ты теперь чувствуешь, что поменялось?

— Чувствую общность, единение, такое приятное чувство «мы вместе» и еще его желание помочь, научить. Он родной и близкий.

— Прими это чувство, что вы вместе и напитайся им. Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся. Как теперь ощущения?

— Счастья и гармонии. Как будто легче дышать стало. Я призываю все части меня, вызывавшие обиду на папу.

Нет, не совсем еще отпустило.

— Как чувствуешь?

— Нет теплоты к нему. И еще беспокойство. И руки его.

— Войди в это чувство. Какую картинку видишь?

— … Он достает ремень из шкафа, складывает пополам и подходит ко мне. Я с ненавистью смотрю ему в глаза и мысленно говорю: «Бей, фашист». Он замахивается и бьет прямо по лицу, по голове, по рукам. Мне очень больно, я падаю и, не выдержав, кричу: «Папа, не надо!» А он продолжает хлестать. Уставший и властный он уходит в другую комнату. Я встаю и убегаю в ванную, там плачу, мне больно, обидно и стыдно, что я проявила слабость, не выдержала и закричала. За что наказал, не помню, как будто нажаловалась мама. За то, что я назвала ее мачехой.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Видимо я была крепкий орешек. А уважение к себе родители в прямом смысле вколачивали в меня. Только вот любовь им была не важна, да и не нужна. Как-то странно это. Почему-то в детстве я легче переносила эти наказания, а когда начала взрослеть и становиться девушкой, просто невыносимо стало терпеть, как будто обострилось восприятие, и я стала более чувствительной и ранимой.

Не знаю, как тут можно переиграть ситуацию. Правда, не знаю. Чувствую, как камень в груди. Хочется все бросить и идти спать.

— Давай попробуем все же. Это важно. Смотри, мама нажаловалась на тебя папе, что ты не управляемая совсем, да еще и обзываешься мачехой. Что сделал папа?

— … Отложил газету, задумался ненадолго. Потом позвал меня. Я пришла.

— Садись рядом, мне надо поговорить с тобой. Послушай, дочка, ты уже большая и должна понимать, как нашей маме нелегко со всеми вами управляться, а ведь она еще и работает. Ты согласна?

— Да, — отвечаю я.

— Что, да?

— Да, согласна, что нелегко.

— Тогда ты должна согласиться, что не надо ссориться с мамой, даже если вдруг тебе покажется, что она не права. От этого маме будет только еще тяжелее. Ведь так?

— Да, так, — вздыхаю я.

— Доча моя, давай с тобой договоримся прямо сейчас, что ты больше не будешь ей грубить. Нужно, чтобы ты наоборот помогала маме и поддерживала ее во всем. Хорошо?

— Да, хорошо.

— Ты обещаешь? — папа спросил и обнял меня.

— Да, я постараюсь, — сказала я, высвобождаясь.

— Ты у меня умница, а на маму не обижайся, она просто вспыльчивая бывает иногда, но любит тебя, даже не сомневайся, — и папа целует меня в щечку.

— Что ты чувствуешь прямо сейчас? (коуч)

— Папа любит меня и хочет сгладить наш с мамой конфликт. Папа добрый и мудрый. С мамой он потом поговорил отдельно.

— Прими папину любовь и мудрость. Глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что ты чувствуешь?

— Усиленно зеваю. И, как бы, не совсем в настоящей реальности.

— Это пройдет. Нужно призвать к своей душе все осколки и те части тебя, которые вызывали чувство обиды на папу.

Как сейчас?

— Ясно. Но, устала и хочу спать.

С утра просыпаюсь и вспоминаю вчерашнюю работу. Ничего не может оправдать такого отношения к дочке.

Хочется сказать сейчас всем: Дети понимают все, просто не все могут выразить словами. Они запоминают каждое слово и настроение родителей и потом закладывают в копилку своей эмоциональной основы. И всю жизнь опираются на нее, хотят они этого или нет. Очень важно понять это.

Попив чаю, набираюсь терпения, и продолжаю прорабатывать ситуации из прошлого.

Зову коуча.

— Чувствую, что еще не отпустили обиды на папу. Давит в груди. Вхожу, смотрю.

…Опять его руки. У него сжатые губы, злое лицо. Мы сидим все за столом, кушаем. Он тяжелой ложкой сильно бьет меня по голове. Мне лет восемь. Я насупилась, надула губки, сижу и смотрю в тарелку с борщом, он кажется мне противным и невкусным. «Давай не выкаблучивайся, ешь быстрей, а то еще получишь», — говорит мама. Глотая слезы, я начинаю есть. Мне обидно, горит место чуть выше лба. Мысленно представляю, как сбегу от них, сяду в поезд и уеду к бабушке, она добрая и любит меня. Я очень по ней скучаю, и мне ее не хватает.

— Что ты чувствуешь? (коуч)

— Прямо как у Пушкина: «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». Я помню эти ложки большие такие серебряные. Он любил за столом, чуть, что не так, врезать своим детям по лбу. Старший брат не обижался, считал это нормой. А младшего он не трогал, мама стояла за него горой. А я? Для меня это был ужас! Я не привыкла к такому. Как же так, ни за что, ведь я ни в чем не провинилась! Чувство обиды и безысходность.

— Давай переиграем эту ситуацию. Как бы ты хотела, чтобы там было? Вы сидите за столом, тебе кажется невкусным борщ. И?

— … Я отодвигаю тарелку.

— В чем дело? — спрашивает папа.

— Не вкусно. Кислый какой-то, — говорю я.

— Не хочешь, не ешь, — отвечает папа.

И говорит маме: «Налей ей чай». Довольная я уплетаю батон с вареньем и пью чай.

— Что ты чувствуешь при этом? (коуч)

— Папа за меня! Он меня понимает. Чувствую доверие. И еще мне разрешается выражать свои чувства. Я могу выбирать! Это так здорово! А мама на ужин приготовит что-нибудь другое и не будет больше впихивать этот борщ.

— Возьми это ощущение, когда папа за тебя и эту свободу в выражении чувств. Напитайся ими, подыши глубоко, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что ты чувствуешь по-другому?

— Защищенность и значимость. Уважение к себе. Можно расслабиться за столом с родителями и кушать спокойно, не торопясь.

— Что это для тебя?

— Хорошее пищеварение и нет чувства вины за едой. Кстати, у меня ведь были проблемы с этим, и гастрит с детства. Я действительно не могла кушать мамин борщ. Он всегда был кислый от томатной пасты, а иногда вообще с квашеной капустой.

— А уважение родителей? Что нового это дает тебе?

— Свободу делать то, что я хочу.

— А что для тебя свобода? Объясни, в чем это выражается, как?

— …

— Ты имеешь полную свободу. Что ты сделаешь в первую очередь?

— Высплюсь.

— Так. А потом?

— Там? Или здесь в сейчас?

— Здесь. Сейчас.

— Оставлю все дела и сяду писать книгу.

— О чем?

— О своем пути, о своих мыслях, о том, что поменялось и еще меняется во взаимоотношениях, о своей жизни. Чувствую необходимость выгрузить знания, чтобы пришло новое, чтобы наполниться. Там будет что-то еще интересное для меня, захватывающее и увлекательное. Как будто только и ждет.

— Хорошо. Ты свободна теперь от своего прошлого. Дерзай! Ты — свободна.

— Спасибо. Такое состояние радости появилось. И не как достижение, а как суть моей природы. И чувствуется это так хорошо и не зависимо ни от чего внешнего. Как базовая основа внутри. Я действительно все смогу!

Интересные ощущения. И пришло более глубокое понимание своей личности:

Кто наш самый главный учитель? Заботливый и мудрый родитель? Кто нас любит всегда и в любой ситуации?

Конечно это Высшее Я — часть меня, по сути. Божественное Присутствие. Сердце — связующий портал. Матка — резервуар энергии и женской силы. Наверно есть еще и другие тонкие планы моей сущности. Все они — духовные союзники, моя опора и точка силы. И теперь я учусь вступать с ними во взаимодействие. Начинаю чувствовать свою всесильность и безграничность. И просыпается интерес к жизни. Столько всего можно сделать, попробовать, научиться!

Если зажмуриться, вижу и чувствую себя где-то там счастливой очень.

***

Мне казалось, что я уже закончила со своим детским прошлым, но проходит совсем немного времени, и опять подсознание зовет работать. Дискомфорт какой-то внутри, прямо везде. Вхожу в это чувство и зову коуча.

— … Вижу, как светится приборная панель и темная дорога впереди. Это — в машине, сижу на переднем сиденье рядом с водителем, мне лет десять. Я радостно вскрикнула: «Ой, зайчик, смотрите!» Отец останавливает машину и, повернувшись ко мне, несколько раз бьет рукой по голове, приговаривая: «Запомни раз и навсегда, нельзя отвлекать водителя, когда он за рулем». И поехал дальше. Мама сзади молчит.

— Что ты чувствуешь?

— Это не было замечание. Это была очередная злая жестокая расправа. Я отвернулась к черному боковому стеклу, пряча слезы. Я ненавидела его в тот момент каждой клеточкой своего существа. И не понимала. Совсем. Раньше я обижалась, что бабушка забрала меня от родителей, совсем манушкой, как она говорила. Теперь понимаю, какое это счастье, что она увезла меня от этого тирана.

— Давай переиграем ситуацию. Смотри, вы едете в машине. Что дальше?

— Нет! Постой! Сначала я его ударю и пну больно ботинком несколько раз. И еще, и еще. Гад! Фу. Теперь можно и по-другому.

— Пусть так. Теперь, давай все это переиграем. Смотри, вы едете. Почти ночь. Заяц остановился на обочине. И?

— … Смотрите! Зайчик стоит.

Папа останавливает машину и говорит: «Эх, ружье бы сюда». И, посигналив, спугнул его. Мы поехали дальше.

— И что по-другому?

— Всё. Совершенно все по-другому. Хорошее настроение. Папа по дороге рассказывал про зайцев. А мама сказала, что у него шубка красивая.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Мир в семье и удовольствие.

— Сделай вдох и выдох. Возвращайся. Что важного в этом для тебя?

— Радость жизни в каждом мгновении, когда не сдерживаешь эмоции.

И чувствую, как приходит творческий поток и наполняется мыслями, идеями и становится чем-то осязаемым и значимым. Вот просто так энергия вдруг воплощается в конкретный продукт, который могут увидеть и понять другие. Это радость творчества, когда открываешь это в себе, наслаждаешься, а потом отдаешь людям. И они принимают, потому что это живо и истинно. Не знаю, может это служение. Когда я делаю то, что не могу не делать. Эта выгрузка зарождает в душе новые открытия, возможности, темы. Это ресурс творчества. Вот такие мысли.

— Как ты думаешь, о чем это?

— О книге?

— Да. Действуй!

— Спасибо тебе. Ты такой классный коуч! Ты самый лучший. И я плачу, даже не знаю, почему.

— Это освобождение, моя дорогая. Смело действуй. Все у тебя получится.

Сижу, думаю. Книга — это конечно интересно, но о чем писать, совершенно не понимаю. Потом пришло как озарение — так вот об этом самом!

Проходит немного времени. И опять надо работать. Чувствуется неприятие, да такое сильное, что хочется зарычать. Зову коуча.

— Что за ситуация? Смотрю.

…Земля комьями. Это на даче, мы пропалываем картошку. Муж разделил участок для обработки на три части: себе, мне и дочке. Она уже подросток, лет тринадцать. Жарко, все устали. Муж зовет дочь на озеро искупнуться. Она стесняется появиться на пляже в таком виде и отказывается: «Нет, папа, искупаюсь потом, когда все закончу».

У него вдруг что-то переклинивает в голове, он подходит к дочке и начинает бить ее по спине тяпкой:

— Ах, ты не хочешь, когда отец зовет, не хочешь, да?

И все это не в шутку, все по-настоящему. Это было так неожиданно, ничего не предшествовало этому. Я оторопела на секунду, потом заорала:

— Перестань! Перестань сейчас же, не то вызову психушку.

От слова «психушка» он пришел в себя, и пошел к озеру один. Я подскочила к дочке, обняла ее, потрогала спину, потом мы пошли к крану умыться и попить воды. Она плакала, а я утешала:

— Доченька, ну что поделаешь, он дурак, и крыша у него едет.

Муж вернулся и продолжил полоть картошку, а потом вел себя так, как будто ничего не было. Это было странно. Я стала побаиваться его заскоков.

— Что ты чувствуешь сейчас? (коуч)

— Недоверие к мужу, неприятие, неприязнь. Переживание за дочь и чувство вины перед ней.

— Давай переиграем это. Как бы ты хотела, чтобы там было? Муж зовет дочь на озеро. И?

— … Она отказывается, а я вызываюсь сходить с ним искупаться и предлагаю дочке тем временем передохнуть в тенечке. По дороге я объясняю ему, что девушке нужно подготовиться к купанию, потом он плавает, а я просто стою в воде, умываюсь и отдыхаю. Мы возвращаемся, дочь почти закончила свою часть, я ей помогла и она побежала по своим делам, потом мы с мужем вместе быстро пропололи оставшееся поле.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Я поступила мудро и сохранила мир в семье. У меня появилось состояние «мы вместе» с мужем. Оказывается это состояние приходит из отношений с папой.

— Ты теперь сможешь культивировать это состояние в отношениях со своим нынешним мужем?

— Наверно — да. Я не знаю.

— Как ты понимаешь состояние «мы вместе» с мужем?

— Мы выручаем друг друга. Мы стоим друг за друга. Мы чувствуем момент, когда есть потребность в этом, и готовы сразу откликнуться. Но у моего нынешнего мужа очень сильно состояние «мы вместе» с его дочерью.

— Очень хорошо. Значит, ты не так потребна для него. И у тебя больше свободного времени для себя.

— У меня еще остались ощущения из детства об отце. Мне хочется сейчас спросить у него, почему он был так жесток и с мамой, и со мной, и так нетерпим к детям.

— Спроси. Ты исцелилась от детских обид и можешь поговорить с ним спокойно. Это поможет тебе понять его и принять. У тебя сейчас совмещаются два образа в один — это папа из детства и папа тот, который сейчас.

Иду в душ. Под струями воды освежаюсь и я, и мои мысли. А если представить, что будущего нет. Совсем, нигде. А есть только непрерывное и постоянно текущее сейчас. Зачем же отправлять все свои надежды на благополучие и радость жизни в какое-то призрачное будущее? Пусть все стекается сюда, сейчас, ко мне, чтобы я смогла почувствовать, что уже достойна всего самого лучшего. Никаких потом, сейчас или никогда! И как будто пошел приток энергии, прилив сил, появилась уверенность и устойчивость. И так светло на душе стало, что невозможно выразить!

А с папой я поговорила потом. Разговор получился долгий. Он оправдывался: «У всех у вас достойная жизнь получилась, и все карьеру сделали прекрасную. Да и в библии сказано, что не жалей розги для сынов своих».

— Папа, вот именно — для сынов. Девочку обижать нельзя. Она будущая жена, мама и хранительница очага. Для нее важно чувствовать себя любимой. Это основа ее существования. Только так она сможет потом раскрыться и дарить любовь.

Интересно, что его отец, мой дед, никогда своих детей не бил. Наказывал очень редко порицанием.

Девочка, не дополучившая в детстве папиной любви, на всю жизнь остается с этой эмоциональной пустотой внутри, порождающей вечную потребность в мужских отцовских энергиях. Став взрослой, она все равно подсознательно будет ждать этого от своего мужа. Однако далеко не каждый мужчина способен быть и мужем и отцом для своей жены одновременно. Зачастую в таких отношениях возникает сексуальный дисбаланс, мешающий выстроить действительно гармоничные партнерские отношения.

Что же делать? Папы, любите своих дочерей! Восхищайтесь ими в любом возрасте, дарите комплименты и похвалу не за совершенное действие, а просто за то, что они есть в вашей жизни. Девочки и маленькие, и взрослые, дарят мир и совершенство просто своим присутствием и милым очарованием своей истинной женской природы.

В эмоциональном развитии ребенка не должно быть пустот и зияющих дыр! Уж поверьте мне, испытавшей все это на себе, и теперь так больно и сложно пытающейся все это исправить.

***

Дела. Поездки. Суета. Некогда было заниматься этой самой важной и актуальной для меня сейчас работой.

— Коуч, я вернулась и готова. В последнее время беспокоят мысли о бывшем муже, как будто что-то важное осталось не выполненным. Разбираюсь. Обида. Смотрю.

…Я пячусь назад, упираюсь в письменный стол. Это в дочкиной комнате. Подходит муж, в руках большой охотничий нож. Он приставляет его к моему горлу, я стою не двигаясь.

— Ты не посмеешь, — мысленно говорю я. Он надавливает и ранит кожу. Несколько долгих секунд длится этот молчаливый диалог — глаза в глаза. Потом он отступает.

— Прибил бы, да связываться неохота, — бросает он, выходя из комнаты.

И это была его реакция на мои слова, что я ухожу от него насовсем.

— Что ты чувствуешь? (коуч)

— Мне было очень страшно, когда он стоял с ножом. И еще это напряжение, а потом слабость во всем теле и сильную усталость. Мне все еще страшно находиться с ним в одной квартире, но это нельзя показывать. Я стараюсь вести себя спокойно, как будто ничего не было, и тихо собираю вещи. Потом иду на кухню, он заходит туда тоже и начинает словесно задираться. Молчу, боясь спровоцировать его, и продолжаю заниматься своими делами, он кушает и уходит в свою комнату. Я быстро одеваюсь и выскальзываю из квартиры, тихо защелкнув дверь. Дочка была на занятиях. Мне хотелось, как можно скорее покинуть этот дом. Я очень устала от него, и от этого постоянного напряжения.

— Давай переиграем. Как было бы комфортно для тебя? Смотри. Ты говоришь, что уходишь от него насовсем. И?

— … Он грустно смотрит мне в глаза: «Давай попробуем все сначала, по-другому. Я хочу, чтобы мы были вместе».

Нет, коуч, я так не хочу. Так уже было, когда я приехала через несколько дней за вещами. Он подарил мне розы и кольцо, уточнив, что это первые бриллианты в моей жизни. Он тронул мое сердце, но я ему не поверила.

— Давай переиграем по-другому. Как бы ты хотела, чтобы он отреагировал на твои слова?

— Никак. Молчаливо-грустным взглядом. И все. Хочу, чтобы он принял мой выбор, мое решение. И смирился.

— И что ты чувствуешь при этом?

— Уважение к нему, участие и доброту. Я подхожу, беру его за руку и благодарю за всё, за все годы, проведенные вместе. Мне спокойно. И такое чувство, что это правильное решение.

— Прими это правильное и спокойное расставание. Подыши этим чувством. Сделай глубокий вдох и на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

Как тебе этот опыт?

— Удивительно. Как будто, так и было. Все встало на свои места.

Но есть еще сложные ситуации, связанные с первым мужем. Я чувствую. Прошу подсознание помочь увидеть.

…Поздний вечер, я еду за рулем. Мы возвращаемся из гостей, поздравляли свекровь с 8 Марта. С нами в машине его родственники, муж просит отвезти их домой, а это другой конец города, я не хочу, он настаивает. Везу.

На обратном пути ворчу: «Сегодня вообще-то и мой праздник, почему же я должна всех гостей развозить». Он ругается в ответ: «Машину больше не получишь!» Требует остановить машину, кричит. Останавливаю. Он обходит, открывает дверцу водителя и начинает меня вытаскивать. Почуяв неладное, я вынимаю ключи и выхожу. Ему ехать нельзя, он сильно пьян, а на заднем сиденье — дочка.

— Отдай ключи! — муж кричит и злится. Я стою в стороне и жду, когда ему надоест.

— Делайте, что хотите, — буркнул он и пошел в ночь.

Мы возвращаемся домой без него. Приходит и он, тихо ложится спать. Наутро не помнит ничего. Это было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.

— Что ты чувствуешь? (коуч)

— Я боюсь его неадекватности, этих вспышек гнева, казалось бы, на пустом месте. С каждым годом это случается все чаще, особенно если он выпьет. Мне приходится быть все время в напряжении, и бояться за дочь.

В ту ночь я принимаю решение расстаться, но не знаю, как и что я буду делать. Мне он неприятен до отвращения. 8 марта — это была последняя ночь, когда мы спали в одной кровати. На следующий день я переезжаю к дочке в комнату. Я не знаю, что можно переиграть в этой ситуации.

— Давай попробуем. Вы были у свекрови, собираетесь ехать домой. И?

— … Вы на машине? — его родственники просят отвезти их домой в северо-западный район города.

— Нет, — говорю я, — это далеко, уже поздно, и мне будет сложно это сделать. Давайте вызовем такси.

Все соглашаются. Мы втроем спокойно возвращаемся домой.

— Что ты чувствуешь при этом?

— У меня получилось сказать твердо «Нет». Сказать так, что никто не стал настаивать.

— Что это для тебя?

— Защита своих личных границ и своего состояния, в котором мне комфортно. Сейчас я понимаю насколько это важно, за этим стоит моя ресурсность, которая так необходима для создания нужного микроклимата в семье.

— Возьми это осознание, прими его. Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Это не все. Неприятно и чувствую, есть еще ситуация. Смотрю.

…Меня с дочкой выписывают из роддома. Солнечный зимний день. Привезли новые пеленочки, распашоночки, и она — вся такая хорошенькая. Беру дочку и выхожу на улицу. Встречают родители и растерянный муж. Все без цветов.

— Почему? — думаю я, — так наверно оставил их дома, чтобы не помялись. Почему нет цветов для врачей или хотя бы конфет, ведь так принято, всех встречают с цветами? Я в недоумении молчу, Муж берет розовый конвертик с нашим ангелочком, и мы все садимся в служебную машину отца. Мама задает обычные вопросы: про то, про сё, про молоко. Мы беседуем.

Приезжаем домой. Цветов нет. Спрашиваю у мужа. Говорит, что делал много покупок, на цветы не хватило. Настроение все равно приподнятое, раздеваю малышку и оставляю с ним. Иду в душ. Мама хлопочет на кухне. Стою под струями воды, такое блаженство!

Вдруг сильный стук в дверь: «Выходи быстрей и успокой свою дочь, она плачет».

Слово «свою» резануло слух. Странно, все это, думаю я, вытираясь. И мама почему-то не помогает.

— Что ты чувствуешь при этом?

— Его отчуждение. Он не радовался дочери. Он и потом часто говорил «успокой свою дочь» и ни разу «наша дочь», он никогда не хвалил её ни за что, всегда критиковал. Он не любил её. Меня очень это обижало, а в тот день — особенно.

— Как бы ты хотела, чтобы там было? Ты выходишь из роддома. И?

— … Стоя на крыльце, вижу счастливое лицо мужа и родителей. Все с цветами. Муж подходит, обнимает, целует меня и ребеночка, говорит, что очень любит нас, дает цветы и берет у меня дочку. Мама дарит цветы медсестре и еще коробку конфет «Птичье молоко». Мы садимся в машину.

Дома накрыт стол, папа открывает шампанское, все поздравляют меня, муж распеленал дочку, хвалит и её, и меня, говорит, что она просто красавица. Я оставляю ее с ними и иду в душ. Мне хорошо, спокойно, я счастлива. Потом переодеваюсь в нарядное платье, и мы все вместе садимся за праздничный стол.

— Что теперь по-другому?

— Мы — одна семья, мы вместе, нет обособленности. Я могу доверить ребенка мужу и своим родителям, я благодарна.

— Напитайся благодарностью и этим чувством «мы вместе». Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся.

— Чувствую еще ситуацию с дочерью, видимо предыдущее упражнение всколыхнуло чувство вины.

— И как чувствуется?

— Дискомфорт и давит в районе солнечного сплетения, прямо тяжесть.

— Войди в это состояние. Что ты видишь?

— … Я бью дочку собачьим поводком, она закрывается руками. Ей лет тринадцать.

— Что было перед этим?

— Она уходила гулять с подругой. Было очень поздно, я волновалась, искала ее с собакой. Нашла. Она сидела с парнем. Привела домой и отхлестала.

— Что ты чувствуешь?

— Какая гадкая мама. Я вселила в нее чувство вины за общение с мужчиной. И выместила физическим насилием свою беспомощность перед ее взрослением. Я поступила как дура. А ведь у нее такой ранимый возраст. Господи, почему я была такая плохая мать? Мне хочется плакать опять же от бессилия что-либо исправить.

— Поплачь. Хотя исправить можно. Одно уже осознание своей ошибки помогает вашим отношениям. Давай переиграем эту ситуацию. Поздно. Дочери нет дома. Ты идешь гулять с собакой и заодно поискать ее. И, что было дальше?

— … Вижу, дочка сидит с парнем недалеко от нашего дома. Я отправляю собаку искать ее. Она радостно подбегает к ней, подхожу и я следом, и как бы удивляюсь: «О! Здравствуйте. Я — мама. А вы?» Дочка знакомит нас, потом мы с ней идем домой.

— Мне надо поговорить с тобой, — завожу я разговор, разогревая ужин. Мы по-доброму беседуем, я расспрашиваю о парне, и говорю, что прежде, чем идти с ним гулять, нужно, чтобы он зашел за тобой и пригласил при родителях, тогда он будет чувствовать за тебя ответственность и никогда не обидит, а наоборот — только уважать и вовремя приводить домой. Дочка соглашается, мы договариваемся, что впредь так и будет, и что она не будет так долго задерживаться. Мы пьем чай и еще долго беседуем о мужчинах и женщинах.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Что нужно контролировать эмоции, нужно уважать и принимать возраст дочки, ее взросление, ее желание общаться с парнями. Теперь я чувствую себя мудрой мамой, чувствую доверие дочери и ее открытость.

— Возьми эту мудрость материнскую, прими ее в себя. Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Что теперь по-другому?

— Чувствую теплоту между нами, как будто исчезли камни с нашей территории. И еще — никогда не надо считать, что родитель выше ребенка. Они равноправны в любом возрасте и в любой ситуации. Это, прежде всего, — уважение к нему, и, следовательно — уважение к себе.

Но тема не исчерпана. Видимо, эти упражнения очень полезны, вот уже опять подсознание вовлекает меня в другую ситуацию — очень тяжелую. Чувствую дискомфорт, мне не хватает дыхания, дышу так, как будто бежала кросс. Есть еще ситуация с чувством вины. Вхожу в это состояние. Трудно. Смотрю.

…Муж говорит мне: «Ты не должна прощать ей это, она украла твои кольца и не говорит, куда дела. Ты должна вывести ее на чистую воду, иначе неизвестно, что из нее вырастет. Она наказана, пусть стоит в углу до тех пор, пока не вернет все украшения».

Дочке лет одиннадцать. Я в растерянности и не знаю, как поступить. Муж вроде прав, говорит разумные вещи, но у меня такое чувство, что дочь не справляется с этой ситуацией, ей плохо. Муж упорствует: «Не лезь к ней». Из угла она идет спать. Так продолжается не один день. Я беспокоюсь за нее, у меня ощущения, что она думает о суициде, ей плохо, я стараюсь держать ее в поле зрения, и не знаю, как быть, ведь она так и не сказала, куда дела украшения.

— Что ты чувствуешь?

— Мне стыдно и очень больно. Я не смогла вызвать ее доверие и помочь. Конфликт постепенно затух, оставив в душе ребенка отчаяние, обиду и недоверие к родителям, которые в очередной раз показали свою несостоятельность.

Господи, я опять реву. Эта ситуация — всего лишь задачка, которая при верном решении — сближает семью, при неверном — разделяет и вызывает отчуждение. Я хочу оказаться там и помочь.

— Хорошо, давай переиграем эту ситуацию и решим задачку. Смотри. Муж наказал дочку, и сказал тебе не лезть к ней. И?

— … Что значит, не лезь? — отвечаю я, — как же тогда я смогу разобраться и все выяснить? Пойду, поговорю, а ты пока сиди здесь и не вмешивайся.

— Да делайте, что хотите, — отвечает он.

Захожу к дочке в комнату, подхожу к ней в угол и сажусь рядом.

— Доча, послушай меня, я очень хочу помочь тебе выпутаться из этой истории. Но я не знаю как. Помоги мне, пожалуйста. Расскажи правду, как все было, и мы с тобой вместе, что-нибудь придумаем.

— Мама, я просто отдала эти украшения подружке с четвертого этажа, временно поносить, она просила и обещала дать мне взамен поносить ее фирменную одежду, но она не сдержала слово. Дочка заплакала.

— Доченька, не плачь, очень хорошо, что ты рассказала. Мы сейчас сходим к ней и заберем их.

— Нет, мама, она продала их и деньги истратила, я уже говорила с ней.

— Как некрасиво она поступила, она старше тебя и воспользовалась твоей доверчивостью. Давай договоримся, что впредь ты обо всем таком сразу немедленно мне рассказывай. Я всегда буду на твоей стороне и помогу чем смогу. Ведь ты моя дочка, и я очень тебя люблю. Договорились?

— Угу, — отвечает дочка.

Мы обнимаемся.

— Все, я прощаю тебе эти украшения, и забудем про них. А с папой я сейчас сама поговорю. Иди, умойся и будем пить чай.

— Что ты теперь чувствуешь?

— Облегчение. Как все просто. Конфликт исчерпан. От дочки идет доверие и благодарность. Оказывается, не надо искать готовые решения. Нужно действовать, разговаривать. Нужно любить своего ребенка, априори зная, что он хороший. А решения придут сами.

— Что это для тебя?

— Это доверие к ситуации, к ребенку, к себе. И уверенность, что все будет хорошо. Просто нужно уделить этому свое внимание и теплоту сердца.

— Прими это осознание, подыши им. Сделай глубокий вдох, принимая, и на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Хочется попить чаю.

— Попей. Все твои желания исполняются!

— Почему прозрение приходит с такой болью? Это жестоко.

— Это закон кармы. Только так ты усвоишь урок. Сколько можно из жизни в жизнь носить этот груз проблем.

— Понятно. Спасибо.

Я сейчас подумала, что в моем первом браке не было семьи, мы не были командой. Когда каждый за себя, здесь нет семьи, есть просто сожительство. И я не научила этому дочку. Она говорила мне не раз, что не умеет работать в команде, ей больше по душе обособленная деятельность. Теперь я понимаю, откуда это.

— А когда есть семья? Это как?

— Когда перед кем-то возникает сложная жизненная ситуация, то каждый в семье считает, что эта ситуация встала перед всеми. Это готовность каждого искать пути решения, как если бы задача стояла перед ним самим. Это семейный совет. Если у кого-то достижения, то это радость для всех. Это совместный праздник. Все остальные моменты — по обоюдной договоренности. Проще говоря, семья — это команда. Общие цели совпадают с целями каждого. Индивидуальные достижения двигают всю семью. Индивидуальные промахи становятся общей задачей. Хорошо, когда есть устав, или совместные договоренности по обязанностям и финансам.

— Прими это осознание. Ты готова сейчас рассказать об этом знании дочке?

— Да. Кстати, как раз она звонит сейчас и спрашивает об этом, ну или почти об этом. Мы разговариваем.

Чувствую еще ситуацию для проработки как дискомфорт и неприятие, она возникает еще при разговоре.

Вхожу в нее, смотрю.

…Люди в белых халатах. Врачи. Больница. Дочке полтора года. Ее привезли на скорой. Перед этим она наглоталась клафелина у родителей дома. Ей промывают желудок, она кричит, потом хрипит, я сижу в коридоре и слышу все это, меня трясет. Через сутки после этой процедуры у нее поднимается высокая температура и начинается воспаление дыхательной системы.

— Что ты чувствуешь?

— Вину, что не доглядела. Мы получили новую квартиру неподалеку от родителей и наводили в ней порядок. На это время отвела дочку родителям. Зачем я оставила ее у них? Пусть бы бегала рядом с нами. До этого случая она никогда не болела.

— Давай переиграем.

— Но как? Разве болезнь отменишь? Ведь она была.

— Да, дети болеют. Это могло произойти и в другое время и при других обстоятельствах. Можно переиграть свое отношение к этому. Смотри. Вы в больнице. И?

— … Я прошу, чтобы мне разрешили присутствовать при процедуре. Нахожусь рядом и поддерживаю дочку, успокаиваю, глажу, отвлекаю. При этом она почти не испугана, да и врачи при мне ведут себя очень осторожно и корректно. Все проходит быстро. Дочь вскоре успокаивается и чувствует себя лучше. Мы приходим в палату, я убаюкиваю ее на руках, потом укладываю спать в кроватку. Наутро нас выписывают домой.

— Что ты чувствуешь теперь? Что по-другому?

— Я была другой. Не испуганной. Я своим присутствием помогала дочке и помогала врачам. Такое чувство, как будто создавала энергетическую оболочку для нее успокаивающую и анестезирующую.

— Теперь ты знаешь, что ты это можешь. Прими это, впитай. Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

Позже я поговорила с дочкой о том случае с кольцами. Действительно, она давала украшения подруге временно, а та — не вернула. Дочь не смогла довериться мне и рассказать. Все это нанесло большой вред ее личности.

К сожалению, тогда я не понимала самого главного о детях. Ребенок не слабее и не ниже взрослого по рангу. Он просто маленький. Пока. И если вы унизили его словом или подняли на него руку, то тем самым показали свою несостоятельность как родителя, свое бессилие перед ним, вы так и не научились договариваться. Учитесь. Ваш малыш — личность, со всеми вытекающими.

Присядьте на минуту, загляните в глаза крохе и тихо спросите. Он скажет.

Ваш ребенок — прежде всего дитя Бога. Уважайте в нем личность. Всегда. Да он нуждается в вашей заботе и любви. Но в то же время, в нем — глубокое послание духа вселенной, принесшего в вашу семью взрослую самостоятельную душу. Возможно вам в помощь.

***

— Чувствую сильный дискомфорт, кашляю, как будто раздражение в горле. Зову коуча. Что это значит для меня? Почему вдруг?

— А как ты считаешь?

— Как будто ситуация из моего детства. Неужели опять? Тяжело вздыхая, я прошу подсознание показать картинку из прошлого. Внутри завибрировало что-то. Душа устала от этих упражнений. И я тоже. Еще ничего не вспомнила, а уже плачу (или плачу по счетам). Мне больно.

— Войди в это состояние. Что видишь?

— Итак. Смотрю.

…У папы злое лицо, стиснутые зубы, он решительно настроен и ничего не хочет слушать, достает ремень и подходит ко мне. Мне лет десять. Я не пошла в школу, потому что заболел младший брат, и мама оставила меня с ним дома. Он бьет меня ни за что несколько раз. Мне очень больно и обидно. Я его ненавижу. Испуганная мама даже и не подумала заступиться.

— Что ты чувствуешь?

— Ком в горле. И как будто застыло что-то внутри от несправедливости, от боли, обиды и безнадеги. И отчаяния. Как так? За что? Я не могу это простить, потому что не могу понять. Плачу.

— Поплачь и побудь в этом.

Теперь давай просто переиграем эту ситуацию. Каким бы ты хотела там видеть отца? Ты целый день водилась с братом. Пришел папа с работы и спросил: «Как дела в школе?» И, что было дальше?

— … Я не была в школе, потому что братик заболел, и мама сказала нянчиться с ним.

Мама подтвердила мои слова. Отец расстроился: «Учебу пропускать нельзя, лучше бы мать осталась дома!» Потом он велел мне принести учебники, и мы долго с ним занимались, решали примеры и задачки, читали географию. Мне даже понравилось, было интересно. На следующий день я пошла на занятия.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Отпустило. Чувствую справедливость. Хотя знаю, что он не такой.

— А какой?

— Злой.

— Войди в это. Посмотри. Какую видишь картинку?

— … Он держит в руках кожаный ремень и трясет им передо мной: «Ты видишь это? Видишь?» Он кричит и злится. Мне года три. Я заплакала. Бабушка берет меня на руки и говорит ему: «Угомонись!»

— Что ты чувствуешь?

— Вижу этот сложенный ремень, его злость и ярость. Я что-то разбила со стола. Чувствую бабушкину защиту, у меня есть тыл.

— Давай переиграем эту ситуацию. Ты потянулась к столу, и что-то разбилось. И?

— … Папа взял меня на руки и сказал: «Ничего страшного. К счастью». И начал со мной играть в ладушки. На спинке стула висел ремень, папа сказал, что это для брюк и показал, как надо вдевать его.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Папа хороший, родной и добрый. Он правильный папа.

— Возьми это чувство, подыши им, впитай в себя. Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Какие ощущения?

— Когда вспоминаю папу из детства, сразу возникает затруднение с дыханием. Почему?

— Угнетается дыхательный центр — основа жизнедеятельности организма.

— И что это значит? Мне в детстве так трудно было жить рядом с ним? Что даже, когда он не отпустил меня на каникулы к бабушке, я заболела этим ползучим воспалением легких? И если бы так было каждое лето, то могли бы быть рецидивы и даже что-то более серьезное?

— Да.

— И что теперь делать с этим?

— То, что ты и делаешь. Исцелять. Что ты сейчас чувствуешь?

— Изжогу.

— Войди в это состояние. Какую видишь картинку?

— … Младший брат бегает по комнате, ему лет шесть, в руках он держит тетрадь, которую достал из ящика письменного стола. Это мой личный дневник.

— Отдай немедленно, — кричу я. Он подпрыгивает и не дает. На шум приходит мама, забирает у него тетрадь.

— Это мое, отдай, пожалуйста, — прошу я. Но она начинает читать. Я расстроилась. Прочитав несколько страниц, она возвращает дневник.

— Что ты чувствуешь?

— Обиду и неуважение к себе.

— Давай переиграем ситуацию. Брат достал из ящика твою тетрадь. И?

— … Бегает с ней по комнате. «Отдай!» — кричу я. Заходит мама, я объясняю ей, что это мой личный дневник. Она забирает его у брата и объясняет: «У сестры из ящика без спроса ничего брать нельзя, особенно тетради». Не читая, она возвращает дневник мне.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Справедливость мамы. Уважение к себе.

— Прими это чувство. Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Как ощущения?

— Спокойствие и умиротворение.

Вспомнились сейчас эти истории с моими дневниками. Как прятала и перепрятывала их, тщательно маскируя в обложки от школьных тетрадей. Чувствовала, что читает вся семья, но ничего не могла с собой поделать. Они были моими друзьями, и я изливала им душу. Писала о своем чувствовании природы, о разговорах с дождем и своей любви к грозе, рассуждала о жизни и понравившемся фильме, о мальчиках. Там были мои первые стихи. Но никогда о родителях. Вообще ни слова о нашей семье. Сейчас было бы интересно почитать те дневники, но они все исчезли. Подозреваю, что их забрал мой первый муж Виктор. Он как-то сознался, что не удержался и прочитал их все. Когда я уходила от него, о них конечно даже не вспомнила.

— Коуч, скажи, почему я не любила имя Виктор? Прямо неприятие.

— Попроси подсознание показать картинку, когда в первый раз было такое чувство.

— … Увидела его. Он жил на одном с нами переулке, когда жила у бабушки. Большой такой неприятный умалишенный. Но я не знаю, что можно переиграть в этой картинке.

— А что тебя в ней напрягает?

— У него тряслись руки, он даже не разговаривал, а только мычал. И был всегда очень грязный. Звали его Витька-дурачок.

— Как можно изменить картинку, чтобы не было напряга?

— … Он идет по улице, улыбается, в чистой косоворотке и брюках. Я с ним здороваюсь, он радостно кивает. Я угощаю его леденцом, он радуется как ребенок. Все называют его Витюша и ласково к нему относятся, с сочувствием.

— Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что ты теперь чувствуешь?

— Он добрый.

— А как имя Виктор?

— Как бы отдельно от него.

***

— Коуч, давай поговорим о наших взаимоотношениях с моим нынешним мужем. Я ревную мужа к его дочери. И не знаю, что с этим делать. И еще мне очень обидно, что муж подарил Хонду своей дочке, а не мне.

— Давай для начала примем это чувство ревности мужа к его дочери.

— Да. Это есть. Принимаю. И что дальше?

— Давай рассмотрим это чувство. Зайди внутрь. О чем оно хочет тебе сказать?

— О чувстве ревности. Я ревную родителей к братьям. И сразу всплывает картинка.

…Я вижу себя в белом пышном нарядном платье, на заднем плане огромная украшенная елка. Мне лет пять. Я чувствую себя красивой и одинокой. Стою одна, и никто меня не хвалит. И такое чувство: «для кого я так хороша?» Нет внимания и восхищения родителей. И здесь нет никого из близких, все чужие.

Это видимо тот случай, когда бабушка привозила меня ненадолго к родителям, и они сделали попытку отдать меня в детский сад.

— Давай переиграем эту картинку. Представь, что это кино. Как бы тебе хотелось, чтобы там развивались события?

— … Люди хлопают в ладоши, я кружусь и танцую. Там стоят мама, папа и брат, я вижу их восхищенные взгляды. Они гордятся мной. И говорят всем: «Это наша дочь. Наша Ириночка». Я улыбаюсь и свечусь вся. Мне хорошо. Заканчиваю танец и подбегаю к родителям. Папа подхватывает меня подмышки и кружит, поднимает и целует в щечку, ставит на пол и говорит: «Ты наша принцесса». Мама гладит по голове и поправляет мои распущенные завитые в кудряшки волосы.

— Запомни это ощущение, подыши и напитайся этой любовью и вниманием, забери его в сердце. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Что ты чувствуешь?

— Наполненность. И я не ревную мужа к его дочери. В этом плане я спокойна. Совершенно. Но при этом поднимается изнутри прямо досада какая-то, что не могу обойтись без него. И раздражение сильное.

— Войди в это чувство. Какую видишь картинку?

— … Безысходность. Я стою и топаю ногами. Я маленькая, года три. Мне очень надо, но я не могу достать. Я отвлекаюсь и убегаю. Потом вспоминаю, и меня опять это очень досадует. Я четко ощущаю это чувство.

— Хорошо. Давай переиграем это. Как бы тебе хотелось? Ты подбегаешь опять. И?

— … Встаю на стул, деревянный коричневый, и осторожно достаю с печки за занавеской хрупкую фарфоровую статуэтку. Прижимая ее к себе, слезаю со стула. И чувствую счастье. Да, да, счастье! Я ее трогаю, нюхаю, глажу. Она такая классная! Я ее не возвращаю на место, я ее забираю себе и очень дорожу ею. А бабушка смеется: «Как ты так смогла?» — и позволяет мне оставить статуэтку себе. Я очень довольна.

— Это ощущение счастья, что достала сама забери сейчас себе и напитайся им. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние сейчас. Что ты чувствуешь?

— Это ощущение счастья было мимолетное, но очень яркое и чувственное. Чувствую, что нужно самой купить себе автомобиль.

Сразу после выполнения этого упражнения звонит муж и говорит, что я красивая. Только после разговора я поняла, что он впервые мне так сказал. А я даже не удивилась, как будто он в сотый раз мне это говорит.

— Коуч, я все-таки чувствую незавершенность, как будто есть что-то еще.

— Какая картина из прошлого всплывает?

— … Что-то очень хорошее и существенное опять досталось старшему брату, а не мне. Не помню, что конкретно потому, что так было часто. Четкое ощущение, что он более значим для родителей, чем я, особенно для мамы, и потому он — в приоритете. Стою, потерянная, и думаю, что да, вроде все правильно, так и должно быть. Но вместе с тем где-то в глубине ощущаю, нет, так неправильно. И еще недолюбленность, одинокость. Я как будто в стороне от них.

— Давай переиграем эту картинку. Пусть будет так, как ты хочешь.

— … Мама подходит, садится передо мной на корточки, гладит по голове и говорит, что в следующий раз, дочка, мы точно-точно купим тебе именно такую, какая тебе понравится. Это будет совсем скоро. Я обещаю.

Сразу всплывает еще какая-то ситуация. Смотрю.

…Я совсем маленькая, года два, живу у бабушки. Сижу на крыльце дома, на мне рейтузики с начесом, я чумазая. Подходит мамин брат, и грубо меня выпроваживает: «Иди отсюда». Я насупилась, мне обидно. Чувствую покинутость, ненужность, отсутствие любви взрослых и холодность. Я стою и не знаю, как себя вести и что делать. Очень хочется к маме, но я не знаю, где она.

— Давай переиграем эту картинку. Как ты хочешь, чтобы там было?

— … Выбегает бабушка, берет меня на руки, сажает на коленку и умывает в тазике. Потом надевает чистое платье, заплетает косички, приговаривая: «Какая красотулечка». И рассказывает про маму с папой, что они меня очень любят, скоро приедут ко мне и привезут плюшевую собачку, много красивых платьев и ленточек. Я улыбаюсь и мне хорошо, сразу чувствую заботу и любовь взрослых. И еще — я ей верю. Ей я доверяю.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Горечь и обиду на родителей. То, что было в подсознании, всплыло и вспомнилось. Я реву, мне горько.

— Хорошо, войди в эту горечь и обиду. Что ты видишь?

— … Я уже с родителями в их квартире. Мне лет восемь. Мама кричит, ругается, у нее злое лицо. Я замкнулась, насупилась и смотрю исподлобья. А она: «Ей хоть кол на голове теши. Ты меня слышишь или нет? Я тебя спрашиваю». Я молчу, словно онемев от горя. Это моя защита — окаменелость.

— Давай переиграем. Пусть будет так, как ты хочешь.

— … Мама улыбается и говорит: «Это пустяки, что ты потеряла денежку, ерунда. Быстро раздевайся, умывайся, будем кушать. Я такой супчик вкусный сварила с курочкой, как ты любишь. Пойдем, покушаем вместе, пака наших мужиков нет. Хорошо?»

И я чувствую тепло от нее исходящее.

— Забери это тепло в себя сюда сейчас, сколько нужно. Что ты чувствуешь, что ощущаешь?

— Я не верю ей. Я ей не верю. Не верю. Она притворяется. Она на самом деле не такая. Она злая, злая, злая.

— Хорошо. Что это за ситуация, когда она только притворялась хорошей? Вспомни. Расскажи. И не сдерживайся. Плачь.

— … Дело было так. Мне было лет десять. Я убежала из дома, решила пожить у маминой сестры. Я сказала, что буду помогать ей по дому, и жить с ней. Она разрешила, но сообщила родителям. Через день или два они приехали и забрали меня. А мама была елейно-приторно-услужливая.

Было очень противно смотреть.

— Давай переиграем эту историю. Расскажи, какой нужно было быть с тобой, чтобы ты простила. Пусть она там будет такой. Увидь это сейчас.

— … Она садится рядом, берет меня за руку: «Дочка! Да, я — мама не подарок, бываю не сдержанная, резкая. Но ты прости, я не со зла. Видишь, как у нас с папой все непросто, и братья твои каждый день кренделя выкидывают. Но ты не обижайся на меня, если что. Знай, я люблю тебя, ты — моя дочка, моя помощница, моя самая родная. Все — мир. Ладно?»

Я прощаю ее и понимаю. Мне сразу хочется что-то для нее сделать: «Мамочка, давай я помогу тебе готовить кушать. Пойдем». Мы улыбаемся, обнимаемся и идем на кухню. «Ты славная, славная девочка», — приговаривает мама. Я утыкаюсь лицом в ее грудь и плачу. И это слезы облегчения, как будто что-то застывшее в груди разморозилось и потекло.

— Не плачь, дурочка, я тебя очень люблю. И папа любит, и брат любит. Мы все тебя очень любим. Ведь ты у нас такая хорошая, милая, послушная, ласковая, добрая и такая красивая. Ты — наша родная.

И гладит, гладит по голове, как бы убаюкивая. Я успокаиваюсь. И мне становится уютно рядом с мамой.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Умиротворение.

— Возьми это чувство сюда, напитайся им, наполнись. Сделай глубокий вдох и выдох. Возвращайся в состояние «здесь и сейчас». И как самочувствие?

— Ты — наша родная — эти слова были ключевые. Начался какой-то процесс оттаивания в душе, и он еще идет. Зеваю усиленно, и по щекам текут слезы, при этом я — совершенно спокойна. Призываю к себе все части меня, все осколки души, вызывающие обиду на маму.

Спасибо! Как будто занозу вынули. Легко. Спокойно. Хочется делать хорошие дела. Мир полон чудес, и я чувствую это.

Недавно собирались всей семьей, с братьями и снохами, у родителей. Я записала наши посиделки на видео, так на память. Дома просматриваю. Понимаю, что есть еще что-то внутри, что не отпускает меня и не дает окончательно простить. И обида эта детская.

— Коуч, что думаешь на эту тему?

— Дай возможность поговорить твоему внутреннему Ребенку с внутренним Родителем, в котором есть проекция мамы.

— Да. Настраиваюсь. Делаю упражнение «Три стула». Один стул — для Ребенка, другой — для Родителя, третий — для Взрослого.

Вижу ребенка в образе подростка: «Ты знаешь, твое бессердечие порой невыносимо! Ты сама понимаешь это? Ну почему ты такая? Проснись уже! Где твоя душа и твое сердце? Ты — ледяная бездушная глыба. Ты — моральный урод. Ты хоть слышишь меня? Ты загоняешь меня в угол, не давая раскрыться моей женственности. Ты ранишь меня и уродуешь психику. За что ты так со мной? Ведь ты же мать!» (плачет).

Внутренний Родитель отвечает: «Заткнись и слушай. Было время, когда ты точно так со мной поступала. Это вернулось сейчас. И это сильнее меня. Это двигает мной, и я не знаю, что делать, и как быть», (обе поворачиваются к Взрослому).

Внутренний Взрослый: «Соберитесь вместе. Возьмитесь за руки и повторяйте одновременно „Я прощаю тебя!“ до тех пор, пока не отпустит. Делайте».

Делаем. С плачем, воем, криком, слезами и соплями:

— Я прощаю тебя! Я прощаю тебя!

Все. Чувствую облегчение, усталость и спокойствие. Отпустило. Очень глубокое и мощное упражнение. Спасибо. Никогда раньше так не разговаривала с мамой.

В мир нет плохого и хорошего. Все есть служение. Даже тень служит. Вот и тучи на небе, закрывшие солнце, лишь подчеркивают его красоту. Тень помогает заглянуть в самые мрачные закоулки сознания, чтобы приняв и осознав их впустить туда свет. Вот ведь как получается, никто в жизни ребенка не может заменить ему мать: ни любящая бабушка, ни отец, ни няня. Заменить маму может только мама.

Мама — это жизнь дарящая. Энергия отношения к маме подсознательно перекладывается на отношение к миру и жизни в целом. Отсутствие заботы, внимания и сердечной материнской теплоты создает эмоциональный перекос в личности человека, впоследствии затрудняя его коммуникацию в социуме. Недоверие вместе с сердечной холодностью становятся базовой основой такой личности.

Мать, родившая ребенка, возлагает на себя огромную ответственность и перед ним и перед миром.

Отколыбельте свое дитя по полной, щедро отдавая ему свою любовь и время. При этом мудро распределяйте себя между ребенком и мужем. Ведь мама — еще и женщина, и энергия ее гармоничного взаимодействия с мужчиной питает всю семью.

А если в вашем животике еще только теплится новая жизнь, относитесь бережно к своим и теперь и ее эмоциям. Все ваши сомнения и страхи ложатся тяжким грузом на личность не родившегося ребенка, которому приходится воспринимать лоно матери, как угрозу для выживания.

Оказывается, у еще не сформировавшегося плода уже есть глубокое и мудрое сознание. Женщина-мать — это проводник души в мир человечества, из непроявленного — в проявленное.

Любите себя и свое дитя. Научитесь уже сейчас быть с ним на одной волне. Дарите тепло не только физически, но и сердцем. Сделайте все возможное, чтобы малыш был счастлив и рос, доверяя вам и миру. И он непременно достигнет успеха в жизни.

Это и самое сокровенное желание родителя, и его главная задача.

«Любой может пересчитать число семян в яблоке — никому не под силу пересчитать число яблок в семени».

Неизвестный автор.

***

— Сейчас настроилась работать и ощущаю ситуацию, но не могу начать, не могу войти в нее. Коуч, помоги.

— Как это чувствуется?

— Сопротивление работе. И вместе с тем неприятие такое, что хочется рычать, рвать и метать.

— Порычи. Когда еще ты испытывала нечто подобное? Войди в это состояние. Посмотри.

— Вхожу. Смотрю.

…Солнечный свет. Я на улице. Хорошее настроение. Мне лет пять. Подходит старший брат: «Что ты тут делаешь? Тебе здесь нельзя играть. Ты здесь не живешь. Иди, откуда приехала». Он толкает меня. Я не понимаю, почему он такой. Я плачу, мне обидно, ведь бабушка привезла меня к маме, папе и братику.

— Что ты чувствуешь?

— Непонимание, досаду, ведь мне так хотелось подружиться с ним.

— Давай переиграем эту ситуацию. Ты гуляешь, на улице солнечная погода, подходит братик. И?

— … Улыбается мне и говорит: «Давай играть вместе». Я соглашаюсь, мы играем в догонялки, я быстро бегаю, и брат никак не может поймать меня, потом он показывает мне двор и рассказывает про все. Мы вместе возвращаемся домой.

— Что ты чувствуешь?

— Не знаю. Есть еще ситуация. Смотрю.

…Я гуляю, идет брат и ест мороженое. Он подходит ко мне и как бы дразнит, чтобы я завидовала.

— Что это? — спрашиваю я.

— Это мороженка, очень вкусно!

— Я тоже хочу.

— Иди и купи, — он протягивает мне монетку.

— А куда идти?

— Прямо, все время прямо и не сворачивай.

Я пошла и заблудилась. Привел меня милиционер. Он был добрый и улыбался, когда навстречу вышли мама и бабушка, и много-много соседей.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Я плачу. Чувствую, как меня любят и волнуются за меня. А брат спрятался за спины взрослых и не сказал, что это он послал меня. Он подлый и не честный. И я не понимала, почему он такой.

— Давай переиграем эту ситуацию. Ты гуляешь, подходит брат. И?

— … Он ест мороженое. «Хочешь попробовать?» — предлагает он, — пойдем, сходим и купим тебе тоже». Я пробую, очень вкусно. Мы вместе идем далеко по улице, покупаем мне мороженку и возвращаемся домой.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Уважение. Он хороший. Я горжусь и радуюсь, что у меня такой брат.

— Что это для тебя?

— Это состояние «мы вместе», мы — команда. Мне так это было нужно тогда в детстве, его братская поддержка.

— Возьми это состояние «мы вместе с братом». Прими его.

— Но ведь этого не было.

— А если бы было? Что тебе мешает прямо сейчас принять это?

— Сопротивление.

— Войди в него, посмотри. Что ты видишь?

— … Я убегаю от брата к бабушке-лифтерше, которая в нашем подъезде следит за порядком. Она очень добрая и похожа на мою родную бабушку. Она подарила мне игрушку — мишку Умку. Я ее очень люблю. А брат — гад, он дерется и отнимает у меня эту игрушку.

— Что ты чувствуешь?

— Он все время задирается и мстит мне, потому что я послушная и хорошо учусь, а ему все время достается за двойки. Он хитрый, изворотливый и никого не любит. Маленькому братику он все время ставит щелбаны. Я чувствую, что брат очень холодный, его душа будто в ледяном панцире. Наверно ему нелегко.

— Ты смогла бы сейчас переиграть ваши детские отношения?

— Наверно нет. Это слишком большой жизненный пласт. Но теперь я смогу его понять и принять таким, какой он есть. Я там, в детстве, подхожу к нему, беру за руку: «Братишка, ты хороший, я знаю, ты добрый и щедрый. Возьми сейчас тепло моего сердца, пусть оно согревает тебя и помогает всегда, когда будет трудно. Я люблю тебя любовью сестры и все тебе прощаю, даже твои приставания. Пусть тепло моего сердца растопит и это недоразумение. Я прощаю тебя и отпускаю. Да пребудет мир в твоей душе».

— Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что ты чувствуешь?

— Сострадание к нему. И еще ощущаю себя взрослой. Понимающей.

Решила сделать перерыв. Очень устала от этого. Кажется, что нет конца и края. Чувство жалости к себе жалит окаянное. Грустное и тяжкое состояние. И вот уже показывает морду Безысходность. Как же быть? Что с этим делать? Позволить и не сопротивляться. Просто взять и взглянуть на них мысленным взором, рассмотреть со всех сторон. И вдруг исчезают они, тают. И приходит надежда и доверие к ситуации. Я принимаю любое свое состояние. Подхожу к зеркалу и делаю подобие улыбки. Настроение всегда можно настроить. Если улыбаться, не смотря ни на что, постепенно внутри как-то все улучшается, и приходит энтузиазм. Возбуждение задней части гипоталамуса и расслабление мышечного тонуса лица — так по-научному называется улыбка.

Но, спустя время — опять в горле ком. Не знаю, есть ли в моей судьбе теплый и родной берег, где можно отогреться сердцем и душой? Я устала от всей этой боли. Это не просто трудно, это очень трудно. Сколько можно? Сама и сама. Мне кажется все это бесконечным.

— Сегодня я не справляюсь. Ты где, мой мудрый коуч? Когда ничего не приходит извне, мне сложно. Результат — верховный гуру. А где мои результаты? Скажи!

— Ты хочешь, чтобы мир что-то предложил тебе? А что ты готова предложить миру?

— Да. Все верно. Книга. Я увиливаю, хотя обещала, как минимум по два часа в день уделять ей время. Хочу праздника, не желая при этом работать. Мне нечего предложить миру.

Книга. Все гораздо проще, чем я думала. Моя душа этого хочет и будет помогать! Это мой соавтор! Да будет так. Наверно так устроен человек, просто не сможет быть счастливым, не научившись служить людям.

***

Запасаюсь терпением и готовлюсь работать. Все, я настроилась и зову коуча.

— Что ты чувствуешь прямо сейчас?

— Дискомфорт, изжогу. Вхожу в это состояние. Смотрю.

…Мой первый муж, что-то чинит, в руках у него маленький ножичек и провода. Он спокоен. Вдруг просит дочь что-то подать, принести, она в другой комнате делает уроки и реагирует не сразу. А он сразу вспылил, начал кричать и ругаться. Дочка подходит к нему, подхожу и я из кухни.

— Что случилось, — спрашиваю.

— Вас никого не допросишься, быстрее самому.

— Ну, так и делай сам, что ты всех дергаешь, — отвечаю ему спокойно. Он злится еще сильнее и ударяет дочь ни за что — ни про что. Дочка заплакала и убежала в свою комнату. Я не сдержалась и закричала.

— Что ты делаешь? Зачем ты постоянно мотаешь нервы и вечно всем портишь настроение? Чего ты добиваешься? Захожу к дочке в комнату, она насупившись сидит за письменным столом, в глазах слезы, глажу ее по голове и не нахожу слов. Во мне кипит гнев, я подхожу к мужу.

— Послушай, она подросток, у нее сейчас сложный период. Ты можешь перестать гробить ей психику. Не лезь к ней больше, не трогай ее совсем, если, что надо помочь, проси меня. Муж промолчал.

— Что ты чувствуешь сейчас? (коуч)

— Сейчас я все вижу иначе. Чувствую вину и свою женскую несостоятельность в той ситуации.

— Давай переиграем. Муж зовет дочку помочь ему. И?

— … Подхожу я. И начинаю играть: «А что это ты тут чинишь? Ты у нас — прямо на все руки мастер. Что тебе нужно, давай принесу, а то дочь уроки делает и ее лучше не отвлекать». Потом подаю ему ножницы, еще некоторое время нахожусь рядом и ухожу на кухню по своим делам. Потом, сидя вместе за обедом, я хвалю дочке папу, что он у нас такой молодец, хоть что умеет починить.

— Что ты чувствуешь? (коуч)

— То, что многие его вспышки, я могла бы просто предотвращать. Но тогда не умела этого делать. И еще я не привила мужу уважение к дочке, как к личности. Отношение к ребенку, как к слуге, типа «принеси-отнеси», без учета его личностных границ совершенно недопустимо. Мой муж был и сам как ребенок, нуждающийся в психологической опеке. А я? Женщина, в душе которой жила девочка, неуважаемая и нелюбимая родителями, боящаяся своего отца, и не имеющая понятия о личностных границах. Разве такая задача была мне по силам тогда? Что я чувствую? Горечь и сожаление. И вину перед дочкой.

— Но теперь ты другая. И можешь совершенно по-другому к этому относиться. Какая девочка сейчас живет в твоей душе?

— … Добрая. Игриво выглядывает из-за занавески. У нее две аккуратные косички и светлое платьице в горошек. И еще она знает, что миленькая, и всем нравится.

— А как к ней относится папа?

— Любит и балует. Сажает к себе на колени и играет в «поехали-поехали в лес за орехами».

— А мама?

— Ухаживает, причесывает и заплетает, покупает красивую одежку и называет красавицей.

— А брат?

— Иногда подглядывает исподтишка, но не обижает. Потом предлагает дружбу навеки. Гордится и хвастается, что у него такая сестра.

— А младший братик?

— Просто любит меня как сестру-маму.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Как будто, все так и было. Чувствую любовь родителей и уважение братьев.

— Возьми это чувство, подыши и напитайся им досыта. Прими эту любимую всеми девочку в свое сердце, теперь она согрета сердечным теплом близких людей. И так будет всегда. Сделай глубокий вдох, на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Что ты чувствуешь?

— Сразу высохли слезы. Чувствую спокойствие. Мне хорошо.

— Что ты можешь сделать для своей дочери?

— Я не знаю. Дарить сердечное тепло. Что могу сделать? Отправить ее на живой трансформационный тренинг. И я опять плачу. Господи! Как хочется видеть свою дочку счастливой.

— Спасибо за проделанную работу. Твои слезы — это слезы прозрения.

— Чувствую необходимость и важность этой работы, потому как снова ощущаю ситуацию для проработки. Смотрю.

…Дочь маленькая, лет пять, замарала пальтишко и отряхивается, мы вместе куда-то спешим. Я ругаюсь на нее: «Кулёма, вечно у тебя все не слава богу, давай уже быстрей, мы опаздываем». Дергаю ее за руку, и мы буквально бежим.

— Что ты чувствуешь?

— Зачем я говорила эти обидные вещи и это непонятное слово «кулёма»? Зачем я задала дочери эту установку — вечно у тебя все не слава богу. Эти слова я часто слышала от мамы, я их узнала.

— Давай переиграем. Дочь упала и замарала пальтишко. Вы спешите. Как бы ты сказала по-другому?

— Ничего, дело житейское, побежали, потом отряхнемся. И беру ее за руку.

— Как теперь?

— Я не оцениваю, не унижаю, мы — на равных, между тем я оказываю ей поддержку.

— Что в этом для тебя?

— Оказывать поддержку не оценивая, не унижая, сохраняя позицию «мы — на равных». Это ответ на предыдущий вопрос: «Что я могу сделать для своей дочери?»

— А ты как думаешь?

— Думаю, что да. Спасибо. Ты — классный коуч.

***

В последнее время я заметила у себя тенденцию избегания жизни как будто. Сейчас ходила на прогулку с собачкой, погода замечательная, снежок. А мне неохота, пять минут — и домой. Прямо не узнаю себя. Даже с дочкой общалась через усилие. Ушла в себя. Хочется, чтобы все оставили в покое. Я сама по себе.

— Коуч, что это со мной?

— Прими это в себе, для начала. Когда-то в детстве такое состояние помогло тебе. Сейчас оно активизировалось. Пришло время разобраться с этим.

— Но как? Хорошо, я принимаю это состояние обособленности, когда я сама по себе. И разворачиваю его, делая достоинством. Легко сказать, как говориться. Итак. Состояние, когда я сама по себе и не хочется общаться. Равнодушие какое-то. Такое со мной случается, это факт. И что делать в такой ситуации?

Попытаться встать в позицию того человека, от которого я отмахиваюсь, и, прочувствовав его ощущения, понять, чего бы ему хотелось услышать от меня в тот момент.

Да, и я чувствую, что так нужно общаться с повзрослевшими детьми, когда они хандрят или обращаются за советом. Вот именно, отвечать из позиции, чего бы хотелось услышать мне от мамы, будь я на месте ребенка. При этом важно прочувствовать его ситуацию.

Коуч, все-таки мне нужна поддержка. Столько работы проделано, но во взаимоотношениях с дочерью нет абсолютной гармонии. Я чего-то не понимаю?

— Главного. Ты — мать. А ждешь от нее, как от мамы, — совета, принятия, любви. Зачем ты грузишь ее своими задачами? Что ты даешь ей в этот момент? Где твоя материнская энергия безусловной любви?

— Да, все верно. Дети — всегда дети, даже взрослые. Энергия любви всегда должна идти от родителей к детям. И никогда наоборот. Это закон жизни. Я это понимаю и принимаю.

Но, скажи, мой мудрый коуч, как быть, когда дочь обижает и совсем не ценит все то, что я даю ей?

— Ты позволяешь это сама. Научись держать границы.

— Но, в том-то и дело, что я не знаю, как научиться.

— Как только разговор становится не приятным для тебя, — прекращай его. Говори, я не хочу больше говорить об этом. И все.

— Прекращать даже на полуслове, без логического завершения?

— Да. В том и весь фокус. И не нужно показывать свою слабость перед ней.

— И это все? Больше никаких выводов?

— Это все.

Наверно, это и есть вкладываться в отношения, тратиться, а не избегать. Теперь я поняла, — ребенку не нужно видеть нас слабыми. Дети приходят за поддержкой, а дать ее можно только из состояния ресурса и мудрой силы, помноженной на принятие и любовь. И только тогда энергия рода будет беспрепятственно течь от старших к младшим. Отношения со взрослыми детьми — особенные отношения.

***

— Сегодня со мной явно что-то не так. Дискомфорт и деструктив полный. Вообще не хочу работать. Что делать?

— Принять. И проработать отношения со своим внутренним Родителем. Ты его ущемляешь.

— Как проработать?

— Достать из подсознания и поговорить.

— От имени Взрослого?

— От имени себя самой пригласить и поговорить.

— Сказать, что нужна его поддержка с позиции «мы на равных», не оценивать, не унижать, а поддерживать и направлять?

— Да.

— Хорошо. Сделаю прямо сейчас.

— И как? Что ты чувствуешь?

— … Свет. Сначала мои внутренние субличности: Родитель и Ребенок, играли в догонялки. Потом Родитель взял Ребенка на руки и показал перспективу — вид вдаль за горизонт, подошел Взрослый и положил руку на плечо Родителю, они вместе втроем стояли и смотрели вдаль.

— Что в этом для тебя?

— Они вместе. Они команда. Родитель — это забота и поддержка. Ребенок — это радость, креативность, творчество, игра. Взрослый — мудрый руководитель. Смотрели вдаль — вперед — в будущее. Оно перспективно для меня.

— Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Как ощущения?

— Хорошие. Но потом сразу чувствую жуткое недовольство и неприятие. Вхожу. Смотрю.

…Отец больно взял меня за ухо, он думал, что это я разбила стекло в коридоре. За меня заступился младший братик: «Это я разбил. Нечаянно». Отец отпустил меня и врезал ему подзатыльник. У меня болело ухо.

— Что ты чувствуешь?

— Досаду.

— Давай переиграем это. Папа услышал, что разбилось стекло, подошел и спросил, кто это сделал. Ты промолчала. Как было дальше по-другому?

— … Он не стал никого ругать, понимая, что сам неудачно поставил стекло, молча собрал осколки и выбросил. Потом попросил нас быть аккуратнее — ведь это стекло он принес, чтобы вставить в окно взамен разбитого.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Папа все понимает и любит нас.

— Прими эту папину любовь и понимание. Сделай вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Братуля, спасибо тебе. Ты хоть и маленький был тогда, но смелый и честный.

Есть еще ситуация. Вхожу. Смотрю.

…Папа бьет меня по попе, я вырываюсь и не могу. Мне года два. Это у бабушки дома. Папа злится, что я не хотела идти с ним и не подходила, когда он звал.

— Что ты чувствуешь?

— Досаду, что не могу вырваться. От деда я могла убежать, а тут прямо скованность и не получается.

— Давай переиграем. Что ты хочешь поменять в этом?

— Я не знаю. Хочется подойти и пнуть его.

— А если по-доброму. Папа подзывает тебя. И?

— … Я подхожу, если он добрый. Я рада поиграть с ним и показать ему свои картинки.

— Ну, покажи. И что папа?

— Улыбается. Он удивился, что я не боюсь его. Он берет меня за руку, и мы идем вместе.

— Что ты чувствуешь?

— Если папу не бояться, он начинает добреть.

— Возьми это открытие с собой. Сделай вдох и на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

Как ощущения?

— Моя собачка, йоркширский терьер, тоже так ведет себя, когда ругаю ее за проказы. Подходит, виляя хвостиком, ставит лапки и просится на руки. И я не могу устоять. Видимо на чьи-либо выпады нужно реагировать детским доверием и добротой. Это обезоруживает сразу и усмиряет в оппоненте его внутреннего грозного родителя.

Чувствую еще ситуацию для проработки. Вхожу. Смотрю.

…Я достаю физически что-то явно тяжелое для меня. Тяну и бросаю. Не могу. Тяжело. Я маленькая совсем. Села на попу и заплакала.

— Что ты чувствуешь?

— У меня не получается. Бессилие и безвыходность.

— Давай переиграем это. Ты хочешь достать что-то тяжелое из ямы. И?

— … Не получается. Я бегу к деду и зову его. Дед подходит, я показываю ему, и он достает это для меня. Я радостная и счастливая.

— Что ты теперь чувствуешь?

— Победу.

— Прими это чувство победы в себя. Сделай глубокий вдох, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что в этом для тебя?

— Такое классное чувство, а понадобилось всего лишь пригласить деда в свою команду. Да, достигать чего-то легче вместе. Ага! То есть, прежде чем я приступлю к реализации своей мечты, мне нужно найти единомышленников для этого?

— А как ты думаешь?

— Да! Конечно, да! Несомненно! Вместе легче, веселее, интереснее. Столько нового сразу откроется. Ура! Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо. Ты умница! У тебя все получится!

***

Все другие дела, которые кажутся мне важными — это всего лишь избегание. Наверно именно эта работа для меня сейчас самая актуальная и нужная. Что ж, я готова.

— Муж, играя, пугает мою собачку — восьмимесячного щенка йорка, она сикается. Меня это очень раздражает. Почему? В этом есть что-то знакомое. Теплая лужа. Страх. Надо спрятать это.

— Какая картинка возникает?

— … Я сижу в мокрой постели, совсем маленькая, где-то годик. Плачу. Подходит дед, ругает и тычет меня лицом в мокроту. Я плачу сильнее и чувствую, что он меня совсем не любит. А он тычет и тычет.

Подходит бабушка и говорит ему: «Малохольный!» Берет меня на руки, переодевает и убирает постель, меня совсем не утешая.

— Давай переиграем картинку. Как было бы лучше для тебя? Расскажи.

— … Я в мокрой постели, подходит дед, берет меня на руки. Говорит: «Не плачь, бывает. Ты еще маленькая, вот подрастешь и научишься ходить на горшочек». Так ласково приговаривая, он переодевает меня, зовет бабушку, она убирает постель.

— Что ты чувствуешь?

— Защищенность и заботу взрослых. Любовь.

— Возьми это чувство, подыши им. Сделай глубокий вдох-выдох, возвращайся.

— Не получается. Что-то держит еще.

— Хорошо. Что ты сейчас чувствуешь?

— Досаду и не знаю, что делать.

— Войди в это чувство. Какую видишь картинку?

— … Я стою во дворе, описалась, и по ножкам побежал ручеек. Испуганно смотрю на бабушку и деда.

Дед говорит: «Обдулась, стыдобина, тьфу». Я растерянная начинаю плакать. Дед совсем меня не любит.

— Давай переиграем эту картинку. Как тебе в ней было бы комфортно?

— … Я описалась. Дедушка говорит: «Ириша, беги скорей к бабушке, она переоденет штанишки». И все. Никаких укоров. Дед наверно ревновал бабушку ко мне.

— Давай доиграем картинку, где нет ревности деда. Расскажи, как там будет?

— Мы вместе втроем играем. И еще бабушка привлекает деда заботиться обо мне и ему это нравится. Он укладывает меня спать и поет колыбельную, бабушка сидит рядом. Нам хорошо.

— Что ты чувствуешь?

— Заботу деда. Защищенность, и от него пошла теплота.

— Возьми и напитайся этой теплотой. Что ты чувствуешь?

— Хочется еще один сюжет отыграть.

— Хорошо. Какой?

— … Мне лет пять. Сижу во дворе дома и глажу бездомного пса. Он такой большой и красивый, я кормлю его колбасой. Дед увидел, ругается, взял хворостину и начал меня дубасить, а собаку выгнал на улицу. Мне больно и обидно, я кричу на него: «Дед, зачем ты так?»

— Давай отыграем этот сюжет. Как ты хочешь, чтобы там было?

— … Я глажу и кормлю бездомного пса. Дед увидел и говорит: «Хороший пес, но мы не можем его оставить. Давай я заберу его с собой на работу, он там будет у нас сторожить. Ты только колбасу ему не давай, собаки к ней не привычны, лучше супа налей». И все. Так дед отнесся ко мне уважительно, и я его уважаю за такое решение. И полностью соглашаюсь.

— Что поменялось сейчас в твоих ощущениях?

— Я успокоилась. И я могу доверять деду. Да, у меня появилось доверие.

— Как ты его чувствуешь по ощущениям?

— Я знаю, что он не нарушит мои интересы и мои границы. Он уважает меня как личность.

— А что это для тебя? Как чувствуется?

— Мне не надо подстраховываться, я могу быть открытой. Я могу быть собой. Чувствуется как легкость и счастье. Я могу быть собой и делать, что хочу. И знаю, что если что, мне просто подскажут, и никто не будет стыдить и осуждать.

Это правда, так здорово!

— Принимай это чувство, напитывайся. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Я могу быть собой! Мне это нравится. Спасибо тебе. Но, просится еще одно событие. Смотрю.

…Я маленькая, года два. Стою во дворе в рваных рейтузиках и грязной кофточке. Заходит к нам во двор дяденька и стыдит меня, что я так одета. Мне обидно, ведь я сама еще не одеваюсь. Хочется подбежать и ударить его, но я сдерживаюсь и ухожу вглубь двора. Чувствую несправедливость взрослых и огорчение.

— Давай переиграем это событие. Как бы тебе хотелось, чтобы было?

— Я не знаю.

— Ну, смотри. Ты маленькая играешь во дворе, заходит дяденька. Где бабушка?

— На звук его голоса выходит из дома.

— И что?

— … Дяденька говорит: «Какая красивая у вас девочка. Бабушка, нужно купить этой замечательной девочке красивое платье и новые штанишки». «Ну, да, — говорит бабушка, — я напишу родителям, они вышлют». Через некоторое время бабушка переодевает меня в чистую кофточку и целые рейтузики. Причесывает и говорит: «Прямо красавица».

— Что ты чувствуешь?

— Как приятно быть аккуратной. Бабушка сказала, что этот дяденька мой папа. Он потом достает из чемодана новое платье и трусики, а я не хочу их надевать, потому что он обидел меня ни за что ни про что.

— Доиграй это событие полностью.

— … Я играю во дворе, заходит дяденька и спрашивает: «Чья это такая хорошая девочка?» Я говорю: «Бабушкина». Он улыбается, садится на корточки и говорит, что он мой папа и дарит мне плюшевого котенка. Я радостная убегаю вглубь двора.

Выходит из дома бабушка, он укоряет ей, почему я такая неопрятная. И достает из чемодана для меня новую одежку. Бабушка подзывает меня, умывает, причесывает, наряжает в новое и говорит отцу: «Посмотри, какая она у нас красавица!» И мы вместе идем обедать. Я чувствую себя красивой и ощущаю причесанную челочку. Платье хрустит новизной ситца. Мне хочется танцевать, и я начинаю кружиться. Взрослые мной любуются. Это приятно.

— Возьми это чувство сейчас с собой. Сделай вдох и на выдохе возвращайся. Что ты чувствуешь?

— Я не совсем переиграла. Чувствую недоверие к этому дяденьке-отцу и настороженность. Не хочу к нему близко подходить. От него идет властность и недружелюбие. Он всех поучает.

— Войди в это чувство. Что ты видишь, какую картинку?

— … Он лупит меня по попе. Бабушка кричит, хочет заступиться и не может. Я кричу, а ж захлебываюсь. А он: «Не бери чужое без спроса, не бери, не бери». Я утащила у него часы поиграть, кажется.

— Давай переиграем эту картинку.

— Я не хочу. Я устала.

— Ну, вот смотри. Ты взяла его наручные часы посмотреть. И что было по-другому, по-доброму?

— … Дяденька-папа увидел, нахмурился, но не стал ругать. Подошел, забрал и объяснил, что это его часы, и он не хочет, чтобы я ими играла. Сказал, что обязательно купит мне такие же детские. И потом купил мне пластмассовые, в них стрелочки крутились.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Справедливость.

— Прими ее. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся. Что изменилось в ощущениях?

— Я принимаю его спокойнее и с любопытством.

Чувствую необходимость продолжать отработку этих ситуаций, но так не хочется в это погружаться. Я в недоумении, как можно так обращаться с малышкой?

— Что ты чувствуешь еще?

— Этот дяденька-папа где-то появляется на заднем плане сознания. И я чувствую, что нужно туда идти.

— Иди. Какую картинку ты видишь там?

— … Я такая же маленькая, года два, играю в песочке во дворе у бабушки. Он подзывает меня. Я повинуюсь. Подхожу и смотрю на него настороженно. Он говорит: «Покажи руки». Я протягиваю маленькие пухлые ладошки. «Да ты вся чумазая», — говорит он, грубо берет за руку и ведет умывать на огород к крану. Я его боюсь и убегаю. Он кричит. Я его не слушаюсь и убегаю в капусту.

— Что ты чувствуешь там?

— Этот дяденька-папа жестокий, холодный и чужой. Хочется, чтобы он уехал поскорей и не нарушал наш покой. Именно так и хочется, чтобы он забрал свой чемодан и уехал.

— Давай все же переиграем. Смотри, ты играешь, он подзывает, ты подходишь и протягиваешь ладошки. Как было бы хорошо, чтобы он был роднее?

— … Он протягивает мне леденец на палочке и рассказывает про мою маму. Мне так нравится, когда про нее говорят. Потом приходит бабушка, она греет водичку, наливает в тазик, и они вместе моют меня. Бабушка расчесывает меня и наряжает. И мы идем с папой гулять на улицу. Он держит мою ладошку и все время рассказывает про маму, про то, какая она хорошая, добрая и красивая. Потом он говорит, что я тоже красивая. Мы что-то покупаем в магазине, возвращаемся и все вместе садимся обедать. Я у него на коленках. Он добрый и теплый.

— Что ты чувствуешь?

— Защищенность. И не хочется слазить с коленок. Он становится роднее и становится нашим. Я чувствую его отцовскую энергию и доверие к нему, тяну его за руку и иду показывать свои секретики.

— Напитайся этим ощущением. Сделай вдох, на выдохе возвращайся сюда. Что ты чувствуешь сейчас?

— Его руки похожи на руки мужа.

— Вернись туда и увидь, почувствуй руки отца. Получилось?

— Да, он нес меня на руках, поправлял кофточку. Я его поцеловала.

— Сделай вдох и выдох, возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что сейчас чувствуешь?

— Спокойствие. Я могу ему доверять и чувствую, что теперь значима для него. Да-да. Я чувствую собственную значимость. Это важно для меня. Спасибо.

Я призываю к себе все части меня, вызывавшие чувство самоосуждения за неправильные действия или бездействие.

Как важна, оказывается, для девочки любовь папы. И его такое трепетное внимание. Наверно именно эта основа дочерне-отцовских отношений, напитанная любовью, доверием и чувством собственного достоинства, помогает впоследствии раскрыться всем тем качествам, которые и создают из девочки истинную женщину.

***

Готова работать и зову коуча. Вхожу в свое состояние. Смотрю.

…Я играю с младшим братом, перетягивая друг у друга свитер, он с треском рвется.

— Что случилось? — спрашивает папа.

— Ничего, — говорю я, запихивая свитер в шкаф.

— И что ты чувствуешь? (коуч)

— Мне неприятно, что сказала неправду, да еще при братике. Чувствую себя мелкой и жалкой трусихой, у меня нет гордости за себя.

— Хорошо. Давай переиграем эту ситуацию. Вы с братом играете, перетягивая свитер, вдруг он рвется. И?

— … Что случилось? — спрашивает папа.

— Вот, порвался, — отвечаю я, протягивая свитер.

— Ну, так неси шкатулку с нитками, сейчас буду учить тебя, как зашивать. Я охотно побежала, и мы вместе с папой зашили шов на рукаве, получилось почти незаметно. Братик сидел рядом и смотрел.

— Что ты теперь чувствуешь?

— Чувствую, что поступила правильно. Чувствую уважение брата и самоуважение. Мне легко и хорошо.

— Прими это уважение, вдохни его. Что ты чувствуешь?

— Есть еще ситуация. Вхожу. Смотрю.

…Я мою пол и тороплюсь, чтобы успеть к приходу родителей. Я совсем не стараюсь, и мелкие соринки остаются. Пришел папа и, раздеваясь, спрашивает: «Почему грязно в коридоре?»

— Я мыла, — отвечаю ему, — просто уже опять загрязнилось.

— Что ты чувствуешь?

— Мне противно, что приходится врать, чтобы он не ругался и не дрался. Чувствую себя низменно.

— Давай переиграем. Ты помыла пол и не старалась, потому что торопилась. Пришел папа. И?

— … Папа спросил: «Почему грязно в коридоре?» Я спокойно взяла веник и подмела все соринки.

— Как теперь ощущения?

— Все нормально. Я доделала свою работу.

— Сделай вдох и на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Скажи, насколько важно для тебя говорить правду? Что для тебя это?

— Когда я могу быть правдивой, мне ни к чему юлить и притворяться. Сразу возникает состояние спокойного уважения к себе, и появляется внутренняя сила.

— Прими эту энергию самоуважения и внутренней силы, позволь ей быть твоей основой.

— Принимаю.

Теперь я могу быть открытой, принимая любую правду о себе, и любую правду о других. Это принятие своей природы, своей истинности. Это — верность себе, и в некотором роде смелость. В таком состоянии я позволяю себе несовершенство. И я люблю себя любую, даже ошибающуюся. Ведь ошибки — часть пути, важная часть роста.

Минуты тикают, убаюкивая, и тут же пробуждают: «Торопись, у тебя еще столько дел!»

***

Настраиваюсь, зову коуча. И тут же пришла ситуация.

— … Я рассказываю бабуле об отце: «Ты знаешь, он заставляет стричь ему ногти на ногах, как рабыню».

— Ну и что, — отвечает бабушка, — он же отец.

— Ну, как ты не понимаешь! Он этим унижает меня. Как он может просить об этом, если он все время поднимает на меня руку. Он изверг, а не отец. Я когда делаю это, ненавижу его. Понимаешь, это мерзко. И я ненавижу себя, потому что не могу отказать ему.

— Давай переиграем (коуч). Как бы ты хотела? Отец просит подстричь ему ногти. И?

— … Я стою, не двигаюсь. И не могу делать, и не могу отказать, покупаясь на его ласковый тон.

— Что в этот момент хочешь именно ты?

— Поговорить с ним.

— Поговори.

— Папа, ты просишь об услуге, достаточно интимной. Но я имею очень много обид на тебя за то, что ты часто бываешь грубым и злым без причины. Прости, но я не буду стричь тебе ногти.

— И что папа?

— Сел на кровати, почесал затылок и крикнул маме: «Мы поемо или нет?»

— Как твои ощущения?

— Очень хорошие. Я пошла к себе, делать уроки. Поемо, ударение на последнем слоге, это он так у мамы просит кушать.

— Делай вдох, на выдохе возвращайся. Что в этом для тебя?

— Жаль, что я тогда в прошлом не умела так ответить.

— Главное, что ты сейчас смогла и теперь всегда сможешь и впредь.

— Чувствую, что у меня еще есть работа, хоть и поздний вечер.

— Что ты видишь? Что чувствуешь?

— Вхожу. Смотрю.

…Вижу маленькую девочку в красивом платье, у нее кудрявые волосы. А я чумазая и не причесанная, мне года три, подхожу к ней и сильно пинаю. Она плачет, а я бегу к дому.

— Что ты чувствуешь?

— Что я плохая и плохо поступила. А она такая вся нарядная, что мне стало обидно за себя.

— Давай переиграем ситуацию. Как бы ты хотела, чтобы там было?

— Чтобы мы подружились. Но я не могу, раз она такая вся красивая и чистенькая. И я не знаю, как сказать бабушке, что я тоже хочу быть такой.

— Давай представим, что ты смогла объяснить бабушке, что ты хочешь быть ухоженной и нарядной. И что тогда?

— … И тогда бабушка меня умывает и причесывает, потом достает из шкафа белое платье с пояском и одевает меня и еще носочки и сандалики. И я иду играть с этой девочкой. Мы беремся за руки и прогуливаемся по улице. Все смотрят и любуются.

— Что ты чувствуешь теперь?

— От ее ладошки идет тепло и дружба, и мне это нравится. Мы улыбаемся друг другу, мы — на равных.

— Возьми сейчас это ощущение — вы на равных. Сделай глубокий вдох и на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Как самочувствие?

— Получше.

— Что для тебя дружба с девочкой, когда вы на равных?

— Раньше я часто испытывала это чувство, что я не на равных, что я не могу быть достойной, но я скрывала это перед сверстницами. Когда дружба на равных, это здорово. Не нужен постоянный контроль своего самовыражения. Можно расслабиться и откинуться в кресле. Я и так соответствую, без всякого напряжения.

Кстати, когда я проходила психологическое тестирование на ВВК, мне в заключении написали «очень высокий уровень самоконтроля». Вот оказывается, откуда это происходит. Но что теперь делать со всем этим?

— Ничего. Просто прими сейчас это знание. Сделай глубокий вдох и, вдыхая, втяни это. На выдохе — осознай. Теперь ты всегда на равных со всеми.

— Хорошо. Принимаю. Но вот опять чувствую дискомфорт и изжогу. Вхожу. Смотрю.

…Я маленькая, года три. Бабушка вынесла во двор все пальто и шубы прогреть на солнце, я ей помогаю, старые из сарайки выхлопываю палкой. Вдруг подходит дед и начинает ругаться на бабушку. Я взяла и стукнула его палкой. Он взял ее у меня и сломал, а меня хотел нашлепать, но я вырвалась и убежала. По лестнице залезла на чердак дома и не хотела спускаться. Наблюдаю за ними сверху, а они переживают и уговаривают слезть. Потом я все-таки слезла, а дед набил меня хворостиной больно пребольно, он обманул. Лучше бы я не слазила.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Он меня выманил, а сам подлый набил. Он гад.

— Давай переиграем эту ситуацию. Как бы ты хотела, чтобы там было?

— Чтобы он был честный. Так бы и сказал, мол, слазь, я тебя набью.

— И ты бы слезла?

— Нет. Подождала, пока он спать пойдет. Я не знаю, как бы я хотела. Чтобы все были добрые, не ругались, а просто разговаривали. Он ведь первый начал всех сорить.

— Смотри. Вы с бабушкой вынесли одежду просушить, ты хлопаешь ее палкой. Подходит дед, он недоволен. И?

— … Я забираюсь к нему на колени, чтобы он подобрел и не ругался. Я глажу его по небритой щеке. Дед говорит бабушке, что пора кушать, и целует меня в макушку.

— Что ты теперь чувствуешь?

— Теплоту. Дед совсем не злой, он просто хочет кушать.

— Сделай вдох, на выдохе возвращайся в состояние «здесь и сейчас». Что ты чувствуешь?

— Когда мужчина недоволен и злится, нужно общаться с ним как можно добрее, не замечая его раздражения.

— А что для тебя в этом?

— Обычно на раздражение я отвечала тем же. Но это не дает мира и стабильности, это только провоцирует ссоры. Очень важно уметь переключать в мужчине его агрессию на теплоту и мягкость, сначала отвлекая, а потом вовлекая. Это работает и дает нужный результат. А ведь все так просто.

— Это женское состояние. Оно есть в любой женщине, в любом возрасте. Хорошо, что ты поняла его. Прими это состояние. Подыши им. Сделай глубокий вдох и на выдохе осознай. Теперь это всегда с тобой.

— Принимаю. Спасибо.

Пришла интересная ассоциация.

Мужчина — это твердый фаллос. Женщина — мягкая вагина. Когда они соединяются в любви, фаллос становится нежным и податливым. Таковы их энергии. Если женщина умеет входить в это состояние и быть вагиной, приносящей приятное расслабление, любая мужская агрессия усмиряется в секунды.

***

Проснулась очень рано, не смотря, что вчера легла поздней ночью. И сразу чувствую, что надо работать, дискомфорт сильный. Зову коуча. Вхожу в состояние. Смотрю.

— … Вокруг меня крутится черная собака похожая на лайку, хвост колечком, прыгает и играется со мной. Я глажу ее мордочку, она мне очень нравится, у нее маленькие ушки торчком, на кончиках лап беленькие отметины. Мне лет восемь. Подходит отец и больно пребольно хватает за ухо и начинает выкручивать его. Я заплакала. А он приговаривает: «Не лезь к бездомным собакам, сколько раз тебе говорить». Он палкой прогоняет собаку. Мне становится очень стыдно за него перед собакой. Он злой, гадкий, мерзкий. Я его боюсь. Я убежала домой, забилась в угол и стала плакать.

— Что ты чувствуешь сейчас?

— Хочется взять палку и дубасить его мерзкого, набить, чтобы знал, как это. Собачка тут ни при чем. Она хорошая, у нее столько слов в глазах. Мне жаль, что я не смогла заступиться за нее и за себя. Позже папа купил нам породистого щенка, но я как-то не особенно любила его. Он погиб, да и другие собаки потом не приживались у нас.

— Давай переиграем это. Как бы ты хотела, чтобы там было по-доброму? Смотри. Ты гладишь мордочку у собачки, подходит отец. И?

— … Какая хорошенькая, папа, посмотри, — говорю я, — она очень умная и добрая, давай возьмем ее себе.

Папа соглашается. Мы приводим ее домой, купаем в ванной, причесываем и кормим. Кажется, папа даже сам доволен. Потом мы едем к ветеринару, где ей делают все необходимое. Там мы купили ошейник и поводок. По дороге домой мы придумали ей кличку Уголек. Мама стала звать его Голик, а брат Гол. Для меня он всегда был Уголек. И мы его очень любили.

— Что ты чувствуешь теперь?

— Что люблю собак. И я всегда с удовольствием гуляла с ним. И что папа добрый и справедливый. Мы — дружная семья. И я люблю родителей.

— Возьми сейчас это чувство справедливости папы, и то, что вы — дружная семья. Прочувствуй его. Как оно ощущается?

— Я вижу картинку, мы фотографируемся все вместе и Голик с нами. Мы дружные, мы все его так любим. И мне теперь опять нравится, когда у собачки хвост колечком. Я плачу, потому что это могло так быть. Это было возможно. Папа, ты слышишь! Счастливое детство и ваше с мамой счастье было возможно, вот просто тогда нужно было проявить чуть-чуть доброты и понимания жизни. Невозможно быть счастливым самому, если ты кого-то угнетаешь. Ты слышишь меня, папа! Это закон жизни, закон бумеранга.

Собачка, черный Уголек, прости нас!

— Давай представим, что все так и было, и Уголек жил с вами.

— Да. И странно, что я могу в это поверить, как будто все, так и было. Мы все его очень любили, это была особенная собака.

— Зачастую так и бывает. Вселенная дает людям подарок в виде чего-то или кого-то особенного, но не всегда человек готов принять этот дар, не всегда умеет разглядеть, что за неказистым фасадом скрывается нечто гораздо большее.

— Сделай глубокий вдох, прими это осознание и глубину жизни, на выдохе — возвращайся в состояние «здесь и сейчас».

— Как тебе это?

— Теперь я понимаю, почему мне не нравилось, когда у собаки хвост колечком. Да, много чего затронуло, много ассоциаций. Мощно. Такой, казалось бы, незначительный эпизод жизни, а сколько последствий. И я не понимаю, о чем сейчас мои слезы.

— Это прозрение. Просто позволь этому быть.

— Спасибо. Чувствую сейчас, что это была не просто собака. Как будто пришел ангел-хранитель в нашу семью. А мы его прогнали.

Сердце мое! Помоги полностью и безвозвратно простить все обиды. Дай мне столько любви самой высокой, чтобы я смогла наполниться ею. И подарить ее себе и от имени мамы, и от имени папы, и от имени Бога. Сердце, дай столько любви, чтобы я смогла абсолютно уверовать, что мир безопасен, и вся вселенная — дом родной, а моя жизнь здесь на земле — это игра для моего развлечения и развития. Пусть будет так!

Сегодня по пути из бассейна, я шла пешком, увидела мини-зоопарк. Там животные томились в узких клетках, бегая из угла в угол, чтобы согреться. Стоял смрад. Я разглядела только худого тигра и пару волков. Эти сильные гордые животные выглядели жалко. Было больно смотреть на них. Очень больно, до слез. Мир взрослых — жестокий мир. И он жесток к слабым.

— Скажи, коуч, что ты думаешь об этом?

— Что больше всего тебя задело в этой ситуации?

— Нарушено право свободы, их пытаются не приручить, а сломить и подчинить, не оставляя право выбора. Это бесчеловечно и недопустимо. Но ничего нельзя сделать.

— Это откликается болью твое детство.