Элис Кова

Узы магии. Дуэт с герцогом сирен

Elise Kova

A duet with the Siren Duke

© Каштанова Е., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Всем, кто, перестав мечтать о бесконечном счастье, отыскал его, когда меньше всего ожидал

Примечание автора

Дорогие читатели,

как писатель я прекрасно сознаю, что не все мои книги подойдут для всех. Порой это лишь вопрос личных предпочтений. Иногда же книги содержат мысли, темы или сцены, способные подействовать на одних читателей сильнее, чем на других.

Поэтому заранее хочу предупредить, что в этом романе рассказывается история молодой женщины, которая после неудачного брака обрела себя и второй шанс на любовь. Здесь есть споры и воспоминания о событиях, затрагивающих острые, сложные темы, такие, как эмоциональные травмы и вред, который могут нанести те, на чьи ошибки мы не обращаем внимания. Эти темы не раскрываются чрезмерно откровенно, но в стремлении правдиво донести до читателей историю жизни Виктории их нельзя просто опустить.

Надеюсь, вам понравится эта книга, но помните, насколько важно сохранять свой душевный покой. Превыше всего хочется верить, дорогие читатели, что вы счастливы и в безопасности.

Ваш автор, Элис Кова

Пролог

При первой же возможности море может меня погубить. Помимо волн и течений или животных с острыми зубами, мне грозят призраки и монстры, населяющие его глубины. А если уж совсем не повезет, моей погибелью станут самые жуткие создания из всех – сирены, которые во время пения своего сладкозвучного реквиема утянут меня глубоко под воду.

Стоит окунуться в холодный сумеречный вечер, как кожа покрывается мурашками. Над чернильным морем восходит луна, однако из-за тумана и соленых брызг яркий шар превращается в расплывчатое пятно, пронизанное нитями света.

Волны с яростью разбиваются о скалы маленького острова, который я некогда считала своим домом, но постепенно осознала, что он всегда был для меня лишь тюрьмой. Океан вздымается, обрушивая на сушу языки пены, – выжидает удобного момента, чтобы поглотить все живое, что осмелилось противостоять его приливам.

По камням я шагаю быстро и уверенно, направляясь к задней части маяка. За проведенные здесь годы я очень много раз прогуливалась этим путем, разминая ноги в своей клетке и добывая пищу в приливных бассейнах, но на этот раз меня ждет лодка.

Сегодня вечером я покину этот остров.

Несмотря на возраст, суденышко еще крепкое. Чарльз поддерживает его в хорошем состоянии, ведь оно – наша единственная возможность добраться до побережья. Сама я плавала на этой лодке всего раз, два года назад, когда муж привез меня сюда.

Протянув руку, слегка касаюсь дерева дрожащими кончиками пальцев, потом быстро оглядываюсь, будто ожидая, что Чарльз каким-то образом узнает, что я нарушила его правила, и материализуется позади меня прямо из воздуха. Но пляж по-прежнему пуст, и я бросаю взгляд на уныло высящийся маяк, в стенах которого виднеются несколько крошечных темных окошек. Меня притягивает одно из них, за которым расположена наша спальня.

За ужином мы поссорились, и вскоре Чарльз поймет, куда я делась, но не сможет за мной последовать. Чтобы выбраться с острова, ему придется подать сигнал другому судну, а здесь, поблизости от Серого протока, они появляются нечасто. Конечно, рано или поздно муж уплывет отсюда, но я к тому времени уже исчезну за горизонтом и окажусь там, где он ни за что до меня не доберется. Я буду двигаться вперед, приведу в порядок дела и найду способ жить дальше без него. У меня получится.

Иначе нельзя.

До побелевших костяшек пальцев сжимаю в руках корзинку, и продукты в ней тихо стукаются друг о друга. Жалкие крохи, которые мне удалось припрятать, пока я тайно планировала побег. Если потреблять их разумно, как раз должно хватить на три недели, которые понадобятся мне, чтобы добраться до родителей и сестры. При мысли о столкновении с семьей застываю на месте. Что я им скажу? Что они подумают обо мне после того, как я сейчас намереваюсь поступить? Стоит ли вообще к ним ехать?

Если я и впрямь хочу сегодня сбежать, нужно действовать немедленно. Однако я не двигаюсь, глядя на высокую постройку с медленно вращающимся маяком. Прикидывая, как можно объяснить свой приезд родным, начинаю прокручивать в голове наши с ним разговоры.

«Если бы не ты, Лиззи, я бы давно бросился в море. Ты мой маяк. Мне спокойно по ночам, ведь ты всегда рядом, чтобы помочь противостоять пению сирен. Ты создана для подобной ответственности. Я никогда тебя не отпущу» – будто наяву слышу я слова Чарльза, несмотря на заткнутые ватой уши. От них мучительно ноет в груди. Но я делаю судорожный вдох, укрепляя свою решимость.

Выбор сделан, теперь уже поздно отступать. Я отдала ему два года. Я правда старалась. Молила, плакала, пыталась объясниться, пока от языка жестов не начинали болеть руки, и свято верила, что наши отношения наладятся сами собой. Однако муж продолжал уезжать с острова. Отправлялся навстречу приключениям, которые обещал мне, а меня бросал здесь одну. И все же я не сдавалась.

Но потом, два месяца назад, все изменилось.

Пыль в его кабинете оказалась такой плотной, что прилипала к пальцам. На шее выступил пот – от страха, а не от напряжения.

«Никогда не заходи в мой кабинет, Лиззи», – постоянно говорил Чарльз.

Однако муж остался недоволен ужином, который я приготовила накануне его отъезда, и мне показалось, что неплохо бы немного прибраться…

Пачка писем нашлась в сейфе рядом с его креслом – ключ Чарльз оставил в замочной скважине. Никогда прежде меня настолько не терзало любопытство. Один поворот, и мир подо мной покачнулся. Я доставала их по одному и, путешествуя назад во времени, просматривала даты и читала о событиях, за эти годы случившихся в моей семье, которая, как клялся Чарльз, больше не желала обо мне знать. Все до последнего письма были адресованы мне и только мне, но вместо того, чтобы сжечь доказательства своего предательства, Чарльз хранил их, будто некие нездоровые трофеи.

Мне плевать, что я нарушу клятву, разорву нашу договоренность, прослыву женщиной легкого поведения… или что там еще обо мне наговорят. Если ценой моего счастья станет повсеместное осуждение, я готова ее заплатить.

Как ни странно, узлы на веревке, которая удерживает лодку, легко сдаются под моим натиском, а ведь, если верить Чарльзу, мои «маленькие нежные пальчики» ни за что не смогли бы с ними справиться. Тут же возникает подозрение, будто все это время ключ от моей клетки находился у меня в руках.

Разместив корзинку на носу лодки, я толкаю суденышко в воду, но оно не двигается с места. Упираясь каблуками в землю, пробую еще раз, но ноги лишь скользят по песку.

«Ну давай же! Двигайся!» – мысленно умоляю я.

Прошло почти полчаса с тех пор, как я выбралась из постели, а Чарльз всегда спит беспокойно.

Словно в ответ на мои страхи в окне спальни загорается свеча.

Внутри вскипает неистовая энергия, подпитываемая паникой, и я до предела напрягаю слабые мышцы.

«Да двигайся ты!»

Если я сейчас не сбегу, то останусь здесь навсегда. Он запрет меня в доме, как куклу, заставляя притворяться, будто мои чувства к нему – настоящая любовь, а не просто наивное увлечение.

Меня впереди ждет еще столько всего. Ведь правда? Не может быть, что мне суждено провести на этом острове всю жизнь. На глаза наворачиваются слезы, но я продолжаю толкать лодку. Внезапно остров содрогается от громкого звона массивного колокола, висящего под самым маяком. Вот он, мой шанс! Песни сирен на время смолкли, а Чарльз пока не успел до меня добраться.

«Давай же, Лиззи!»

Впервые в жизни море, кажется, на моей стороне.

Начинается прилив, и волны ударяют в корпус маленького судна. Его сопротивление уменьшается, а после вовсе исчезает, и лодка отплывает от берега.

Глядя на темную воду, которая плещется возле моих лодыжек, я вдруг ощущаю, как горло сжимается от страха. Теперь, чтобы добраться до лодки, мне придется зайти по колено в воду. Какой глубины хватит сиренам, их монстрам или призракам, чтобы предъявить на меня права? Как быстро они смогут оправиться после звона колокола? Мне бы следовало это знать, ведь я как-никак жена смотрителя маяка и прожила здесь уже два года…

Вот только исследования Чарльза всегда были для меня под запретом.

Я бросаю взгляд через плечо. Чарльз высовывается из окна и, гневно хмурясь, смотрит прямо на меня.

– Что ты задумала? Сейчас же вернись! – яростно требует он на языке жестов, знакомом всем, кто живет возле побережья: когда уши заткнуты ватой, остается изъясняться лишь с помощью рук.

Собрав всю некогда присущую мне храбрость, я бросаюсь в воду и запрыгиваю в лодку. Чарльз исчезает из окна. Значит, решил погнаться за мной.

Море, на краткий миг ставшее мне другом, вновь превращается во врага. Теперь приходится бороться с приливом, который пытается вернуть меня в объятия мужчины, бегущего сейчас вокруг маяка. Я изо всех сил налегаю на весла, не обращая внимания на боль в содранных деревянными рукоятками ладонях.

За проведенные здесь два года я стала слишком мягкой. Исчезли мозоли, возникшие во время работы с отцом по дому. Мышцы, натруженные, когда я таскала мамины ящики и посылки, ослабели. Никогда еще я не ощущала себя настолько немощной и поклялась себе, что, если сумею от него сбежать, приложу все силы для укрепления тела.

– Лиззи! – одними губами произносит Чарльз уменьшительное имя, которым меня называл. Хотя, возможно, на самом деле он кричит. Обогнув маяк, муж мчится к пляжу, но я уже плыву прочь. – Вернись! – Он указывает на меня, затем прикладывает руки к груди, скользит ими вниз по телу и тыкает в землю. Сделав еще несколько жестов, в конце концов проводит пальцами по шее. – Сумасшедшая женщина! Ты же себя погубишь!

За последние годы это одно из самых сильных проявлений его заботы. Чарльз хотел меня, лишь когда видел во мне ту, которую требовалось спасти, – молодую женщину, жившую на окраине маленького городка и смотревшую на него, как на бога. Он меня не любит и никогда не любил, но ему нравится чувствовать себя нужным, важным и знать, что я рядом в любое время дня и ночи и готова всем ему услужить. Что я здесь, на этой скале, всякий раз ожидаю его возвращения.

– Я уезжаю. Ты не сможешь меня остановить. – Выпустив весла, отвожу руки от груди и быстро шевелю пальцами, потом вновь принимаюсь грести. Теперь, когда я постепенно выплываю из зоны течения, которое тянет меня к нему, лодка движется легче.

– И куда ты пойдешь? К кому? Ты и дня без меня не протянешь! – яростно сообщает он жестами. – Я тебе нужен.

Нужен? Он мне нужен?

– Я никогда не нуждалась в тебе. – С ним я чувствовала себя особенной. Важной. Желанной. Все то, к чему стремилась молодая женщина, которая никогда не считала себя особенно ценной. Но нуждаться? Ничуть. Я отлично справлялась и без него. Отец научил меня охотиться, готовить и вести домашнее хозяйство; мама объяснила правила торговли – как ловко обращаться с цифрами и вести переговоры. Рядом с Чарльзом же я не узнала ничего… кроме молчания и покорности. – Это ты во мне нуждался!

– Зачем такому состоятельному мужчине, как я, нужна женщина вроде тебя? До встречи со мной ты жила в лачуге на городской окраине. – Он тычет в меня пальцем. – Ты была никем. Я вытащил тебя из грязи и дал комфортную, благополучную жизнь, и за это тебе бы следовало днем и ночью ползать у меня в ногах. Ты же своей наглостью продолжаешь испытывать мое терпение.

– Ты мне солгал! – кричу я и повторяю то же самое руками. Голос дрожит от боли, которую я скорее чувствую, чем слышу. Горло жжет, ведь я так давно не говорила вслух. – Ты сказал, родные меня не любят. Я им больше не нужна.

Но они всегда меня любили, пусть даже десятки писем, которые я просила отправить Чарльза, так и остались лежать у него в сейфе. Родные продолжали мне писать… и поэтому я точно знаю, что, даже если нарушу клятву, они по-прежнему меня поддержат.

– Но это правда, – возражает Чарльз. Его лицо становится алым, как последние отблески заката на горизонте. Руки порхают, будто осы; он явно стремится побольнее ужалить меня словами. И когда я сознаю их смысл, к глазам подступают слезы. – Ты грустная, одинокая, жалкая девчонка, и всякий раз, покидая этот остров, я испытывал облегчение, потому что мог хоть на время от тебя освободиться. Конечно же, родные тебя не любят. За что? Кто вообще на этой огромной земле способен тебя любить?

Его слова пощечиной бьют по лицу, от них жжет глаза. Чарльз столько раз твердил мне эти фразы, что я машинально повторяю их про себя еще до того, как он успевает выговорить с помощью пальцев. Они колючками впиваются в плоть, сковывают меня, удерживают на месте так крепко, что я не способна вырваться, не отдав в качестве платы свою кровь. Похоже, какой-то части меня суждено умереть здесь этой ночью.

Я вновь порываюсь грести, однако медленно опускаю весла. Слова Чарльза, словно веревка, тянут меня назад, к нему, а со стороны материка ко мне заманчиво взывают большая земля и свобода. И я разрываюсь между тем, чего хочу, и мыслями, которыми он забил мне голову.

«А что, если… он прав?» – шепчет из глубин сознания девчонка, вышедшая за него замуж в ту пору, когда ей едва исполнилось восемнадцать.

Потом я вновь вижу письма – столь же отчетливо, будто до сих пор держу их в руках.

Глядя прямо на Чарльза, кладу весла и поднимаюсь. Я уже не та девчонка, которую он прежде знал. Так пусть же увидит во мне силу, подобную той, что таится в бушующем под дном лодки море, которого он так боится, и осознает наконец, в какую женщину я превратилась. И неважно, что я сейчас притворяюсь, а на деле чувствую себя разбитой стеклянной статуэткой, кусочки которой удерживаются вместе лишь усилием воли. Главное, чтобы Чарльз мне поверил.

– Я ухожу от тебя, как ты уходил все эти годы. Только я никогда не вернусь. Я отправлюсь к тем, кто по-настоящему меня любит, – жестами показываю я.

– И кто же это?

– Мои родные.

– Ты правда веришь, что они тебя любят? Да они вздохнули с облегчением, когда ты уехала! Только я один все это время был с тобой рядом.

– Они писали мне!

– Ты… – Он замирает, уставясь на меня широко распахнутыми глазами, круглыми, как восходящая луна. Лицо мужа вдруг искажается, выдавая истинное уродство души. – Ты посмела нарушить приказ и войти в мой кабинет? Не забывай: ты принадлежишь мне!

– Нет, – качаю головой и с трудом сдерживаюсь, чтобы не застучать зубами от беспокойства. Мне инстинктивно хочется сжаться, и я с огромным трудом заставляю себя стоять прямо.

– Твоя душа принадлежит мне. Ты поклялась в этом в день нашей свадьбы и подписала контракт. Я не позволю тебе его нарушить, никчемная девка! Остаток своей жизни ты проведешь, присматривая за этим маяком, ублажая меня и выполняя все мои распоряжения!

Не успеваю я ответить, как лодку резко подхватывает морская волна. Покачнувшись, я пытаюсь опуститься на дно, однако теряю равновесие. Небо кружится над головой, и миг спустя я погружаюсь в море.

Вода в нем ледяная. Вынырнув на поверхность, я делаю резкий вдох, и тут же на меня обрушивается еще одна волна, срывая наушники и выталкивая из ушей вату.

– Чарльз! – голосом кричу я, с помощью рук стараясь удержаться на воде. Шарфы и пальто, надетые для защиты от холода, пропитались морской водой и теперь силятся меня задушить. – Чарльз! – Я тянусь к стоящему на берегу супругу.

В ужасе глядя на меня, он отшатывается. Некогда у него на глазах море так же поглотило его родных. Возможно, их призраки сейчас плавают в воде вместе со мной.

– Не бросай меня! Пожалуйста!

Медленно качая головой, Чарльз отступает еще на шаг. Он больше не видит во мне живого человека. Я ведь в море, и уши у меня ничем не защищены. Поэтому для него я все равно что мертва.

Осознав, что кричать бесполезно, я отворачиваюсь от мужа и лихорадочно соображаю, как быть дальше: цепляться за лодку или попробовать добраться до берега. Поскольку волны уже перевернули мое суденышко и до сих пор продолжается прилив, вероятно, лучше выбрать берег. Я плыву вперед, надеясь попасть в течение, которое отнесет меня к суше до того, как здесь появятся сирены или их монстры.

Но уже слишком поздно. Прошло довольно много времени с тех пор, как на острове звонил колокол, и шум ветра доносит их шепот.

Едва слышный призрачный гимн постепенно нарастает, вздымается во мне сильнее, чем прилив. Я неосознанно закрываю глаза, расслабляю мышцы и тихо, созвучно выдыхаю. Долетающие звуки уносят прочь физическую боль и успокаивают сердце, которое мучительно ноет уже несколько лет.

Певец-мужчина с превосходным басом, лучше которого я в жизни не слышала, выводит низкие ноты, полные скорби и тоски. Такое впечатление, что его песня разносится по всему простору моря… и посвящена всем заледенелым, потерянным душам, обреченным жить в его глубинах.

Невольно растягиваю обветренные губы в улыбке. Он кажется таким сломленным и печальным.

Совсем как я.

Мелодия вдруг меняется, становясь более призывной.

И она приближается, пульсирует за закрытыми веками. Звуки почти походят на рычание, и внезапно я сознаю, что вокруг меня в воде что-то движется, мелькают тени.

В этот момент море невидимыми пальцами сжимается вокруг моих лодыжек, и поток тянет меня вниз. Я не издаю ни криков, ни рыданий, лишь судорожно вздыхаю и с головой погружаюсь в волны.

Уши наполняет шум воды, ревущей в такт мелодии песни. Легким уже не хватает воздуха, и я борюсь, снова силясь всплыть. Срываю с себя шарфы и пальто, разметавшиеся вокруг водоворотом тканей и красок, надеясь, что теперь сумею грести лучше. Не могу же я так умереть. Невозможно, чтобы для меня все здесь закончилось. Я ведь только набралась смелости снова стать самой собой – отбросить все стеснение и начать жить настоящей жизнью.

Содрогаясь от ледяного холода, я сражаюсь с потоками, которые призрачными руками все тянут меня вниз. Легкие уже разрываются.

Однако потоки здесь вовсе ни при чем. Тени внезапно оживают, и я вижу монстра – помесь человека с рыбой, с ввалившимися, молочно-белыми, явно незрячими глазами и чуть приоткрытым ртом, плавниками вместо ушей и хрящами, проступающими сквозь кожу на щеках.

На мгновение я потрясенно застываю.

Песня становится громче и все быстрее отдается у меня внутри. Трудно сказать, кто ее поет – та сирена, что сейчас передо мной, или та, что появляется в отдалении, или вообще какая-то другая. Все вокруг лишено красок и жизни. Я словно зависла где-то между живыми и мертвыми.

Охваченная паникой, я начинаю брыкаться в стремлении оттолкнуть сирен, которые ко мне тянутся; бьюсь, словно пойманная в сети рыба, и в своей попытке освободиться отчего-то застреваю еще сильнее. Ощутив на себе их руки, содрогаюсь от ужаса того, что должно произойти. Эти сирены утащат меня вниз, в свое логово, и отдадут в качестве лакомства своим монстрам.

Легкие нещадно горят. Я тянусь к бледной луне, которая светит высоко в небе. Ее вдруг окутывает тень.

Я издаю беззвучный крик.

И внутрь врывается обжигающе холодная вода, ножами пронзая мышцы груди, вырезая легкие, полосуя ребра. Горло сжимается. Сердце съеживается и замирает.

В тот же миг невыносимая боль исчезает и вокруг воцаряется спокойствие. Онемение. Ночь внезапно сгущается.

«Это конец… все кончено… вот чего я добилась в жизни…»

Жестокость произошедшего ошеломляет.

Внезапно я вижу вспышку света. Молния? Несмотря на угасающее зрение, я замечаю движение. Песня теперь звучит неимоверно громко. И вдруг… стихает.

«Неужели вновь прозвенел колокол?»

Меня за талию обхватывают чьи-то руки. Чарльз все-таки последовал за мной. Даже не верится. Никогда не думала, что он добровольно бросится ради меня в море… или нырнет на глубину. Возможно, ему не все равно…

Однако я заблуждаюсь.

Луна полностью исчезает, поглощенная безмерностью ночи. Меня же тянет все ниже. Сознание постепенно ускользает, растворяясь в по-прежнему звучащей в ушах мелодии. Другие сирены, похоже, исчезают, поскольку одна из них предъявила на меня права.

Вокруг простирается лишь бесконечная толща воды, но пару мгновений спустя в пронзающих ее потоках возникают пятнышки света, которые напоминают светлячков и пульсируют в такт песне. Из меня исчезает холод, тело вновь начинает согреваться. Сознание возвращается, и я, моргая, прихожу в себя.

Кто-то, по-прежнему не отпуская мою талию, меня разворачивает, и я встречаюсь взглядом со своим спасителем. Точнее, с врагом.

Лицо этого мужчины не такое, как у сородичей. В свете плывущих вдоль потока ярко-зеленых и лазурных светящихся сфер отчетливо видны высокие скулы, выступающие над угловатой челюстью, и резко очерченный, почти человеческий подбородок. Никаких впалых, скелетообразных, угловатых черт, как у прочих сирен. Он выглядит… цельным и более реальным. Столь же настоящим, как изгиб его хвоста подо мной.

Возле щек, там, где у людей находятся уши, тянутся бледные хрящи, разветвляясь веерами бирюзовых перепонок, похожих на рыбьи плавники. На переносице сходятся платиновые дуги бровей того же оттенка, что и обрамляющие лицо волосы. Сферы отбрасывают тени на его щеки и освещают глубокие темно-карие глаза. Вовсе не молочно-белые, не пустые и безжизненные. Нет, я ловлю на себе живой, осмысленный взгляд мужчины в расцвете сил.

У него светлая кожа, правую руку почти полностью покрывают черные, темно-синие и белые татуировки в виде линий, которые разворачиваются, будто ленты, на шее и груди. На левом предплечье имеются похожие символы. За спиной пристегнуто деревянное копье. И пусть выглядит мужчина лишь немного старше меня, вокруг него отчетливо ощущается аура безвременья.

Он создает впечатление неестественного, неприятного, запретного.

И вызывает ужас.

И все же… я остро ощущаю, как он одной рукой поддерживает меня под ребра и прижимается ко мне сильным телом. Незнакомец почти касается носом моего носа, когда проводит кончиками пальцев по моему виску, убирая падающие на лицо волосы. Легчайшее прикосновение, но отчего-то у меня внутри вдруг разливается жар. Сирен смотрит на меня, будто на некое божество – словно бы здесь, в этот миг, весь мир начинается и заканчивается мной.

– Человек… – эхом отдается в ушах его голос. Бросая вызов законам природы, он говорит, не шевеля губами, и обнимает меня уже двумя руками. – Ты умираешь.

Тоже мне новость! Удивительно, что я до сих пор в сознании. Я ведь ощущала, как погружаюсь в вечный сон. И все же… пока я здесь.

– Моя песня лишь оттягивает неизбежное. Но я могу тебя спасти.

«Что?» – мелькает в сознании невольная мысль.

Незнакомец растягивает губы в ухмылке. Тени скользят по его лицу, придавая чертам почти зловещее выражение. Он склоняется ко мне ближе. Я выгибаю спину, прижимаясь к нему бедрами и торсом. Сирен не сводит с меня глаз, жадно пожирая взглядом.

Даже когда он говорит, его песня каким-то образом продолжает звучать в глубине сознания, рассеивая все мои страхи и тревоги, приглашая раствориться в ней… и в нем. Стараясь подавить это желание, я быстро моргаю и пытаюсь сосредоточиться. Нет, я не сдамся.

– Ну-ну, полегче, – успокаивает он. – Так или иначе, скоро все это закончится. Я либо спасу тебя, либо отпущу и оставлю в море.

«Нет… все не может так закончиться. Должно быть что-то еще».

– Отлично. Значит, я тебя спасу. Но мне придется нелегко, я потрачу много магии, соответственно, цена будет высока. Я вернусь через пять лет и возьму то, что мое по праву.

«Пять лет».

Через пять лет мне исполнится двадцать пять, почти двадцать шесть. Кажется, до этого еще целая вечность. У меня есть пять лет, чтобы увидеть мир. Пять лет ничем не сдерживаемой свободы. Или смерть.

– Согласна?

Незнакомец крепче сжимает меня, и под его разрисованной кожей отчетливо перекатываются мышцы. Он скользит пальцами по моей пояснице, и я чувствую жар, проникающий сквозь тонкую ткань платья.

Моя жизнь и свобода – всего лишь условия сделки, бартер. Впрочем, я давно об этом знала. И каким бы невероятным это ни казалось… другого выхода у меня нет. Не столь уж важно, умру я сейчас или через пять лет от руки сирены.

Мне с трудом удается кивнуть.

– Я знал, что ты согласишься, – сообщает вкрадчивый голос в глубине моего сознания.

Потом сирен снова начинает петь. Его мелодия окутывает меня, струится надо мной, проникает внутрь.

Я прижимаюсь к его сильному телу. Вода больше не курсирует между нами, но я все еще ощущаю подводное течение, его энергию, сущность… Или так проявляет себя магия, которая омывает нас, пульсирует, продолжая поддерживать во мне жизнь? Она накатывает, вздымается… Я беззвучно вздыхаю и, слегка запрокинув голову, закрываю глаза, как будто собираюсь подхватить его песню, бесконечно повторяющиеся слова которой звучат в такт с моим трепещущим сердцем.

На языке появляется соленый привкус океана, тело покалывает, словно к нему легко прикасаются тысячи рук, поддерживая во мне жизнь. Сирен наклоняется вперед, обвивая хвостом мои ноги, и я все глубже погружаюсь в его зачарованную песню. Мысли постепенно ускользают. Еще немного, и мой разум станет столь же пустым и бесконечным, как океанский простор вокруг нас.

Сирен проводит правой ладонью вниз по моей левой руке, оставляя после себя жжение, а левой скользит вверх между лопаток и обхватывает мой затылок. Я смотрю в его глаза, и остатки напряжения, стараниями Чарльза поселившиеся в моем хрупком теле, исчезают. Я вцепляюсь в сильные, рельефные плечи сирена и, позабыв обо всем прочем, просто держусь изо всех сил.

Вокруг нас поднимаются пузырьки. Нос снова наполняется воздухом, и от этого ощущения непроизвольно издаю смешок. Я словно бы очутилась в бокале с игристым вином, которое толкает меня все выше, выше, выше…

Вскоре я уже оказываюсь над поверхностью волн и резко вдыхаю, но миг спустя обрушившаяся волна вновь погребает меня под собой. Я разворачиваюсь, сминая, скручивая одежду, но сирен по-прежнему держит меня в объятиях. Удовольствие от его ласк сменяется жгучей болью – как будто обнаженной плоти касается раскаленное клеймо. Зашипев, я дергаюсь так, что плечо чуть не выскакивает из сустава, и бросаю последний взгляд на ореол почти белых волос сирена, выделяющихся в лунном свете на черной поверхности моря. Миг спустя он выпускает мое запястье и исчезает. Хруст ракушек и песок под ногами возвещают о близости суши.

Стоит оказаться на берегу, как тело немедленно восстает. Закашлявшись, исторгаю из себя морскую воду и скудное содержимое желудка. Я сотрясаюсь от спазмов до тех пор, пока в горле не пересыхает, а внутри не остается ничего, кроме желчи. Наконец, сложившись пополам, падаю на песок; набегающие волны мягко касаются моей руки.

Луна по-прежнему наблюдает за мной с небес, как будто чего-то выжидая. Постепенно я немного прихожу в себя и, усевшись на песок, принимаюсь вглядываться в волны. Этот сирен был настоящим или привиделся мне в предсмертном бреду, а вместо его рук меня удерживали водоросли? Я стряхиваю их с себя и вдруг замечаю на левом предплечье пурпурные и золотые завитки. Часть из них, почти того же оттенка, что мое платье, резко выделяются на фоне кожи, другие почти с ней сливаются. На правой руке сирена были точно такие же татуировки; мои зеркально отражают его.

Я тру кожу, однако узоры остаются на месте. Их не берут ни ногти, ни морская вода. И тут я понимаю, что на пальце больше нет обручального кольца. Ужас мешается во мне с облегчением, но все эмоции вдруг приглушаются, когда при взгляде на эти странные рисунки я в мыслях слышу звуки песни, которая всплывает где-то на краю сознания.

 

Жизнь твоя чудесна,

Жизнь твоя чиста,

Станет она жертвой

Для древнего божества.

А пока откроются

Для твоего взора

Все уголки земли

И глубины моря.

 

 

Ни зверь, ни птица,

Ни куст, ни человек

Не станут преградой

Для тебя вовек.

 

 

И коли пожелаешь

Ты искренне уйти,

Препятствий не возникнет

На твоем пути.

 

Издали доносится эхо мелодии, будто звучащей в унисон с моими мыслями, но ее вдруг прерывает низкий, громкий звон колокола. Неужели прошло уже полчаса?

Впрочем, маяк остался на острове. Меня же выбросило на один из дальних берегов, в окружении которых я жила эти годы.

Минут десять я сижу на земле, вдыхая чудесный воздух и разминая предплечье, которое, несмотря на новые отметины, похоже, не пострадало. Потом поднимаюсь на ноги и, повернувшись к маяку спиной, оставляю прежнюю жизнь позади.

Если двигаться быстро, к рассвету я буду уже далеко. Без сомнений, Чарльз считает меня мертвой, а значит, не станет сообщать в Совет, что я отказалась от брачного контракта. Пока никто не знает, что я жива… можно жить свободно.

Милостью сирена у меня есть пять лет. Пять лет приключений, о которых я всегда мечтала.

Практически вечность…

Один

Четыре с половиной года спустя

Сжимаю в дрожащих пальцах письмо – прямоугольный лист, в котором заключена сейчас моя судьба, – и шелест бумаги почти возвращает меня в прошлое, в тот давний полдень в пыльном, захламленном кабинете. Все началось со смятого пергамента. Им же и закончится.

Я начинаю читать.

УВЕДОМЛЕНИЕ О ВЫНЕСЕНИИ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ

по делу:

Элизабет Виктория Датч

против Чарльза Джола Вакстона

Втянув воздух, задерживаю дыхание. Наконец-то судебное решение. Я пять лет шла к этому моменту.

Но, несмотря на все желание читать дальше, взгляд цепляется за третью строчку, где указано мое первое имя. Странно видеть его на бумаге. Той давней ночью оно сгинуло в стылом море, и сейчас его использует лишь один человек во всем мире… и то исключительно из злости.

Стряхнув с себя мерзкое, навязчивое ощущение, продолжаю читать:

Совет Тенврата на основании прошения Элизабет Виктории Датч о принудительном расторжении брака вынес решение по этому вопросу.

Рассмотрев дополнительные документы, предоставленные Датч и Вакстоном, а также все обстоятельства дела, Совет постановил следующее:

Расторжение брачного контракта:

УДОВЛЕТВОРИТЬ

Прекращение компенсационных выплат:

УДОВЛЕТВОРИТЬ

Вместе с воздухом с губ срывается звук – нечто среднее между торжествующим возгласом и приглушенным всхлипом. «Удовлетворить». Никогда еще единственное слово не имело для меня столь огромного значения.

Я свободна! Наконец-то моя личность, кошелек и сама душа от него освободились…

– Виктория?

Эмили придвигается ближе, явно обеспокоенная столь резкой сменой моего настроения. Она по-прежнему прижимает к груди конверт, из которого я вытащила письмо. Мы примостились на обычном месте в семейной таверне – в кабинке у задней стены «Опрокинутого столика».

Не ответив, продолжаю читать дальше. Я ведь знаю Чарльза. Этот ничтожный, мелочный человек просто так не выпустит из рук то, что считает своим. Он постоянно тиранит меня, то требуя компенсационных выплат, то заявляя о «трудностях», возникших без меня на маяке. Даже обвинил меня в связи с сиренами. Чарльз всеми силами старается очернить мое имя в глазах любого, кто готов слушать, и ради того, чтобы навредить мне, способен на самые низкие поступки.

Но вернемся к письму.

Принимая в расчет страдания Вакстона и вложения Тенврата за время службы Датч в должности смотрительницы маяка, а также изменившиеся обстоятельства Датч, Совет обязует Элизабет Викторию Датч выплатить:

Десять тысяч крон в Совет Тенврата – для возмещения ежегодных выплат Совета в размере пяти тысяч крон на оплату проживания и питания Датч в качестве смотрительницы маяка, включая первоначальные расходы на обустройство.

Десять тысяч крон Чарльзу Вакстону – в качестве ежегодной компенсационной выплаты за расторжение брака в размере двести крон, рассчитанной за пятьдесят лет.

Оплату следует произвести в течение года после получения этого уведомления.

В случае, если платежи не будут произведены в срок, Совет назначит Вакстону компетентную замену помощника на маяк из числа ближайших родственников Датч. В случае, если среди них не сыщется желающих или способных занять этот пост, все члены семьи, носящие фамилию Датч, отправятся в долговую тюрьму для погашения оставшихся долгов из расчета тысяча крон за один год.

Ниже проставлены официальные печати и подписи Совета Тенврата, за которыми следует длинный список документов, представленных мной и Чарльзом за эти годы. Первым значится его уведомление о моем уходе, дальше – требование о возмещении ущерба, мое первое прошение о расторжении брака… Всего их последовало три, и на каждое Чарльз отвечал отказом. Наконец, Совет вынужденно вмешался и вынес решение, о котором мы, судя по всему, никогда бы не договорились самостоятельно.

В Тенврате проще отрубить себе руку, чем разорвать контракт.

Я просматриваю письмо дальше. Надо же убедиться, что члены Совета ничего не упустили, и я использовала все возможности выбраться из тупика, в который меня загнали. Однако в списке указаны все подаваемые мной документы, зафиксировано каждое выступление перед Советом. Все официальные обвинения, которые выдвигал против меня Чарльз, составлялись в трех экземплярах, так что мрачные подробности моей взрослой жизни, описанные в многочисленных заявлениях, теперь навсегда зафиксированы в юридических документах.

Мне дали год, чтобы выплатить сумму, которую я не смогла бы заработать и за несколько лет. Жестокий приговор, вынесенный Советом, состоящим из стариков, всегда намного благосклоннее относившихся к Чарльзу, чем ко мне. Они и сами не подозревают, насколько чудовищный: ведь у меня в запасе всего полгода. Данные сиреном пять лет почти истекли. Но если я исчезну прежде, чем выплачу долг, его бремя ляжет на моих родных.

От чувства вины к горлу подступает тошнота. Как я могла втянуть их в подобное? Необходимо найти способ раз и навсегда исправить созданную мной проблему.

– Ну что? – вторгается в мои мысли нетерпеливый шепот Эмили. – Что решил Совет на этот раз? Джон мне ничего не сказал, даже конверт с постановлением разрешил отнести тебе только после уговоров – я объяснила, что ты в любой момент можешь отправиться в плавание.

Передо мной целая страница, заполненная словами, но я не знаю, что сказать. Лишь долгих десять минут разглядываю письмо, перечитывая его снова и снова.

«Все кончено… наконец-то все позади…»

Несмотря на все попытки Чарльза привязать меня к себе и обвинить во всех своих несчастьях, я в конечном итоге от него освободилась. Наш брачный контракт расторгнут.

Но моя борьба только начинается. Сейчас мне бы праздновать победу, однако Чарльз вновь умудрился лишить меня радости.

– Виктория, я начинаю беспокоиться. – Эмили грызет ноготь.

– Не стоит. – Я слегка касаюсь костяшек пальцев младшей сестры. – Все нормально, Эми. – Или будет, как только я достану деньги.

– Значит… – шире раскрыв глаза, она медленно опускает руку, – Вики… ты наконец-то свободна?

С улыбкой киваю и, поспешно свернув листок, сую в карман прежде, чем она сумеет прочитать условия. Чуть не перепрыгнув через стол, сестра так крепко обнимает меня, что выдавливает весь воздух. Всякий раз после таких объятий я задаюсь вопросом, куда делась та девчушка, которая вечно ходила за мной по пятам. Совсем недавно ей было тринадцать, и вот в мгновение ока сестра превратилась в женщину.

Хотя я ведь не видела ее почти четыре года, два из которых провела на острове с маяком, а оставшиеся два попросту скрывалась, стараясь встать на ноги и начать самостоятельную жизнь. Но потом, найдя способ связаться с Эми, я обнаружила, что Чарльз вновь высунул из-за серой скалы уродливую голову. Поскольку мое тело так и не нашли, он при первой же возможности заявил, что я отказалась от своих обязанностей, и отправился к моей семье за деньгами.

Так началась наша последняя битва. Война, которая велась с помощью представляемых в Совет документов, гуляющих по Денноу сплетен и бесконечных платежей, перетекающих из моего кошелька непосредственно ему в карман в качестве уплаты за причиненную боль.

– Я знала, что Совет в конце концов согласится. – Отстранившись от меня, Эмили бросает взгляд в сторону бара, где отец обслуживает единственного сегодняшнего посетителя. – Нужно сказать папе.

– Сейчас не… – начинаю я, но сестра срывается с места, подбегает к барной стойке и с неподдельным энтузиазмом подскакивает возле нее.

– Па, Вики наконец-то свободна! – почти выкрикивает она новости.

Отец замирает и переводит взгляд на меня. Тихо вздохнув, растягивает губы в мягкой улыбке и заметно выпрямляется, как будто с его плеч упал тяжелый груз. От этого я лишь сильнее напрягаюсь. Он выглядит спокойным, даже довольным, однако радость не отражается в его глазах.

История любви родителей – одна из тех, о которых слагают легенды. Отец заботился о нас, пока мама путешествовала, и наш дом полнился зрелой любовью, не испорченной ни временем, ни расстоянием. Родители всегда безоговорочно поддерживали нас с Эмили… хотя, возможно, в глубине души стыдились, что я избрала для себя такой путь и причинила им душевную боль, а наше имя постоянно повторяли досужие сплетники.

И я, чтобы вызвать гордость, постаралась стать лучшим капитаном, которого когда-либо знал Тенврат. Вот только это никоим образом не помогло смыть позор.

– Совет аннулировал…

– Отличная новость, – перебивает Эмили отец, взглянув на посетителя.

Мужчина возле стойки медленно поворачивается ко мне и чуть шире раскрывает глаза, как будто видит впервые, а я борюсь с желанием прикрыть татуировку на предплечье. Эта странная отметина известна всему Денноу так же, как и мое имя.

Но я не прячусь. Напротив, сдержанно улыбнувшись, подпираю рукой подбородок, изображая нечто среднее между самоуверенностью и флиртом. Обычно от подобного поведения достопочтенные горожане злятся еще сильнее.

Незнакомец бросает на меня насмешливый взгляд, в котором сквозит неодобрение. Я посылаю ему воздушный поцелуй. Не говоря ни слова, он уходит, но хотя бы сперва бросает на стойку несколько монет.

Да, я лучший капитан из всех возможных… и с весьма скверной репутацией. Я ведь клятвопреступница, а в глазах жителей Тенврата нет ничего хуже. Даже к убийце здесь отнеслись бы более лояльно.

Однако отец по-прежнему улыбается, ничуть не выказывая ни злости, ни негодования. Родные безоговорочно меня поддерживают, и от этого чувство вины, которое я так старательно пытаюсь скрыть, становится лишь сильнее.

– Думаю, за это стоит выпить. – Развернувшись к заткнутым пробками бочонкам, отец до краев наполняет кружку. – Вики, не возражаешь, если мы закроемся?

– Не рановато ли? – интересуюсь я, каким-то образом умудряясь встать на ноги, несмотря на тяжесть судебного решения в кармане, неуклонно тянущую меня вниз.

– Ничуть. – Поставив кружку на стойку, отец красноречивым жестом обводит пустую таверну и принимается наполнять еще одну. – Сегодня не слишком много посетителей.

Как и в любой другой вечер. Если бы не члены моей команды, мечты отца о собственном деле давно бы пошли прахом. Возможно, мое исчезновение станет для родных благословением. Отправившись на тот свет, я больше не стану порочить их репутацию.

– Тогда договорились. – Проведя пальцами по украшенному татуировкой предплечью, я направляюсь к выходу.

В течение долгих лет я искала хоть какие-то обрывки сведений или намеки на то, что за магию в ту ночь применил ко мне сирен, чтобы научиться лучше ее использовать. Ведь она, даже находясь в пассивном состоянии, сильно помогала мне все эти годы. А что случилось бы, если бы я сумела ее приручить? Возможно, я превратилась бы в чародейку, способную повелевать морской стихией, и сумела бы внушить Чарльзу хоть толику того страха, который он нагонял на меня и моих родных. Или прокляла бы его имя, как он проклинал мое. А то и хуже.

Я стала моряком в надежде вновь повстречать того сирена и научиться пользоваться магией или, возможно, выторговать себе еще годы жизни.

Но все слухи и предания о сиренах изображали их чудовищами, сеющими хаос на морских просторах. За все время, проведенное вдали от суши, я ни разу не видела представителей этого народа. Наверное, и здесь вмешалась магия сирена, делая меня невосприимчивой к их песням. Судя по всему, мой спаситель одарил меня таинственной силой и защитой, обладающей огромными возможностями.

Вот только они ничуть не помогли мне освободиться от Чарльза. Я стискиваю руки в кулаки. Была бы я посильнее…

Перед выходом на улицу затыкаю уши ватой. Просто для видимости, поскольку я уже давно поняла, что спокойно могу обойтись и без нее, ведь на меня влияют лишь песни сирен, которые поются его голосом. Шепчут почти каждую ночь в глубине сознания и всякий раз, как я провожу пальцами по следу, который сирен оставил на мне, будто визитную карточку, вызывают покалывание на коже.

Стоит лишь подумать о нем, и предплечье вокруг татуировки покрывается мурашками. Не обращая на них внимания, толкаю тяжелую дверь таверны и выхожу в доки Денноу. В нескольких шагах от меня стоит знакомая потертая рекламная доска с облупившейся краской, которая гласит:

ТАВЕРНА «ОПРОКИНУТЫЙ СТОЛИК»

ЛУЧШИЙ ЭЛЬ В ДЕННОУ

Отец и в самом деле варит превосходное пиво, и как только я исчезну, все в Денноу наконец-то это поймут. С тех пор как я стала капитаном, торговые доходы мамы возросли в десять раз; представляю, как подскочит ее выручка, когда с ней начнут сотрудничать те, кого все это время отпугивала моя репутация. Для Эми же я нашла стабильную работу в Совете Тенврата; наверняка там к ней станут относиться еще лучше, если им больше не придется иметь дело со мной.

Я все продумала, и после моего ухода жизнь моих родных должна была наладиться. Однако теперь на мне висел долг в двадцать тысяч крон. Подобных денег я в жизни не видела. Такая сумма не наберется, даже если заложить «Опрокинутый столик». Да что там – все суда, принадлежащие «Торговой компании Эпплгейта», и то стоят меньше.

Я не позволю своей семье нести такое бремя.

Мимо проходит женщина в наушниках, закрывающих заткнутые ватой уши, и при виде меня в оскорбительном жесте прикусывает большой палец. Встречаюсь с ней взглядом и натягиваю на лицо маску ледяного высокомерия.

«Я лучше тебя, – стараюсь объяснить одним лишь взглядом. – И занимаю более высокое положение. Ладно, ты считаешь меня грязью под ногами. Но в таком случае, кто же ты сама?»

Уловка срабатывает отлично, и женщина спешит поскорее уйти, исчезнуть из виду. Я же сохраняю равнодушный вид, изо всех сил скрывая, как глубоко ранят меня злобные слова и взгляды. Даже если я внешне встречаю их с улыбкой, в мозгу, несмотря на прошедшие годы, настойчиво звучит голос Чарльза: «Кто вообще способен тебя любить?»

Забрав с собой рекламную доску, возвращаюсь в таверну и едва успеваю присесть и взять кружку с напитком, как Эмили хлопает в ладоши и восклицает:

– Ну и когда появится новый счастливчик?

Поперхнувшись элем, пытаюсь откашляться.

– Эми, да на решении Совета еще даже чернила не высохли!

«Сейчас для этого не слишком подходящее время».

– Ты была замужем только на бумаге, к тому же за придурком…

– Эмили Датч! – хмурится отец.

– …поэтому твоя душа уже несколько лет как свободна, – словно не слыша, продолжает сестра. – Он не живет в твоем сердце.

Когда-то жил. По крайней мере, я в это верила. Чарльз признавался мне в любви, но не прошло и двух лет…

– Брак есть брак, пусть даже только на бумаге. – Я устремляю на нее твердый взгляд.

Сестра прекрасно понимает, что есть границы, через которые не переступить. Каким бы холодным и жестоким собственником ни был Чарльз, я дала ему клятву. И пусть однажды попробовала ее нарушить, она все же действовала, и просто так перешагнуть через нее я не могла. Горожане дружно считали меня мерзавкой, лгуньей и клятвопреступницей, но, лишь зная, что они заблуждались в своих оценках, я могла ходить с высоко поднятой головой. Хотелось верить, что мое слово до сих пор что-то значит, даже когда все прочие старались убедить меня в обратном. Отказавшись от своих принципов, я бы попросту сломалась.

– У меня была своя история любви. – «Пусть даже настолько жалкая». – Но у нас не получилось, бывает. Не все в мире определяет любовь. Лучше я займусь более важными делами.

– Ага, вечно тебя тянет «сосредоточиться на важном», – закатив глаза, передразнивает меня сестра. Не слишком лестно, но я не в силах сдержать смешок.

– Точно. Именно сосредоточенность помогла мне стать лучшим капитаном во всем Тенврате и за его пределами.

– Как кто-то сможет войти в твое сердце, если оно вечно в пути, – мягко замечает отец, эхом повторяя мантру мамы, которая всегда зовет ее домой.

– И ты туда же, па! – стону я. – Послушай, мое сердце уже полно любви. Вы трое занимаете его целиком. Больше в нем ни для кого нет места.

– Знаешь, что нас волнует и тебя тоже должно бы волновать? – Подавшись вперед, Эмили тычет пальцем мне в грудь. – Ты и твое счастье.

– Твоя сестра права, – добавляет отец.

Я вздыхаю. Да уж, кто бы подумал, что все так обернется. Но лучше такие разговоры, чем расспросы о деталях развода, которые я не горю желанием раскрывать.

– Я счастлива, когда у вас все хорошо.

Эмили бросает на меня хмурый взгляд и надувает щеки, отчего ее лицо с квадратной челюстью по форме становится похожим на дыню. Внешностью сестра пошла в отца, унаследовав его карие глаза и волевой подбородок.

Я же очень похожа на маму.

Мои глаза напоминают бушующее море, свирепо-серое со смесью вспененной синевы, столь же неугомонное, как и мой дух. Именно так заявил мне Чарльз при нашей первой встрече. Он тоже рос возле моря, наблюдал величие и буйство волн, поэтому смог распознать его во мне. Бывший муж поведал, как океан отнял у него семью и он решил посвятить свою жизнь защите других, чтобы избавить их от подобной участи. Благородство в чистом виде, да и только.

Чарльз рассказывал истории из своей жизни, полные волнений и опасностей, и говорил, что я, если захочу, смогу разделить с ним все невзгоды. По крайней мере, так он обещал…

Сделав большой глоток эля, пытаюсь прогнать мысли о бывшем муже, но безуспешно. Я могу любить его, ненавидеть, презирать или злиться, но, кажется, никак не способна полностью выбросить из головы. Все напоминает о нем и о мимолетных хороших мгновениях, которые мы пережили так давно, что теперь они воспринимаются сном, а еще обо всех причинах моей ненависти к нему.

– Ты знаешь, что я хочу сказать, – настойчиво продолжает Эмили, не обращая внимания на мое нежелание развивать тему.

– Ага.

– Тогда почему ты такая упертая?

– Потому что я твоя старшая сестра и просто обязана быть упертой. – С легкой улыбкой сжимаю ее надутые щеки, отчего Эмили со свистом выдыхает воздух и отстраняется от моих рук.

– Слушай, Вики, если больше не хочешь связывать с кем-то свою жизнь, поскольку это не приносит тебе счастья, ладно. Но не забывай о себе просто потому, что «слишком занята заботой о нас». Так неправильно. Поверь, все с нами будет хорошо. Ты же через многое прошла и заслужила счастливую жизнь.

Выдавив слабую улыбку, взбалтываю эль в кружке и зачарованно наблюдаю за янтарной пеной. Когда-то я тоже верила, что «заслужила» счастливую жизнь – впрочем, как и все, что бы для каждого из нас ни значило счастье, – а теперь понимаю: то были лишь детские мечты. Реальный мир суров и жесток, в нем не всегда выходит, как хотелось бы, независимо от просьб или затраченных усилий.

– Пойду готовить ужин. – Отец опускает кружку на стол. – Праздничный пир не возникнет сам по себе.

– Папа, ты не обязан…

Он только фыркает и, отмахнувшись от моих возражений, направляется к боковой двери, ведущей в маленькую кухню. К горлу подступает тошнота, грозя испортить грядущую трапезу. Внутри все сжимается при мысли о том, что, возможно, сегодня я в последний раз буду есть его стряпню. Ведь у меня в запасе всего полгода, и, если я хочу раздобыть деньги, нужно срочно браться за дело.

– Может, расскажешь, наконец, что случилось? – спрашивает Эмили, подталкивая меня плечом.

– Все хорошо.

– Определенно, не все.

– С чего ты взяла? – Бесит, что Эми так хорошо меня знает.

– Ты не слишком-то счастлива.

– Ошибаешься. – Я счастлива, насколько вообще может быть мертвая женщина.

Единственное, чего мне по-настоящему хотелось добиться перед смертью, это расторгнуть свой неудачный брак, и не только потому, что Чарльз начал притеснять мою семью даже до того, как узнал, что я выжила, но и ради себя самой.

«Ты моя… Твоя душа принадлежит мне…»

Я почти пять лет носила в себе эти слова, постоянно силясь доказать, как они ошибочны, дать ему понять на словах и на деле, что являюсь самостоятельной женщиной… Вот только как бы я ни старалась, вечно выходило, что этого мало, и последняя тонкая ниточка все еще связывала меня с ним. Теперь ниточка оборвалась.

– Виктория Датч! – Даже когда сердится, сестра не называет меня полным именем.

– Прости. В чем дело?

– Поговори со мной, пожалуйста, – понизив голос, Эмили смотрит мне прямо в глаза и сжимает в ладонях мои руки. – Ты редко бываешь настолько напряженной. – Она поджимает губы. Ну да, сестра работает на Совет и знает их методы, так что способна сложить два и два. – О чем еще написано в уведомлении?

– Мне придется выплатить некую сумму за нарушение контракта.

– Что?

– Возместить средства, которые Совет потратил на мое питание и проживание за то время, пока я была женой смотрителя маяка. – Слова почти застревают в горле, и я с благодарностью тянусь к тяжелой кружке и делаю еще глоток эля. – Кроме того, я должна компенсировать его «страдания».

– Его страдания? – Сестра злится так, что, кажется, вот-вот перевернет вместо меня барную стойку. – Разве ты ему еще что-то должна? Он и так несколько лет получал от тебя по двести крон. Многие и не мечтают о таких деньгах.

Эта цифра – двести крон в год – лишь заставляет острее осознать, насколько невозможно дорого мне обошлась свобода. Я даже не могу умереть, не возложив бремя долга на тех, кого люблю.

– Совет требует выплатить ему десять тысяч, – сообщаю я, чтобы удержать сестру от опрометчивых поступков. Не сомневаюсь, если сейчас промолчу, она способна даже рискнуть своим местом в Совете, чтобы выяснить правду.

– Прости? – Эмили бледнеет на глазах и застывает статуей.

– И еще десять тысяч самому Совету, чтобы возместить деньги, потраченные на меня как на жену смотрителя маяка.

– Но ты не видела ни кроны из этих денег!

За прошедшие годы Эмили в общих чертах поняла суть моих проблем. Когда я вернулась, воскреснув из мертвых, пришлось кое-что объяснить родным, ведь они считали, что я намеренно игнорировала все их письма до того, как меня поглотило море. И пусть я избавила сестру от самых мрачных подробностей, она уже выросла и достаточно поумнела, чтобы понять худшее.

– Прошу тебя, потише, Эми, – шиплю я. – Не хочу, чтобы папа узнал.

– Что будешь делать?

– Есть одна мысль. – Опускаю взгляд в кружку.

– Это ведь не то, о чем я думаю? – прищуривается Эми. – Вики, ты намерена плыть на север?

Пожав плечами, делаю большой-пребольшой глоток.

– Я думала, после последней неудачной попытки лорд Эпплгейт отказался от этого пути.

– Он может и передумать.

Если верить слухам, сейчас «Торговая компания Эпплгейта» переживает трудные времена. Серебряные рудники больше не приносят прежнего дохода, а путешествия по земле сопряжены с бесчисленными и весьма затратными проблемами, поскольку пробираться приходится через туннели в горах. По словам мамы, на рынок поступает очень мало серебра.

– Нет, все это глупости! Я не позволю.

– Ты не можешь мне запретить, – усмехаюсь я.

– И все же попробую. Речь уже не только о морских чудовищах. Говорят, в это время года в тех краях властвуют сирены, однако там слишком много скал, поэтому Совет не может возвести маяк ближе, чем… – Сестра замолкает, не договорив.

– Чем тот, что в ведении Чарльза, – заканчиваю за нее.

– Вики, там только что затонул корабль. – Эмили касается моей руки.

– Второсортная посудина с неумехой-капитаном. – Я сжимаю ее ладонь.

Как раз в этот миг в бар входит мой наниматель – само собой, пришел узнать, не возникло ли проблем с последней партией товаров. Однако глупо упускать представившуюся возможность, тем более что сейчас выбирать не приходится. Крохи магии сирен всегда открывают для меня путь. Поднявшись, благодарно потираю татуировку на запястье.

– Прости, я на минутку.

– Пожалуйста, больше не надо. – Эмили хватает меня за руку. – Мы придумаем, как по-другому найти деньги. Оно того не стоит.

– Это последний раз, – заверяю ее.

– Ты и в прошлый раз так говорила, – вздыхает сестра. – Вики, я серьезно.

Подавшись вперед, заправляю ей за ухо выбившуюся прядь волос того же медово-золотистого оттенка, что у меня и у мамы. Сестренка лучшая из нас, как внешне, так и по характеру.

– Я тоже… всерьез хочу позаботиться о тебе и о родителях.

Ни к чему ей знать об ультиматуме Совета. Хотя рано или поздно Эмили все равно выяснит тем или иным способом. В Тенврате существует всего несколько видов наказаний для должников, и милосердных среди них нет. Однако я не допущу, чтобы в наш дом явились коллекторы и отвезли ее и родителей в долговую тюрьму. Или, даже хуже, Чарльз потребовал, чтобы Эми переехала к нему на маяк вместо меня. Нет, я лучше заключу тысячу сделок с тысячью сирен и умру тысячью смертей, но не позволю такому случиться.

– Ты сможешь лучше заботиться о нас, если не станешь пищей для чудовищ.

– За все годы плаваний я не видела ни одного чудовища. Скорее они служат оправданием для плохих капитанов или неожиданных штормов.

Кстати, я и правда никого не видела… вот только осталась жива лишь благодаря сирену, поэтому не стоит заблуждаться, что в море нет монстров.

– Мы можем помочь тебе с оплатой.

– Нет, это единственный выход.

Пытаюсь отойти прочь, но сестра вцепляется мне в запястье.

Тем временем лорд Коволт Кевхан Эпплгейт – для друзей просто Кевхан – устраивается в другом конце небольшой барной стойки и принимается вытаскивать из ушей вату.

– Пожалуйста, тебя же убьют.

– Со мной все будет хорошо, как и всегда. – С улыбкой целую сестру в лоб.

– Вики, ты каждый раз на волосок от гибели…

– Не волнуйся.

Эми со вздохом меня отпускает. Сестра понятия не имеет, что меня хранит магия сирена. И… я уже считай, что мертва.

– Лорд Кевхан. – Я понижаю голос, чтобы Эми не услышала подробностей нашего разговора.

– Капитан Виктория, как всегда, рад встрече. – От улыбки в уголках его глаз появляются морщинки.

Кевхан носит такую же бороду, как и мой отец, да и вообще они во многом похожи. Я считаю его почти членом семьи. Именно лорд Эпплгейт первым меня принял и поверил в мои силы после того, как Чарльз два года неустанно твердил, что я неудачница. Для меня он гораздо больше, чем просто наниматель.

– С последней партией товара на первый взгляд все в порядке. Надеюсь, нет никаких проблем, о которых мне следует знать?

– Ни малейших, – подтверждаю я.

Но не мог же он прийти только из-за того? Во мне просыпается любопытство.

– Вы просто чудо. – Кевхан похлопывает меня по плечу.

Мысленно отмечаю, что его одежда выглядит чуть более поношенной, чем обычно. На локте торчат нитки, намекая на разошедшийся шов. Вообще ему не свойственна подобная небрежность. Мысли о неудачах, свалившихся на голову моего благосклонного нанимателя, болью отдаются в сердце, однако они же придают мне смелости. Возможно, слухи верны, и сейчас я нужна ему так же сильно, как и он мне.

– Я хотела кое-что с вами обсудить, – начинаю я.

– Как ни странно, я тоже.

– Вы первый, – предлагаю я.

Кевхан тяжело вздыхает.

– Знаю, я обещал, что больше не отправлю вас на север, однако, возможно, вам с командой потребуется совершить туда еще одно плавание. В последний раз, – делает он ударение на последние три слова.

Я с мрачной улыбкой киваю. Он прав. Так или иначе, это будет последнее плавание.

– Согласна, – без колебаний отвечаю я.

Два

Вся моя команда собирается на палубе. Одни сидят, другие замирают по стойке смирно, третьи облокачиваются на поручни – и все как один не сводят с меня глаз.

Скрестив руки на груди, прислоняюсь к мачте. В последние минут пять никто не проронил ни слова. Такая уж у меня тактика. Подобные собрания я провожу всякий раз в вечер накануне отплытия. На сколько бы мы ни задержались в порту, матросам всегда есть чем поделиться друг с другом; у них вечно находятся истории и рассказы о бесчинствах, совершенных во время пребывания в Денноу, последней пристани в Тенврате, где выдается редкая возможность причалить и сойти на берег. Я всегда терпеливо жду, давая им возможность выговориться, но рано или поздно обсуждения сходят на нет, и тогда все взгляды устремляются на меня.

– Перейду сразу к делу. – Я поднимаю руку к груди и поглаживаю ладонь другой руки, а затем прижимаю к ней кончики пальцев.

Даже в Денноу, под защитой трех маяков и вдалеке от Серого протока, мы, выходя из толстостенных зданий с тяжелыми дверями и способными присмотреть за нами людьми, затыкаем уши ватой, а уж на судах, которые плавают севернее узкой реки, прорезающей к югу темные леса, а после сбегающей к морю, ватные затычки почти что входят в униформу команды. Как ни крути, а моряки – те еще параноики. Плотно затыкают уши даже те, кто и без ваты-то ничего не слышит, поскольку поговаривают, что пение сирен способен услышать даже глухой. И я этому верю, ведь их напев, независимо от наличия ваты в ушах, всегда отдается у меня в глубине души.

– Лорд Кевхан попросил нас отправиться на север.

Ловлю встревоженные взгляды. Кто-то судорожно двигает руками, интересуясь: «Почему?», другие просят подробностей.

И я охотно поясняю.

– Наверняка все вы слышали, что прокладка наземного маршрута через сердце гор, которой занимается Тенврат, продвигается не слишком успешно и уж точно не так быстро, как хотелось бы. В шахтах скопилось огромное количество добытого серебра, ожидающего доставки. – Надеюсь, весьма внушительное, чтобы мой процент выплат от данного груза оказался впечатляющим. – Отплываем на рассвете. Три недели туда, три недели обратно. – А после мне должно хватить времени, чтобы уладить все дела до того, как за мной явится сирен. – Путешествие на север рискованно даже в обычных обстоятельствах, но в это время года нам придется приложить все силы, чтобы противостоять течениям. Знаю, в прошлый раз я обещала, что больше мы туда не сунемся, но вышло иначе. Однако этот раз точно последний. Клянусь, что больше никогда не поплыву на север, подвергая риску ваши жизни.

Матросы начинают переговариваться между собой. Кто-то отворачивается от меня, чтобы незаметно обменяться парой слов с соседом, после вновь встает ко мне лицом. Они скрещивают руки на груди, переминаются с ноги на ногу. В воздухе почти ощутимо повисают неловкость и беспокойство.

Перевожу дыхание и, собравшись с духом, продолжаю:

– Прежде нам всегда сопутствовала удача, однако совсем недавно затонул корабль. Отправляясь в это плавание, все вы рискуете жизнями. Впрочем, вам это известно лучше, чем любым другим морякам. Но вы вовсе не обязаны рисковать. Так же, как и перед каждым рейсом, я даю вам выбор: плыть со мной или остаться на берегу. Я поговорю с лордом Эпплгейтом, и, пока мы не вернемся, он даст вам работу в торговой компании, а после, если захотите, сможете вновь приступить к своим обязанностям на этом корабле.

Когда я заканчиваю, воцаряется молчание. Ловлю несколько обеспокоенных взглядов и пару уверенных кивков. Здесь собрались надежные ребята.

На долю членов моей команды не выпадало особых трудностей и несчастий. Среди матросов есть женщины и мужчины, сбежавшие от своих партнеров в ситуациях гораздо хуже той, что я пережила с Чарльзом; дочери и сыновья, покинувшие родные дома, полные ненависти и порока. Нескольких я освободила из долговых тюрем вроде той, от которой пытаюсь избавить свою семью.

Сирен дал мне возможность жить, несмотря на то, что моя история вот-вот должна закончиться. Мне выпал второй шанс. Не знаю, заслужила ли я его, однако пообещала себе прожить отпущенное время достойно, а посему решила поделиться своей удачей с теми, кто в ней нуждался.

Вперед выходит Дживре, моя надежная первая помощница. Я этого ждала.

– Ты бы так легко не согласилась, – говорит она с помощью рук. – Для поездки на север есть и другая причина, верно?

Я нерешительно размышляю. Остальные не сводят с меня глаз. Эти мужчины и женщины доверили мне свои жизни и последовали за мной, веря, что я обеспечу им средства к существованию. После всего, через что мы прошли, я просто обязана рассказать им всю правду. К тому же слухами земля полнится, и если здесь, на корабле, матросы не болтают о том, что слышали на улицах Денноу, то лишь из уважения ко мне.

– Как вы все, наверное, знаете… я пыталась… – на миг замолкаю, подбирая слова, – разобраться со своим прошлым.

Я качаю головой.

«Хватит трусить, Виктория».

Все эти слухи и прозвища, которыми меня наградили горожане, лишь пустые слова; не стоит обращать на них внимания. И все же они меня задевают. Но я продолжаю изображать храбрость, которой не чувствую, просто потому, что у меня нет такой роскоши, как время, чтобы привыкать к ним постепенно. Мне нужно двигаться дальше.

– Как многие из вас знают… Хотя кого я обманываю? Все вы в курсе, что я была замужем, но приняла решение уйти от мужа и начала бракоразводный процесс. Долгое время наш брак существовал лишь на бумаге, но с сегодняшнего дня официально расторгнут.

Матросы улыбаются. Вокруг раздаются хлопки и радостные возгласы. Выдавливаю из себя ободряющую улыбку. Эти мужчины и женщины по-настоящему желают мне самого лучшего. У большинства из них имеются свои пороки в глазах общества, поэтому они лучше всех понимают, через что мне приходится проходить.

Я не заслуживаю столь верных ребят.

– Однако за нарушение условий брачного контракта Совет потребовал возместить средства, которые Тенврат израсходовал на меня как на жену смотрителя маяка, а также выплатить Чарльзу компенсацию за его страдания.

– О какой сумме речь? – уточняет Мари, в обязанности которой входит наблюдать за происходящим из вороньего гнезда.

– Двадцать тысяч крон.

– Двадцать тысяч… – повторяет Дживре.

– Двадцать тысяч? – недоверчиво восклицает Мари.

Остальные члены команды потрясены не меньше. Они двигают руками с такой скоростью, что за ними почти невозможно уследить.

– Ну все, хватит, – успокаивает их Дживре и поворачивается ко мне. – Как ты намерена достать эти деньги?

Отличный вопрос, ответ на который я обдумывала не один час.

– Обычно капитану за рейс на север платят несколько тысяч.

– Тебе не хватит, – усмехается Дживре. – Особенно после того, как нам выплатят нашу долю.

И я наконец раскрываю свой долго хранимый секрет.

– Обычно я… урезаю свою оплату на треть.

– Что? – уточняет Линн, палубный матрос.

– Я всегда считала, что мне слишком много платят, и хотела, чтобы все вы насладились плодами своего труда. Но на этот раз я, возможно, возьму свою долю полностью, – немного виновато признаюсь я. Мне придется это сделать. Только жаль, что я не сумею сполна компенсировать их усилия. – К тому же в хижине осталось несколько вещей, которые можно продать. Есть небольшой тайник…

– Где не лежит ничего по-настоящему ценного, – качает головой Дживре. – В этом нет сомнений, особенно сейчас, когда мы знаем, как ты платишь нам, сколько отдаешь семье и какую компенсацию все эти годы вынужденно выплачивала этому мужчине. Удивительно, что у тебя вообще что-то осталось.

– Ну, кое-что действительно осталось, – оправдываюсь я. Сто крон – вполне себе «кое-что».

– Возьми мою долю.

– Дживре…

– И мою тоже, – делает шаг вперед Мари.

– И мою.

– Пожалуйста, не надо, – останавливаю их, но матросы не слушают.

– И мою, – жестами подтверждают еще несколько человек.

Члены команды один за другим предлагают мне свой заработок от самого опасного рейса. Все без исключений. Когда последний опускает руки, зрение начинает расплываться, а глаза горят от непролитых слез. Внутри словно кто-то выпотрошил дыру, в которую устремилось сжигающее меня чувство вины.

– Если вся команда отдаст тебе свою долю за это плавание, ты соберешь хотя бы часть суммы? – уточняет Дживре.

– Эти деньги очень помогут. – К счастью, говорю я руками, потому что вряд ли смогла бы выдавить хоть слово.

Если брать в расчет весь мой заработок и доли членов команды, получится собрать почти две трети суммы. А, может, и три четверти – в зависимости от того, сколько там на самом деле серебра. И все-таки это прискорбно мало. Хотя внезапно невозможное количество кажется почти достижимым.

– А как же вы? – спохватываюсь вдруг. – Вам тоже нужны деньги.

– Мы справимся.

Матросы кивают, соглашаясь с Дживре.

– Мы в долгу перед тобой. Ты раздобыла Джорку лекарство для его дочки и вытащила Хани из той жуткой тюрьмы.

– И не нужно забывать, сколько раз твой отец списывал наши долги в баре, – подхватывает Соррея, легко взмахивая руками.

Если уж речь зашла о долгах… это я всем им задолжала.

– Позволь нам тебе помочь, – вновь поворачивается ко мне Дживре. – Положись на нас хоть раз в жизни. А после возвращения мы вместе придумаем, как собрать остальную часть суммы. Кто знает, вдруг мы раздобудем достаточно денег, чтобы тебе хватило еще на отпуск с Эмили.

Я запрокидываю голову и, моргая, смотрю в небо. Плакать сейчас нельзя, ведь я их сильный и стойкий капитан. Но сегодня был долгий, очень долгий день. И я измотана до предела.

Отпуск с Эмили… если бы! Мне столько следовало сделать для нее – и вместе с ней, – пока имелась такая возможность. Сделать для всех родных. Раз уж я все равно оказалась должна Чарльзу столь огромную сумму, стоило бы просто задержать ему несколько платежей и купить Эмили новые платья. Маму можно было бы чаще брать с собой в плавания, а отца водить на ужины в город, чтобы он мог попробовать разные блюда и почерпнуть новые идеи для собственных рецептов. И еще хотелось бы проводить больше времени с командой и лучше узнать истории их жизней.

Теперь же на это не осталось времени, но впереди ждет еще одно плавание. И мне нужно совершить его прежде, чем кануть в забвение.

– Спасибо всем вам, – говорю я, выделяя каждое движение в надежде, что они почувствуют мою искренность.

Матросы расходятся по судну, принимаясь за привычные дела. Я же опускаю плечи, придавленная тяжестью их жизней. Я старалась заботиться о них, насколько возможно – как о членах собственной семьи. Но хватило ли этого?

Покачав головой, направляюсь в свою каюту – небольшую по меркам большинства капитанов. Однако площадь жилого пространства никак не влияет на мой заработок. Доход мне приносят перевозимые грузы и слаженная работа членов команды, поэтому на своем корабле я позаботилась в первую очередь о том, чтобы в трюмах хватало места для товаров, а матросы размещались со всеми возможными удобствами.

И все же пусть тесный, но это мой уголок. Целиком и полностью мой.

За три с лишним года жизни здесь я заполнила его десятками сувениров и безделушек, найденных во время путешествий. Коробочка с благовониями, изготовленная мастерами из Лэнтона. Почти пустая банка с травами, помогающими от морской болезни, в свое время купленная в Кэптоне в лавке молодой, но очень талантливой травницы, только что закончившей учебу. Сладости из Харшама, города, что лежит совсем рядом со странным селением на юге, окруженным высокими крепостными стенами, жители которого всегда заказывают больше серебра, чем можно добыть в шахтах. Красивый витраж в рамке, привезенный с равнин, лежащих на границе с темными лесами фейри, который подарил мне наниматель во время одного из своих знаменитых праздников.

– И откроются перед твоим взором все уголки земли и глубины моря, – бормочу я, немного изменяя слова, которые слышала в ту ночь. Они въелись в память столь же глубоко, как отметины в мою кожу. Я всегда беспрепятственно путешествовала в любую точку мира, никогда не находя преград, стен или ворот, которые не смогла бы преодолеть.

За исключением одной.

Эта связь – ниточка – удерживала меня и постоянно напоминала о себе криками, воплями и зловещей тишиной, а то и ударами тревожного колокола, более громкими, чем колокольный звон, разносящийся с маяка над водами Денноу.

Однако этой связи все же пришел конец. Ее больше нет.

«Отпусти его, Виктория».

Не сейчас… Ведь прежде, чем уйти, мне еще предстоит заплатить цену за свою свободу.

Никто не знает, что скоро я исчезну навсегда. Я так и не нашла в себе сил признаться в этом кому бы то ни было, даже Эмили. Достаточно малейшего слуха, чтобы моя семья оказалась в опасности. Мне с лихвой хватило распущенных Чарльзом сплетен о том, что я в сговоре с сиренами, и меньше всего хочется повторения той истории. Я и так подвергла родных опасности и причинила им слишком много душевной боли.

Неужели то, что я скрываю от них правду, делает меня отвратительной женщиной? Плохой дочерью? Сестрой? Подругой?

Эти вопросы не дают покоя, крутясь в мозгу настойчивее, чем когда-либо. Гамак провисает под моим весом, раскачиваясь в такт покачиванию корабля.

«Может, я сглупила, что окончательно развелась с Чарльзом?»

Нет, иначе нельзя. Если не ради себя, то хотя бы для защиты родных. Интересно, как все повернулось бы, если бы я вообще с ним не связалась? Наверное, это самый главный вопрос в моей жизни… сколько бы мне еще ни осталось.

Возможно, я раньше начала бы путешествовать, раскрыла бы великие тайны мира, обрела свободу и даже нашла бы единственную настоящую любовь, как в историях Эмили.

– Выше головы не прыгнешь, Вики, – горько усмехаюсь я.

Никто на этом свете не полюбит меня такой, какая я есть, не зажжет в моей душе пламя одним лишь прикосновением. Не существует того, кто принял бы меня целиком, со всеми достоинствами и недостатками, невзирая ни на что, но даже если бы существовал, было бы жестоко заводить с ним отношения. Ведь я притягиваю неудачу. На мне метка смерти.

Тихо вздохнув, провожу кончиками пальцев по нанесенным на предплечье узорам. Почти каждую ночь я слышу, как мой сирен поет мне из водной бездны, где обитает. Зовет меня.

Но сегодня вечером мой разум тревожат лишь собственные беспокойные мысли.

Три

Мы оставляем шахты далеко позади. Трюм корабля просто ломится от серебра – столько я в жизни не видела. Дует попутный ветер, сопровождавший нас на протяжении всего путешествия. Иными словами, складывается все отлично. Хоть бы это волшебство продержалось до возвращения в Денноу.

Стоя на носу корабля, вглядываюсь в горизонт, где вдали виднеется серое пятнышко. Возможно, это мое последнее плавание. Интересно, как именно сирен явится за мной? Самолично поднимется из морских глубин? Или я под влиянием песни, громче зазвучавшей в глубине сознания, шагну в волны, чтобы добраться до его логова, и больше никто и никогда обо мне не услышит?

Станет ли смерть для меня мучительной? Легкие вдруг обжигает фантомной болью, а во рту появляется вкус холодной морской воды.

В стремлении отвлечься вновь бросаю взгляд на палубу. Матросы занимают свои места, выполняя все необходимое, ведь скоро нам предстоит плыть через Серый проток. Что выйдет из всего, созданного мною за последние четыре года? Возникает ощущение – тяжелое, будто серебро на нижних палубах, – что я подвожу Кевхана, а ведь он так много для меня сделал.

– Капитан. – Кевхан останавливается рядом со мной. Уши заткнуты ватой, поверх надеты наушники.

Старожилы «Торговой компании Эпплгейта» утверждали, что в прежние времена сам он редко отправлялся в плавания, но с тех пор, как я стала капитаном, Кевхан почти всегда настойчиво стремился отплыть куда-нибудь на одном из своих кораблей. Наверное, море стало для него таким же домом, как и для меня.

– Все в порядке, сэр, – почтительно докладываю я. – Ветер для нас благоприятный. Примерно через час доберемся до Серого протока.

– Будем надеяться, мы минуем его так же легко, как и по пути к шахтам.

Я только фыркаю, не спеша комментировать или делиться своими мыслями. Даже если капитана хранит и направляет магия сирен, плавание через проток никогда не дается «легко».

– Будем надеяться, – повторяю руками его же слова.

– Я хотел обсудить с вами один вопрос. Точнее, даже два, – начинает он. Жестом прошу его продолжать. – Во-первых, ваша компенсация. – От этих слов сжимается сердце, а мысли начинают лихорадочно кружить в голове. До меня доходили слухи, что у него возникли финансовые трудности, поскольку прокладка наземного пути слишком задерживается, но если он решил урезать мою долю за плавание, где я возьму оставшиеся деньги? – Я и помыслить не мог, что в этой шахте столько серебра. Моя жена будет счастлива.

Леди Эпплгейт – весьма хваткая деловая женщина, как и сам Кевхан, но при этом она вдвое хитрее, а сердечности в ней как минимум вполовину меньше. Эти шахты она унаследовала от первого, ныне покойного супруга, отчего ее союз с Эпплгейтом наделал в Тенврате довольно много шума. Еще бы, горнодобывающие шахты обзавелись собственными транспортными средствами.

– Именно поэтому я нахожу уместным удвоить вашу обычную оплату за рейс.

– Простите? – Из-за дрожащих пальцев с трудом могу изобразить нужное слово.

Кевхан одаривает меня понимающей улыбкой. Искоса бросаю взгляд на корабль и свою команду, разрываясь между паникой и стыдом.

«Ему уже кто-то рассказал…»

– Считайте это бонусом.

– Сэр, но я не могу… ваша семья…

– Прекрасно обойдется без этих денег, – уверяет он, но я подмечаю знакомую усталость на его лице. Кевхан сейчас похож на человека, отчаянно старающегося любой ценой сохранить все, что ему дорого. – Этот груз станет для «Торговой компании Эпплгейта» началом новой эпохи. Без вас я бы не справился, так что эти деньги – самое малое, чем я могу отплатить вам за помощь.

– Я…

– Вы для меня как четвертая дочь, Виктория, – тепло говорит он, и его нежные слова ранят не меньше кинжала, воткнутого между ребер. – Я годами использовал ваши умения, но платил недостаточно. Теперь хочу это исправить. Вы позволите?

Ну как тут можно отказать? Даже чувствуя себя немного не в своей тарелке, я подношу руку к лицу и чуть склоняю голову.

– Спасибо.

– Это вам спасибо. Мы многое пережили вместе, – усмехается он. – Вы прошли долгий путь и уже далеко не та девушка, с которой я познакомился почти пять лет назад.

После того как меня вынесло на тот пляж, я первым делом отправилась в Денноу, сердце Тенврата. Я, конечно, надеялась, что смогу отыскать в городе какую-нибудь работу, но даже не рассчитывала на подобную удачу. Однако судьба свела меня с лордом, который расширял собственную торговую компанию, а потому отчаянно нуждался в капитанах, которым достанет глупости отправиться в плавание на север.

Так впервые песня сирена принесла мне удачу.

Я не имела ни малейшего понятия о том, как управлять кораблем, а ложь об этом граничила с безрассудством, как и бегство от Чарльза. Однако выбор капитанов, готовых пуститься в плавание через Серый проток, населенный призраками и морскими чудовищами, оказался невелик. Он ухватился за меня, как за соломинку, а я за него. Пришлось приложить максимум усилий, но с помощью магии все получилось, и моя первая ложь, сказанная Кевхану, обернулась для меня наивысшим благом.

Лорд Кевхан Эпплгейт щедро оплачивал мои услуги, особенно после того, как я доказала свою пригодность и, быстро набравшись опыта, стала его самым надежным и умелым капитаном. Я усердно трудилась, выжидая удобного момента, чтобы «воскреснуть»; пока же сменила имя с Элизабет на Викторию и даже солгала о своем возрасте, чтобы Чарльз – да и кто-либо еще – не узнал, что я жива. Мне хотелось защитить родных, а узнай супруг, что я не погибла, он бы непременно к ним заявился. Тогда я даже не подозревала, что Чарльз взялся за мою семью.

Правда выплыла наружу, когда я, наконец, действуя как можно осторожней, связалась с родными. В дело вмешался Совет, и упорядоченная новая жизнь, которую я пыталась для себя построить, быстро превратилась в хаос.

К счастью, к тому времени я уже имела средства, чтобы ежегодно оплачивать Чарльзу стоимость своей свободы, и еще хватило денег помочь родным перебраться в город. Мы все работали, боролись, занимались тем, что по душе.

Пять лет – долгий срок, как я посчитала в ту холодную ночь – пролетели в один миг.

– Нам нужно готовиться к проходу через проток, – сообщаю я. – Прошу, сэр, спуститесь в трюм.

– А может, позволите мне в этот раз остаться на палубе? – спрашивает он, но, поймав мой усталый взгляд, усмехается. – Ладно, хорошо. Не стану рисковать вас отвлечь, хотя я надеялся увидеть монстра или сирену. – И он отходит, одарив меня ободряющей улыбкой. Мне так и хочется сказать, что незачем ему смотреть на этих жутких созданий, но я прикусываю язык. – Удачи, Виктория.

Надеюсь, его пожелание сработает. Неважно, сколько раз я плавала этим путем и заходила в неспокойные воды, которые избрали своим обиталищем сирены, сердце всегда готово выскочить из груди.

Серым протоком называется опасный пролив, вдоль каменистого побережья которого тянутся похожие на клыки скалы; о них разбиваются самые яростные волны, зарождающиеся на необъятных просторах бушующих морей, куда не заплывал еще ни один моряк – по крайней мере из тех, кто остался в живых. Даже я, несмотря на магию сирена, никогда на это не осмеливалась.

В протоке всегда бушевали сильные шторма, и поговаривали, что водятся призраки, но после того, как с полсотни лет назад сирены начали нападать на корабли, и без того опасный переход превратился в практически непроходимый. За несколько десятилетий я стала первым капитаном, сумевшим провести здесь корабль благодаря невосприимчивости к песням морских обитателей.

Хотя и не без труда.

– Задраить люки! Крепить палубный груз! Готовить паруса! – Широкими, размашистыми движениями, так, чтобы все видели, раздаю команды матросам.

Они повинуются беспрекословно, внутренне настраиваясь и готовя судно к предстоящему шторму, ведь у нас остается лишь час спокойствия.

Когда снасти начинают стонать под натиском ветра, мы с Дживре направляемся на нос корабля. Остальные члены команды привязывают себя к заранее установленным местам. В передней части судна к поручням крепятся четыре трубы, две слева и две справа от меня; в каждую вставлен свернутый флажок размером не больше моей ладони. Двигая этими флажками, я могу общаться с матросами, находящимися позади меня, без необходимости поворачиваться или изображать сложные жесты.

Рядом со мной к перилам пристегивается Джорк и кивает в ответ на мой кивок. В одной руке он держит цепь, в другой палку, играющие свою роль в предстоящем проходе. Палка призвана привлечь мое внимание, если вдруг матросам понадобится о чем-то со мной поговорить. Цепь соединена с большим колоколом, спрятанным глубоко в корпусе корабля, – миниатюрной версией того, в который звонили на маяке, чтобы прервать пение сирен. Колокол на судне слишком мал, чтобы оказать какую-то существенную помощь, но все же он лучше, чем ничего.

Мы проплываем мимо большой остроконечной скалы, знаменующей начало Серого протока, и миг спустя на нас обрушивается шторм. Молнии змеятся по небу, сверкая слишком близко к кораблю. Мы движемся с приличной скоростью, успешно подстраиваясь под порывы переменчивого ветра.

Достаю из кармана штанов компас и вставляю его в углубление на перилах, вырезанное специально для него. Сейчас он выполняет двойную роль: помогает проверить, насколько верно я двигаюсь, полагаясь на собственные инстинкты, и является чем-то вроде талисмана, приносящего удачу. Его я купила в первую очередь, как только заработала собственные деньги, и все это время он позволял мне отыскивать нужный путь.

Стоит миновать вторую приметную скалу, как завывания ветра переходят почти в визг. Сирены сегодня отнюдь не таятся. Похоже, они голодны и смертельно опасны.

Вытягиваю палец, и тишину пронзает первый громкий удар колокола, звуча диссонансом пению сирен, сбивая их с толку и разрушая чары. И пусть на меня не действуют их песни, я не позволю жителям глубин вывести из строя мою команду.

Я напряженно прислушиваюсь к неизбежному моменту, когда их мелодия зазвучит вновь. По палубе начинает барабанить дождь. Темный горизонт освещает очередная вспышка молнии, выхватывая из темноты тени, которые кружат прямо под волнами – монстры или призраки, только и ждущие возможности полакомиться нашей живой плотью.

В Серый проток мы вошли рано утром, но такое впечатление, будто вокруг сгущается ночь. Плотные облака над головой почти полностью закрывают солнце. Вытаскиваю голубой флажок, поднимаю над головой и размахиваю круговыми движениями, что означает: «Спустить паруса».

Затем беру красный и машу им влево. Руль со стоном ударяется о волны, и корабль немного сворачивает в сторону. Напряженно ловлю любые необычные звуки, сообщающие о том, что судно трещит от сильной нагрузки. Этот старый корабль словно бы становится продолжением моего собственного тела, поэтому я знаю все его обычные скрипы и трески и смогу сразу уловить, если что-то не так.

Вдоль протока тянутся остовы других кораблей – еще одна угроза вдобавок к существам, скрывающимся под водой, вполне способная повредить наш корпус. В средней части проток кажется практически бездонным, в других местах встречаются почти что мелководные участки, где можно рассмотреть обломки погибших кораблей.

Сирены снова начинают петь. Точнее, даже выть, требуя крови. Никогда не слышала от них столь резких, почти звериных звуков. Вытягиваю правую руку, и колокол звонит снова.

Пользуясь звуками песни, пытаюсь понять, где мы сейчас находимся. Насколько могу судить, они всегда приходят с востока, и это, несмотря на шторм, помогает мне не сбиться с курса, а приметные скалы и корабли служат ориентирами времени и места.

На этот раз пение возвращается быстрее. Опять вытягиваю руку и поднимаю флажок. Мы набираем скорость. Члены команды за моей спиной, охая и кряхтя, передвигаются по палубе – ну, насколько позволяют их привязи. Я не оглядываюсь – они и сами отлично знают, как лучше поступить. Утираю с глаз капли дождя и сосредоточенно смотрю вперед.

Каждый матрос – часть нашего успеха, и вместе мы справимся.

На корабль обрушиваются волны, каждая страшнее предыдущей, и мы опасно кренимся то влево, то вправо. Держусь за поручни одной рукой, чтобы другой, свободной, иметь возможность в любой момент общаться с командой. Половина пути уже пройдена, и сейчас мы в самой гуще шторма. Чтобы миновать этот бурный проток, требуется всего полдня, но я готова поклясться, что каждый раз, оказываясь на другой стороне, оставляю в этом проходе целую неделю жизни.

Сирены вновь заводят песню, но на этот раз она звучит иначе.

Единственная низкая нота почти перекрывает остальные, и все-таки даже в такой тональности их песня производит впечатление. Кожа на руке начинает гореть, как будто узоры на ней превратились в колючую проволоку и теперь, когда я крепче цепляюсь за перила, впиваются в мою плоть. Однако чувства постепенно притупляются, вой ветра, грохот волн, крики команды и зловещий скрип корабля будто затихают вдали.

«Иди ко мне», – вдруг раздается шепот на незнакомом языке, который я интуитивно понимаю. Слова дрожью отдаются во мне, проникают внутрь, заставляя расслабляться напряженные мышцы. Я словно бы вдыхаю этот звук. Его песня похожа на старого друга, пусть и незваного, но имеющего ключ от двери, чтобы войти в любое время.

«Нет».

Моргая, я высвобождаюсь из захвата. Впервые я попала под власть песни сирены.

Пение вдруг обрывается, и я снова в полной мере ощущаю окружающий мир. Дождь ледяными кинжалами скользит по разгоряченной коже. Предплечье горит огнем; не будь необходимости держаться за перила, я впилась бы в собственную плоть ногтями.

Снова начинается песня, и в ней не слышится его голоса. Она грохочет, бьется во мне, яростным эхом отдаваясь внутри.

Зовет меня.

«Нет! Не сейчас. Осталось еще полгода», – хочется крикнуть мне, но горло так пересохло, что не способно издать даже самые слабые звуки.

Обычный гимн протока сменяется песней, которая преследует меня каждый день, слышится даже в самом тихом шепоте ветра, наполняет разум всякий раз, как я отбрасываю в сторону мысли, звучит в ушах перед сном. Это его песня, которая в первый год чуть не свела меня с ума.

Да, я ему задолжала, и сирен явился за мной, сообщая, что пришла пора расплачиваться за собственную жизнь.

Но пока рано. Слишком рано! У меня в запасе еще полгода.

Поднимаю сразу два флажка и машу ими вперед. Матросы бросаются поднимать все паруса. Убираю флажки и дважды вытягиваю палец. Колокол звонит два раза. Песня даже не прерывается. Вновь указываю пальцем. «Еще!» Мелодия все так же звучит, неумолчная и беспощадная.

«Нет, только не сейчас!»

В напев вплетаются другие голоса – еще сирены, взывающие ко мне в призрачном, почти невесомом созвучии. Стало быть, он позвал друзей, чтобы взыскать с меня долг, и теперь я не найду безопасного укрытия ни на суше, ни в море.

Развернувшись, бросаю взгляд на женщин и мужчин, доверивших мне свои жизни. Дживре на миг выпускает штурвал и шире раскрывает глаза. Оно и понятно: я нарушила собственное главное правило плавания по протоку и позволила матросам увидеть свой страх. Сжимаю губы в тонкую линию. Нет, я не позволю этим монстрам забрать меня без боя и не отдам им свою команду. Клянусь в этом всеми забытыми богами.

Полпути уже пройдено. У нас получится.

Хватаю флажок и машу в сторону. Корабль сворачивает влево, потом вправо, снова влево. И еще поворот…

Теперь можно двигаться прямо. Дживре знает путь не хуже меня и сумеет справиться.

В воде под шапками пены мелькают тени. Песня становится все громче, заглушая даже мысли. Время вышло, и он пришел меня забрать. В этом нет сомнений, поскольку каждая нота словно ввинчивается в череп. Может, я смогу выиграть для них время. Матросы не должны расплачиваться за мой выбор.

Когда я отступаю с носа и поворачиваюсь к Дживре, страх первой помощницы сменяется паникой и замешательством.

– Присмотри за Эмили, – прошу на языке жестов, медленно двигая руками для большей выразительности. – Пожалуйста, оплати за меня долг. Не дай попасть в долговую тюрьму ни ей, ни моим родителям. Пожалуйста.

Не представляю, как Дживре сможет все это предотвратить. Понимаю, что слишком многого прошу и надеюсь на чудо, и все же не могу промолчать. Выбора у меня нет.

Помощница выпускает штурвал, чтобы ответить, и в тот же миг он начинает бешено вращаться. Дживре вновь вцепляется в него, возвращая контроль над управлением судном, и просто качает головой. В ее глазах, озаряемых вспышками молний, светится ужас. Она меня знает и понимает, что я задумала.

– Двигайся прямо вперед. Не позволяй им сбить себя с курса. – Постукиваю пальцем по компасу, по-прежнему прикрепленному к поручню, и указываю вперед. – Спасибо. И поблагодари всех от моего имени.

Мне стоило чаще и больше разговаривать с членами команды и дать им понять, насколько я благодарна всем за службу.

– Виктория! – выкрикивает она мое имя, не зная, что мои наушники никогда не приглушали звук, и я слышу ее отчаянный возглас.

Подхожу к борту судна, где песня сирен звучит громче всего, и вздрагиваю от ее звуков. Тени, скользящие в темной толще бушующих вод, подбираются все ближе к поверхности. Собравшись с духом, касаюсь поручней дрожащими руками.

«Прыгай, Виктория».

Да, нужно прыгать. Это так просто. И все же при взгляде на покрытое пенными шапками море меня охватывает ужас.

Внезапно волны становятся сильнее, все выше вздымаясь вдали. Тени теперь напоминают длинные щупальца.

Песня достигает кульминации, когда десятки голосов сразу меняют тональность. Сирены больше не поют, скорее воют, заходятся в крике.

Стискиваю поручни, готовясь броситься за борт.

Внезапно воцаряется тишина, и я в ужасе замираю.

«Эти тени – не сирены!»

– Резкий поворот налево! – кричу изо всех сил, как можно выразительней размахивая руками.

Но Дживре не успевает даже среагировать.

Из океана вздымаются щупальца, в три раза превосходящие размерами здание Совета в Денноу, и простираются ввысь, как будто задумали сорвать облака с неба. Корабль накреняется, и мы оказываемся в ловушке чудовища, для которого наше судно не более чем детская игрушка.

Я делаю судорожный вдох, а миг спустя щупальца обрушиваются вниз, и корабль, ставший важной частью моей жизни, издает краткий болезненный хруст и, взрываясь криками и обломками, уходит под воду, прямо в пасть чудовищу, а вместе с ним и члены команды, слепо вверившие мне свои судьбы.

Четыре