Барселона. Поздний вечер.
Воздух в мастерской Алисии Верду был густым, сладковатым и бесконечно успокаивающим. Это был специфический коктейль из запахов старого дерева, скипидара, даммарового лака и льняного масла — аромат времени, которое она училась останавливать и поворачивать вспять. Сейчас ее мир сузился до квадратного сантиметра на щеке мадонны с полотна неизвестного андалузского мастера XVIII века. Кончик беличьей кисти, тоньше человеческого волоса, скользил по кракелюрам, с ювелирной точностью удаляя вековые наслоения копоти и пожелтевшего лака. Под ними, как живая, проступала нежная карминная краска губы, застывшей в грустной полуулыбке. Здесь, в этой тихой лаборатории по спасению прекрасного, можно было дышать. Здесь острая, рвущая душу боль от недавней потери отца притуплялась, превращаясь в фоновый шум, в еще одну тончайшую трещинку, которую предстояло заделать на отреставрированной поверхности ее собственной жизни.
Каждый ее день последние три месяца был похож на предыдущий: монотонная, почти медитативная работа, тишина, прерываемая лишь классической гитарой, льющейся из колонок, и навязчивые мысли, которые она пыталась загнать в самый дальний угол сознания. Ее отец, знаменитый археолог и историк искусства, бесследно исчез два месяца назад во время частной исследовательской поездки в горные районы Арагоны. Его нашли через неделю у подножия скалистого ущелья. Официальная версия — несчастный случай, потеря ориентации в тумане. Но Алисия знала: ее отец, с его сорокалетним опытом полевых работ, не мог просто так оступиться. Он что-то искал. И, похоже, нашел. Слишком поздно.
Резкий, настойчивый звонок стационарного телефона разорвал тишину, словно нож. Алисия вздрогнула, и кисть дернулась, оставив микроскопическую белую царапину на только что открытом участке старой краски.
— Ее голос прозвучал хрипло и отрешенно; она не говорила вслух уже несколько часов.
— Сеньорита Верду? Простите за беспокойство в такой поздний час. Говорит отец Бенито из монастыря Монсеррат. Ваш коллега, сеньор Гарсия из Музея истории Барселоны, дал ваш номер. Он сказал, что вы лучшая в своем деле и.… что вы можете быть деликатны в сложных вопросах. Нам крайне срочно требуется ваша консультация.
Монсеррат. Священная гора, приют для паломников, магнит для туристов. Алисия сжала переносицу. Скорее всего, какому-нибудь важному епископу или богатому меценату захотелось срочно оценить «вот эту потемневшую иконку в дальнем углу крипты» перед ее продажей. Или, что хуже, требовалось срочно «облагообразить» какой-нибудь авангардный подарок монастырю от современного художника.
— Отец, я вам признательна за доверие, но мой график расписан на месяцы вперед, — ответила она, стараясь, чтобы в голосе не слышалось раздражение. — Я могу порекомендовать вас другим прекрасным специалистам, возможно, более свободным…
— Речь идет не о консультации, сеньорита. Речь идет о находке, — перебил ее монах, и его голос, прежде мягкий и извиняющийся, внезапно стал твердым и безразличным, словно отшлифованным камнем. — Ее обнаружили сегодня на рассвете, при срочных ремонтных работах в восточном крыле, в части, закрытой для публики со времен Франко. Старая кладка рухнула из-за протечек после последних ливней… — Он замолчал, будто заставляя себя говорить дальше. — За ней оказалась слепая ниша. Запечатанная. И в ней… скульптура. Дева Мария.
Алисия беспомощно повела плечом, прижимая трубку к уху, и смахнула со лба выбившуюся прядь темных, непослушных волн.
— Отец, простите мою прямоту, но в Испании, особенно в старых монастырях, в каждой второй нише можно найти какую-нибудь статую или реликвию. Это вряд ли…
— Сантисима Вирхен де лас Лагримас, — отрезал он, и в его голосе прозвучала не просто торжественность, а леденящая душу убежденность. Святейшая Дева Слез. Легендарная статуя работы безымянного монаха-мистика XVII века, пропавшая без вести в хаосе и огне Гражданской войны. Ее искали десятилетиями историки, искусствоведы, кладоискатели и авантюристы. Ее отец, одержимый тайнами того времени, потратил на ее поиски годы, так и не добившись никакого результата, кроме папки с обесцвеченными фотографиями и безумными теориями. Упоминание этого имени кольнуло Алисию в самое сердце, остро и болезненно, словно кто-то дотронулся до незажившей раны.
— Вы… вы в этом уверены? — спросила она, и ее собственный голос показался ей чужим, потерявшим профессиональную холодность.
— Стилистика, возраст дерева, остатки полихромии… все указывает на это. Но дело не в этом, сеньорита Верду, — голос священника снова дрогнул, снизился до сдавленного, почти испуганного шепота, который едва можно было разобрать. — Она… Она проявляет признаки. Признаки, которые я не могу объ
