В те минуты я еще не знала, что в «Горгоне» не принято оплакивать кого-то, что церемонии прощания проходят, когда боль утихает. «Своей скорбью никого не вернешь, но можешь себя загнать в могилу». Тогда еще не знала, что горгоновцы настолько сломлены бывают изнутри, что нарочно горланят смех громче и злее. И что во внутреннем аду кругов значительно больше девяти. Но даже в беспросветной тьме найдется место спасительному свету.
Секунда. Две. И именно в тот момент, когда мы с Сэмом почти вылетели из книжного, раздался пронзительный визг. Полный ледяного страха и отчаянной боли крик.
В эту же секунду дверь в кабинет распахнулась, и на пороге показалась медсестра, халат которой изрядно был залит… Кровью. Девушка тяжело дышала, ошалело смотря вперед сквозь нас.
— Доктор Гивори! — воскликнула она. — Больные из третьего корпуса пытаются выломать двери! Их очень тяжело сдержать!
