Она провела рукой по щеке и коснулась того места, куда уколол конский волосок, и задохнулась от силы воспоминания, способного за один вдох и выдох преодолеть расстояние между спящим ребенком и измученным взрослым, как если бы все эти годы потребовались на то, подумала она, чтобы подняться по лестнице в кровать.
Она чувствовала, что он говорит, не особо обдумывая свои слова, и она знала, что он не очень-то верит в силу слов, которые в конце концов существуют только для тех вещей, которые можно выразить словами.
— Боль пугает меня больше, чем смерть, — сказала Софи. — Я даже не хочу, чтобы мне давали болеутоляющее, потому что боюсь, что боль его победит. И тогда ничего не останется — кроме боли.
Его неизменная отстраненность была кольчугой. За ней скрывалась пустота его жизни, разочарование в себе, неудачи в браке, подлинная обида за жалкий бизнес и презрение к себе за попытку найти в ограничении преимущество. И всё же он ничего не мог с собой поделать — даже его горечь каким-то образом оборачивалась личной выгодой. Всё это делало его еще более загадочным — придавало его улыбке неуловимую грусть и дополняло его умение всегда распознавать истинный смысл, скрывающийся за словами людей, как будто его душа стоит за кулисами театра, готовая взлететь и вовлечь каждого во всеобщее осознание.
