Оглавление

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

«Как все начиналось?»

Когда приходили новые участники клуба, я всегда задавала один и тот же вопрос: «Что для вас значат истории?». Ответы были всегда разные, но всегда об одном. Истории это… Люди? Различные ситуации? Может сама жизнь?

Клуб был создан с целью объединить людей с общими интересами, которым интересны истории, литература и писательское мастерство. Но превратился он не в литературную мастерскую, а в тёплое поддерживающие комьюнити. Я познакомилась с огромным количеством талантливых и искренних людей, мы говорили о историях, любви, юриспруденции, искусстве и просто жизни. Много писали, много смеялись, много хлопали в ладоши после каждого прочтенного стихотворения, поддерживали и вселяли веру. Кто-то заходил лишь один раз, приоткрывая двери, кто-то остался с клубом до конца, ожидая каждую встречу.

Дорогие читатели, когда вы будете читать этот сборник, пробегать глазами по рифмам и строчкам, пробовать на вкус слова и словосочетания, погружаться в сюжет, помните: за каждой такой историей стоят прекрасные люди.

Этот сборник и этот клуб «А как же создаются истории?» именно про них.

Про вечных странников.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Русиновский Арсентий

Веду частную практику, занимаюсь профессиональным спортом, являясь, как спортсменом, так и тренером. Главным источником вдохновения для меня, служит драйв жизни и музыка, в жанрах джаз и фанк.

Первые шаги в написании собственных произведений, я сделал тогда же, в школьные годы. Яркие, пока еще робкие чувства. Чистая, заставляющая позабыть обо всем на свете, но безответная любовь рождали первые стихи, посвященные, как правило, любимой, но далекой девушке.

Уже тогда, мне удалось сформировать главное качество, которому я предан по сей день — быть не только полностью честным со своим читателем, но и максимально откровенным с ним. Не сглаживать углы и не идти на компромисс, чего-бы это ни стоило. Только так, читая строки, написанные твоим сердцем, читатель скажет: «Я ему верю». Услышать это — самая главная награда для меня.

В настоящем сборнике представлено сразу два направления моей работы: отрывки из прозы и поэзия. С разных сторон, они раскрывают одну, главную идею — честного и откровенного, перед Вами, сердца.

Произведение «Роза в колбе», написано от первого лица, и представляет собой игру. Игру, на границе трепетных, но горячих чувств. Переплетение теплых, ярких дней первого свободного путешествия и рискованного, порой криминального авантюризма. Сочетание нежности, искренней любви и преступной страсти. Полагаю, что написание произведения, как и его прочтение — это диалог между двумя, ищущими друг друга людьми. Диалог двух сердец. Убежден, есть люди, читающие «сердцем», а есть и те, кто читает «умом».

При написании произведения, я ставил задачу, чтобы поклонники, как лирики, так и сюжета, нашли, что-то увлекательное и трогательное для себя. Искренне желаю вам быть верными своему выбору и голосу своего сердца! Надеюсь, вам понравится!

Роза в колбе

(представлены отрывки из разных частей произведения)

Кадр девятый. Сквот

Дверь была закрыта на ключ. Нам предстояло попасть в запертый дом, через единственное, оставшееся окно, находящееся на первом этаже. В утренних сумерках, Рада, очень быстро, буквально зная заранее, отыскала его.

Отодвинув тоненький штапик, удерживающий стекло в оконной раме, я вытащил откалывающийся кусок стекла так, чтобы можно было просунуть туда свою руку. После, я снял оконную защелку, и отворил засов.

Окошко было совсем крохотным, но при наличии должной сноровки, этого достаточно, чтобы попасть внутрь.

Наконец, я продемонстрировал свою решительность и вошел первый. После вскрытия окна, решится на второй шаг, было нетрудно, да и сон брал надо мной верх. После, я подал Раде руку, и мы вдвоем очутились внутри дома.

Тут гораздо теснее, чем казалось снаружи. Но это не главное. Царило странное ощущение, давно оставленного, законсервированного дома.

Зал, совмещенный с кухней, освещался первым утренним светом, «обнажающим» наше преступление. Накрахмаленные, искажающие свет, оконные шторы висели неподвижно уже много лет.

На столе, устланном грязно-белой скатертью, стояла старая жестяная банка со спрессованным, застоявшимся кофе. Чистая посуда, педантично уложенная над моечным уголком, пылилась в залежи.

Маленькая чашка, и всего одно блюдце, стоявшие рядом с мойкой, убеждали меня, что слова Рады — бред, и здесь сейчас же кто-то появится.

Старомодный сюртук, висящий при входе, вместе с парой более легких вещей, утверждали, что ожидать нам стоит одного человека, вероятно — мужчину.

Спальная располагалась в «теневой стороне» дома, что наглухо лишало ее света. Если в зале, при достаточном приближении, была заметна пыль, рассеянная в воздухе, то здесь все казалось новее. Но, мы по-прежнему делаем вывод, что живущий здесь человек аскетичен, и живет он один.

Печное отопление работало, но было давно не востребовано. На поддоне лежала крохотная охапка иссохших дров, достаточных, и в лучшую пору лишь для того, чтобы согреть этот дом в сентябре, но не позднее.

Узкая кровать, рассчитанная, буквально, на одного человека, была аккуратно заправлена. Однако сесть на нее сразу, с дороги, мне не хотелось. Моя брезгливость нисколько не помешала Раде прыгнуть в нее, вздыбив толстый слой вековой пыли, поднявшийся вверх.

Лучший музыкальный проигрыватель давних лет, настроенный как на поиск радиочастот, так и на проигрывание пластинок, при включении все еще отзывался тусклым зеленым пятном. Рядом с ним — своеобразное «попурри» из пластинок, моды «начала века». Золотое время американского джаза, кабаре Чикаго 30-х, и даже, русская опера. К слову, нескольких пластинок там явно не доставало, от них остались од