Оглавление

Музыка — мой аэроплан

Антология магического реализма

Все права защищены. Только для частного использования. Коммерческое и некоммерческое воспроизведение (копирование, тиражирование, распространение, сдача в прокат, переработка, использование идей и персонажей, публичное исполнение, передача в эфир, сообщение для всеобщего сведения по кабелю, доведение до всеобщего сведения в сети Интернет) без разрешения правообладателя запрещены.

© Авторы, текст, 2023

© Горан Лумо, составление, 2023

© Маттейс Смит, иллюстрация для обложки, 2023

Компьютерная вёрстка Горан Лумо

Евгения Луговая
ВЕЧЕР УМЕРШИХ МУЗЫКАНТОВ

Евгения Луговая — русская писательница, живущая в Женеве. Пишет рассказы в стиле реализма и магического реализма.

В конце 2018 года Евгения написала свой первый роман «Над серым озером огни», отчасти основанный на собственном опыте эмиграции. Роман попал в шорт-лист премии «Независимое искусство-2019», а также стал лауреатом международного германского конкурса в номинации «Лучший дебют». В начале 2020 года вышла вторая часть «Женевского квартета» — «Я не верю крикам птиц». В настоящий момент она заканчивает работу над третьей частью под названием «Квантовый кошмар».

Евгения живёт в Женеве и учится на факультете швейцарского права, но мечтает об английской литературе и истории искусств. Свободно говорит на английском и французском языках, фотографирует и много путешествует.

Элиза сама не могла объяснить, почему продолжает ходить на рок-концерты в музыкальный клуб около холодной реки. Каждый раз после ночи, проведённой на «Заводе», она чувствовала опустошение. Вечер всегда протекал одинаково: никто из друзей и знакомых не мог передвинуть свои дела, чтобы пойти с ней, и она приходила одна. Стояла в углу, потягивала грушевый сидр, неуверенно двигала бёдрами в ритме музыки, гадая, смотрит на неё кто-то или нет. За те пять раз, что она была тут, девушка успела изучить все афиши, полипами облепившие стены, лица всех охранников, уставших от децибелов, все щербинки на вечно грязной барной стойке.

Чаще всего никто из местных групп не впечатлял Элизу. Альтернативные рокеры играли одну и ту же песню, присыпанную криками; металлисты дёргались на сцене как круглые прозрачные попрыгунчики; одинаково немытые панки по-петушиному драли горло, и даже приехавшая из Америки группа престарелых, умудрённых опытом, блюз-музыкантов не оставила после себя никакого впечатления.

В неоново-синих и ядовито-розовых бликах она искала то ли себя, то ли вечную любовь. Элиза всматривалась в проплывающие, как в калейдоскопе лица, пытаясь узнать его — того, кто разглядит в ней что-то особенное рентгеновским зрением, кому не придётся объяснять всё с начала сотворения времён, с кем можно с первой минуты быть собой, ничего сверхъестественного для этого не делая.

Разумеется, она не находила его. Даже надев свою любимую шотландскую юбку, распушив золотые кольца волос, она смогла привлечь только великовозрастного мужчину с плотоядными змеиными глазами, да одного из басистов, от которого сильно тянуло травкой. Они немного поговорили о Фредди Меркьюри и кровожадных акулах, а потом он исчез в толпе, пообещав угостить её джин-тоником. Она бы не удивилась, если бы он страдал провалами в памяти, потому что за время их короткого разговора он три раза переспросил, где она живёт. Наверное, он не пришёл потому, что потерял дорогу или забыл, как она выглядит.

Каждый раз она выходила из клуба ближе к трём часам ночи и шла по улицам мимо негров, торгующих наркотиками. Они жались к стенкам домов, выныривая из темноты как жаждущие крови вампиры, сбегающиеся на заманчивый перестук женских каблучков.

Холод затекал за шиворот, и она куталась плотнее в своё длинное чёрное пальто. Ноги болели, потому что в клубе негде было присесть, кроме крышки погрязшего в антисанитарии унитаза. Уши закладывало после многочасовой атаки на барабанные перепонки. Но Элиза всё равно надевала наушники и лечила своё истосковавшееся по хорошей музыке сердце любимыми песнями. Гладкие студийные записи зализывали раны, нанесённые рваными лайвами.

Одиночество заполняло её до краёв, как хлорка в калифорнийском декабрьском бассейне. Каждый такой вечер, проведённый в капсуле изоляции посреди шумной весёлой толпы оставлял очередную зарубку на сердце, неустанно ожидающем прихода любви, ураганом сметающей всё на своём пути.

И всё же в эту субботу Элиза снова оказалась на «Заводе». Ноги сами вели её в это место, от которого она ждала слишком многого, ничего не получая взамен. Её привлёк тематический вечер, посвящённый умершим музыкантам. Пять местных групп в гриме и костюмах пытались повернуть колесо времени вспять, впуская грандиозное музыкальное прошлое планеты в стены маленького безымянного клуба, затерянного в древней безликой Европе.

Начало вечера отличалось типичной для «Завода» вялостью: зрителям требовалась раскачка, чтобы сбросить с плеч груз прошедшей недели. Элиза незаметно достала из сумочки бутылочку розового вина и храбро отхлебнула, пытаясь поймать волну мнимого вдохновения. Цветочная продукция Прованса мягко ласкало горло, согревающим потоком проливаясь всё ниже по невидимым глазу трубкам организма.

Первая группа играла песню Джима Моррисона, переделанные «Champs-Elysees» Дассена и самую затёртую песню ливерпульской четвёрки. Элиза сконцентрировалась на забавном синем парике солиста, чтобы не слышать фальшивых нот, раздражающих её музыкальный слух.

Второй коллектив, разряженный эклектичнее некуда (две Мэрилин Монро, один Меркьюри и кто-то, не поддающийся идентификации), смог всколыхнуть толпу бессмертным хитом Eagles в более ритмичной и тяжёлой интерпретации. Элиза повеселела, вспомнив о том, что дома её ждёт начатая днём хорошая книжка. Надо было остаться дома — всё равно эти вечера, пропитанные оранжевыми всполохами и потом толпы, не делают её счастливой.

Во время выступления третьей группы она совсем заскучала: долговязый парень в кепке отдавил ей ногу, а от незнакомца сзади слишком сильно несло стариковским одеколоном. К тому же она никогда не понимала феномена Битлз, интерпретации песен которых почему-то стали главным гвоздём вечера умерших музыкантов. Будто кроме этих слащавых пацифистов совсем не на кого обратить внимание…

Девушка решила воспользоваться перерывом перед выходом четвёртой группы, чтобы глотнуть немного воздуха. Она подумывала даже уйти под шумок: сегодня, как и во все другие вечера, ей явно не светит встретить звезду своей жизни или верных друзей по интересам.

Она с сожалением допила последний розовый глоток, с гулким звоном кинув бутылочку в железный мусорный бак у входа. Охранник смерил её неодобрительным взглядом, осуждая в её лице всех юных девушек, пьющих в одиночестве. За ней на ледяную улицу высыпали десятки зрителей, тут же сгрудившихся вокруг высоких столиков, как по команде окрашивая ночь сигаретными огоньками. Они смеялись, обсуждали выступления, были не одни. Дым дотлевающих сигарет медленным смерчем завивался вокруг неё, впитываясь в золотые волосы.

Допив горькую чашу одиночества до дна (несомненно, она испытывала от этого какое-то мазохистское удовольствие, никто не отменял душевных терзаний в стиле Захер-Мазоха), Элиза собралась было уходить, как вдруг из пещеры зала, оставшегося за её спиной, раздался голос, который она узнала бы даже после резкого ночного пробуждения. Неужели на этом вечере самодеятельности затерялся настоящий бриллиант, способный воскресить давно угасшую комету, окунуть слушателей в то, что Цвейг называл «звёздными часами человечества»?

Пока она вбегала в зал, на ходу снимая тяжёлое чёрное пальто, голос безымянного певца выводил её любимую песню «Нирваны», которая, строго говоря, даже их песней не была, являясь одним из самых удачных каверов южно-готической песни о женской измене, холодном ветре среди сосен, лунной соли звёзд и ночной дрожи в ожидании расправы.

Элиза пробилась к сцене, бесцеремонно расталкивая подпевающих, только бы быстрее увидеть двойника Кобейна, обладателя того самого голоса, который давно замолчал.

Боже, как он был похож на него! Те же светлые грязноватые волосы, мятая футболка, опущенный взгляд, словно он никакими своими гранями не хочет соприкасаться с этим разочаровавшим его миром. Ему не нужны были другие: они оставались в тени, пока таинственно-синий свет прожектора ласкал на несколько минут возвратившееся к жизни божество.

Потом он спел «Come as You Are», песню про огненное озеро и ту композицию, где он нашёл друга в своей голове, что сделал его счастливым…

Когда последняя песня закончилась, на несколько неуловимых секунд воцарилось нездешнее молчание, будто даже до самых несообразительных дошло, что на сцене только что творилось что-то из ряда вон выходящее. Певец, кто бы он ни был, перешёл грань между раболепным подражательством, нелепой пародией, ещё одной блеклой интерпретацией, чтобы стать самим Кобейном, пролезть в его шагреневую шкуру, украсть его личность ради благих намерений.

Потом зал разразился залпом аплодисментов, улюлюканий, звучных посланий благодарности за несколько минут ожившей истории. Элиза с восхищением заметила, что певец ведёт себя так же скромно как Курт, будто ему совсем не нужны почести, а лавры душат его стеблями ядовитых растений.

Зрители требовали ещё, но двойник Кобейна неловко поклонился и двинулся в сторону кулис слишком быстрыми, неуклюжими рывками, словно не хотел нарушать созданную собственноручно магию.

Всё, что было после, не имело никакого значения для зачарованной Элизы, которая не могла и не хотела стряхнуть с плеч золотистую пыльцу момента. Она покорно дослушала потерявшее всякое значение выступление пятой группы, потом сонно стояла в очереди за верхней одеждой, не обращая внимания на давку, пока в голове у неё раз за разом проигрывалось отгремевшее выступление.

Она решила не оставаться на концерт местного диджея, под вялый плейлист которого большая часть зрителей собиралась танцевать до утра, насыщая тело и мозг парами алкогольных коктейлей и бессмысленных бесед. Она снова стояла на улице, очищая мысли зимним ветром, когда вдруг заметила двойника Кобейна, стоявшего под вороновым крылом чёрного зонта рядом с другим участником своей группы, замотавшим половину лица красным платком.

Ей так хотелось подойти к нему, сказать, как она восхищается его перфомансом, ведь даже если артист застенчив, ему всегда хочется внимания. Несколько секунд она собиралась с силами, сдавливая горло своей скромности, а потом всё-таки сделала несколько шагов по направлению к парню.

По тому, как спокойно он пустил её под сень своего зонта, она поняла, что он ждал, пока она подойдёт. Он улыбался, будто заранее знал о том, что произойдёт.

— Вы… ты… это было бесподобно, — начала Элиза, — на секунду я даже поверила, что ты — это он.

Друг двойника Кобейна хмыкнул, словно она сказала что-то нелепое. Она заметила сизо-голубую прозрачность его глаз с каким-то смутно знакомым лисьим разрезом.

— Не растерял хватки, старый чёрт, — прокомментировал он, скрывая движения губ под красной арафаткой.

Двойник Курта ласково улыбнулся ему и пристально посмотрел на Элизу, как профессор во время судьбоносного экзамена. Девушка не могла оторвать от него глаз — какой качественный грим! Даже точно воссозданная ямочка на подбородке… Никто бы не отличил его от настоящего Курта, если бы они перенеслись на двадцать с лишним лет назад в кипящий музыкальными талантами котёл Америки. Она даже вспомнила тот анекдот, про то, что Элвис Пресли занял третье место в конкурсе двойников Элвиса Пресли.