Ванзаров сжал ладонь друга – горячая и мягкая. И ощутил во рту аромат крови. У нее был особый вкус. Вкус победы. Нет, господа, что ни говорите, а красота – это страшная сила. Прямо сказать – убийственная. Будьте осторожны, заглядываясь на красавиц. Красота – это видимость, что напускает на себя хищный дракон. И больше ничего
Ванзаров уходил все дальше, не разбирая слов и лиц. Кажется, кто-то рыдает. Он задержался и обернулся. Слезинка выпала и медленно-медленно полетела на него. И зависла на месте. Аполлон Григорьевич надрывался криком, обзывал мальчишкой, дураком и отчего-то: «Родненький мой», просил держаться, держаться ради всего, больница уже близко, ах да, они, кажется, едут. Зачем это, не надо, столько хлопот, отпустите его… Опять Лебедев кричит: «Не уходи!» Вот и на «ты» перешли. Как это здорово. Как это хорошо. Пора прощаться
Аполлон Григорьевич, чемоданчик не забыли? – В гардеробе оставлен, только для чего? Голову назад не пришью… – На всякий случай… Николя, бегите на улицу, там дожидаются городовые и Афанасий Курочкин. Скажите: пусть будут наготове. К ним господин Лебедев присоединится. – А я? – с обидой спросил Коля. – Ну и вы тоже. Куда вас девать.
– Ой! Фокус не удался, – прошептал Лебедев. – Наоборот: полный триумф, – ответил Родион. – Просто и элегантно. И без химических надписей на руке. – Да что в них зашифровано-то?! – Потом скажу… Лебедев заскрежетал зубами. От досады и любопытства.
Так воссияла Клавдия Васильевна в умах и желаниях каждого в этом зале. Ну, почти каждого, если вычесть чиновника полиции и его оруженосца. Про Лебедева скромно умолчим.
Лебедев аж застонал от досады: ну нечеловеческая прозорливость у юнца! – Этим перышком Дракоши расписался на руке Вероники Лихачевой, – словно не замечая, продолжил чиновник в смокинге. – Попробовал, как рисовать без краски. Тоже любознательность в своем роде. Не понравилась линия – перешел на химический карандаш. Никаких тайн. Иглу Сданко не терял. Ошиблись мы с вами, Николя. Надо признать. Однако текст надписи любопытен тем… Как нарочно, на самом интересном месте дали третий звонок. Мужская публика, не церемонясь, бросилась занимать места в зале, увлекая за собой Ванзарова и прочих.
Родион обещал сказать после конкурса, чем расстроил Аполлона Григорьевича: вечно приходится вырывать силой все самое интересное. – Ну хоть намекните! – смиренно попросил он. – Могу про ножик, что попал к вам в коллекцию. Нашли в лезвии хитрую полость?..
Пожав ладонь, прожженную тысячью опытов, Родион как мог ласково приголубил большого друга: – Без вас, Аполлон Григорьевич, вся логика – пустая трата времени. – Ну, вот то-то же… – Я предполагал, что значат последние два символа. Но ваше открытие – решающее тому подтверждение. – Учись, мальчик… – Лебедев подмигнул Гривцову, – …как надо подлизываться к знаменитым экспертам! Николя очень серьезно принял к сведению, но спросил: – А что же там зашифровано?
– Ах, вот как?.. Ну, погодите! Я тут ради интереса покопался в горничной-отравительнице. Так вот, отвечайте, умник: какой яд в ней обнаружен? – Никакого. Лизавета чиста, – почти равнодушно ответил Ванзаров. – Как узнали? – Только логика. Честное слово: одна логика. Великий криминалист не выносил, когда его так оглушительно уделывали. Причем на виду восторженного мальчишки. А потому разобиделся и, не скрывая угрозы, спросил: – Может, и надпись на руке знаете как расшифровать? – За исключением одного знака… – Вот именно! Что бы вы делали без нас – незаметных тружеников микроскопа и ланцета. Я тут покопался и нашел. Оказалось, значок… – Лебедев довольно небрежно начертал в воздухе «а» в кружочке, – …придумали средневековые монахи-переписчики. Чтобы все время не чирикать «Ad»[31], изобрели эту закорючку. Только скажите, что ваша проклятая логика и это знала, – разговаривать не буду!
