Оглавление

1 глава. Тревожный сон

На столе у открытого окна лежал белый дамский платок с кружевной оторочкой, тут же располагался нетронутый бокал гранатового сока. Ветерок трепал легкую занавеску. Из соседней комнаты доносились звуки фортепьяно.

— Ты ужасно перевираешь Шопена, ma chere!

— Ne sois pas ringard.

— Разве говорить правду и быть занудой одно и то же?

— Дорогой братец, — музыка оборвалась, — Кузина пишет, что дела в Петрограде вовсе не хороши. В начале весны ужасный бунт в Кронштадте, недовольство и революционные настроения. Неужели и нам ждать беды?

— Глупости, ты разве не помнишь, проповедь, что мы слушали, на воскресной литургии: император — помазанник Божий, кто посмеет оспорить его власть или тот порядок, к которому все так привыкли. Временное пройдет. Ничего не будет, а шайки безобразников и недовольные крестьяне случались и прежде. Лучше подучи ноты. Вечером ко мне придут друзья, давай поразим их твоими талантами!

Чмокнув любезную сестрицу в аккуратно убранную лентами голову, молодой лейтенант взглянул на часы и заторопился.

— Nicky, будь осторожнее по дороге!

Николай Иванович — офицер Черноморского флота, выпускник Морского кадетского корпуса, резво проскакал по лестнице на одной ножке и крикнул с улицы, сложив ладони рупором:

— Моя милая Фи-Фи, от беспокойства бывают морщины!

Фи-фи, а точнее сказать, Феодосия Ивановна не преминула ответить, многозначительно погрозив своим кукольным кулачком в окно. Когда же она хотела картинно захлопнуть ставню, случайно задела бокал, он опрокинулся, сок красным пятном растекся по столу. От расстройства молоденькая барышня закусила губу и, схватив свой кружевной платочек, начала вытирать лужу. Белая ткань тут же побурела, но и стол чище не становился.

— Грунечка, Груня! Иди скорее сюда!

Снизу, из кухни прибежала дородная горничная. Она мигом исправила ситуацию, а затем покачала головой:

— Дорогущий напиток разлили, платочек попортили, нешто его теперь отстираешь?

— Ничего, душечка, а давай-ка чай пить и на прогулку одеваться!

***

Николай, конечно, хорошо понимал, что поводов для беспокойства хватает. Об этом часто говорили коллеги и друзья. Севастополь уже поддался новомодной заразе. На что надеяться, если император сам отрекся от престола? Неудачи в военных компаниях с Германией и Австрией ухудшали положение, а ведь на эту весну командование строило грандиозные планы. А теперь вместо побед на фронтах, — шатание в рядах матросов, Временное правительство, и смутное чувство — несчастья еще не закончились.

Только о таком ли разговаривать с юной Фи-Фи? Пусть, пока еще возможно, продлится ее безмятежное детство.

На проходной Николай столкнулся с одним из старших офицеров:

— Лейтенант, кругом, следовать за мной!

— Есть, следовать. — Коля решил лечь в дрейф и не задавать лишних вопросов. Время такое, как сказал главнокомандующий «только дисциплина может спасти Отечество, попавшее в критическое положение».

Они брели по залитым весенним солнцем улицам. Вокруг собиралось все больше и больше народу. Точно эхом разносились из уст в уста будоражащие слух фразы: «Манифест… свобода теперь… война надоела… сами разберемся».

В общий поток из подворотни влился знакомый священник. Он поклонился Николаю, сокрушенно покачал головой, разглядывая толпу, которая теперь целенаправленно двигалась к Нахимовской площади. Кроме представителей воинских частей, были тут рабочие, учащиеся, да и просто зеваки. Торжественности обстановке придавали звуки оркестра. Но вот музыка смолкла, и с балкона гостиницы началось выступление. После каждой речи, пестревшей новомодными и непривычными «товарищами, правами и профсоюзами», раздавались оглушительные аплодисменты.

— Равенство теперь! Пущай сымають погоны, господа! Ихней власти концы пришли!

Снова одобрительный рев. На офицеров зыркают кто с насмешкой, а кто и с неприкрытой злобой.

— Будет, Николай Иванович, все и так понятно, пойдемте теперь пообщаемся, — старый капитан под локоток отвел Колю в сторону, остановился в раздумье, раскурил трубку. Тут снова появился священник:

— Отцы родные, что же это делается, а? Что будет?

— Это мы у тебя спросить должны, видать плохо молимся, раз такое нам попущено безобразие.

Иерей мелко закрестился, а офицер, увлекая за собой Николая, двинул прочь, от гомонящей толпы.

Миновав Графскую пристань, оба военнослужащих скрылись в тени Морского Собрания. В кабинете на втором этаже уже присутствовало несколько военнослужащих. Один из мичманов, повернувшись к окну, срезал с форменки погончики.

— Что тут у вас?

— Бог знает, чепуха какая-то кругом. Слышали? Велено отменять знаки отличия, закрашивать кокарды красным цветом? Что же это, господа?

— Oh mon Dieu, ou v ace monde?

— Не раскисать. Пока еще не отменили честь и верность Отечеству. Ну-ка, мичман, прекратите малодушествовать. Пришивайте все на место!

— Так ведь приказ…

— Да, приказ… как думаете, ваши благородия, подчиняться ли такому приказу?

— Как флот даст. Можно и повременить.

— Что на ваших судах? Каков настрой матросов?

— Все спокойно, волнений нет, матросы только устали от неразберихи, но, в основном, стабильно.

— Тогда по местам. Продолжаем службу, согласно установленному распорядку, до поступления новых распоряжений. И будьте аккуратнее. С Богом!

Господа поднялись, перекрестились и разошлись по своим кораблям.

***

Вечером, чтобы без приключений добраться до дома, Николай прикрыл свои погоны шарфом. Выглядело это весьма стыдно, однако, пугать домочадцев собственной глупой смертью тоже не хотелось.

Отец на этот раз был дома. Седой, высокий с офицерской выправкой, не гляди, что в отставке, сила духа в нем была такая, — не уступит молодым юнкерам.

— Bonsoir, Nicky. Что нового?

— Плохо, отец. Поступил приказ снять погоны, никаких отличий офицерского состава. Все равны. Какая глупость! Кто же будет соблюдать порядок, если нет субординации?

— Скажи спасибо, что у нас тихо. Слыхал о Кронштадте и Петрограде? То-то. А наши матросики посмышленее, на предательство не идут. Мне сегодня, представляешь, честь отдали, хоть я и не на службе давно. Приятно.

— Попробовали бы не отдать. Тебя помнят и уважают, отец. Где maman?

— Наверху с твоими сестрами. Перемывают косточки своих подруг, не мешай им. Груня, душенька, скоро ли ужин? Склянки бьют! Пора, пора!

— Все готово, батюшка, пожалуйте в столовую.

Раздался веселый звук колокольчика. Вся семья собралась вместе. Горели свечи, позвякивали вилки и ножи, виртуозно танцевавшие в ловких ручках дам. После ужина к Николя пришли друзья. Они играли в вист, Фи-фи упражнялась за фортепиано, младшие сестренки кокетливо обмахивались веерами, забавляя молодых офицеров. Когда леди откланялись, зазвучала гитара, в окно потянулся сизый дымок — это отец достал трубку.

Разговор сам собою свернул на тревожные темы:

— Что теперь с государем? Как себя поведет Временное правительство?

Война, походы, бунты. И все-таки молодым людям неизменно верилось, что все непременно вернется на круги своя. Нужна лишь дисциплина и здравомыслие. Большинство военнослужащих ЧФ не поддержало смену власти, со скепсисом отнеслись они и к пресловутой «свободе». Свобода моряка — это возможность ходить под парусом, братство морское — не пустые звуки, кто рожден здесь, в портовом городе, тот знает.

Расходились за полночь. На некоторых кителях уже не было отличительных знаков. Приказ есть приказ.

***

Спать Николаше не давали мысли. Он ворочался, несколько раз вставал, закрывал и открывал ставни, затеплил лампадку в красном углу. Не то чтобы сильно набожным был, но так принято. Вера — часть жизни морской. Без благословения и выходить из дома не положено. Тяжелый и неспокойный сон свалил юного офицера под утро.

Снилось ему вот что:

Земля Российская — большая-пребольшая и вся в деревнях и городках, звонят колокола, люди трудятся: грузят зерно в вагоны, везут его, стада гуляют на полях, девушки ткут небывалой красоты узорные рушники. Потом — вот она, — Западная граница Империи: лезут и лезут через солдатиков псы, а с зубов из капает слюна. Так хотят ненасытные рыла откусить побольше от огромной нашей державы. Сколько земель: все едино и единством сильно! А им, оттуда, с Европейской стороны, негде развернуться, вот и кидаются, как шакалы на медведя. Но не тут-то было, худо-бедно даем отпор! И вдруг вся картина, будто бумага, сминается в чьей-то страшной лапище: когти на узловатых черных пальцах, поросших волосами. И лапища эта бросает на стол смятую карту, а на нее сверху выливает что-то красное, липкое… кровь? И дикий хохот заполняет весь сон лейтенанта.

— Ох! — проснулся Николай в холодном поту, а смех из кошмарного видения будто слышен еще, но нет — это петух у кого-то на дворе встречает рассвет. Поскорее умылся и наложил на себя крестное знамение Коля: «Надо бы причаститься. С такими страхами до кондрашки не далеко».

Сквозь занавеску пробивались первые лучи утреннего солнца.

2 глава. Новая эра

— Слыхал ли, ваше благородие, попа-то местного прихода арестовали?

— Как? За что же?

— Так он не захотел менять в тропаре «Победы императору даруя», на «Победы Временному правительству даруя», вот и увели под белы руки. Знай, сверчок, свое место.

— А кто теперь будет?

— Пришлют кого-нибудь, кто понимает ситуацию.

Странный разговор застал Николая на тихой и короткой вахте. Там, за Босфором — война, тральщики, мины. Прежние три года и его «Быстрый» показывал свою удаль врагу, жаль только сам Коля всего раз выходил в боевой поход. Слишком коротка еще его