Глава 2

Сиянь

С того дня пение Линжун каждую ночь звучало в комнатах императорского дворца. И не важно было, с кем император делил ложе, ее песни разносились эхом по Тайпину, пронзая темноту подобно свету луны, проникающему сквозь облака.

Сюаньши Ань понравилась государю, но не стала его новой фавориткой. Согласно правилам, после того как наложница проводила ночь с императором, ей присваивали более высокий ранг. Вот и Линжун повысили, сделав мэйжэнь, наложницей дополнительного шестого ранга. Раньше по статусу она была ниже и меня, и Мэйчжуан, и даже Чунь. Но нынче, когда Мэйчжуан понизили до чанцзай, до того же ранга, что и Чунь, Линжун уступала только мне.

Я, конечно же, обрадовалась, когда ей жаловали ранг мэйжэнь, но мои чувства не были такими же искренними, как тогда, когда благосклонности императора удостоилась Мэйчжуан. На этот раз радость смешалась с чувством разочарования и грусти.

Возможно, на меня повлияло то, что я случайно увидела вышивку с галками. «Ее бледное, словно нефрит, лицо не так ярко, как перья галки, что летает в тени Чжаояна». От той вышивки буквально разило жалостью к себе и завистью…

Тот случай подтолкнул меня к тому, чтобы помочь Линжун сблизиться с императором, но в то же время оставил занозу обиды в моем сердце.

Я прекрасно понимала, почему Линжун жалеет себя, ведь я видела, какой образ жизни она вела во дворце, и знала, что она успела пережить до этого.

«Ох, видимо, не такой уж я добрый и великодушный человек, раз даже такая близкая подруга, как Линжун, мне не доверяет, – подумала я и усмехнулась. – Чжэнь Хуань, Чжэнь Хуань, ты уже позабыла про те дни, когда вы вместе жили в резиденции Чжэнь и были как родные сестры?»

Когда я вспомнила то время, на душе стало немного легче.

После того как Линжун удостоилась милости императора, все в гареме стали воспринимать ее как вторую наложницу Мяоинь. Она тоже была из небогатой семьи, не отличалась яркой красотой и добилась внимания государя благодаря певческому таланту. Вот только характер у нее был совсем иной. Линжун была кроткой и послушной, она ни с кем не спорила и всегда с уважением относилась к другим наложницам. В ней не было ни капли того высокомерия, которым славилась прежняя сладкоголосая наложница. Ею была довольна не только императрица, но и сам Сюаньлин, который хвалил ее за мягкий нрав и скромность.

Мы все еще оставались подругами. Каждое утро после обязательного посещения императрицы Линжун приходила в павильон Ифу и разговаривала со мной. Ее отношение ко мне ничуть не изменилось.

Линжун не воспринимала внимание государя как должное. Я видела, что ей было не по себе. Она далеко не сразу привыкла к новому образу жизни. Зачастую она робко и боязливо сжимала плечи, боясь сказать или сделать что-то не то, поэтому многие ее жалели.

Однажды она схватила меня за рукав и со слезами на глазах сказала:

– Сестрица, надеюсь, ты на меня не обижаешься? Я ведь даже не думала бороться с тобой за внимание государя.

Я перестала подрезать цветы, которые собиралась поставить в вазу, повернулась к подруге и растянула губы в улыбке:

– Про какие обиды ты говоришь? Я наоборот рада, что император наконец-то тебя заметил. Я ведь сама вызвалась помочь. За что же мне тебя винить?

Линжун всхлипнула:

– Если тебе это не по душе, я не буду встречаться с императором.

Я не хотела разговаривать о Сюаньлине, но промолчать после таких слов не смогла:

– Что ты такое говоришь? Не веди себя как маленький ребенок. – Я улыбнулась и попыталась перевести разговор в шутку: – Я ведь, получается, ваша сваха. Где ты видела, чтобы невеста отказывалась встречаться с женихом из-за свахи?

Линжун рассмеялась, вытирая слезы:

– Можешь шутить надо мной сколько угодно, главное, чтобы ты не обижалась.

Золотые шпильки с жемчужными подвесками покачивались в такт ее смеху и, отражая солнечный свет, сами начинали сверкать. Их сияние напоминало нежные лучи утреннего солнца.

Я улыбнулась, но вместо того, чтобы обсуждать ее отношения с императором, заговорила об искусстве составления букетов. Я показывала, как собрать красивый букет из цветов, ветвей и листьев, а подруга с интересом слушала.

По моему мнению, Сюаньлин прекрасно относился к Линжун. После их первой совместной ночи он велел выделить ей для проживания павильон Фаньин, что находился на берегу озера Фаньюэ. Также он приказал назначить ей в услужение больше служанок и евнухов. Я уже не говорю о многочисленных щедрых подарках, на которые император никогда не скупился.

Благодаря тому, что Линжун добилась благосклонности императора, и тайной поддержке императрицы, жить стало гораздо спокойнее. Наложница Хуа начала меня остерегаться. Она ничего не могла поделать, поэтому ей оставалось лишь скрежетать зубами от досады. Настало время подумать о том, как помочь Мэйчжуан.

В Тайпине воцарились мир и покой. Все шло своим чередом, и ничто не омрачало солнечных дней.

С тех пор, как моя подруга начала по вечерам услаждать слух императора своим пением, в нем проснулась страсть к музыке и танцам. Почти каждый вечер в его дворце устраивали роскошные банкеты, после которых он отправлялся отдыхать в павильон Фаньин.

Поначалу мне казалось это странным, ведь раньше я не замечала, чтобы Сюаньлин любил песни, пляски и веселые пиры. Но потом на одной из аудиенций у императрицы я узнала, что он и прежде устраивал шумные банкеты, но перестал это делать после смерти императрицы Чуньюань.

Казалось, что государыню совсем не тревожит то, каким счастливым и беззаботным стал Сюаньлин в обществе Линжун. Она говорила об этом совершенно спокойно, чуть опустив глаза. Ее длинные ресницы в этот момент напоминали крылья ворона, а от кожи под глазами словно бы исходило голубоватое сияние. Императрица размеренно поглаживала сидящую у нее на коленях пеструю кошку по кличке Сунцзы [14]. Эту кошку редкой породы когда-то прислали в качестве подношения из царства Мило [15]. От других представителей кошачьих ее отличала очень мягкая шерсть, на ощупь напоминающая дорогой атлас, с равномерным полосатым окрасом. Черные и серые полосы на мордочке располагались так, что та становилась похожей на тигриную. Схожести с хищником добавляли и яркие зеленые глаза настоящего охотника. Но самым удивительным было то, что Сунцзы оказалась очень покладистой кошкой, быстро ставшей ручной. Хозяйка очень любила свою питомицу и однажды даже сказала: «Внешне тигр, внутри кошка, а на самом деле хозяйка моего сердца». Сунцзы почти все время была при государыне, исключением было только время для приема пищи и сна.

Мой взгляд привлекли белоснежные и хрупкие, словно сделанные из фарфора, пальцы императрицы. Ногти на них были выкрашены в ярко-красный цвет. На фоне кошачьей шерсти они выделялись так же, как накрашенные губы на бледном лице молодой красавицы.

Видимо, почувствовав мой взгляд, государыня посмотрела на меня и сказала:

– Можешь погладить ее. Сунцзы умна и не кусается.

Я благодарно улыбнулась, но так и не осмелилась подняться и подойти к ним.

– Ох, я же совсем забыла, что ты боишься кошек! – воскликнула императрица, заметив мою нерешительность.

– Ваше Величество, вы так внимательны к своим подданным, что запоминаете даже такие мелочи, – сказала я, скромно потупившись.

Императрица передала питомицу служанке и то ли в шутку, то ли всерьез сказала:

– А знаешь, хоть я и люблю ее, все равно осторожничаю, потому что даже домашнее животное может укусить или поранить.

– Государыня, вам не стоит об этом переживать. Вы так хорошо воспитали Сунцзы, что она никогда не причинит вам вреда.

– Ты так думаешь? – Императрица усмехнулась и ненадолго замолчала, задумчиво поглаживая золотую вышивку на рукаве. – Даже людские поступки трудно предугадать, что уж говорить о животных. Рядом с теми, кто тебе близок и кто тебя слушается, быстро теряешь бдительность, а это опасно.

Я сразу поняла, что сказано это было не просто так, но сделала вид, будто не уловила намека. Императрица улыбнулась и сменила тему:

– Кажется, наложница Хуа сильно недолюбливает мэйжэнь Ань.

До меня доходили слухи о том, что Хуа крайне разозлилась на Линжун и даже назвала ее коварной соблазнительницей, одурманившей Сюаньлина своим голосом. Когда императору донесли о подобных речах, он не рассердился и даже пошутил: «Вот такая она, женская ревность». Он все так же продолжал приглашать Хуа на ежедневные банкеты, чтобы она видела, как скромно и смиренно ведет себя Линжун, но это еще сильнее злило бывшую фаворитку. Ей не на кого было выплеснуть копившийся внутри гнев, и я всерьез опасалась, что однажды это обернется большой бедой.

И вот наступил очередной вечер, и мы снова собрались на шумном пиру. За столами восседали родственники государя и важные сановники, со всех сторон слышался звон винных чарок и пожелания долгих лет императору.

Это было время процветания и благополучия, когда мы были опьянены богатством и роскошью.

Ли Чан легонько хлопнул в ладони, и в зале тут же зазвучала беззаботная мелодия, выводимая на кунхоу [16] руками мастера. В зал, словно бабочки, впорхнули прекрасные танцовщицы с длинными распущенными волосами и в красивых ярких одеждах. Зрители не могли оторвать взгляд от их очаровательных лиц и грациозных фигур. Девушки кружились в танце, и их шаги были столь легки, что казалось, они не ходят, а летают по залу. Движения их рук были такими же плавными и невесомыми, как стелющийся над озером туман, что рассеивается от дуновения ветра. Танец юных красавиц завораживал и заставлял забыть обо всем на свете.

Императрица и наложница Хуа сидели по бокам от Сюаньлина, а мы с Линжун чуть дальше, друг напротив друга.

На Линжун сегодня был очаровательный наряд из темно-красного верха со светло-сиреневой окантовкой и фиолетовой юбки с изумрудным рисунком. На тонкой талии была повязана синяя лента, украшенная на концах золотыми подвесками. Волосы были зачесаны в сложный пучок, который так любили знатные дамы, и украшены сверкающими драгоценностями. Я тихонько вздохнула, глядя, как радостно улыбается подруга и как сияет ее светлое, словно белый нефрит, лицо. Линжун, несмотря на яркий макияж и роскошный наряд, все равно не могла сравниться с фэй Хуа, но сегодня ее красота действовала на окружающих так же, как освежающее дуновение ветерка знойным днем, потому что в обычное время она одевалась гораздо скромнее.

Линжун наполнила чарку вином и, осторожно ступая, преподнесла ее Сюаньлину. Тот с улыбкой принял ее и сразу же выпил. Наложница Хуа недобро усмехнулась и отвела взгляд, притворившись, что ничего не видела.

– Мэйжэнь Ань такая заботливая, – подала голос гуйжэнь Тянь. – Что же мы, старшие сестры, такие невнимательные? Нам должно быть стыдно.

Линжун покраснела и молча вернулась на свое место.

Сюаньлин посмотрел на наложницу Тянь и сказал:

– Принеси-ка своему государю фрукты, что стоят перед тобой.

– Слушаюсь. – Внимание императора обрадовало гуйжэнь. Широко улыбаясь, она спросила с намеком: – Ваше Величество, почему вы велите своей рабе принести вам фрукты, если у вас они уже есть?

– Я заметил, что ты так много говоришь, что даже не притронулась к яствам на своем столе. Я велел их принести, чтобы они не пропали зря.

Наложница Тянь покраснела до кончиков ушей. Она не ожидала, что император начнет над ней насмехаться. Ей понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя и натянуто улыбнуться.

– Ваше Величество, вы так любите шутить над своими наложницами, – сказав это, гуйжэнь Тянь надолго замолчала.

Парчовые занавески приподнимались от дуновений ветра, который разносил по залу ароматы алкоголя, женских румян и благовоний. Воздух в зале кружил голову и опьянял.

Как бы невзначай я прикрыла лицо веером, пропитанным сандаловым маслом, и, плотно сжав губы, усмехнулась.

«Линжун всегда хорошо играла в шахматы. Это был отличный ход, и Сюаньлину он понравился. Вот только…»

Мой взор привлекли деревья, что виднелись за открытыми окнами. Под последними лучами заходящего солнца они окрасились в насыщенный бордовый цвет. Их покачивающиеся ветви и многочисленные побеги бамбука создавали замысловатые бирюзовые тени, которые скрывали от празднующих людей, какой прекрасный вечер царит за пределами дворца.

И тут я почувствовала, что банкет, на котором раздавался громкий смех и столы ломились от яств, волнует меня гораздо меньше, чем цвет облаков за окном.

Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я сказала служанкам, что хочу переодеться, и тихонько вышла из зала.

На небе сквозь тонкие облака просвечивал лунный серп. Его свет опускался на крыши дворцов и павильонов, проникал внутрь, оставляя серебристые пятна на темных поверхностях. Лунный свет струился, как вода сквозь пробитый на реке лед, и лишь изредка путь ему преграждали острые углы крыш. По императорскому саду разливалось благоухание цветов. То и дело освещенные места сменялись темными участками. Свет и тень тесно переплетались друг с другом под серебряным сиянием луны.

В конце седьмого месяца ночи стали прохладнее. Когда заходило солнце, удавалось передохнуть от изнуряющей летней жары.

В своих вышитых жемчугом туфельках я почти бесшумно ступала по каменным плитам галереи. Тишину нарушало лишь шуршание юбки, когда она касалась пола.

Я шла довольно долго, пока не добралась до террасы Тунхуа.

Название «Тунхуа» – цветы тунга [17] – заставляет проходящих мимо людей подниматься на террасу и любоваться окружающей природой, прекрасной в любое время года. «Цветение тунга заметно за тысячи ли, каждое утро доносится его аромат» [18].

Издревле считалось, что тунг – символ крепкой супружеской любви.

В прошлом гуйфэй Шу посчастливилось стать фавориткой императора Лунцина. Они искренне и страстно любили друг друга. Но вдовствующей императрице Чжаосянь было не по душе прошлое наложницы Шу, которое с порицанием обсуждали за ее спиной. Поэтому она не позволила провести церемонию возведения в ранг гуйфэй в столице. Тогда император Лунцин созвал со всей страны самых умелых мастеров и велел им соорудить в Тайпине террасу Тунхуа, чтобы на ней подарить своей любимой звание главной после императрицы женщины в гареме. Только после смерти мачехи и рождения шестого ребенка, принца Сюаньцина, государь смог провести подобающую церемонию в самом сердце Запретного города.

В книге «История династии Чжоу» можно было найти лишь несколько строк, посвященных императорской наложнице, ставшей легендой. В ней говорилось, что наложнице Шу, несмотря на ее противоречивое прошлое, удалось добиться звания фаворитки императора и оставаться его любимицей до конца жизни. «Наложница Жуань была дочерью главы уезда Пинчжан, Жуань Яньняня. Она служила во дворце с семнадцати лет. Император обратил на нее внимание и взял в свой гарем, даровав титул наложницы Шу. После рождения сына ее повысили до гуйфэй. После смерти императора наложница Шу отказалась от мирской жизни и отправилась в монастырь». Всего несколько мазков кисти понадобилось, чтобы описать долгую жизнь одной женщины. Но в книге не упоминалась терраса Тунхуа, которая стала самым ярким символом любви императора к наложнице Шу. Терраса была высотой в три чжана и девять чи [19] и облицована белым нефритом. Это было прекраснейшее сооружение, сверкающее под лучами солнца. По краям верхней площадки были посажены деревья – сливы и тунги, которые цвели друг за другом. И весной, и летом на террасе можно было любоваться пышным цветением. Сначала она была словно покрыта снегом, а потом на смену белым сливовым цветам приходили светло-сиреневые соцветия тунга, напоминающие утренний туман. Все теплое время года вокруг витал насыщенный цветочный аромат. Наложница Шу и император любили обниматься в тени цветущих деревьев и шептаться о чем-то своем, любуясь восхитительными пейзажами.

Мне стало грустно, я тихонько вздохнула и прошептала:

– «Цветение тунга заметно за тысячи ли, каждое утро доносится его аромат». Как хорошо описаны отношения между мужем и женой, в этом и есть сокровенный смысл любви.

Среди всех императоров династии Чжоу только император Лунцин всю жизнь любил одну и ту же женщину. Как бы мне ни хотелось повторить ее судьбу, я понимала, что, если государь отдаст всю свою любовь одному человеку, во дворце и в гареме начнутся беспорядки.

Наверное, императору предназначено Небесами делить свою любовь поровну между всеми красавицами гарема.

«Что же я так огорчаюсь, если все прекрасно понимаю?» – спросила я у себя и грустно усмехнулась.

После смерти императора нынешняя вдовствующая императрица посчитала, что содержание террасы Тунхуа обходится слишком дорого. Для нее это было бессмысленной тратой государственных денег, потому что от этого места не было никакой практической пользы. Сейчас когда-то восхищавший всех символ любви находился в ужасном, заброшенном состоянии. Здесь бывало очень мало людей, ведь терраса стояла на возвышенном месте в отдалении от тропинок, по которым любили гулять придворные. Даже служанки и евнухи, которые были обязаны здесь подметать, ленились приходить, поэтому на лесенках и перилах скопился толстый слой пожухлой листвы и пыли, пустой стол оброс травой, деревья увяли, и из всех щелей прорывались сорняки.

Печальное зрелище.

Как бы ни была прекрасна любовь, она исчезает так же бесследно, как плывущие по небу облака.

В одном из углов террасы, освещенном холодным лунным сиянием, я заметила маленькие белые лепестки. Они распустились на длинных вьющихся побегах с широкими листьями. Белоснежные цветы крепились к стеблю тонкими, как женские брови, цветоножками. У них не было никакого аромата, но выглядели они очаровательно. На лепестках поблескивали капельки росы, и они казались столь нежными, что я боялась к ним прикоснуться. Сама не знаю почему, но мне понравились эти невзрачные цветы. Я протянула руку, чтобы осторожно их погладить.

Вдруг за моей спиной раздался громкий голос уверенного в себе мужчины:

– Ты разве не знаешь, что это за цветок?

Мое сердце сжалось от страха: я оказалась в безлюдной глуши наедине с незнакомцем. Я даже не заметила, когда он подошел. Стараясь отогнать пугающие мысли и не впасть в панику, я повернулась и строго спросила:

– Кто ты такой?

Увидев того, кто нарушил мое уединение, я немного успокоилась. Место страха в моей душе заняло чувство смущения, так как, сама того не ведая, я серьезно нарушила правила этикета.

– Почему при каждой нашей встрече ты спрашиваешь, кто я такой? Неужели я настолько непримечательный, что меня столь сложно запомнить?

Передо мной стоял принц Сюаньцин. Судя по широкой улыбке, он совсем не рассердился из – за моего грубого тона.

Я вежливо присела, приветствуя брата императора.

– Ваше Высочество, очень сложно не испугаться и не растеряться, когда вы так неожиданно появляетесь за спиной.

– На этот раз это не я неожиданно появился за твоей спиной, а ты прошла мимо меня и не заметила. – Принц усмехнулся, глядя на мои красные от стыда щеки.

Видимо, из – за того, что тунговые деревья давно не прореживали, они укрыли принца, и я не заметила, что на террасе есть кто – то еще, кроме меня.

– Ваше Высочество, вы могли подать голос прежде, чем я оскорбила вас своим вопросом.

– Ты выглядела очень грустной, поэтому я не решился тебя окликнуть. Поверь мне, я не собирался тебя пугать.

Сегодня принц Сюаньцин выглядел серьезнее, чем обычно, и я готова была поверить в искренность его слов. Он не походил на наглого грубияна, каким показался мне при нашем прошлом разговоре. Когда луна осветила лицо принца, я заметила грусть в его глазах. Я удивилась, но не подала виду.

– Спасибо, Ваше Высочество, но не стоит обо мне беспокоиться. Я просто немного выпила, поэтому на душе стало слегка тоскливо.

На мгновение мне показалось, что он видит меня насквозь и знает, какую горестную тайну я храню в своем сердце. Но принц не стал вытаскивать ее наружу, а лишь сочувственно улыбнулся и сказал:

– Цзеюй, кажется, тебе понравились эти цветы.

– Да. Во дворце я таких не видела. Они очень необычные.

Принц подошел ко мне, сорвал цветок и поднес к носу, пытаясь почувствовать аромат.

– Это сиянь, а еще их называют «вечерний лик» [20]. Они и не должны расти во дворце, потому что считается, что эти цветы приносят несчастья. Если слуги их видят, их тут же выдирают.

Меня поразили его слова:

– Как же не посчастливилось этим цветам! А я думала, что несчастная судьба бывает только у женщин.

Принц нахмурился, словно задумавшись о чем-то, но уже спустя пару мгновений он снова смотрел на меня с улыбкой:

– В народе говорят, что эти цветы настолько скромные, что растут только в темных углах и распускаются на закате, чтобы их никто не видел, а к утру они увядают. Так печально: завянуть прежде, чем твою красоту кто-нибудь заметит. Именно поэтому их назвали «Вечерний лик» и считают несчастливыми.

– Только поэтому? А мне кажется, что у этих цветов очень необычная красота, которая выделяет их среди других. Вы сказали «сиянь»?

– Кажется, это значит… «лик, что прекрасен под лучами заходящего солнца».

Он начал говорить, а я подхватила, и закончили мы уже хором. Я не удержалась и рассмеялась.

– Вы тоже об этом подумали, Ваше Высочество?

Стоящий сейчас передо мной принц Сюаньцин и тот шестой принц, которого я видела в прошлый раз, были двумя разными людьми. Этой тихой летней ночью передо мной стоял спокойный, можно было даже сказать умиротворенный, молодой мужчина. Его голос был таким же ясным и чистым, как серп луны, освещающий нас с небосклона. Напряжение из – за неожиданной встречи постепенно спало, и я понемногу расслабилась. Приподняв руку, я поправила волосы на висках, которые растрепал ветер.

Он стоял, положив руки на нефритовые перила, и смотрел на Тайпин, напоминающий огромное озеро, в котором отражались бесконечные звезды. По всей императорской резиденции горело более десяти тысяч ламп, закрытых переливающимися колпаками и украшенных драгоценностями. Они сверкали и отражались друг в друге, отчего сияние становилось еще ярче. Я не могла подобрать слов, чтобы описать то, что видела. На ум пришли строки из «Сна в красном тереме»: «Пятна света играют на алых дверях и танцуют на устланном златом полу; яшма блистает в оконных проемах нефритового дворца» [21].

Мир богатства и роскоши был где-то там, далеко от меня, а рядом со мной были лишь скромные белые цветы с грустным названием сиянь.

– При дворе говорят, что именно ты способствовала тому, чтобы мой сиятельный брат обратил внимание на наложницу Ань. Благодаря тебе она теперь каждый вечер сидит рядом с ним и ублажает его слух своим пением, – сказал принц, с любопытством заглядывая мне в глаза. Он улыбался, но морщинки в уголках губ выдавали то, что улыбка его неискренна. – Не из-за нее ли грустит наша цзеюй?

Сердце пропустило удар, и я неосознанно попятилась. Тихонько звякнули жемчужные подвески с золотыми бабочками, украшающие мою прическу. Когда холодные металлические крылья и нити жемчуга коснулись висков, я натянуто улыбнулась и сказала:

– Ваше Высочество, вы, должно быть, шутите.

Принц Сюаньцин разочарованно вздохнул и отвернулся.

– Цзеюй, ты наверняка слышала фразу «чем больше тебя любят, тем сильнее ненавидят». Та, кого император одаривает своей любовью, все время словно бы ступает по горячим углям. Это тяжкая ноша.

Я склонила голову, чтобы он не мог прочесть мои чувства по глазам. На душе повеяло ледяным холодом.

– Ваше Высочество, наверное, на вас подействовала грустная атмосфера этого места, – как можно спокойнее сказала я.

– На самом деле, я рад, что император увлекся другой женщиной. Если бы ты оставалась предметом его обожания, то стала бы целью для всех остальных наложниц, которых он обделил вниманием. Я бы огорчился, если бы с тобой что-нибудь случилось.

Я не могла остаться равнодушной к таким словам.

– Большое спасибо, Ваше Высочество, – сказала я, так и не поднимая головы.

– Я знаю, что ты умна и мои советы тебе не нужны. Просто когда я наблюдал за тобой, мне показалось, что тебя одолевают сомнения и ты не можешь сама найти решение.

Он читал меня, как открытую книгу.

– Я поняла, что вы хотели мне сказать, – ответила я, вежливо улыбнувшись.

Принц отвел взгляд и погладил флейту, висящую у него на поясе. Она слегка поблескивала, отражая бледный свет луны.

– Цзеюй, ты любишь моего брата? – Он задал настолько неожиданный вопрос, что мои щеки мгновенно заалели, как маки. Я не собиралась ему отвечать, поэтому он продолжил: – Брат – правитель нашей страны, но даже он не может делать все что захочет. Прошу тебя, не вини его. – Принц вздохнул, а потом вдруг радостно улыбнулся. – Как же хорошо, что я не стал императором! Мне не надо мириться со множеством запретов и не надо так рьяно заботиться о своей репутации.

Слова принца меня развеселили, и я, не сдержавшись, рассмеялась:

– Например, вам можно жениться только на тех, кто вам и правда нравится, и забыть про политические браки. Кстати, вы настолько известны, что о вас ходят легенды по всей стране. Многие девушки мечтают стать вашей женой.

Сюаньцин расхохотался так, что с его головы чуть не слетел золотой обруч. Отсмеявшись, он торжественно заявил:

– Мне достаточно одной женщины. Главное, чтобы я ее любил. Большой гарем мне ни к чему. – Заметив, что я поднимаю рукав, чтобы прикрыть улыбку, он спросил: – Цзеюй, ты мне не веришь? Я считаю, что, будь у меня много жен и наложниц, они начали бы ссориться друг с другом, но, если у меня будет лишь одна жена, она всегда будет чувствовать себя любимой.

Мне почему-то стало обидно после его слов. Заметив, что я погрустнела, принц поспешно добавил:

– Сам не знаю отчего, но я наговорил тебе столько ерунды, которую никогда бы не сказал кому – то другому. Не обращай на это внимания.

– Если ваши слова искренни, то вашей жене очень повезет, – сказала я без тени насмешки. – Мне остается лишь пожелать вам счастья. – Подумав немного, я добавила: – Наш разговор был для меня полезным. Я запомню ваши наставления, Ваше Высочество.

На благородном лице принца появилась отчужденная улыбка, а в глазах мелькнула грусть. Она подобно первому осеннему снегу, закрывающему яркие узоры на изразцовых плитках, спрятала его настоящие эмоции.

– Ты не обязана меня благодарить. На самом деле, в этой ситуации я сторонний наблюдатель и не должен был говорить подобное. Просто… мне не хотелось бы, чтобы брат любил тебя так сильно, что однажды из-за его любви тебе придется пойти по стопам моей матери и остаток жизни провести, зажигая лампады у статуи Будды. – Он отрешенно смотрел куда – то вдаль, и я заметила, как подрагивают его плечи.

Я не могла найти слов, чтобы утешить его. Мучительная боль, которую он скрывал в глубинах своего сердца, поразила меня. И вдруг по спине пробежал холодок… Оказывается, все было совсем не так, как я думала: гуйфэй Шу ушла в монастырь не по своему желанию. Даже если император души в тебе не чает, это не значит, что ты будешь в безопасности после его смерти.

Когда женщины во дворце враждуют, они не будут смотреть на то, как сильно тебя любил государь. Все может измениться в одночасье, и твою судьбу будет решать та, кто первой занял место в покоях императора.

Но все это дела давно минувших дней. Для меня не было никакой выгоды от того, что я узнала чужую тайну.

– Ваше Высочество, – прошептала я, осторожно приблизившись к принцу, – если ваша матушка узнает, что вы грустите, она потеряет покой. Прошу вас, подумайте о ее душе.

Лунный свет, падая на легкие одежды принца Сюаньцина, отражался от гладкой ткани и создавал вокруг него чуть заметное сияние.

Мы оба молчали. На террасе слышен был лишь шелест листвы, с которой играл ночной ветер.

На мгновение наши взгляды встретились. И тут же мне вспомнилась фраза «нежный как яшма» [22]. Да, он именно такой: нежный и теплый.

Но это было лишь на один миг. Я вспомнила, что не должна допускать неподобающих мыслей, и резко отвернулась. Свежий ветерок теребил волосы, заставляя локоны то подниматься, то опускаться. Со стороны принца слышалось шуршание его изумрудного халата. Освежающий и влажный ночной воздух помог мне успокоиться и сосредоточиться на тайном смысле сказанных принцем слов.

После продолжительного молчания первым заговорил принц Сюаньцин. Любуясь огоньками дворцов, он произнес загадочным тоном:

– Цветы сияня цветут только ночью. Они как чувства возлюбленных, которые не могут встречаться при свете дня из-за осуждающих взглядов.

Мне стало не по себе. В груди поселилась тревога. Ветер приподнимал рукава, вышитые серебряными лотосами, и когда они опускались, я ясно чувствовала их прохладное прикосновение к теплой коже. Я сосредоточилась на этих ощущениях, так как не могла сказать ни слова.

На самом деле, мне не стоило знать о том, что происходило в прошлом во внутренних покоях дворца, но про наложницу Шу и ее отношения с императором знали все. Они любили друг друга наперекор всему миру и вопреки осуждающим взглядам. И эта любовь, хоть и несла с собой боль и горечь, была крепкой и нерушимой.

Интересно, любовь Сюаньлина ко мне хоть немного похожа на то, как прошлый император любил наложницу Шу?

Мельком взглянув на небо, я заметила, что луна успела сместиться к западу. Я приподняла юбку и присела, прощаясь с принцем:

– Прошло столько времени, служанки наверняка меня уже ищут. Разрешите откланяться, Ваше Высочество.

Я успела отойти лишь на пару шагов, когда до меня донесся тихий голос:

– Цзеюй, в прошлый раз я нагрубил тебе. Прошу меня простить. – Принц помолчал и продолжил уже почти шепотом: – В тот день, когда отмечали день рождения Вэньи, было ровно десять лет, как моя мать покинула дворец. Я совсем забыл про приличия и повел себя как невоспитанный грубиян.

Я сама не поняла почему, но на душе стало тепло и приятно после его слов. Я обернулась и улыбнулась принцу:

– Ваше Высочество, я не понимаю, о чем вы говорите. Я уже все забыла.

В первые секунды он смотрел на меня с удивлением, а потом задорно улыбнулся в ответ:

– Да будет так! Я тогда тоже ничего не помню.

Длинная юбка, подобно плывущим по небу облакам, скользила по пыльным нефритовым ступеням заброшенной террасы. Пока я медленно спускалась по освещенной только луной лестнице, я услышала раздавшийся позади грустный вздох. Кто знает, может, он вздыхал обо мне, а может, вспоминал о своей матери.

«Сиянь прекрасны, когда покрыты осенней росой. Благодаря влаге они начинают испускать чуть заметный аромат. Есть ли в этом мире те, кто смотрит на них с любовью, кто ощущает их благоухание? В сумерках слишком темно, чтобы видеть их ясно. Сможет ли кто-нибудь оценить истинную красоту сияня?» [23]

Сиянь – очаровательный, но окутанный печалью цветок. Он увядает так же быстро, как тает первый снег и чахнет разбитое сердце.

Этой грустной ночью я встретила того, у кого на душе было так же тяжело, как и у меня.

Я тихонько вздохнула. Знойное лето пролетело слишком быстро. Мы и заметить не успели, как в наши двери постучалась прохладная осень.

Глава 3

Вэньи

Я постаралась проскользнуть в банкетный зал как можно незаметнее. Внутри царило бурное веселье: звучали песни, танцовщицы кружились вокруг гостей, которые раз за разом опустошали чарки с вином, громогласно провозглашая тосты. Я словно бы в одно мгновение перенеслась из мира грез в реальный мир.

Дождавшись момента, когда никто не смотрел в нашу сторону, Хуаньби наклонилась и прошептала:

– Госпожа, где вы были? Я очень волновалась, ведь вы запретили идти за вами. А если бы что-то случилось, что бы я тогда делала?

– Мне просто стало нехорошо, поэтому я решила подышать свежим воздухом.

– Хорошо, что с вами все в порядке.

Когда прозвучали последние слова песни, которую исполняла Линжун, Сюаньлин посмотрел на меня и строго спросил:

– Почему тебя так долго не было?

– Я слегка опьянела из-за вина, поэтому вышла на свежий воздух. А потом, – я смущенно улыбнулась, – я увидела цветы, которые называются сиянь. Я залюбовалась ими и забыла про время.

Император озадаченно нахмурился:

– Сиянь? Что это за цветы? Не слышал о таких, – но мой ответ его не интересовал. Не дожидаясь его, Сюаньлин улыбнулся и сказал: – Мне очень нравится, как цветет пурпурный мирт [24]. Я уже велел перенести пару горшков в павильон Ифу. Сейчас как раз пора его цветения.

Я поклонилась в знак благодарности.

Пурпурный мирт – красивое и очаровательное растение с яркими цветами. Он, конечно же, производит впечатление, но сейчас мне по нраву были скромные белые цветы сияня.

– Ваше Величество, вы так добры к цзеюй, – заговорила наложница Цао.

– Император одинаково относится ко всем наложницам. – Я сухо улыбнулась в ответ на язвительное замечание. – К тебе, сестрица, он тоже хорошо относится.

– Для нашего государя что дождь, что роса – одна вода [25], – наложница Цао с любовью посмотрела на Сюаньлина. – И наша повелительница императрица, и мы, простые наложницы, одинаково согреты его любовью.

Цао подняла чарку с вином, и все присутствующие поддержали ее одобряющими криками. Опустошив чарку, она вытерла уголки рта платком и с довольным видом посмотрела на меня, но тут к ней подбежала перепуганная служанка и что-то прошептала. Цзеюй Цао помрачнела, резко поднялась, поклонилась и поспешила к выходу.

– Постой! – окликнул ее Сюаньлин. – Что случилось? Куда ты так спешишь?

Наложница повернулась к повелителю и через силу улыбнулась, пытаясь скрыть волнение:

– Служанка сказала, что Вэньи опять вырвало молоком.

– Придворные лекари уже осматривали ее? – В голосе императора слышалось искреннее беспокойство.

– Да. Они сказали, что детям, у которых слабое здоровье с рождения, очень тяжело переносить жару, – в глазах Цао блеснули слезы. – Когда стало прохладнее, ей полегчало, но сегодня опять почему-то вырвало.

Император выслушал ее, потом резко поднялся и вышел из зала. Цзеюй Цао, императрица и фэй Хуа поспешили за ним. После их ухода гости тоже начали расходиться.

Линжун подошла ко мне, и мы вместе направились в павильон Ифу.

Какое-то время мы шли молча. Подруга о чем-то задумалась, и я не хотела ей мешать.

– Сестрица, тебе не кажется, что это подозрительно? – вдруг спросила Линжун.

– О чем ты?

– Нет ничего странного в том, что принцесса Вэньи отрыгивает молоко. Это обычное дело для маленьких детей. Но не слишком ли часто это происходит? Вряд ли дело в жаре. Принцесса вместе с наложницей Цао живут около водоема, а там прохладнее, чем в любых других дворцах.

Я была согласна с ходом ее мыслей:

– Принцессе Вэньи уже годик, но раньше я не слышала о том, чтобы ее рвало молоком. Как-то уж слишком резко это началось.

– Но… – Линжун неловко улыбнулась. – Может, я все выдумываю, и это просто детский недуг, который пройдет, если ее хорошо оберегать.

– Хотелось бы верить, что цзеюй Цао и фэй Хуа смогут достойно позаботиться о принцессе.

– Я не думаю, что мать стала бы использовать свою дочь, чтобы привлечь внимание императора, – с грустью проговорила Линжун, опустив глаза. – Это слишком жестоко.

В глубине души мне было жаль малышку Вэньи, эту кроху, похожую на сладкую булочку. Сколько же страданий ей пришлось перенести в ее годовалом возрасте? Я покачала головой и сказала:

– Хватит об этом.

Подозрения Линжун пробудили во мне странную смесь эмоций. Мне было жаль ребенка и в то же время страшно за него. Однажды старая служанка рассказала мне о том, что одна из наложниц императора Хуаяна, фэй Цзин, часто щипала своего маленького сына, чтобы тот плакал. Так она пыталась привлечь внимание императора. Позже, когда правда раскрылась, ее понизили в ранге и заключили в Холодный дворец.

Мать для своих детей всегда самый ласковый и заботливый человек, но жизнь в гареме меняет людей и очерняет даже самые светлые понятия. Женщины из матерей превращаются в опасных змей, которые готовы укусить собственных детей, если это поможет им в борьбе за благосклонность императора.

Если так поступали с собственными детьми, то нет ничего удивительного в том, что в былые времена наложницы, желавшие сделать своих сыновей наследниками престола, относились к чужим отпрыскам как к злейшим врагам. Частенько путь к трону императора был покрыт кровью невинных детей.

Я неосознанно погладила свой плоский живот. Я уже начинала сожалеть о том, что, стараясь избежать близости с императором, принимала снадобье, которое вредило здоровью. До сих пор я так и не забеременела и боялась, что, если Небеса пошлют мне ребенка, беременность и роды будут проходить очень тяжело. При этом я должна подготовиться к тому, что, если у меня будет ребенок, мне придется вступить в ожесточенную борьбу с матерями других детей императора. Из-за мрачных мыслей мне стало совсем тоскливо. Решив сменить тему, я сказала:

– Боюсь, что сегодня ночью многие не смогут уснуть.

– Мне кажется, что не только сегодняшней ночью, – ответила Линжун.

И она оказалась права. Последующие ночи мы жили в тревоге за здоровье принцессы Вэньи. Первую ночь Сюаньлин провел в покоях наложницы Цао, а последующие две во дворце, где жила наложница Хуа и куда перевезли больную принцессу. Многие, узнав, что фэй Хуа вызвалась заботиться о чужой дочери, начали восхвалять ее благородство и добродетель.

Императрица не придавала этому большого значения. Когда мы играли с ней в шахматы, она, поглаживая Сунцзы, совершенно равнодушно сказала:

– Фэй Хуа умнеет день ото дня. Она мастерски умеет использовать людей в своих целях.

– Если матушка-императрица с легкостью разгадывает уловки фэй Хуа, это значит, что ей с ее навыками еще рано тягаться с вами и что она не так уж умна.

Императрица довольно прищурилась, как кошка, которая лежала у нее на коленях, и улыбнулась. Вдруг Сунцзы громко мяукнула, сверкнула зелеными глазами, спрыгнула на пол и понеслась к цветочному горшку, в котором лежал мячик из меха. Кошка схватила его и начала раздирать когтями и зубами. Разорвав мячик на несколько частей, Сунцзы отошла от него и снова приняла вид покладистой домашней кошечки.

Один лишь ее вид вызывал во мне отвращение и страх, поэтому я старалась на нее не смотреть.

Государыня позабыла о шахматах и с материнской улыбкой наблюдала за забавами питомицы.

– Даже животное умеет ловить мячик, – задумчиво произнесла она.

Прошло несколько дней, но принцессе Вэньи лучше не стало.

На следующее утро я вместе с императрицей и несколькими наложницами отправилась во дворец наложницы Хуа, чтобы проведать принцессу. В великолепном зале Шэньдэтан царила угнетающая атмосфера, словно бы над ним нависли грозовые тучи. Я сразу заметила покрасневшие глаза наложницы Цао и нахмуренные брови как у Сюаньлина, так и у наложницы Хуа. Рядом с ними стоял сгорбленный от страха придворный лекарь.

Судя по всему, Вэньи только что проснулась, но из-за недомогания она ослабла настолько, что у нее не было сил даже просто открыть глаза. Няня покачивала ее на руках, а мать пыталась развеселить, постукивая по игрушечному барабану.

Наложница Хуа с сочувствием следила за этим процессом.

– Несколько дней назад мы кормили принцессу отваром из водяного ореха [26], и ей понравилось, – сказала она. – Насколько я знаю, отвара было много, и он еще остался. Давайте я прикажу принести его. Покормим Вэньи и попробуем сами.

– Хорошо, я как раз немного проголодался. – Сюаньлин сразу же согласился с предложением Хуа.

Вскоре нам принесли готовый отвар.

На самом деле, рецепт приготовления был очень простой. Стоило взять порошок водяного ореха, смешать его с сахаром, залить кипятком и варить до тех пор, пока белый бульон не станет полупрозрачным. После варки добавляли пропитанную медом дыню, персики или ломтики арбуза. Получалось очень вкусно.

Так как принцесса была еще совсем малышкой, ей подали отвар без фруктов. Цзеюй Цао встала рядом с няней и начала очень осторожно кормить дочку с ложечки. Время от времени она вытирала ее подбородок платком, когда по нему текли слюни или капельки отвара. Когда Цао увидела, с каким аппетитом ест ее дочь, на ее утомленном бессонными ночами лице появилась нежная улыбка.

Мы с Линжун переглянулись. Думаю, наши мысли в этот момент были схожи. Вряд ли такая ласковая и заботливая мать будет вредить своему ребенку, чтобы оставаться в ближайшем окружении императора. Наши подозрения оказались беспочвенными.

Императрица, видя, с каким аппетитом ест юная принцесса, улыбнулась и сказала:

– Если она так хорошо ест, значит, скоро поправится.

– Ваше Величество, большое спасибо за заботу, – сказала Цао, тронутая словами государыни.

После того как Вэньи напоили отваром, заговорила ее кормилица:

– Госпожа, принцессу пора кормить молоком.

Она взяла малышку и приложила к груди, но уже спустя пару минут девочка отвернулась. Она была еще совсем крохотная, поэтому быстро наедалась.

Мы уже было обрадовались, что принцессе стало лучше, как тут же у нее изо рта выплеснулась белая жидкость, а спустя мгновение она потекла и из носа. Ее было очень много. Две струи, вытекающие из ноздрей малышки, можно было сравнить с маленькими белыми водопадами. В этом потоке смешался отвар из водяного ореха и грудное молоко. Маленькое слабое детское тельце не могло этого вынести: принцесса начала задыхаться. Она кашляла и рыдала одновременно. Из-за нехватки воздуха ее лицо начало синеть. Наложница Цао заревела в голос и выхватила дочку из рук кормилицы. Крепко обняв ее и прижавшись щекой к щеке, она стала ласково похлопывать ее по спине.

Фэй Хуа тоже пустила слезу и протянула руки к принцессе, собираясь забрать ее у матери. Цао удивленно замерла, не понимая, что от нее хочет старшая наложница. В этот момент она и подумать не могла, чтобы отдать кому-то свою дочь. Хуа оставалось только опустить руки, что ее сильно разозлило.

И тут началась суматоха.