Напиши дяде Ральфу Хиксону в город Салем, Новая Англия (отметь, чтобы не забыть). Скажи, что я, Генриетта Барклай, поручаю брату ради всего святого на небесах и на земле, ради спасения его души, ради нашего старого дома на Лестер-Бридж, ради наших родителей, ради умерших между им и мной шестерых маленьких детей принять тебя как родную, ибо ты и есть его родная племянница.
1691 году[41] Лоис Барклай стояла на небольшом деревянном пирсе, пытаясь сохранить равновесие на твердой земле точно так же, как в течение двух последних месяцев удерживалась на качавшейся палубе корабля, доставившего ее из Старой Англии в Новую.
Помещик, на которого он работал, нанял для поисков агента и собранной суммы современных Догберри и Верджесов[3],
Ворота парка открывались непосредственно в принадлежавшую ему разбросанную по холмам деревню. Дома образовывали неровную, извилистую улицу, где сад соседствовал со стеной фермы, а далее следовал ряд хижин. В самом конце деревни вместе с женой жил весьма уважаемый человек.
Здесь Грейс Хиксон высказала собственное мнение: хорошо, если с лица земли исчезнут ведьмы – будь то индейские или английские, язычницы или, что еще хуже, крещеные христианки, подобно Иуде предавшие Господа и перешедшие на сторону Сатаны.
После столь убедительного доказательства доктор Фосс попытался уговорить меня вернуться к нормальному образу жизни и чаще выходить из дому, но хоть я иногда и уступала его воле, страх оставался слишком разрушительным. Заметив это, благородный супруг сжалился
увидела его еще один раз. Мертвого. Организованное бароном де Родером преследование увенчалось законным успехом: разбойников поймали
Аманду отнесли в дом. Благодаря укрепляющим средствам она обрела способность говорить. О, добрая подруга и сестра! Даже тогда она вспомнила обо мне и наотрез отказалась сообщить, где и с кем живет (никто из работавших с ней мастеров этого не знал
И вообще в тот вечер дорогая бедная Аманда вела себя странно и постоянно говорила о мертвых, что является плохим знаком для живых. Она расцеловала тебя – да!
Ах нет, не только мне, потому что восторгу и любви Аманды не было предела, а что касается чувств, они едва ли не превосходили мои
