В универе нам читали лекции по философии и препод говорил о силе. Типа люди думают что сила и власть одно и то же, но на самом деле силу используют те у кого нет власти.
Невозможно объяснить, что такое материнство. Чего ты лишаешься, когда кровь, мышцы и кость вытаскивают из твоего – вскормившего их – тела в мир, и эта новая жизнь делает первый вдох. Как в первом триместре тебя сбивает бульдозер изнеможения, как тошнит по утрам, как набухает, вздувается и трескается то, что некогда было тугим и нежным, и вот уже кажется, это не твое тело, а нечто, что нужно перетерпеть. Но это лишь физиология. Дальше еще трудней. Какая-то часть меня перетекла из моего тела в твое, и теперь у нас одна душа на двоих. Я так думаю обо всех моих детях. Отцам никогда не понять, как глубоко вы прорастаете в нас, так глубоко, что часть меня навсегда останется частью тебя, куда бы ты ни ушел.
Я поверила в то, что ты чувствуешь, в то, что, последовав за этим чувством, ты раскроешь таящееся в тебе. Видишь? Надежда тоже может быть богом. Ей тоже можно молиться.
не бог, но через тебя проходит что-то такое, что вполне может оказаться богом. Возрождает ли оно то, что было раньше, или строит новое? Не могу сказать.
Если бог – тот, кто обладает абсолютной властью над нами, то в этом мире много богов. Те, которых мы выбираем, и те, которых не избежать; те, кому мы служим с охотой, и те, кто открывает охоту на нас; богами становятся мечты, прошлое, ночные кошмары. Чем я старше, тем мне яснее, что я знаю далеко не всех богов, и все равно приходится быть начеку, чтобы они не воспользовались мною, или я потеряю их, сама того не понимая.
я касаюсь их, и меня словно прошивает разряд, от кончиков пальцев до самого плеча, я чувствовал это, когда работал на “скорой”, но теперь я вижу не то, что внутри у других, а то, что снаружи меня, – Вайпио, реки, лои[116] с мясистыми зелеными побегами кало, с зарослями в долине, а посреди этого всего моя семья и множество прочих – на песчаных пляжах, на берегах реки, в лесах среди деревьев. Очертания наших тел превращаются в тени, искажаются, скрываются в полях, реке, заливе, мы как будто сделаны из той же воды, мы стремимся в поток плавно, как эти акулы, сливаемся друг с другом, и все потоки сходятся во мне, а я перетекаю в них.
Мама качает головой, она все понимает, мне даже не нужно ей ничего объяснять. – Я просто почувствовал, что так нужно. Что так будет правильно. – Это чувство о чем-то свидетельствует, – отвечает мама. – Ты слушай его, Ноа. – Мама порывисто обнимает меня. – Мы рады, что ты дома.
Верните меня сейчас в тот разговор, и я все сделаю правильно. Я буду мужчиной, каким мне следовало быть, а не мальчишкой, как тогда. Наверное, я был не готов. Хотя должен был.
