Царица Радости всегда готова дарить людям счастье. Но не все принимают ее дары, не всем они доступны. Разве что дети по-настоящему понимают светлые радости жизни, и моя мать очень любит детей. Для них она развешивает в небе радугу, для них выращивает изумительно красивые цветы, а в укромных уголках леса прячет крепкие грибы и сладкие ягоды.
А ночь, таинственная Рождественская ночь, уже подкрадывалась к дому, затягивала окна синим сумраком. Пора было складывать игрушки. В гостиной налево от двери стоял высокий стеклянный шкаф. На верхней полке, до которой детям было не дотянуться, расположились чудесные изделия крестного Дроссельмейера. Ниже рядком теснились книжки в лаковых переплетах. На самой нижней полке Мари устраивала кукольную комнату, где жила любимая кукла Трудхен, а теперь и новая нарядная Клерхен. Фриц занял полку повыше и расставил строем своих конных и пеших солдат с барабанщиками, трубачами и знаменосцами.
Мари и не заметила, как осталась одна в комнате. Она поставила Щелкунчика на полку и уже собиралась идти в спальню, как вдруг отовсюду – из-за шкафа и стульев, из-под стола и из-за кафельной печи, из каждого темного угла – о-ох! – стали разлетаться, подкрадываться тихие-тихие шорохи, шепоты, шуршание и шебуршение. А настенные часы с маятником захрипели, засипели, готовясь пробить полночь.
Ох уж этот крестный Дроссельмейер! Странный он человек. Даже человечек. Маленького роста, сухонький, морщинки на лице сеточкой. На лысой, как блестящий шар, голове пудреный парик. А вместо правого глаза – черная, но совсем не страшная повязка. И этот некрасивый маленький человечек был большим искусником. Каждый раз дарил он детям необыкновенную игрушку. То крохотного кавалера-шаркуна с выпученными глазами, то коробочку-сюрприз, из которой с звоном выскакивает серебряная птичка. Интересно, что на этот раз мастерит, скинув желтый сюртучок и надев голубой передник, их затейник крестный?
День за днем мы играли, веселились, и этой радости мне хватало до следующей встречи. Так проходили годы, и вот в один пасмурный ненастный день он не появился. А в следующий раз в лес не пришел я. А потом… потом он исчез из моей жизни. Я вырос, стал совсем взрослым и напрочь забыл Прекрасное Дитя, являвшееся мне в детстве. Настолько забыл, что поначалу не поверил и вашим рассказам о нем. Спасибо вам, дети, что напомнили мне далекие прекрасные времена.
А куда делись ваши доброта и тонкий ум, милая фея? – быстро проговорил доктор Проспер. – Как могли вы наделить колдовской силой жалкого и злобного уродца? Ведь душа малютки Цахеса так же безобразна, как и его уродливое тело. Нужно положить этому конец!
– На него было жалко смотреть, а его мать так страдала, – грустно молвила фея.
Откуда взялся этот Циннобер? Почему люди не замечают его уродства, глупости, бессмысленной злобы, а, наоборот, приписывают ему чужие достоинства? Это какое-то наваждение! Или волшебство?
В то же мгновение явились сверкающие сахарными блестками пастухи и пастушки, трубачи и охотники, гусары и дамы. И начался танец, легкий, как взмах бабочкиных крыльев, и стремительный, как стрекозиный полет. Но танцоры кружили и кружили, повторяли одни и те же па, словно заведенные.
На блестящей, отделанной сахарной глазурью галерее сидели шесть обезьянок в красных камзольчиках и наигрывали нежную и тягучую, как сливочная тянучка, мелодию.
