финал романа А. Солженицына «В круге первом» (1968):
Платонова «Котлован» (1930), первая публикация которой в СССР состоялась в том же 1987 г., когда была написана поэма К.:
Вощев приостановился около калеки, потому что по улице двинулся из глубины города строй детей-пионеров с уставшей музыкой впереди <…> Оркестр пионеров, отдалившись, заиграл музыку молодого похода. Мимо кузницы, с сознанием важности своего будущего, ступали точным маршем босые девочки; их слабые, мужающие тела были одеты в матроски, на задумчивых, внимательных головах вольно возлежали красные береты, и их ноги были покрыты пухом юности. Каждая девочка, двигаясь в меру общего строя, улыбалась от чувства своего значения, от сознания серьезности жизни, необходимой для непрерывности строя и силы похода. Любая из этих пионерок родилась в то время, когда в полях лежали мертвые лошади социальной войны, и не все пионеры имели кожу в час своего происхождения, потому что их матери питались лишь запасами собственного тела; поэтому на лице каждой пионерки осталась трудность немощи ранней жизни, скудость тела и красоты выражения. Но счастье детской дружбы, осуществление будущего мира в игре юности и достоинстве своей строгой свободы обозначили на детских лицах важную радость, заменившую им красоту и домашнюю упитанность.
. Кустодиев. Матрос и милая (1920)
Конкретным поводом для взгляда на историю Советского Союза «сквозь прощальные слезы» послужило пышно отпразднованное в стране семидесятилетие октябрьского переворота, или, как тогда говорили, — «славного юбилея Великой Октябрьской социалистической революции».
В финальном комментируемом стихе как о далеком чаемом (« мало-помалу») будущем России говорится об освоении европейских ценностей в эпоху Петра I (продажа табака в стране была легализована серией его указов 1697 г.; см., например: Богданов) и Петра III (уроженца Голштинии — исторической области в Германии), бывшего (непонятно, реально или номинально) прямым родоначальником Романовых XIX — начала XX вв.
В. Серов. Ходоки у Ленина. 1950 г
Мотив змея тут отсылает к ветхозаветным сюжетам об уязвлении человека соблазнами («ты будешь жалить его в пяту»; Быт. 3:14), ср. также пяту Ахилла и обширную иконографию поверженных змиев (в русском контексте самый известный пример — «Медный всадник»). Аллегорическое изображение пьянства как «зеленого змия» было чрезвычайно востребовано советской пропагандой, основной удар которой был направлен на самогоноварение. Пьянство трактовалось как прежде всего политическое зло, исходящее от врагов советской власти, а борьба с ним была тождественна борьбе с контрреволюцией, которая на агитационных плакатах также нередко изображалась в виде змея (Орлов: 241—242).
он часто пишет о своей любви к родине: «…жалеть тебя глупо и странно. / А любить… Да люблю я, отстань» (Кибиров 2009: 488); «Будем Родину любить, / только странною любовью…» (Кибиров 2009: 308);
традиционная пара русских скоморохов Фома да Ерема подменяется парой Фома да Емеля — Фома при такой остраняющей подмене предстает едва ли не Фомой неверующим, а Емеля, напротив, — наивно верящим в чудо героем русской народной сказки, известной под заглавием «По щучьему велению». При этом следует помнить и об издевательской поговорке «Мели, Емеля, твоя неделя», и о том, что имя «Емельян» носил один из самых страшных в русской истории злодеев-бунтовщиков
Три существительных в этом стихе описывают инвариантное промежуточное, полудикое, заброшенное пространство, причем первое («переселок») воспринимается как экзотическое, имитирующее народную речь.
