— Смерть не конец, — всегда говорил дед маленькой Кате, — Может даже напротив, она лишь начало. Экзамен к настоящей жизни — вечной.
Радоница она навроде как Пасха для усопших. И вот слетаются души ранним утром, лишь только первые лучи солнца коснутся земли, на погосты, усаживаются возле своих могилок, стоят у памятников и крестов, у ворот кладбища, с надеждой вглядываясь вдаль — придут ли их родные сегодня? Свидимся ли?
— Как не помнить! Ночью легко работается, свежо, с реки прохладой тянет, сверчки в траве стрекочут, а из леса уханье время от времени раздаётся — то филин ухает, лунный свет луга заливает, всё кругом не то, что днём, всё иное, особое.
— Агась, — усмехнулась баба Уля, — Танцы. Из-за Леськи небось остался, старый хрыч, ты ведь за ей приударял тогда. — Ничо не из-за Леськи, — проворчал дед Семён, — Вообще не помню такую. Баба Уля при этих словах довольно хмыкнула, а Катя прикрыв рот ладошкой, тихонько хихикнула.
