Оглавление

1. Рассказы
2. Одна простая жизнь
   1. Подруга-цыганка
   2. Про любовь
   3. Сестры
   4. Блондиночка
   5. Сати
   6. Карп
   7. Покой только снится
   8. Елка
   9. Что, вас уже на машине подвозят?
   10. Мистер и Маргарина
   11. Одна простая жизнь
   12. Падает снег
   13. А вы когда-нибудь блеснили?
   14. Чего вы, мужики?
   15. Не люблю Магеллана
   16. Случайная книга
   17. Старик
   18. Что-то в глаз попало
   19. Чуча
   20. Лека
   21. Тоска
   22. Кто бы мог подумать!
3. Миниатюры
   1. Ангел
   2. Тяжело в деревне без нагана
   3. Бывает…
   4. С крыши убирали снег
   5. Чмоки-чмоки!
   6. Бомба
   7. Доброта сердца
      1. Умора
      2. Сижу, плачу…
      3. Чао!
      4. Доброта сердца
4. О братьях наших меньших
   1. Котька
   2. Собака, которая говорила «мама»
   3. Самый забавный щенок
   4. Щенок, которому везло
5. Ведьмы, лешие, инопланетяне…
   1. Ведьма-кто она и откуда
   2. Метаморфозы
   3. Ци-ли-визация
   4. Марена Полунощная
   5. Лешак
   6. Странное происшествие с командированной дамой
   7. Как Лютиковы инопланетян повстречали

Одна простая жизнь

Подруга-цыганка

Моя подруга-цыганка была яркая, золотисто-смуглая, с глазами черными, очень большими и блестящими. Она была полновата и носила длинные юбки.

Отца своего она боялась. Он был злой и бил ее мать, если та не приносила домой денег. Подруга говорила, что мать надевала по пять юбок одновременно, чтобы никто не видел, как она истекает кровью после его побоев.

Подруга была добрая. С ней мы разговаривали обо всем. Одноклассницы советовали мне не дружить с ней, потому что она — «черная», а я — «белая». Наша семья приехала с севера. Там цвет моих волос никого не удивлял. Но здесь из-за этого контраста все обращали на нас внимание. Прожаренные на южном солнце одноклассники говорили, что я — «белая, как черт». (Почему черт должен быть белым? Странная какая-то мысль!) Они говорили, что меня плохо одевают, и что я плохо причесана. Я им не нравилась. Но мне было наплевать. Этим летом я с удивлением обнаружила, что знаю много такого, о чем они не имеют ни малейшего представления. Как мой отец, я постоянно читала, и количество прочитанного, очевидно, перешло в качество. И еще я постоянно выдумывала разные фантастические истории.

Подруга не читала совсем. Она вовсе не была глупа, но у них это было не принято. Она любила слушать мои фантазии. Глаза ее загорались, губы приоткрывались, на лице появлялась улыбка. Мы долго бродили по улицам после занятий, пока она не спохватывалась, что времени уже много, и не убегала.

Осень была сухой, теплой, небо ярко синело, и листья шуршали под ногами. Пахло дымом от горящей в кострах листвы. По воскресеньям на базаре было очень изобильно. От винограда, арбузов, яблок, айвы, каштанов и прочего ломились прилавки. Караваи хлеба в нашем магазинчике были высоки и пышны необычайно. На линейках с песнями пролетали свадьбы. Кони, гнедые и тонконогие, были очень красивы.

Потом настала зима, пошли дожди и снег, и подруга перестала ходить в школу. Ее не пускал отец. Видеться нам не удавалось. На улицу ее тоже не пускали. В школе это никого не удивило — она же была цыганка.

А потом наша семья неожиданно переехала в другую область. Мне даже не удалось попрощаться с одноклассниками. Больше я никого из них не видела.

Спустя три года я училась в институте. У меня был белый в тонкую серую полоску костюм с короткой юбкой и бело-черные туфли на шпильках. Мои волосы квартирная хозяйка сравнивала с перьями чайки, такие они были светлые и блестящие. В читалке после занятий наши смуглые иностранцы поглядывали на меня из-за учебников и, случалось, спрашивали, не из Прибалтики ли я.

А моя подруга за два года до того была выдана замуж. Школу она так и не окончила. Они тоже куда-то уехали. Я часто ее вспоминаю. Она была совершенно индийского типа, как героини Раджа Капура. Ее звали Лида.

Мы были в чем-то очень похожи.

Про любовь

Когда все собрались вечером за столом, и в доме стала тесно и шумно, красавица Анька уже так устала, что ей хотелось только упасть и уснуть.

Анька была приглашена в дом в качестве помощницы пожилой уже хозяйкой по случаю приема многочисленных, свалившихся как снег на голову родственников. Для нее, живущей на пособие, никакие деньги не были лишними, а Сергеевна, хозяйка, была доброй и всегда щедро расплачивалась с ней.

За столом смеялись, пели и пили. Гостей было много. Анька не успела рассмотреть их из своего кухонного закутка. Было жарко и душно. Когда Сергеевна послала ее в погреб за абрикосовым компотом, она присела ненадолго на скамейке под яблоней, остыть. И в эту минуту увидела его…

Он был красив, высок и строен. Он был одет, как принц, то есть в светлые брюки и светлую рубаху. Мужчины в Анькиной семье никогда не носили светлое. Ее мать говорила: « Не принцы! Стирать-то на них!»

Матери стирать было некогда. Она попивала и вообще была слабого здоровья. Ее красота, когда-то кружившая головы окрестным парням, давно увяла, повторясь, однако, в красоте дочери.

Статная, черноглазая и чернобровая, белая и румяная, с немного крупноватыми, но правильными чертами лица, Анька была на удивление миловидна. Многие парни заглядывались на нее, но она еще никого никогда не любила. Представления о любви у нее были ужасно не современные. Она, окончившая всего пять классов и переставшая ходить в школу из-за того, что однажды зимой выпал снег — редкость для их местности, страшно любила читать. Читала она в основном любовные романы. Естественно, она ждала принца, и вот он появился.

Анька глядела на него, широко раскрыв и без того большие, в мохнатых ресницах, глаза. Она с первого взгляда полюбила его раз и навсегда. Ведь любовь с первого взгляда — вовсе не выдумка, она существует!

Красивый молодой мужчина с удивлением взглянул на вытаращившую на него глаза девушку и улыбнулся. Она была хороша собой, несмотря на странные тряпки, в которые ее кто-то обрядил. Выпитое вино кружило ему голову, все казалось немного нереальным и милым. Он подошел и заговорил с ней.

Он был хорош собой и привык не церемониться с женщинами, которые казались ему доступными. Но вежливость и галантность, передавшаяся, очевидно, от предков, были всегда при нем. Анька была очарована. Ее принц говорил и вел себя по-королевски. Все было забыто. В темных зарослях сада он целовал ее и говорил ей ласковые, нежные слова. Он любил ее, и звезды на черном ночном небе были свидетельницами этой любви.

Утром гости разъехались. Анька, пришедшая утром убирать посуду, уже не встретила его. Она даже не знала его имени, но ждала его и думала только о нем. А он утром не сразу вспомнил о своем ночном приключении. Странная встреча с молчаливой красивой девушкой показалась ему такой малозначащей! В шуме и суете города он быстро забыл о ней.

Встретились они через несколько лет. Сергеевна умерла, и он приехал на похороны. В хмурой черноглазой женщине, распоряжающейся на кухне, он не сразу узнал Аньку. Только когда она взглянула на него, и темные мохнатые ресницы взлетели, как крылья бабочки, он вспомнил ее, и сердце его вдруг замерло и забилось часто. Он улыбнулся и заговорил с ней…

Она жила одна. Мать умерла, близкие все разъехались… Сын, ее радость и гордость, уже ходил в школу. Он был удивительно похож на отца — настоящий маленький принц.

Но она не сказала ему об этом. О сыне он узнал от соседей Сергеевны.

Дома у него была семья. Жена, властная, современная и деловая, и дети, живущие какой-то своей жизнью, в которую ему не было доступа. Как получилось, что молчаливая черноглазая Анечка и ее милый мальчишка заняли в его сердце так много места, он не понял и сам. Но со времени их второй встречи не было ни дня, чтобы он не думал о них и не посещал их при каждом удобном случае. Виновато в этом было, очевидно, то странное, неожиданно и по неизвестным причинам возникающее, до конца не понятое и не нуждающееся в понимании чувство, которое называют — Любовь.

Сестры

Студенческие каникулы кончились, нужно было собираться в город. Зимой путь был один по льду через реку, затем семь км пешком до районного городка и потом около часа езды на автобусе. Молодым это было — раз плюнуть. Только вот погода стояла теплая не по времени, и лед на реке таял.

Утром мать ушла на работу, поцеловав дочерей на прощание, и они, позавтракав и быстро собравшись, отправились в путь. Девчонки были как девчонки, старшая — посерьезней и поумней, а младшая, как в сказке, — писаная красавица. Они не были особенно дружны. Сказывалась разница в возрасте почти в три года и то, что раннее детство прошло у них по разным бабушкам: одна росла в городе, другая — в деревне. Любви между ними не было, но не было и больших ссор. Мать, овдовев, растила их одна. К ней они обе были очень привязаны.

Утро было солнечное и теплое. Снег уже весь растаял. Селенье располагалось на острове посреди реки. Вытянутый вдоль по течению остров заканчивался песчаной косой, с которой до противоположного берега было около километра. Летом и зимой при отсутствии льда здесь была лодочная переправа, а в морозы по застывшему льду люди ходили и даже ездили на машинах.

Когда сестры дошли до берега, там уже стояли человек шесть. Все с беспокойством смотрели на реку. Лед на ней лежал мостом шириной около двухсот метров, а выше и ниже темнела и плескалась вода. Идти было страшно, но другой дороги не было. Все чего-то ждали, однако на реке обстановка не менялась.

Время шло. Народ постоял, постоял — и понемногу разошелся… Рисковать жизнью никому не хотелось. Девчонки остались на берегу одни. За студенческие годы добираться домой и уезжать из дома им как только не приходилось! Через реку ходить они не боялись, потому что вся жизнь селения была связана с рекой, а несчастных случаев на их короткой еще памяти не случалось. Иной раз кто-то проваливался под лед, но все всегда выбирались. Но теперь старшая боялась за сестру: та была слабее, и в случае чего… О страшном не хотелось думать!

Но опоздание на занятия грозили отработками и прочими прелестями.

Так девчонки простояли около получаса. Попутчики не появлялись.

Наконец какая-то старая уже женщина с котомками подошла к ним и спросила, чего они ждут.

— Лед плохой? Айда, девки! Не боись! Перейдем!

Девчонки ступили на лед следом за старухой, которая уверенной походкой двинулась вперед.

Сначала лед казался крепким. Но ближе к середине реки стали видны полыньи и промоины, лед прогибался под ногами, в промоинах при каждом шаге колыхалась темная вода. Старуха вдруг остановилась, в глазах у нее мелькнул страх.

— Девки, вы уж смотрите! Я ведь совсем слепая! Идите вперед!

Возвращаться было так же страшно, как и идти вперед. Пошли вперед. Старшая из сестер шла, высматривая наиболее безопасную дорогу, за ней шла младшая, потом — старуха. Между дышащими промоинами пробирались быстро и осторожно. Вода плескалась, солнце светило, а небо сияло весенней незамутненной голубизной. Старшая молчала и думала, что если младшая уйдет под лед, она пойдет следом. Младшая шагала за ней и, по привычке надеясь на такую сильную, как ей казалось, сестру, почти ничего не боялась. О чем думала старуха — не известно. Промоины она, вероятно, не видела, идя следом за девчонками. Над рекой парили сердитые ангелы, охраняя компанию. Дорога казалось бесконечной.

Наконец сестры и старуха все-таки благополучно добрались до противоположного берега. Там стояли люди, в тревоге глядя на сумасшедших. Идти через реку не решался никто. Один из стоявших пообещал рассказать все матери. Старшая сердито взглянула на него, но промолчала. Слава богу, своего обещания он не исполнил. Мать ни о чем не узнала.

Когда девчонки поднялись до половины горы по дороге к городу, знаменитой когда-то крепости, и обернулись, ледяной мост на реке уже оторвался от берегов и плыл вниз по течению. Старшая сестра посмотрела на младшую. Та улыбнулась ей всем своим миловидным лицом, и старшая ответила ей такой же ласковой улыбкой. Они вдруг поняли, что любят друг друга, что связаны навсегда, и то, что их соединяет — чувство родства и общности по крови, крепче всех внешних обстоятельств, сильнее дружбы и привычки. И после, в течение лет, среди неразберихи, непорядков, неурядиц жизни, воспоминание об этой минуте гасило вспыхивающее временами чувство обиды и злости друг на друга. Ведь, как они поняли тогда, на реке, самое главное, они — сестры.

Блондиночка

Она была бы всего лишь одной из многих симпатичных блондиночек, если бы не одно «но», которое невольно проступало в выражении ее лица, взгляде, манере говорить и улыбаться, голосе, смехе… Суть его была в странной по нынешним временам наивности и доверчивости. Кто-то, возможно, назовет это глупостью. Но девочка не была глупа. Однако зло, существующее в мире, казалось ей далеким и нереальным, имеющим место быть где-то там, в другом измерении.

Что было причиной? Родительская любовь, стремящаяся оградить от реальной жизни? Влияние книг? Может быть. Но в конце концов так ли важна причина? Девочка была такой, какой была, и все тут.

Когда она, цокая каблучками, шла по вечернему городу, мужчины смотрели ей вслед. Казалось, она плыла над асфальтом, и лицо ее светилось ожиданием радости.

— Хорошенькая блондиночка! Но она еще этого не понимает! — со странной грустью сказал как-то один из них…

Она еще никого не любила и ничего не боялась, как аборигенка страны непуганых птиц. Или, быть может, идиотов?

В тот вечер ей не везло. Домой, в один из отдаленных районов города, ехать нужно было с пересадкой, и когда она вышла на промежуточной остановке, оказалось, что весь транспорт уже ушел.

Девочка простояла на безлюдной остановке до половины второго ночи. Давно уже стемнело. Не было даже такси. Редкие автомобили пролетали, слепя фарами. Она устала, и ее стало клонить в сон. Присев на скамейке в углу остановки, она уже почти дремала, когда черная иномарка затормозила, и молодой, чуть пьяный мужчина, открыв заднюю дверь, вышел и наклонился над ней. Другой сидел в машине. Первый заговорил и предложил подвезти до дому. Она обрадовано улыбнулась и поднялась со скамейки.

Мужчина усадил ее на заднее сидение, сел рядом, и машина тронулась. В автомобиле было тепло. Звучала музыка. Попутчик добродушно болтал и казался симпатичным. Она объяснила, где ее дом. Водитель, лица которого она не видела кивнул молча. Машина неслась по улицам, вскоре замелькали огни пригорода.

Неожиданно сидящий рядом обнял ее и с силой привлек к себе. Она удивленно и испуганно вскрикнула и взглянула на него. В свете мелькающих фонарей лицо его показалось отвратительным. Она попробовала вырваться, отстраниться, но он крепко держал ее и все пытался поцеловать своими влажными, липкими губами.

Водитель захохотал и грубо выругался, прибавляя скорость. Приятель его, торопясь и сопя, одной рукой расстегивал на себе одежду, другой удерживая до смерти перепуганную девушку…

Неожиданно девочка перестала сопротивляться, и он почувствовал на губах ее поцелуй. Она засмеялась и заговорила с ним, будто бы пытаясь устроиться поудобнее. Он разжал руки, говоря, что так-то лучше, что они прекрасно повеселятся. Автомобиль между тем входил в поворот…

Что произошло дальше, было страшным в своей неожиданности. Девушка, освободившись, с отчаянной силой вдруг вцепилась в волосы водителя, запрокидывая его голову. Тот на мгновение, пытаясь освободиться, выпустил руль, и машина, вылетев с полотна дороги, врезалась в придорожное дерево со всей силой своего веса, помноженного на сумасшедшую скорость…

Очнувшись в реанимации через пару недель, водитель не мог ничего вспомнить. Приятель его погиб, а девочка, отделавшись ушибами и шоком, была уже выписана из больницы.

О том, что пришлось ей пережить, она никому не рассказывала. Казалось, внешне она не изменилась, была по-прежнему мила и хороша. Но в глубине ее души шла скрытая и злая работа. Горько обиженный ребенок постепенно уступал место скептичной и жесткой женщине, видящей жизнь трезво и без прикрас.

Сати

…Как-то мы с Лейлой остались в комнате вдвоем. Девчонки-старшекурсницы куда-то уехали. Но вдвоем мы были недолго. Лейла натащила полную комнату своих и не своих «землячек», которых, по ее словам, «притесняли». Они сидели у нас днем и ночью, спали на свободных кроватях, учили уроки, болтали, пили кофе и курили.

Последнее мне не нравилось, потому что я терпеть не могла табачный дым, но они часто открывали окно и проветривали комнату. С ними было весело, и я постепенно привыкла к запаху табака. Девчонки были из Сирии, Иордании, Эфиопии, Ливана, Египта, Латинской Америки и еще бог весть откуда. Смешливые и болтливые, они вовсе не походили на забитых тихонь. Но однажды Лейла привела действительно обиженного ребенка. Маленькая прехорошенькая девочка с пушистыми черными волосами и прекрасными грустными глазами приехала из Индии. Наша сырая и ветреная осень была ей вовсе не привычна, она простудилась и сильно кашляла. Ее соседки по комнате предположили, что у нее туберкулез, и девочка из-за этого плакала.

— Пусть она у нас поживет пока, ладно? — сказала Лейла.

— Да, конечно, пусть живет, — согласилась я.

— Ты знаешь, она сирота! — сказала Лейла. — Папа у нее умер, и мама тоже. Она по ним плачет до сих пор.

— А от чего они умерли?

— Отец болел, а мама… У них такой обычай, — она сожгла себя на его погребальном костре!

— О, ужас какой!

Я думала, что такое бывало только в старые-старые времена, но, оказывается, несмотря на запрещения правительства Индии, жуткий обычай все еще кое-где сохранялся.

Девочку звали Мира. Она почти не говорила по-русски, но мы с Лейлой прекрасно изъяснялись с ней «на пальцах». Мира прожила с нами целую неделю. Она была робкая и тихая, но очень понятливая и с прекрасной памятью. Я помогала ей с уроками. Лейла готовила еду и варила кофе. Прибегали арабки и возились с Мирой, как с ребенком.

На тумбочке у Миры стояла открытка с красивой нарядной девушкой в сари. Девушка плакала. Справа и слева от нее были небольшие изображения двух пар — синекожего бога Шивы и богини Сати, и того же Шивы с богиней Парвати. Палестинка Даляль, болтавшая по-русски как сорока, рассказала нам, что девушка — невеста. Она боится, что ей придется сжечь себя, если будущий муж умрет раньше нее, и поэтому плачет. Но это, оказывается, не страшно. Ведь жена Шивы, Сати, сожгла себя и потом явилась в образе Парвати, и теперь они счастливы с Шивой и будут счастливы еще много-много лет.

Открытка была очень красивая, но перспектива гореть на погребальном костре как-то не вдохновляла. Обычай носил название Сати и показался нам с Лейлой диким и бесчеловечным. Мы с ней жалели бедную Миру, как будто ей уже реально грозил костер.

Погода, между тем, все больше портилась. Подул очень холодный восточный ветер, стало подмораживать. Однажды Лейла сказала, что Мира просит сводить ее в магазин, чтобы купить шапку. На подготовительном факультете можно было купить зимнюю одежду, но, так как денег у студентов было немного, им предлагали то, что шилось для подростков. По улицам же ходили девушки и дамы в очень элегантных по тем временам нарядах. Естественно, девчонкам хотелось такого же.

На следующий день мы отправились по магазинам. К нашей компании присоединилась Бадма, тоже индианка по национальности, но приехавшая откуда-то из Африки. Она была высокая, полная и смуглая.

В магазинах, естественно, был обычный ширпотреб. В конце концов, мы добрались до центрального универмага. В отделе головных уборов девушки-продавщицы окружили Миру. Они говорили, что она — настоящая красавица из индийского фильма, несли всевозможные шапки и шапочки, примеряли на нее, крутили ее как куклу и любовались ею. Действительно, на фоне серой, поздней уже осени и привычной будничной обстановки Мира выделялась, как экзотический цветок. Бадма девушкам показалась похожей на испанку. Она спросила меня, красивы ли испанки. Я сказала, что очень красивы, поэтому она не расстроилась и добродушно подсмеивалась над Мирой, окруженной вниманием любительниц индийского кино.

В числе прочих, предлагалась шапочка под леопарда, изготовленная, естественно, из натуральной цигейки. Она очень шла Мире. Но девушки так усиленно втолковывали ей, что шапка — из натурального меха, что девочка вообразила, будто речь идет о натуральном мехе леопарда, а так как шапочка стоила недорого, то что-то с этим мехом не чисто. Поэтому она не решилась ее купить. Бадма выбрала для себя что-то белое и пушистое, а Мире мы так ничего и не подобрали.

Вечером мы опять пили кофе. Собралась большая компания «землячек», и было весело. Потом, уже ночью, мы с Лейлой сели за уроки. Мира заснула и плакала во сне. Наверно, ей снились родители. Девушка на открытке улыбалась сквозь слезы, Шива, Сати и Парвати тоже улыбались. В их небесном царстве все были счастливы, в том числе, наверное, и родители Миры, если они сейчас были там.