Не убегать, не оглядываться, не оправдываться
Знаешь, даже в самые темные времена, даже в разгар войны двое способны обрести друг в друге свет.
У нее своя музыка, которая звучит как тысяча ударов сердца. Она подобна оглушительному рокоту водопада или утреннему безмолвию. По ночам любовь убаюкивает, навевает сон, а в самые мрачные дни озаряет, словно луч солнца. Те, кто чуток к звукам любви, улавливают их среди постороннего шума. А те, кто глух, подолгу остаются в неведении. Но рано или поздно симфония грянет.
Неослабевающее чувство долга, отражение собственных тревог в речах Николаса тронули мое сердце. Тронули, но не смягчили.
Он протянул мне плод со словами: «Для самой красивой девочки на свете». – Увлекшись воспоминаниями, Анника хихикнула. – Отец одернул его: «Сынок, нельзя так разговаривать с посторонними». Тогда я посмотрела на него и сказала: «В его речах…»
– «…нет ничего дурного, ибо это чистая правда», – закончил за нее я.
Ценность человека определяется не статусом, поэтому я неизменно добра к людям
Любовь невозможно описать. Только услышать. – Он понизил голос до шепота. – У нее своя музыка, которая звучит как тысяча ударов сердца. Она подобна оглушительному рокоту водопада или утреннему безмолвию. По ночам любовь убаюкивает, навевает сон, а в самые мрачные дни озаряет, словно луч солнца. Те, кто чуток к звукам любви, улавливают их среди постороннего шума. А те, кто глух, подолгу остаются в неведении. Но рано или поздно симфония грянет. – Ретт взял меня за подбородок и заглянул в глаза. – Вслушайся, Анника. Вслушайся. И ты услышишь.
Мой любимый цвет – синий.
Твой любимый цвет, как ни странно, белый. Ты любишь дождь, но ненавидишь холод.
В груди возникла щемящая пустота
