многих уволенных с военной службы ожидали жизнь в нищете и бродяжничество. Впрочем, некоторым все же пригодился армейский опыт, когда они занялись организацией маршей луддитов и возглавили бунтовщиков, разъяренных голодом и отсутствием работы.
приобрела семнадцать новых колоний
В 1815 году в Annual Register отмечали, что приметы «национального величия» повсеместно вытеснены «признаками всеобщего упадка».
Все это время нужды армии и флота, потребности людей и настойчивость союзников побуждали фермеров, промышленников и торговцев активно заниматься своим делом и зарабатывать деньги.
Узкий кружок заговорщиков готовился к кровавой революции, но большинству было вполне достаточно время от времени собраться в таверне, выкурить трубку и выпить за разгром своих врагов. Эти люди были слишком апатичны и безынициативны, но охотно вливались в толпу на собрании и присоединяли свой голос к общей какофонии.
Когда в 1894 году, после столетия перемен, одну женщину спросили, как ей удавалось содержать семью из пятерых детей на 17 шиллингов в неделю, она сказала: «Боюсь, мне нечего вам ответить — я так много работала, что просто не успевала задумываться о том, как мы живем».
Когда в межгосударственных делах начинают рассуждать о святости, это повод насторожиться.
Теперь герцога сменил граф, убежденный виг, сегодня больше известный как чай, а не как человек
Я полагаю, он очень умен, и притом добродушен: он изо всех сил старается опустить свой ум до уровня моего, но ему это не удается. Он всегда стоит выше меня. Он не просто беседует — он рассуждает, и, увы, чем больше он говорит, тем меньше я его понимаю. Кроме того, в приверженцах «высокой церкви» есть нечто такое, что я не могу точно определить, но хорошо чувствую в их присутствии, — нечто иезуитское. Они как будто никогда не дают себе воли. Одним словом, он для меня недостаточно легкомысленный. Даже если замочить его в кипятке, хорошенько выстирать и выкрутить, не думаю, что из него удастся выжать хоть каплю веселья.
Он был близоруким, высоким и слегка сутулым, характер имел не мрачный, но и не сентиментальный. Он придерживался твердых и взвешенных убеждений и не разделял пристрастия Дизраэли к «быстрым решениям». И он был слишком умен, чтобы им очароваться. Крэнборн — один из немногих викторианских вельмож, о которых можно составить представление по его публицистике: до того, как попасть в палату общин, он был журналистом. Он разделял позицию ежеквартальных изданий и вопреки всему восхищался Палмерстоном как одним из «тех циничных философов, которые считают, что главная польза парламента заключается не в том, чего он добивается, а в том, чему он не позволяет произойти». В своих социальных и политических взглядах он был восхитительно прямолинеен. «Государство помогает бедным не из филантропических побуждений, — говорил он, — но ради сохранения общего порядка». Он терпеть не мог парламентские интриги и склоки. Он презирал мнительность и самомнение. Он выступал категорически против расширения избирательного права, считая, что «законы собственности не будут в полной безопасности, если власть попадет в руки невежественных масс». И он был не слишком высокого мнения об окружающих, что делало для него традиционные методы предвыборной агитации настоящим ужасом: в предвыборных кампаниях он вел себя скованно и замкнуто.
