Кабы нас с тобой да судьба свела — Ох, веселые пошли бы по земле дела! Не один бы нам поклонился град, Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат! Как последний сгас на мосту фонарь — Я кабацкая царица, ты кабацкий царь. Присягай, народ, моему царю! Присягай его царице, – всех собой дарю! Кабы нас с тобой да судьба свела, Поработали бы царские на нас колокола! Поднялся бы звон по Москве-реке О прекрасной самозванке и ее дружке. Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру, Покачались бы мы, братец, на ночном ветру… И пылила бы дороженька – бела, бела, — Кабы нас с тобой – да судьба свела!
Никто ничего не отнял! Мне сладостно, что мы врозь. Целую Вас – через сотни Разъединяющих верст. Я знаю, наш дар – неравен, Мой голос впервые – тих. Что Вам, молодой Державин, Мой невоспитанный стих! На страшный полет крещу Вас: Лети, молодой орел! Ты солнце стерпел, не щурясь, — Юный ли взгляд мой тяжел? Нежней и бесповоротней Никто не глядел Вам вслед… Целую Вас – через сотни Разъединяющих лет.
Мне нравится, что Вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не Вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной – и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами. Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не Вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем ни ночью – всуе… Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя! Спасибо Вам и сердцем и рукой За то, что Вы меня – не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце не у нас над головами, За то, что Вы больны – увы! – не мной, За то, что я больна – увы! – не Вами.
Легкомыслие! – Милый грех, Милый спутник и враг мой милый! Ты в глаза мои вбрызнул смех, Ты мазурку мне вбрызнул в жилы. Научил не хранить кольца, — С кем бы жизнь меня ни венчала! Начинать наугад с конца, И кончать еще до начала. Быть, как стебель, и быть, как сталь, В жизни, где мы так мало можем… – Шоколадом лечить печаль И смеяться в лицо прохожим!
Под лаской плюшевого пледа Вчерашний вызываю сон. Что это было? – Чья победа? — Кто побежден? Всё передумываю снова, Всем перемучиваюсь вновь. В том, для чего не знаю слова, Была ль любовь? Кто был охотник? – Кто – добыча? Всё дьявольски-наоборот! Что понял, длительно мурлыча, Сибирский кот? В том поединке своеволий Кто, в чьей руке был только мяч? Чье сердце – Ваше ли, мое ли Летело вскачь? И все-таки – что ж это было? Чего так хочется и жаль? Так и не знаю: победила ль? Побеждена ль?
Уж сколько их упало в эту бездну, Разверстую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, Сияло и рвалось: И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все – как будто бы под небом И не было меня! Изменчивой, как дети, в каждой мине И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой, Виолончель и кавалькады в чаще, И колокол в селе… – Меня, такой живой и настоящей На ласковой земле! – К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?! Я обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви. И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто – слишком грустно И только двадцать лет, За то, что мне – прямая неизбежность — Прощение обид, За всю мою безудержную нежность, И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру… – Послушайте! – Еще меня любите За то, что я умру.
Идешь, на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала – тоже! Прохожий, остановись! Прочти – слепоты куриной И маков набрав букет — Что звали меня Мариной И сколько мне было лет. Не думай, что здесь – могила, Что я появлюсь, грозя… Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя! И кровь приливала к коже, И кудри мои вились… Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись! Сорви себе стебель дикий И ягоду ему вслед: Кладбищенской земляники Крупнее и слаще нет. Но только не стой угрюмо, Главу опустив на грудь. Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь. Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли… – И пусть тебя не смущает Мой голос из-под земли.
Вот и мир, где сияют витрины, Вот Тверская, – мы вечно тоскуем о ней. Кто для Аси нужнее Марины? Милой Асеньки кто мне нужней? Мы идем, оживленные, рядом, Всё впивая: закат, фонари, голоса, И под чьим-нибудь пристальным взглядом Иногда опуская глаза. Только нам огоньками сверкая, Только наш он, московский вечерний апрель. Взрослым – улица, нам же Тверская — Полувзрослых сердец колыбель. Колыбель золотого рассвета, Удивления миру, что утром дано… Вот окно с бриллиантами Тэта, Вот с огнями другое окно… Все поймем мы чутьем или верой, Всю подзвездную даль и небесную ширь! Возвышаясь над площадью серой Розовеет Страстной монастырь. Мы идем, ни на миг не смолкая. Все родные – слова, все родные – черты! О, апрель незабвенный – Тверская, Колыбель нашей юности ты!
«Вы, идущие мимо меня…» Вы, идущие мимо меня К не моим и сомнительным чарам, — Если б знали вы, сколько огня, Сколько жизни, растраченной даром, И какой героический пыл На случайную тень и на шорох… – И как сердце мне испепелил Этот даром истраченный порох! О летящие в ночь поезда, Уносящие сон на вокзале… Впрочем, знаю я, что и тогда Не узнали бы вы – если б знали — Почему мои речи резки В вечном дыме моей папиросы, — Сколько темной и грозной тоски В голове моей светловолосой. 17 мая 1913
Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я – поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет, Ворвавшимся, как маленькие черти, В святилище, где сон и фимиам, Моим стихам о юности и смерти, – Нечитанным стихам! Разбросанным в пыли по магазинам, Где их никто не брал и не берет, Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.