Люди постоянно твердят, что готовы умереть за тех, кого любят. И глазом не моргнув, обычно добавляют они, но большинство из них никогда не сталкивались и не столкнутся с ситуацией, когда им бы пришлось подкрепить свои слова делом.
Легко говорить «я за тебя умру» в момент душевного подъема или в попытке доказать свою любовь и преданность.
Но сделали ли бы они это на самом деле?
Ой, сегодня лучшим другом моей ноги был бы ибупрофен.
– Ты чертов идиот, вот кто ты.
Кручу головой и вижу Мэддока. Он просто дымится от ярости.
– Ты, братишка, причина, по которой мы имеем то, что имеем, – гневно рявкает он, шагая ближе. – Это ты первым поверил в Рэйвен, подвел нас к мысли, что нам стоит открыться для кого-то нового. Это ты увидел в Виктории то, что мы отказывались видеть, пока ты не убедил нас заглянуть глубже. Когда мы срываемся, ты приходишь с бутылкой и срываешься вместе с нами. Ты не осуждаешь, не давишь, не сбегаешь на хрен. Если было что-то, чего я не мог дать Рэйвен, я не мог с этим жить, но ты сильнее меня. Если твоя девушка и вправду теряет зрение, ты должен найти способ вернуть его. Никто другой, мать твою, не даст ей этого. Ты не путь ее разрушения, Ройс, ты единственный шанс ее восстановления
не бывает ничего настолько четкого и ясного, чтобы не возникало вопросов, нет добра без капли зла, нет любви без сердечной тоски, и я знаю, что любовь вырастает лишь на корнях боли, но это необязательно говорит о том, что все безнадежно плохо.
Ты только посмотри, а… Мы собирались сломать тебе три пальца, но моя девочка сломала четыре, да?
Любовь – грабитель. Она ворует лучшие чувства и вскармливает внутри разума слабость. Она сеет сомнения и ревность и прямиком сводит с ума.
До меня наконец доходит то, что я давно слышал: не бывает ничего настолько четкого и ясного, чтобы не возникало вопросов, нет добра без капли зла, нет любви без сердечной тоски, и я знаю, что любовь вырастает лишь на корнях боли, но это необязательно говорит о том, что все безнадежно плохо.
– Так ты ее прям унес, как пещерный человек?
– Я, может, и поднял ее с земли, но не перекидывал через плечо, – фыркаю я, но не могу сдержать улыбку. – Она сидела на стуле. Так что я забрал ее вместе с ним.
Вся моя семья хохочет.
Боль превращается в жалость, а мы никогда не хотели жалости, поэтому и не показывали, что нам больно.
Будь осторожен, мой мальчик, – мягко предупреждает она. – Ожидания для дураков, а ты точно не один из них.
