Так ты думаешь, что мужиком тебя хрен делал? Нет, дружочек, поступки должны быть мужские, человеческие, а что там у тебя в штанах — дело десятое.
Жалкое, дрожащее «люблю» — у него язык бы не повернулся произнести это. Ему казалось, что все понятно без этих глупых признаний. Он делился с ней едой и одеждой, помогал с молитвами, учил драться, неужели этого недостаточно? Дарий не сделал ничего! Но получил все, чего желал он… Он…
Любовь дело такое — сколько бы лет ни прошло, в глазах любящего только красота отражается.
объятия он помнил до сих пор. Так его еще никогда не обнимали. Чужие руки всегда приносили только боль, но в тот вечер Свят ощутил простую человеческую радость оттого, что его приняли, понял, что он вовсе не отвратителен, что и его можно…
Но она не любила его.
Каждый про́клятый день терзал душу. Чем старше он становился, тем отчетливее понимал, что одержим. Она была нужна ему, нужна вся, без остатка.
Ненависть, которую он испытывал к ней, когда Дарий перестал быть только его другом, превратилась в одержимость. Святу нужно было стать лучше нее во всем, он занимался с мечом до кровавых мозолей, учился как проклятый, стараясь заслужить дружбу снова, но эти двое… Между ними сразу зародилось что-то особенное.
— Мать моя гадала, и ее мать, и прапрабабка тоже, и ничего! Пусть новый Бог или смирится, или уходит из моего дома.
— Я четыре версты тащил на себе упыря, если ты забыл. — Притворно оскорбился Владлен. — В нем веса было больше, чем во мне!
— Жуки-навозники тоже так могут, не удивил. — Рыж пихнул его в бок.
Он прав. Всегда будут те, кому захочется власти, силы, влияния, те, кто не сможет просто жить и ждать смерти от старости. Эти люди похожи на заразу, они прокладывают себе путь к вершине лживыми речами и злыми поступками, а потом заражают своими мыслями других.
Ее объятия он помнил до сих пор. Так его еще никогда не обнимали. Чужие руки всегда приносили только боль, но в тот вечер Свят ощутил простую человеческую радость оттого, что его приняли, понял, что он вовсе не отвратителен, что и его можно…
