Я поняла еще, что мои книги — гораздо больше, чем Майкл. Гораздо больше, чем Гамаш. Они — общее стремление к единению. К сопричастности. Они про доброту, приятие. Благодарность. Они не столько о смерти, сколько о жизни. Они — следствие тех выборов, которые мы делаем.
— Рут, может, и не заметит, а вот Роза сразу почувствует.
Утка у Рут была разборчивая.
— Ты куда собралась? — спросила Клара, следуя за ней к двери.
— К Арману. Читать завещание.
— А мне можно?
— А ты хочешь?
— Конечно, я же предпочитаю гулять в метель, чем сидеть у огня с книгой и виски.
— Я так и думала, — сказала Мирна, распахивая дверь.
Сгибаясь от встречного ветра, она потопала по глубокому снегу.
Мирна не знала Берту, но ее неприязнь к этой женщине все увеличивалась. В геометрической прогрессии.
Арман стоял в кабинете, прижав к уху телефонную трубку.
Сквозь разрывы в метели он видел фигуру Мирны, пробирающейся к его дому по деревенской площади.
Рейн-Мари сказала ему, что телефон не работает, но он решил проверить, не восстановили ли линию.
Не восстановили.
Арман посмотрел на часы. Они показывали половину второго; если бы Гамаш этого не знал, то решил бы, что уже полночь.
Три с половиной часа прошло с того момента, когда ему позвонили в машину перед домом Берты Баумгартнер. Три с половиной часа после того сердитого обмена словами.
Когда он думал об этом, к нему возвращался запах влажной шерсти, шепот снежинок, падающих на крышу его машины.
