Пауки со звериными черепами были эдакой фишкой мары номер двести двадцать восемь, но сегодня ей хотелось выдать нечто такое, чтобы у боссов снесло крышу. Желательно, в буквальном смысле.
– Не говорила тебе матушка, что плакать по покойникам нельзя? – Некрас продолжал улыбаться. – Услышал я, как ты рыдаешь, вот и явился. Сама меня позвала, а теперь прогоняешь? Нельзя так, Вела.
– Не тебя я звала! – возразила она.
– Веслав твой тоже приходил, да только пугал тебя больше. Пытался ведь показать тебе, где искать покойника надо, у которого я личину забрал, а ты не видела ничего. Виноват ли я, что ты такая наивная?
– Приходил? – удивленно повторила Вела.
– Защитить тебя хотел твой ненаглядный, все по дому бродил, следы оставлял, огненной искрой в лесу светился, а ты… – Некрас руками развел. – Полюбила другого и ничего не заметила.
не перемоловшись, не изменившись, в осень не войдешь. Это необходимо, но даже хтоническая сторона вздрагивает от мысли, что придется рассыпаться прахом, чтобы из праха восстать.
Осколки, конечно, ненастоящие – может ли быть настоящей такая эфемерная вещь, как представление о себе, как прошлое, как душа?.. Раны – тоже, как бы ни зудели.
