Вероника Жданова

Дорогу осилит идущий…

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Вероника Жданова, 2019

Моим мальчишкам. Когда-нибудь и вам захочется о чем-то рассказать своим детям. Удивительно, как много людей случается в нашей жизни.

12+

ISBN 978-5-4496-9991-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дорогу осилит идущий…
2. Стул…
3. Гостья…
4. Детали…
5. Женщины…
6. Куртка…
7. Памятник…
8. Перевод…
9. Полька «Аннушка»
10. Свадебное настроение…
11. Спущенное колесо…
12. Фрицу
13. Эмоции…
14. Автограф…
15. Ветер…
16. Вши…
17. Выбор…
18. Гитара…
19. Гречка…

Полковнику никто не пишет…

Ощущение нищеты и безысходности врезалось мне в память. Почему-то всегда жаль детей и стариков. Особенно если не можешь ничего дать им взамен на их преданность и надежду. Читая строки знакомого произведения, я кажется, наяву вижу худую смуглую шею в желтоватом тесном воротничке и узловатые высохшие руки в стареньких потертых манжетах. Ком в горле. Отчаяние и безысходность и между ними тонкий, как серп луны, как ребро монеты, как влажный след от чашки на столе, призрачный ореол надежды…

И он, этот призрачный ореол, ведет нас за собой, пока мы мечтаем- мы проживаем свои лучшие моменты, странствуем во времени, растрачивая каждый по своему свои « сто лет одиночества».

Полковнику никто не пишет… А я жду строчек, писем, телеграмм, перемен, новостей, новых надежд и старых любимых лиц. И вместо этого все чаще приходит осознание того, что жизнь проходит слишком быстро… что многое прожито не так и пережито зря. И я живу одним днем, поставив все, что имею на единственную свою возможность и надежду, заложив все, что есть в душе и за душой.

Мне подарили старую картину. « Сейчас мы ее подновим, почистим, слишком уж грязная!» сказал Дед и в своем суетливом желании помочь мне, перепутал бутыльки. «Аппппл!» — потянулась и смазалась краска на краешке холста. Я гневно вскрикнула и тут же увидела худые лопатки согнутой над картиной спины. Лопатки обтянутые старенькой пижамой. Потом — испуганные близорукие глаза и суетливую дрожь рук. « Я сейчас все исправлю! Сейчас!» Жгучий стыд заливает мне лицо, я не могу смотреть ему в лицо. « Дед, все нормально! Все хорошо!» — обнимаю я его, сдерживая слезы.

А сейчас, глядя на этот смазанный край картины, я не сдерживаюсь и плачу. Прости меня, Дед! Полковнику никто не пишет…

Стул…

Мне повезло в жизни — у меня всегда была своя комната. Несмотря на многочисленные переезды и наличие младшей сестры, а потом и брата. Иногда это был просто уголок в прихожей или спальне, иногда целая комната. Но каждое «свое» место я почему-то считала комнатой. А началось все с венского стула. При очередном переезде я заполучила в придачу к шаткому столику и солдатской кровати что-то абсолютно непривычное — стул. Никогда раньше не придавалось особого значения- на чем сидеть. Мебель была вся казенная, армейская, с номерами на ножках. На кухне стояли серые тяжелые табуреты, в комнатах скрипучие «дермантиновые» стулья. А это был стул какой-то настоящий, с изящными гнутыми ножками и лакированной овальной спинкой, с мягким полосатым сиденьем, воздушно-застенчивый. Стоит ли говорить, что я влюбилась в эту вещь сразу и навсегда. С самого первого мгновения стул стал моим прибежищем, именно на нем так сладко мечталось в темной комнате у распахнутого окна. Раздраженные моим вечным пренебрежением к домашним обязанностям и полным отсутствием интереса к куклам и вышивкам, родители были поражены тем, как я любила этот стул. Мама, пытавшаяся вырастить во мне «хорошую девочку» и покупавшая бесконечные наборы для рукоделия не могла понять моего трепетного отношения к трофейной деревяшке. У стула были свои секреты. На обратной стороне сиденья, ближе к задней ножке виднелись остатки какой-то лиловой печати, и имелось выжженное клеймо с замысловатым завитком. А самое главное — на нем не было инвентарного номера. В голове у меня просто роились таинственные истории про бывших хозяев стула. В основном это были короли и феи. Наша соседка однажды сказала мне, что в жизни каждого человека есть своя звезда, которая дается при рождении и раз в девять лет ее свет доходит до ее владельца. Очень важно в этот день не проспать и встретить это далекое послание, чтобы знать, как прожить следующие девять лет. В свой день рождения я полночи просидела на стуле у темного окна, выглядывая свою звезду, и мне казалось, что ее свет гладил меня теплым лучом по щеке и следующие девять лет жизни казались совершенно безоблачными. На этом стуле лучше всего делались уроки и читались книги, рисовалось и лепилось, думалось и игралось, на нем я провела первую в жизни одинокую рождественскую ночь. Специальной тряпочкой я полировала его изгибы и смахивала несуществующую пыль. Никому не разрешалось сидеть на нем. Но грянул переезд, и стул был оставлен, как прежде мое любимое пианино и круглый аквариум для рыбок.

Гостья…

Пределом мечтаний в детстве был домашний питомец. Хоть какой-нибудь Но все попытки принести что-либо из живности в дом мамой пресекались на корню. Поэтому я довольствовалась малым — светлячками и кузнечиками, улитками и лягушками. Удобнее были лягушки, конечно. Особенно если их принести из замерзшего пруда и положить оттаивать под батареей. Самыми неинтересными были червяки, потому что у них не было морды. Однажды у нас конечно же были рыбки, но это совсем другая история. В тот день все было здорово. К двенадцати я отправилась на день рождение к однокласснице Людке Р. Мы были совсем взрослыми,2 класс, и поэтому приглашение тоже было взрослым «на чашку чая». Слегка портила настроение Ирка, которую мама тут же «прислюнила» ко мне. Мы вышли с опозданием, поэтому я шагала быстро по тропинке проложенной среди заснеженных сопок, а она, запыхавшись, то догоняла меня, то отставала, но ныть боялась, потому что была уверена, что я ее там и оставлю. День выдался теплый и к железнодорожной станции, где жила Людка, мы все же подошли вовремя. Людкина мама не знала чем больше восхититься — подарком, моим бархатным платьицем или Иркиной башкой в локонах и бантах. Но после того, как Ирка уселась толстой попой на две подушки, положенные на стул и аккуратно расправила плиссированную юбку — предпочтение было отдано ей навечно. Праздник пролетел быстро, за окном неожиданно как-то стемнело и мы отправились в обратный путь, прижимая к груди свертки с угощением на вынос. К вечеру поднялся ветер и замел следы тропинки снегом. Пришлось идти по дороге. Это было и дальше и медленнее, потому что то и дело приходилось отступать в снег, чтобы не попасть под колеса военной техники возвращавшейся с полигона. « Мама запретила здесь ходить, запретила!» — затянула Ирка, не понимая, что занесенную тропинку в сумерках нам все равно не найти. « Замерзла, замерзла…» — канючила она, хотя я знала, что сними с нее цигейковую шапку — вся башка будет у нее мокрая. Колонна наконец-то прошла мимо, и мы выбрались на дорогу. Идти сразу стало легче. «В туалет, хочу в туалет!» Я представила все Иркины колготки-трусы-рейтузы и сказала: « Терпи… Нечего было столько пить лимонада!» Огоньки колонны растаяли далеко впереди, огоньков жд станции тоже не было видно, в небе стояла полная луна. Чтобы увидеть огни домов, нужно было еще добраться до верхушки сопки. Ветер стих. « Ладно», — сказала я отходя к обочине, — « Иди сюда, помогу тебе». « Не хочу уже, не хочу! Домой!» — пропыхтела она в ответ. Я остановилась, чтобы подождать ее и тут на обочине увидела что-то темное. Увидеть что-то темное в сверкающем под луной снеге было так же неожиданно, как увидеть сугроб среди травы. Я подошла поближе — какое-то большое животное, вытянув длинные ноги, лежало на снегу. «Наверное это теленок!» — подумала я. « Бедненький! Упал и замерзает!» « Иди сюда, скорее! Смотри, что я нашла!» — закричала я Ирке. Мы вместе наклонились над темным животным, пытаясь разглядеть его как следует. Вместо ног с копытцами у него были пятнистые лапы. Животное прерывисто дышало. « Он нас боится!» — сказала Ирка, и мы чуть отошли. Отставшая от колонны машина загнала нас в снег, и, приближаясь, осветила долгим светом нашу находку. На снеговой подушке лежала милая кошачья голова с кисточками на ушах, ее приоткрытые глаза светились зеленоватым светом. Сквозь острые клыки виднелся темный язык. « Она нас не укусит?» — «Конечно нет! Мы же ее спасаем!» Я решительно взялась за голову, пытаясь приподнять животное. Голова мягко откинулась в сторону, лапы вытянулись еще больше. « Бери за лапы!» — командовала я, но как мы ни старались ноша была для нас слишком тяжела. Забыв свои свертки с угощением, мы побежали за санками. Огни дома приближались к нам так быстро, что мы обе запыхались и едва дышали. Дома никого не было. Ухватив, заодно, и санки соседского Славки мы бросились обратно. Ирка бежала молча, но было понятно, что она плачет, то ли от усталости, то ли от того, что так жарко бежать в шубе. Я больше всего боялась, что наша находка нас не дождется. Но она была на месте. И даже смотрела на нас полуоткрытыми глазами. Мы стали подтягивать к ней санки. Внезапно она сморщила морду, чуть слышно зашипела и уснула. Потихоньку мы потянули санки к дому. Дома, по прежнему, никого не было и побоявшись, что мама будет ругать нас за мокрый ковер, мы уложили нашу гостью в прихожей, укрыв половичком. « Мой руки, как следует и надевай пижаму!» — приказала я Ирке и уселась поджидать родителей на диване в гостиной. Время от времени я подходила к нашей гостье и прислушивалась. Она спала « как убитая». Потом подходила к Ирке — та спала « как пшеницу продавши». Я была совсем взрослая и могла не спать долго. А родителей все не было и не было. Внизу, в части, прошли с песней солдаты, у них уже был отбой. Наш дом тоже готовился ко сну. Все реже хлопала дверь подъезда, все тише были шаги по соседству, не шумела вода в трубах. Наконец сон сморил и меня. После событий дня и морозного воздуха сон был так крепок, что я не слышала испуганного вскрика мамы, приглушенного смеха отца, удивленных голосов соседей и шлепанья тряпки по полу. Утром все было как всегда. Солнце скользило по чистому полу в прихожей, санки стояли у двери. « А где…?» — « Ушла. Проснулась, выпила молока и ушла…» — сказал папа не опуская газеты, а мама отвернулась к плите налить себе кофе.

«Все ты врешь!» — сказал вечером на горке мне Славка. « Вы взяли мои санки, чтобы покататься вдвоем! Мама сказала, что мы их теперь на балкон ставить будем!»

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ…

Случилось так, что на свой день рождения я попала к нашей Бабе. Заранее о приезде сообщать не стала, просто сказала, что к дню рождения буду и приехала. Не те у нее года, чтобы делать сюрпризы. Приехала ранним поездом, чтобы успеть к завтраку. Покупая билеты заранее, сращивая рейсы самолета, поезда и автобуса так, чтобы успеть к определенному часу повергла в полное изумление кассиршу своим непременно точным часом прибытия в место назначения. Успела. Позвонила в дверь. После звонка минуты три слушала препирательства в прихожей — кому открывать дверь. Потом скрип половиц, походка «шлеп-нога» и звонок телефона на тумбочке в прихожей. Пауза. Ворчание: " Звонют тут все сразу…» В телефон: А? Да? Чего это я не расслышала?! Все я прекрасно слышу! И что вы говорите? И что это будет за полкило? Ну ладно, обойдусь, нечего мне было звонить с такими ценами! Вы же знаете, что ко мне пришли!!! Хрясь. Тяжелая черная эбонитовая трубка уже на месте. В детстве мы всем хвастались, что наш телефон показывают в фильмах про войну. Распахивается дверь:

«Ааа… явилась!» Неизменная фраза во все времена. "Ноги вытирай!» На заднем плане маячит «консьержка», подкатывающая глаза к потолку от смеха. «Руки мой! Завтракать будем!»

Все, я дома. Не было года полного проблем, тревог, стрессов, маленьких и больших радостей. Время стоит здесь без перемен, тягучее, как прошлогодний мед.

— Ну? Живы? Все? Ну и ладно! Рыбу привезла? А приправу? Могла бы и побольше допереть! При чем тут лишний вес? Я из Цхалтубо в 68-м вино и фрукты ящиками везла!

— А подарки всем привезла? И мне? Что ты такого привезти можешь?!! Ну ладно! А кому? Ангелине? Нелли не дари, я с ней поругалась! А Мирре тоже привезла? Вот хорошо, мне отдашь!! Почему? Она же умерла! Почему не сообщили?! Она ж нам не родня! И сын у нее еврей и жадина! Повезло ей… Сын богатый, с образованием, свою похоронную компанию имеет. Деловой. Ни копейки на похороны не потратит!! Интересно, кому же все ее деньги достанутся?! Я представляю лицо покойной уже, дорогой моей Мирры и мысленно ей подмигиваю. Уверена, что и там она подсмеивается на Бабой.

— Ну все, мойте посуду, у меня сериал начинается! — «шлеп-нога» перемещается в гостиную, а мы уже не сдерживаемся от смеха и втихаря наливаем по рюмке вишневой наливки — за встречу…

**********

В свой день рождения я просыпаюсь рано. Я у Бабы. Это как кусочек детства и меня обволакивает счастьем безвременья. Запах сушеных груш и крахмального белья. Скрип полов на кухне. Готовится завтрак. Бабе — 92,но она по прежнему готовит и стирает сама, прачечной брезгует, а «консъержка» -«распуста». На кухне букетик подснежников. Это традиция начинать новый год жизни с подснежников. Здесь это помнят. Кто-то передал их, зная о моем приезде. Настанет, наверное, день, когда передать этот букетик будет некому. Но пока вот он, трепетно-белоснежный. Шумит на газу чайник. Умиротворение. Время остановилось. Вокруг тени дорогих и уже ушедших. Все со мной в этот день. Что еще нужно в подарок? Только поддержка из прошлого, которая даст толчок в будущее…

***********

С девяти утра звонки и поздравления.

— Иди, небось тебе звонят! Мне уж никто и не позвонит! Поумирали! Поговорить толком не с кем! Вот посмотришь, Ангелина младше меня на пять лет, а морщины у нее — просто ужас!

**********

— Это сколько уже тебе сегодня? Ужас какой! Ты знаешь, твоя мать в этом возрасте уже умерла! Мда… Пора тебе уж крем купить для морщин! Мда… Я-то первый раз губы в тридцать лет накрасила!

***********

— А давай пригласим кого-нибудь? Кого хочешь, все же твой день рождения!!!У меня есть дорогое вино! Только девок этих своих не зови, я их терпеть не могу. И выпьют все. Нелю тоже не зови, я с ней давеча поссорилась… И мужчины мне тут в гостях тоже не нужны — видишь я на кого стала похожа? И без прически!

— А давай позовем тех, кто меня в прошлом году с юбилеем поздравлял. У меня все на стол накрыть есть. Вот еще только рыбки твоей порежем, икру откроем… Дай попробую рыбки-то кусочек… Не испортилась ли… Мда… Вкуснотища… А зачем всех звать? Придется и грибы белые открывать, и сервелат резать… Пригласи всех кого хочешь в ресторан и посуду мыть не нужно… Если хочешь я тебе и денег дам на ресторан… Потом… когда уезжать будешь…

**************

— Ну как погуляли? Что ели? Много выпили? А что подарили? Ерунда какая-то, лишь бы подарить!!! Говорила, надо было стол накрыть дома и дешевле бы вышло!!! Дай-ка крем понюхаю. Терпеть не могу такой запах. Поставь мне на полочку в ванной, мой уже закончился. Кто его подарил тебе? Я так и думала, что Лариска! Распуста она!

Детали…

Меня всегда интересуют детали. Например, я не вдохновлюсь приключениями героев на необитаемом острове, пока мне не покажут, чем они питаются и куда ходят в туалет. В самых романтических моментах в фильме мне нужно знать — куда они дели сумку и заплатили ли за ресторан. В жизни меня всегда интересует — на что живет человек. А в новых для себя местах и помещениях я первым долгом интересуюсь, где запасной выход и туалет. Вот так нудно я устроена. Всю романтику для меня всегда отравляют детали.

Октябрь в Париже встретил нас неласково. Как-то уж слишком серо, ветрено и промозгло было там. Будь я одна, то уже давно бы поменяла билет и помчалась навстречу солнцу. Но сыну Париж нравился и такой, потому что у него был разработан целый план на три дня. План довольно своеобразный: определенный памятник в Версале (1 раз), определенная гробница в Нотр-Дам (3! раза), какая-то выставка (тоже 3 раза!) и так далее. Вечером он сосредоточенно что-то черкал в крошечном блокнотике и удовлетворенно похмыкивал. Я обеспечивала «ненавистные детали» — питание, проживание и даже туалеты, чего уж там! Чем хуже становилась погода, тем тяжелее мне было таскаться по всем намеченным маршрутам. Но, увы, раз уж привезла — терпи. «Лишь бы мой крошка был счастлив!» — подумала бы любая образцовая мать, но я шипела и вредничала, отчаянно мерзла и все время хотела в туалет. В третий раз навещать гробницу кого-то там я наотрез отказалась, пока не схожу в туалет. Сын терпеливо вздохнул, и побрел за мной, оглядываясь на громаду собора. «Это недолго!» — успокоила я его, и мы спустились вниз. Очередь начиналась прямо у последней ступеньки, делилась по гендерному признаку и скрывалась за поворотом. Сын ухмыльнулся, погладил меня по макушке и достал наушники. Очередь продвигалась неспешно. За поворотом, которого мы настигли минут через двадцать, открылся вид на две колонны понурых в ожидании голов. Все расы, национальности, социальные слои и прослойки молча стояли объединенные единым желанием. Даааа….все возвышенное и великое может подождать, а вот человеческое естество — нет.. В животе у меня стало предательски побулькивать от сдерживаемого смеха, я поджала губы и скосила глаза в сторону и вниз, чтобы соответствовать общему порыву. « Мама! Только не смейтесь! Пожалуйста!» — проговорил сын, но мне уже было не сдержаться. Смеяться, так же как и пИсать я могу упоительно долго. Очередь стала оборачиваться. Сын сделал вид, что он не со мной. Впереди две смешливые бразильянки закатились тоже. Всплеснула ладошками какая-то бабулька, заржали немцы и понеслось. Хохоча заходили в кабинки. Туалет обслуживали африканки, не берусь определить из какой страны, но все они были похожи на Бегемотиху из «Мадагаскара». Одна из них, поддавшись всеобщему веселью, вдруг включила музыку и завертела попой под африканские ритмы. Такой вот бегемочьей попой, необыкновенно женственной и тяжелой, что первых в очереди с мужской стороны уже пришлось вталкивать в кабинку. Иначе их жены и подруги из другой очереди тормозили нашу колонну, контролируя своих мужчин. Уже три грации из « Мадагаскара» самозабвенно танцевали, покачивая мощными бедрами, потрясывая попами, полу-приседая в такт, показывая розовые ладошки и влажные перламутровые зубы. Про очередь забыли. Народ хлопал в ладоши, подпевал и даже приплясывал сам. Из туалета выходить не хотелось. Монетки сыпались звонким потоком не столько за туалет, сколько за танец, и благодарные уборщицы заливисто смеялись, не забывая при этом наводить порядок в кабинках. Дошла и наша очередь. « Прима!» — только и смогла я сказать, обессиленная смехом. « Ха!» — выдохнула Бегемотиха и протолкнула меня вперед перед зазевавшейся теткой. В третий раз к гробнице мы не пошли. А просто гуляли по улицам, продолжая смеяться и повторять африканские па.

Женщины…

Звонки ночью всегда пугают. Но я привыкла к ночным звонкам, мне часто звонят в неурочный час. Половина четвертого, начались схватки у соседкиной дочери. Мой муж ворчит спросонья: « Действительно, кому ж еще можно позвонить! Дай-ка я соображу! В городе, в стране и вообще на планете видимо отменили скорые помощи!» Мужчина. Ему не понять, что перед тем, как останешься один на один с болью, ожиданием, нежилым кафелем операционной, в окружении чужих людей, так хочется еще чуточку тепла и участия, которые ободрят и дадут сил. В приезде «скорой» какое-то отрицание человеческой душевности. Есть в нашей жизни моменты, когда остаешься один на один с испытанием, и никто не может взять твою ношу на себя или хотя бы разделить ее. Ты должен пройти это сам. С женщинами это случается чаще. Ночь нежна и душиста, прошита стрекотом цикад, укрыта лунной кисеей. Молча несемся по серпантину, трасса свободна и только сзади давят нас две ксеноновые фары. Угрожающе заливают агрессивным светом зеркала и стекла, слепят глаза. Невольно сбрасываю скорость, слегка подвигаюсь на узком повороте и мощный внедорожник, гордо сигналя, перегоняет нас. « Наверное, сильно торопится!» — вздыхает соседка, и мы заливаемся смехом. В самом деле, нам, как на ночной прогулке, торопиться просто некуда. Роженица шумно втягивает воздух и ерзает на сиденье. Украдкой взглядывает на часы. Время между схватками пятнадцать минут. На нас обрушиваются воспоминания, смешные детали, забытые ощущения. На мгновение мерещится забытый запах родильного отделения. Смеемся. Болтаем о детском приданом, мужских странностях, коварном целлюлите и кормлении грудью. Мы сейчас заодно, мы- сила в этом ночном мире. Десять минут. Громада роддома неприветливо встречает темными окнами. Корпуса спят, прильнув друг к другу, прижмурив тусклые фонари над входом в