То ли он по призванию – лесоруб, то ли по гороскопу – дятел…
– …Бросили тебя безответственные девки? Одну оставили, бедняжку? Вот я им всем! Ух, я их всех премии лишу. – Боллиндерри О’Тулл упоенно ворковал, сидя в своем высоком кресле. Фиалка, развалившаяся у него на коленях, подставляла цветки пальцам и блаженно мурлыкала.
едва удержалась от того, чтобы тут же перерезать слегка
Свитер сам себя не свяжет. Синенькие
И, помолчав немного, заговорила. О том, как увидела, как опекал, учил, заботился. Как ругались и мирились. Как берег. Как страшно и жутко было думать, что могу лишиться его. Слова полились сами, потоком, словно вода, нашедшая брешь в заслоне плотины и спешащая вырваться на волю. Отец слушал и кивал головой в такт моим словам и своим мыслям.
– Ну, так-то я сразу увидел – мужик хороший! – подвел итог папа, когда я выдохлась.
Я улыбнулась, согласно кивнула и замолчала. Так в уютном, пропитанном пониманием молчании мы с отцом полировали камни для моего свадебного гарнитура.
– Матери твоей гарнитур сделать думал. Видишь, камни темноваты? В цвет глаз подбирал. Теперь, верно, тебе в подарок пойдут.
Я кивнула, не поднимая головы. Привычные движения, давно знакомый монотонный труд.
– Как там твой мастер, не напугали мы его?
– А он не из пугливых! – беспечно отмахнулась я.
И сейчас, глядя на ее сияющее лицо, мне даже немножко стыдно сделалось, что я ее заботу как надоедливую обузу воспринимала. А она ведь лучшего для меня хотела и только, мудро понимая, что одна работа, даже самая любимая, женского счастья не сделает.
– …Я сделал вашей дочери предложение и не встретил отказа. И с тем сегодня прошу…
– Ну конечно! – совершенно искренне воскликнула эта, вне всякого сомнения, замечательная женщина.
На мгновение в прихожей зависла ошеломленная тишина.
– Мама… – тихонечко простонала я, обреченно ткнувшись лбом в Максово плечо. – Ты бы хоть договорить ему дала!
Искренний смех присутствующих мужчин был нам вознаграждением.
– В любви, как на войне, все средства хороши, – назидательно выдал Макс известную истину.
За что и получил в лоб маленькой декоративной подушкой. В качестве моей моральной компенсации за проигранное сражение.
Сдерживать злорадное хихиканье стало сложнее.
– Все, Нинон, – оскорбленно поджал губы драгоценный. – Завтра выезжаем, и точка. А не то я поеду один и сообщу госпоже Аттарии, что ты мне отказала.
– Смерти моей желаешь? – возмутилась я. – Это шантаж!
