избавление от диктатуры бывает болезненно – но необходимо. От цензуры – тоже; оно дает не только моральные плюсы, но и некое новое понимание, а также кое-какие дополнительные литературные возможности.
нельзя всю жизнь толочься на школьно-факультетском пятачке.
не любим банальные истины за то, что они, как правило, верны.
Переход всегда болезнен. Однако это не значит, что диктатура лучше демократии. Что надо хранить диктатуру, чтобы не ушибиться о свободу. Хотя ушибы – неизбежны.
Разлука полная и всесторонняя – бессмысленное старание. Все мои прежние любови и дружбы никуда не исчезают. Они со мной. Я пишу только о них.
Литература не завещание, где последний вариант отменяет все предыдущие. Писатель отвечает за все написанное им за всю его жизнь.
Или – ни за что не отвечает! Мне так гораздо больше нравится.
Хемингуёвина (натужный лаконизм); достоевщина (нервические фразы, порою с нарочитыми стилистическими ошибками), толстовщина (длинные периоды с бесконечными «который»); прустятина (слишком подробные описания чувств, внешностей и предметов с постоянными возвратами к только что сказанному)
такое парадокс? Это истина, похожая на ложь. В отличие от софизма, который есть ложь, которая смахивает на истину,
Лев Толстой однажды написал: «Я богат и знатен. Я понимаю, что это великое счастье. Но из-за того, что это счастье принадлежит не всем, я не вижу причин отрекаться от него и не пользоваться им».
Прийти раньше – не значит прийти вовремя»
