Оглавление

Глава 1. Виктория Морреаф

— Я благодарен за визит, — произнёс отец Мартин. — Простите, что потревожил, но надежды возлагаю только на вас.

Священнослужитель распахнул железные узорчатые ворота, пропуская гостью на территорию монастыря. Каменное древнее сооружение с тяжёлыми колоколами в башнях приветствовало угрюмостью и простотой веры, всем видом показывая, что уже ничего не ждёт от живых. Виктория Морреаф в роскошном дорогом пальто выглядела неуместно возле переминавшегося с ноги на ногу старика, довольствовавшегося поношенной рясой. Послушники, завидев женщину, отворачивались, старательно пряча глаза. Но Виктория не обращала ни на кого внимания, кроме отца Мартина.

— Кто? — задала она первый вопрос.

— Лукас Монсо, двадцать три года, не женат, детей нет.

— Он назвал причины, почему выбрал Лукаса?

— Сказал, что Лукас хорошо его подкармливает.

— И больше ничего?

— Ещё его забавляют страдания жертвы.

— Сколько?

— Месяц.

Виктория подставила лицо сухому ветру.

— Лукас необычный человек?

— Архитектор.

— Значит, с долей воображения и логики.

— Прошу прощения?

— У меня пока нет вопросов. Я должна увидеть его.

Отец Мартин засеменил впереди гостьи, показывая путь в помещение, откуда вылетали крепкие ругательства. Старик отворил дверь и вошёл первым, после чего обернулся к женщине, намереваясь произнести заветные слова отпущения грехов перед ритуалом. Но та качнула головой, мол, не надо, и встала у облезлой стены. Незнакомый ей юноша был привязан к стулу в центре пустой комнаты. В неверном свете зажжённых свечей показалось его бледное лицо, которое искажали судороги. Чудовищные синяки под глазами, худоба и грязные всклокоченные волосы производили сильное впечатление. Вид Лукаса Монсо можно было бы счесть жалким, если бы не бегающий озорной взгляд — необычайно живой для человека, который провёл в заключении месяц. Пахло потом и мочой. Отец Мартин с крестом и раскрытой Библией в руках принялся громко читать молитвы. Похоже, присутствие гостьи прибавило старому священнослужителю уверенности.

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum[1].

— Morte sola Dei[2], — прошелестел тихий ответ.

— Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo, et in terra[3].

— Voluntas data est homini[4].

— Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris[5].

— Nulla indulgentiae qui repulit Deus[6], — вторил одержимый.

— Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo[7].

— Nulla libertas a propria umbra[8].

— Amen[9].

Одержимый оскалился, демонстрируя поломанные коричневато-жёлтые зубы. Алчный плотоядный взгляд нацелился на женщину.

— Tempus tuum exspirat[10].

— Мне нужно получить его имя, — шепнул отец Мартин и вытер со лба капли пота.

— Знаю, — несколько усталым тоном ответила Виктория.

— Конечно, она знает! — возликовал рычащий утробный голос. — Иначе бы не пришла!

— Он впервые заговорил на итальянском. До этого на латыни, ещё я слышал иврит и язык, очень похожий на сирийский, — добавил святой отец.

— Значит, знаком с арамейским письмом? Похоже, это дух из Ближнего Востока.

— Nulla nomen — nulla virtute[11].

Они переглянулись, услышав последнюю реплику одержимого.

— Что ж, я продолжу, — выдохнул отец Мартин.

— Вначале с ним поработаю я.

Виктория медленно приблизилась к жертве, после чего, неожиданно для священника, позволила себе присесть перед Лукасом. Одержимый шумно втянул воздух, не сводя с женщины цепкого взгляда. На протяжении нескольких минут отец Мартин ощущал себя лишним в их неторопливой беседе. Он не понимал ни слова из того, о чём говорили эти двое. Инстинкт требовал предупредить Викторию о возможной опасности, однако, судя по мелькавшей улыбке, в помощи она не нуждалась.

Вскоре священнику начало казаться, что одержимый расслабился. Женщина вдруг поднялась, достала из внутреннего кармана пальто несколько фотографий, отобрала две и помахала перед лицом Лукаса. Отец Мартин успел разглядеть изображения девочек.

— Vivas[12], — дух вернулся к латыни.

— А эти? — Виктория предъявила фотографии мальчиков.

— Mortui[13].

Одержимый облизал треснувшие, обкусанные до крови губы.

— Я чую их сладкие души.

— Ясно, — сделав известный ей одной вывод, женщина убрала фотографии и обошла стул, пристально разглядывая с разных сторон тело Лукаса.

— Мне приступить к молитвам? — напомнил о себе священник.

— Обязательно, как только назову его имя.

Тот визгливо рассмеялся в ответ.

— Целый месяц сидишь на цепи, как щенок, — Виктория бесстрастно смотрела в безумные глаза. — Ну же, покажи чудо. Удиви меня.

Она склонилась над изуродованным юношей.

— Похоже, ты не в настроении. Жаль, я надеялась уйти под впечатлением.

Взгляд упал на исцарапанную синюю руку. Виктория, наконец, обнаружила то, что её интересовало. Большой палец Лукаса был обглодан едва ли не до кости.

— Vos mortem propinquus[14], — изрёк дух прежде, чем она успела отвернуться и сказать:

— Его имя Орниас.

Отец Мартин облегчённо вздохнул и перекрестился.

— Осталась самая лёгкая часть. Не буду вас беспокоить, — бросила Виктория напоследок и, не обращая внимания на крик поражённого демона, захлопнула за собой дверь.

Некоторое время ещё был слышан шум борьбы, но вскоре ритуал завершился, и монастырь впал в протяжную тягучую тишину. Священник из последних сил выкарабкался на воздух. Спотыкаясь на ступенях и придерживаясь за холодные стены, он кое-как дошёл до каменной скамьи, где его поджидала Виктория Морреаф. С мученическим стоном отец Мартин рухнул рядом.

— Не советую больше этим заниматься.

Гостья вытянула ноги и выгнулась, как старая кошка. Прикрыв глаза, подставила лицо сухому итальянскому ветру. Её движения были нарочито медленны и ленивы.

— Мой ученик пока не готов к испытаниям, — скромно ответил старик.

Из-под ресниц мелькнул проницательный взгляд.

— Бережёте его? — уголок рта дёрнулся в полуулыбке. — Не попробует, не узнает.

— На всё воля Господа, — прикрылся заученными словами священник, желая опустить неприятную тему. — А вы не изменились за пятьдесят лет. Кажется, тогда мы встретились впервые? Полвека назад?

— А не виделись сколько? Почти десять? Я начала думать, что вы забыли меня.

— Это невозможно.

Священник деловито поправил одну из тридцати трёх пуговиц на своей рясе.

— Как вам удалось вычислить имя? — спросил он с профессиональным интересом.

— Демон предпочитал общаться на арамейских языках. Логично предположить, что он родом из Ближнего Востока. Привлекают его души мужчин, а не женщин. И чем моложе, тем лучше. Большой палец на руке Лукаса чуть ли не съеден. Мне вспомнилась история о том, как царь Соломон подчинил злых духов и заставил их построить храм Божий. Иерусалим, Палестина, Ближний Восток…

— Имена всех покорённых духов перечислены в апокрифах, — кивнул отец Мартин.

— И первое имя — Орниас. Этот дух преследовал мальчика, верного раба Соломона. И доказательством тому был большой ссохшийся палец ребёнка, из которого демон высасывал жизнь.

— Хорошо, что я догадался позвать специалиста.

Он взволнованно протёр ладони.

— Я подумал… вам следует передать знания достойному человеку.

Виктория вынула пачку дешёвых сигарет, щёлкнула зажигалкой и закурила. Если бы отец Мартин увидел её впервые, непременно бы сделал замечание. Но опыт долгого знакомства подсказывал, что привычка этой женщины тянуться к сигаретам связана с потаёнными глубоко личными переживаниями, о которых вряд ли кому-нибудь доведётся узнать.

— Вы слышали, что сказал дух? — спросила она спустя минуту.

— О том, что вы скоро умрёте? — священник фыркнул. — Никто не солжёт лучше дьявола.

— И всё же это любопытно.

Виктория глубоко затянулась, пропуская смог через лёгкие.

— Если бы мне предложили выбирать себе смерть, я бы предпочла самопожертвование.

— Я нисколько не сомневаюсь в вашем стремлении защищать людей. Вы трижды спасли мне жизнь, а сегодня помогли бедному Лукасу, — отец Мартин еле-еле подавил желание схватить её за плечо. — На ваших глазах свершались великие подвиги и страшные катастрофы. Кто-то смотрит на вас с восхищением, и очень многие с озлобленностью. Но мне вы видитесь глубоко несчастным человеком. Человеком, наказанным за гордость. Время жестоко подшутило над вами. Однако никому не дано судить… Лишь тот, кто несёт крест, может сказать, насколько он тяжёл.

— Святой отец, — прошептала Виктория со снисходительной улыбкой. — Жалость безобидного старика последнее, в чём я нуждаюсь. Я не жертва жестокого бога и уж тем более не покровитель слабых и обездоленных. Я влачу существование, за которое люди готовы продать душу. Все мои родственники умерли ещё в четырнадцатом веке. И никто из знакомых не похвастается, что по-настоящему знает меня. Я одна могу сказать… Я игрок. Я развлекаюсь бесконечными играми в историю событий. Закладываю бомбу в одном столетии и поджидаю, как она взорвётся в следующем. Я давно оторвалась от общества, потеряла связь с сегодняшним днём. Почему? Я жду чего-то особенного, надеюсь увидеть то, что потрясёт до глубины души. И это что-то обязательно должно произойти завтра… Так я говорю себе. Но разочаровываюсь с каждым днём. Приходится мириться с повторяемостью событий, с закономерностью людских поступков. Кажется, это зовётся спиралью истории. Я судорожно ищу новое, не засиживаюсь на месте, утоляю страсть к приключениям. Рискую, не задумываясь о последствиях… Может, потому что заранее знаю исход? Сколько смертей поджидает человека за углом, но ни от одной я не пряталась! За семь столетий я успела пережить самые страшные мгновения. Я следую за смертью, словно за давним и единственным возлюбленным, но она без конца убегает от меня… как будто боится, что если меня коснётся, её покарает сам Бог.

Стальной взгляд женщины обратились к старику.

— Время позволило мне вдоволь изучить природу людей. Я ненавижу их… ненавижу за узость мышления, за примитивность, убогую ограниченность. И знаете, на фоне живых мёртвые кажутся лучше.

Виктория постучала дымящимся окурком по скамье, затушив его.

— Так вы считаете, люди злы? — спросил священник.

— Зло заложено в генотипе человека с начала сотворения мира.

— Но есть множество примеров, когда люди преодолевали свою тёмную сторону и шли на поистине великий акт самопожертвования!

— Этому есть только одна причина, — Виктория склонила голову, спрятав лицо за прядями тяжёлых смоляных волос. — Любовь.

Отец Мартин улыбнулся.

— Разгром городов, уничтожение культуры, массовая гибель людей… Война снится мне в кошмарах, святой отец. Тысячи раз я участвовала в этих кошмарах. Людей клеймили, как бракованный товар, сжигали. И эти сладострастные крики насильников, призывы к вожделению зла… Инквизиция, Холокост, джихад… Человечество негодует, откуда берутся чудовища, которым не ведомы уважение и сострадание. Лучшие умы ломают голову над этим вопросом и не подозревают, что чудовища живут и бодрствуют всюду, они не исчезали ни на день. Больше всего человек любит играть в Господа Бога, и нет искушения порочнее, чем власть над разумом. Если не можешь отличить правду от вымысла, до конца жизни будешь следовать приказам тех, кто создаёт изо лжи целый мир. В стадо людей сбивает вера, а выводит собственное мнение. Кукловод задумывает и ведёт войну, а гибнут в ней марионетки. И это безумие никогда не прекратится.

Виктория подняла взгляд на монастырскую пустошь.

— Святой отец, вам не кажется, что ветки деревьев похожи на руки грешников? Голые, чёрные, они тянутся вверх, к небесам. О чём они просят? Зима всё равно наступит. Им не избежать ни холода, ни войны. Но раз уж неотвратимо такое зло, то должна же смерть быть неизбежна и для меня?

— И вы думаете, наилучший исход вашей жизни — пожертвовать собой ради людей?

— Не ради людей. Ради любви. Из всего увиденного мной за семь веков существования любовь всегда была той единственной вещью, которой Бог не позволял мне владеть. И поверьте на слово, она достойна того, чтобы сам Бог за неё же и распял.

Виктория Морреаф поднялась со скамьи и плотнее запахнулась в пальто, спасаясь от осеннего ветра.

— Впрочем, я солгала вам, святой отец, — она усмехнулась в ответ на удивление священника. — Моя услуга бедному Лукасу была не такой уж и безвозмездной. Детей на тех фотографиях разыскивают в Англии, и теперь я со спокойной душой могу передать сведения детективу Кроули. Он всегда рад полезной информации. Даже если её предоставил демон.

— Знаете, что я вам скажу? — бросил отец Мартин. — Вечность — это чересчур много.

Прощанием послужил отрывистый хрипловатый смех.

Лишь когда гостья удалилась от стен монастыря, седые брови католика сдвинулись, испортив и без того старческое, испещрённое десятками морщин лицо. Из мрачных раздумий священнослужителя вывел подбежавший послушник. «Эта женщина, с которой вы говорили… Кто она?» — полюбопытствовал юноша.

— Одна из самых опасных людей на свете. Но бояться её не следует. Эту женщину зовут Виктория Морреаф. Она бессмертна.

Одно Виктория Морреаф не в силах была сказать: оставалась ли она человеком или же столетия жизни извратили её природу. Ведь существо, которое видели окружающие, не имело с ними ничего общего.

Для посетителей бара Виктория была лишь тенью: никто не обращал внимания на высокую фигуру в пальто. Она села за барную стойку и заказала кофе. На улице стоял дикий холод. Рим умирал под серым полотном осеннего неба, но в помещении, где играла музыка и пахло сигаретным дымом, обстановка казалась не столь мрачной. Виктория ненавидела позднюю осень.

Услужливый бармен принёс дымящийся напиток, которым она сразу обожгла горло. В противоположном углу бара капризничал ребёнок, за ближайшим столиком распивали пиво и смеялись двое мужчин, а справа помешивал коктейль темноволосый парень в кожаной чёрной куртке. Виктория одарила его равнодушным взглядом и отвернулась: как всегда, ничего примечательного, разве что перстень на его левой руке показался весьма интересным. Женщина сделала глоток кофе, затем чуть склонила голову, желая разглядеть печать. Окружённый дугой из мелких букв паук золотился и отливал блеском — владелец явно частенько начищал перстень, — хотя по виду вещь выглядела не новой. У Виктории глаз был намётан на антиквариат, и даже не будучи знакомой с юношей, взяла на себя смелость утверждать, что перстень не датируется нынешним столетием, он куда более древний. Оторвалась от созерцания украшения и внезапно столкнулась с неистовым взглядом.

Это были красивые глаза. Большие и выразительные. Необузданная сила скрывалась за тёмными озёрами — нечто звериное и прекрасное. Такие глаза могли принадлежать представителю лишь одного племени — цыганского. Смуглая кожа, резкие брови, влажные после глинтвейна губы… Без сомнения, привлекательный мальчик, которому вот-вот исполнилось двадцать или, по крайней мере, должно исполниться — старше не выглядел. На Викторию он смотрел вызывающе, со странным выражением, разгадать которое сразу не удалось.

— Заинтересовал? — мальчик кивнул в сторону перстня. — Хотите узнать, что обозначают письмена?

— Нет.

— Почему?

— Пусть это останется тайной. От того, известен ли мне смысл надписи или нет, не будет никакого проку.

— Неужели даже не любопытно?

— Немножко.

— Нравится терзать себя?

Виктория с удивлением воззрилась на мальчика.

— Простите, — улыбнулся он, намереваясь сгладить ситуацию. — Я нередко говорю, что думаю. Бывает, это обижает людей.

— Вы хотели сказать, отталкивает.

— Да, и это тоже.

Виктория равнодушно пожала плечами и сделала вид, что собеседник её не волнует. Кофе продолжал дымиться, а изгнанный двумя часами ранее демон визгливо смеялся.

— Не хотите зайти в гости? — внезапно спросил незнакомец.

Она обернулась, ожидая увидеть подкупающую улыбку, которая так раздражала в мужчинах, но встретила равнодушие. Он будто сам не знал, хотел этого или нет, просто предложил, чтобы прогнать скуку и скоротать свободное время в компании первой встречной, весьма обеспеченной, судя по бриллиантовым серьгам, женщиной. «И с чего он решил, что я соглашусь?» — думала Виктория с постепенно нарастающим раздражением; если за ближайшие часы ничего не случится, она с лёгким сердцем улетит в Марокко.

— Не хочу показаться назойливым, — продолжил юноша. — Я свободен до сегодняшнего вечера, и мне будет приятно, если вы согласитесь провести со мной время.

— Мы раньше встречались?

— Нет.

Виктория вздохнула и вернулась к своему кофе. За долгие столетия она привыкла к вниманию: похоть, признания в любви, глупое раболепие давно утомили. Неужели этот самоуверенный мальчик счёл себя лучше других?

— А ведь я узнал вас, — вновь заговорил он.

В ответ на последнее женщина тихо фыркнула: любой прохожий мог вспомнить известного на весь мир мецената фрау Морреаф. Виктория недоверчиво покосилась на парня.

— И кто же я, по-вашему?

— Создатель философского камня.

«Это что, шутка?»

— Я видел вас на фотографии столетней давности в архивах. Это лицо невозможно перепутать с другими. Ваши глаза, нос, скулы… Вы успешно скрываетесь в толпе. Но глупо надеяться стать невидимой для тех, кто прикоснулся к исторической тайне. Я не настаиваю на свидании: да и кто я такой, чтобы просить об этом? Но я буду рад, если вы согласитесь провести время с человеком, который угадал в сидящей рядом женщине Викторию Морреаф.

— Вы историк?

— В своём роде.

Самоуверенный мальчик цеплял. Вроде бы двадцать лет, молоко на губах не обсохло, а выглядел, словно прошёл через ад. В глазах горело знание, какое бывает у зрелого, повидавшего виды человека.

— Закажете что-нибудь ещё? — спросил бармен.

— Нет, — Виктория метнула вежливую улыбку сразу обоим. — Где вы живёте?

— На Корсо дель Ринашименто.

Юноша назвал дом и номер квартиры.

— Я зайду до вечера, — Виктория заплатила бармену и, не обмолвившись более ни словом, покинула бар.

Холод ударил в лицо и вызвал бурю эмоций, напомнив о приближении зимы. Женщина истосковалась по настоящему солнцу, палящему и опасному. Лишь под небом Марокко в искалеченной душе могла родиться жажда жить дальше. А поздняя осень олицетворяла медленную мучительную смерть. От этого хотелось бежать. Как и из ненавистного века обратно в родное средневековье — к пониманию безграничности мира, чувствам свободы и страха. Того, что она потеряла в одном из предыдущих столетий.

Спустя несколько часов современный Рим, находящийся на осколках величайшего древнего города, должен был остаться позади. Усталость сказывалась всё острее. Наверное, поэтому Викторию Морреаф начала терзать странная тяга к мальчику. В нём крылось что-то заманчивое. Иногда судьба подсылала ей тех немногих, кто запоминался на всю жизнь с первой же встречи.

Ровно в четыре она постучала в дверь квартиры на улице Корсо дель Ринашименто. Мальчик открыл. В его тёмных глазах вспыхнуло торжество.

Рубашка красиво облегала стройное молодое тело. Волосы были зачёсаны в аккуратный пробор, а не растрёпаны ветром, какими запомнились в баре. Заметив быстрый оценивающий взгляд, он слегка улыбнулся и отошёл в сторону, пропуская гостью за порог. Виктория медленно вошла, и на какие-то секунды обстановка поглотила её внимание: идеально застеленная кровать, предназначенная на одного, письменный стол, где всё лежало на своих местах, небольшой телевизор в углу комнаты… Это наводило на подозрения. Виктория всегда считала прилежных и старательных людей самыми страшными представителями общества: они пользовались безупречной репутацией, знали больше других и при этом оставались в тени.

— Осмотрелись? — спросил мальчик.

Виктория одарила его внимательным взглядом.

— Вы здесь давно?

— Около трёх месяцев.

Она позволила хозяину проявить вежливость. Пальто соскольнуло с плеч ему в руки.

— У меня, к сожалению, кофе нет, есть только чай. Могу открыть шампанское в честь знакомства.

— Не надо, у меня самолёт через три часа.

Он кивнул и отправился на кухню кипятить чайник. Виктория по обыкновению заглянула в ванную помыть руки и заметила отсутствие зеркала. Позже она поняла, что в квартире вообще нет зеркал.

— А я ведь до сих пор не знаю вашего имени, — произнесла она, занимая предложенный стул.

За небольшим окном открывался вид на соседний дом. С улицы доносились гудки проезжавших машин.

— Мелькарт Тессера, — ответил мальчик.

— Прямо как языческого бога.

— Правда? — он с деланным удивлением воззрился на неё.

— Вам это не было известно?

— Я не силён в мифологии.

— Не очень-то верится.

— Почему?

— Не знакомый с мифологией человек осведомлён о философском камне? Выглядит невероятно.

— Вас не проведёшь.

— Не старайтесь.

Из отверстия закипавшего чайника повалил дым. Хозяин разлил по бокалам свежую ароматную заварку, приятно пахнувшую персиком, и кипяток.

— Сахару? — предложил он.

— Я пью без сахара.

— Не любите сладкое?

— Не особо.

— А я люблю. Я страшный сладкоежка.

— Про вас не скажешь.

— Да, пожалуй.

— Сколько вам лет?

— Двадцать. А вам?

— В январе исполнится семьсот тридцать пять.

— Срок, — улыбнулся Мелькарт.

Виктория улыбнулась в ответ.

— Это сложно? — спросил он.

— Жить семьсот тридцать пять лет?

— Да.

— Первые сто–двести лет — чрезвычайно сложно. Затем воспринимаешь жизнь как игру, поднимаешь ставки всё выше, рискуешь и ждёшь результата. Единственное, что мучает — скука.

— Я вам завидую.

— А я вам.

— Почему? — в изумлении он изогнул бровь.

— Потому что вы смертный. Потому что вам есть, за что держаться, чем дорожить. Потому что те, кого любите, не успеют остаться пустыми воспоминаниями, словно перевёрнутая страница, даже если уйдут раньше.

— А если я никого не люблю?

— Это ложь.

— Опять не верите?

— А как же родители?

— Их нет.

— Братья, сёстры?

— Нет.

— Друзья?

— Всего лишь попутчики на промежутке времени.

— Девушка?

— Нет.

Виктория прищурилась.

— Вы не семьянин, — не вопрос, а утверждение. — И постоянно в разъездах.

— Да.

Склонила голову, изучая сидевшего напротив юношу, который с улыбкой помешивал чай.

— Вы одиночка. Не нуждаетесь в людях. Общество само к вам тянется. Потому что вы интересный. Красивый. Настойчивый. Сильный. Умеете завоёвывать внимание, умеете нравиться тем, кому хотите. И нравитесь просто так. Полагаю, есть даже люди, которые по вам с ума сходят.

— Как чётко вы описали меня.

— Простите, если была резка.

— Нет, мне понравилось.

— Я констатировала факты.

— Я понял, что это не комплименты. Вы быстро считываете и анализируете информацию.

— Опыт, — она пожала плечами.

— И талант, — добавил Мелькарт с нотками уважения.

Это был замаскированный комплимент?

— Почему не пьёте чай? — спросил он.

— Горячий.

— Можете ещё про меня что-нибудь рассказать?

— Могу, только зачем?

— Редко когда смотришь на себя чужими глазами.

Странный разговор. Виктория продолжила наблюдение. Что у Мелькарта было внутри? Буря эмоций? Штиль? Ни то, ни другое не замечалось в омутах обсидиановых глаз. Смертный с именем древнего забытого бога.

А потом они говорили ещё. Обсуждали политику, последние принятые законы, некоторых выдающихся личностей и достижения человечества. Спустя полтора часа Виктория поймала себя на мысли, что ей нравилось общаться с Мелькартом: его нелегко было подловить и он не относился к числу тех, от кого начинала болеть голова. Чай успел остыть, а они всё говорили, пока Виктория не бросила взгляд на часы.

— Мне пора, — она встала из-за стола, мальчик поднялся следом.

— Я благодарен за визит.

— Не стоит. Я всегда рада хорошему собеседнику.

Уже надевая пальто, она спросила:

— Так что же это за перстень?

— Не удержались? — Мелькарт победно усмехнулся.

— Мне всё равно, — решив не сдаваться, бросила Виктория на прощание и вышла. Дверь за ней закрылась.

Самоуверенный мальчишка. Ему удалось расположить к себе. Женщину мучило предчувствие, что она ещё свидится с Мелькартом: интуиция в подобных вопросах никогда её не подводила. Последние обронённые фразы были далеки от прощания, скорее, напоминали предложение новой встречи. Будто уже завтра пропустят по коктейлю. Ведь именно так происходит у обычных людей?

Мелькарт не относился к обычным людям.

За прошедшие столетия Виктория успела познать разных мужчин. Любовника она не искала. Любая новая игрушка, даже самая хорошая, довольно быстро надоедала бессмертной. Нет, Викторию томила жажда иных отношений.

И прежде всего — желание найти наследника.

 Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё

 Смерть ваш единственный Бог

 Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе

 Воля дана человеку

 Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим

 Нет прощения тому, кто отверг Бога

 И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого

 Нет свободы от своей тени

 Аминь

 Твоё время истекает

 Нет имени — нет силы

 Живы

 Мертвы

 Ты близка к смерти / Ты на грани смерти

Глава 2. Враг даёт о себе знать

Затерянные в песках города имели свою прелесть. Неторопливый размеренный образ жизни, присущий восточному народу, контрастировал спешке Запада; само нахождение в Марокко внушало покой, который порой необходим каждому. Дом на побережье Атлантического океана вот уже более тридцати лет служил пристанищем для фрау Морреаф. Время от времени она приезжала в любимый уголок, но затем сбегала, боясь увязнуть в мирном и тихом спокойствии, засасывавшем в наркотический сон с ароматом тёплого солёного ветра.

В аэропорту Рабата Виктория получила сообщение о приезде Неми Ларсен. Зачем мисс Ларсен искала встречи, догадаться было нетрудно. Но, вероятно, разговор не терпел отлагательств, если девушка решила ради этого в срочном порядке покинуть Англию.

Экономка Мэри обнаружила хозяйку на парковке. Высокая, худощавая, в глухом закрытом платье и с убранными на затылке волосами, сорокалетняя служанка представляла собою образец порядочности и скромности. Она не делала ничего, что могло бы подорвать доверие Виктории Морреаф, тщательно оберегала известные ей тайны и с точностью исполняла поручения. Её главным достоинством было умение держать рот на замке, которое так недоставало другим. А ещё она всегда всё понимала.

Понимала и нежные чувства мисс Ларсен к Виктории. Понимала порывы юной девушки, без конца делавшей попытки прикоснуться к личной жизни знаменитого мецената. Но фрау Морреаф не пускала её дальше, чем той хотелось. Похоже, умирающую от скуки Викторию забавляли неосторожные чувства мисс Ларсен, и женщина позволяла любить себя таким, несомненно извращённым, способом.

А всё началось несколько лет назад. Неугомонная дочь мультимиллионера не давала покоя никому, и однажды, устав от её выходок, на светском приёме изрядно подвыпивший мистер Ларсен заявил, что немедленно выдаст Неми замуж. Разумеется, встал вопрос о кандидате, и, не найдя ничего лучше, он сказал, что пусть это будет первый, кто войдёт в зал. Красная, как рак, Неми не знала, куда прятаться, как внезапно отворилась дверь. Общество напряжённо поджидало счастливчика, а им оказалась Виктория Морреаф. Женщина заметила глупые улыбки и странные взгляды, спросила, что происходит, а получив ответ, решила не разряжать достигнутый накал. Неми, успевшая облегчённо вздохнуть, с ужасом вдруг поняла, что женщина направляется к ней. Виктория подхватила горячую ладонь и прижала к своим губам.

— В таком случае я смею просить вашей руки, очаровательная мисс Ларсен, — произнесла Виктория низким голосом, поддерживая атмосферу волнующего интимного момента.

Момент и вправду был интимный. Аромат розового масла, пропитавшего кожу Морреаф, приятно оседал в лёгких, на тыльной стороне руки остался гореть поцелуй. Неми сглотнула. Сил говорить не нашлось. Виктория одарила её улыбкой, которую не увидел больше никто, — улыбкой, предлагавшей себя, нежной и чувственной, которая казалась иллюзией на фоне зала, ярко освещённого золотом и фальшью.

— Я украду невесту, — добавила Виктория, коварно обвила стан взволнованной Неми и повела к выходу. Окружающие со смехом наблюдали за представлением. Двери закрылись, герои исчезли, и люди благополучно обо всём забыли: вечер продолжался и сулил много замечательных моментов. Никому не довелось узнать, что Виктория Морреаф посадила новоиспечённую «невесту» в машину и увезла в неизвестном направлении. А вскоре после инцидента мир узнал в Неми Ларсен автора скандально известных работ, не раз поднимавших волну в умах общественности. Кто или что заставили Неми совершить столь неожиданную метаморфозу, догадывались немногие. Мисс Ларсен была без ума от женщины. От женщины, которая со снисхождением наблюдала за стараниями птенца и забавлялась этой необычной привязанностью.

— Как Рим? — задала вопрос Мэри уже на пути домой.

— Ничего особенного, — повела плечами Виктория, вырываясь из раздумий.

— Были слишком заняты делами?

— Да.

— Что на этот раз?

— Похищение людей, экзорцизм, спасение. Всё как всегда.

— Вашей доброте нет границ.

— Доброте? — брови Виктории приподнялись. — Разве это доброта?

— А как ещё это называется? Вы финансируете лечение больных детей и деятельность молодых учёных, вкладываете деньги в открытие школ, содержите сиротские приюты. Часто принимаете участие в раскрытии преступлений, помогаете полиции…

— Мне просто скучно.

Мэри, держа в руках руль, изредка бросала взгляды на отражение зеркальца, желая увидеть лицо хозяйки. Лицо тридцатилетней женщины, принадлежавшее человеку, которому на самом деле перевалило за семьсот. Горбатый нос, аккуратные изгибы чёрных бровей, глаза стального, холодного цвета, выразительные скулы — эта красота не принадлежала ни современности, ни двадцатому столетию, ни эпохе романтизма; нет, это была куда более древняя красота, нечто средневековое. Внешность, идеально сочетавшая пропорции суровости, жёсткости, неких затаённых секретов и скрытой сексуальности, взрывавшейся подобно атомной бомбе, перераставшей в удивительные произведения искусства. Внешность, которую невозможно назвать эталоном, но она по-прежнему захватывала воображение, потому что за ней — сила, за ней — история, за ней — богохульство. Виктория Морреаф не была красавицей по меркам развитого двадцать первого века, однако вся её натура издавала страшное обаяние, и это покоряло.

— Тебя что-то тревожит? — вдруг спросила она.

— Нет, — мотнула головой экономка. — Ничего.

— Не лги мне.

Взгляды женщин, суровый, пристальный с одной стороны и рассеянный с другой, встретились через отражение зеркальца.

— Просто я подумала… Вы выглядите печальной.

Виктория отвернулась к окну.

— Что-то случилось, не так ли? — продолжила Мэри.

— Едва ли.

— Тогда почему ваши агенты не могут до вас дозвониться?

— Потому что я никого не хочу видеть.

— Мистер Томпсон был так обеспокоен вашим исчезновением, что даже приехал сюда.

— Куда приехал?

— В Марокко. Он сейчас тоже в Рабате.

— Вот неугомонный. Ладно, пусть заглянет ко мне вечером.

— Я слышала, мисс Ларсен тоже здесь будет?

— Да. Но с ней я поговорю завтра.

Остаток пути был проделан в молчании.

Восточное поместье, уникальное средоточие роскоши и покоя, встречало ароматом густого кофе, коробкой рахат-лукума и мягкими подушками. Через открытый балкон в комнату, где расположилась Виктория, врывался свежий океанский бриз. Слух ласкали приятное потрескивание цикад и шелест невесомой тюли.

— Я наполню ванну горячим молоком, как вы любите, — заботливо предложила Мэри.

— Было бы славно.

— Вы рады возвращению?

— Я долго искала место, где могла притаиться. Конечно, я рада.

— Если хотите, я позвоню мистеру Томпсону и отложу визит.

— Не стоит, — лениво ответила Виктория. — Лучше приготовь кальян. Мне не помешает расслабиться.

— Вы уверены? — лицо экономки помрачнело.

— Мне нравится кальян на молоке. Спасибо.

— Я не думаю, что вам так уж необходимы наркотики. Если хотите знать моё мнение…

— Считай это приказом, — голос фрау Морреаф прозвучал жёстче.

Сотни возражений мечтали сорваться с губ, но Мэри их проглотила.

— Я лишь пытаюсь помочь, — выдавила она сквозь зубы.

— Тебе ли не знать, что моё сердце работает, как вечный двигатель?

— Вашему упрямству когда-нибудь наступит конец?

Виктория пожала плечами, однако равнодушный жест не сумел обмануть служанку.

— Не издевайтесь над моей совестью, — вздохнула Мэри и, пригрозив до конца вечера игнорировать странные просьбы, отправилась готовить ванную.

Гарри Томпсон объявился с наступлением сумерек. Как всегда, одетый с иголочки. На внедорожнике, с личным шофёром.

Член акционерного общества и управляющий компанией «Walpurgis adherents» пользовался особым доверием. Несколько лет назад его назначили на должность, ради которой многие рвали глотки, но, в отличие от остальных, Гарри Томпсон проявил удивительные чудеса изворотливости: в трудные времена его соображения помогли компании не потерять уровень.

Улыбка скрасила лицо Мэри, когда она окинула взглядом увеличившийся живот мистера Томпсона, округлившиеся щёки и ровный загар: мужчина ни в чём себе не отказывал.

— О, миссис Говард, вы хорошеете день ото дня! — игривым тоном произнёс он.

Экономка закатила глаза.

— Фрау Морреаф сейчас занята. Пожалуйста, проходите в гостиную. Вам принести чаю или кофе?

— Ничего не надо, спасибо, — мотнул головой Гарри.

Пока она возилась с гостем, устраивая его со всеми удобствами, в комнату вернулась Виктория. Томпсон заметил госпожу первым и вскочил с уже занятого дивана. Мэри предпочла не оборачиваться, затылком чувствуя знакомый оценивающий взгляд. Томпсон также не выносил его и в течение минуты скомкано пытался объяснить цель своего визита, изо всех сил держась под гнётом ледяных глаз. Когда пытка закончилась, ему позволили сесть обратно и даже предложили отужинать. Экономка оторвалась от созерцания старинной вазы и посмотрела на хозяйку. Виктория не удосужилась даже расчесаться, её мокрые волосы цвета воронова крыла беспорядочно свисали до пояса. Халат едва прикрывал икры и грудь. Впрочем, беспокоиться за неё не стоило — вряд ли гость будет настолько глуп и самонадеян, что позволит хотя бы один непристойный намёк. Всё-таки он не зря занял высокое положение. Гарри был достаточно умён и понимал, что соблазнять его здесь никто не собирался, и, как бы ни щемила душа, признавал за фрау Морреаф право поступать так, как вздумается.

Остаток вечера они провели за обсуждением новых мероприятий и высказыванием соображений. Несколько раз у Виктории звонил мобильный, но она отмахивалась, а потом и вовсе закинула телефон в угол. Когда перевалило за полночь, хозяйственная Мэри принесла кальян. Идею расслабиться Гарри встретил с восторгом, и вскоре гостиную заволокло дымком. Пахло табаком и яблоком.

Перебравшись на балкон, они некоторое время любовались ночным небом и искрящимся золотым полумесяцем. Документы, в которых нужно было расписаться, заполонили стол и разлетелись от ветра по полу, но на них не обращали внимания. Как и на Гарри, который боязливо поглядывал в сторону хозяйки. Наркотик ударил в голову, и Виктория против воли почувствовала отвращение — к своему агенту, слишком никчёмному, чтобы преодолеть страх, к остывшему миру, к себе…

Она расписалась в бумагах только чтобы поскорее избавиться от довлеющей реальности.

— У меня к вам просьба, — женщина проигнорировала взволнованный взгляд подчинённого. — Соберите всё необходимое для передачи акций «Walpurgis adherents» на имя другого человека.

— Что? Вы хотите подарить акции?

— Сделайте то, что я сказала. И держите язык за зубами.

Томпсон посидел ещё немного возле директора компании, смущённый неожиданным решением. Он не знал, как подобраться к ответам, которых Виктория не собиралась давать. Сбитый с толку, он забрал документы, отвесил неуклюжий поклон и скрылся в дверях.

— Тебе нравится? — спросил Гарри у своего шофёра, когда забрался в салон.

— Что именно?

— Ну, всё это… Восток. Тайны.

— Нет, — равнодушно отозвался шофёр.

— Хотел бы я знать, почему ей нравится.

Ночь озарилась предрассветным пламенем, захлестнувшим небо и погрузившим его в жуткий багровый цвет. Земля повеяла жаром, а океанские воды, которые ещё вчера омывали пески, отхлынули к горизонту. Горло сдавило от невыносимой жажды, попытка закричать обернулась прокушенной губой, и непослушное тело оказалось подвешено между раем и адом. Пронзительный гул раздался из ниоткуда. Оскверняя мир мощным звучанием, он заставлял биться в конвульсиях и чувствовать, как вытекает из ушей кровь.

Тот День,

Когда раздастся трубный глас

И толпами пойдёте вы;

Вратами распахнутся небеса,

Исчезнут горы, словно в мираже.

Поистине, засадою предстанет Ад,

Обителью предназначенья для неверных.

Почему эти строки пронеслись в сознании, как бич, и почему не хватало сил глотнуть воздуха? Огонь сжигал под ногами почву и тревожил мёртвых, которые восставали из могил вместе со своими грехами. Не было спасения проклятым и проклинаемым. Перед глазами, словно в доказательство вины человечества, смешивались в водоворот воспоминания.

Жертвоприношения. Костры инквизиции. Крестовые походы. Рабство. Иго. Уничтожение народов. Мировые войны. Холокост. Узаконенное насилие. И пробирающий до костей запах гнилых яблок.

Виктория проснулась со стоном и тяжкой головной болью. Лицо было горячим и влажным от пота. По глазам ударил солнечный свет, а слух уловил крики муэдзина. Марокко, Рабат, поместье на побережье… Реальность постепенно выстраивалась. Что касалось странного до омерзения сна… Столь яркие картины гибели человечества могли возникнуть в воображении только под действием наркотиков.

Ещё одно неприятное обстоятельство — настойчивые телефонные звонки. Первые полминуты Виктория провела в тщетных попытках отыскать его в гостиной, где она, судя по всему, уснула после переговоров с Томпсоном.

— Алло, — хриплый выдох в трубку.

— Ааа… Я говорю с Викторией Морреаф? — мужской голос изо всех сил старался управиться с чужой для него английской речью.

— Пока ещё да.

— С вами говорит офицер полиции Саид аль-Рашид.

— Ассаляму алейкум, чем обязана?

— Вам знакома девушка по имени Неми Ларсен?

— Да.

— У меня плохие новости. Она мертва.

— Ты знаешь, что такое Тьма? — прозвучал в тишине голос.

— Нет.

— Тьма была в самом начале. Тьма была всюду, и всё было Тьмою. Через Тьму всё началось, через её непостижимость и вечность. Среди живых и мёртвых нет никого, кто познал бы до конца всю её глубину и тайны. Тьма вечна. Тьма мертва. И через Тьму рождается жизнь.

Чиркнула спичка. Слабый огонёк озарил кончик сигареты, и по воздуху пополз дым.

— А вы боитесь Тьмы?

— Людям свойственно бояться того, чего они не понимают. Разве не так ты говорила ещё вчера? — лёгкая усмешка в тишине. — Чем бы ни была Тьма, стоит отдать ей должное: она влияет на каждого, и на меня в том числе. Но я боюсь не Тьмы. Я боюсь того, к чему Тьма меня приведёт.

На руку женщины легла горячая маленькая ладонь.

— Значит ли это, что вы боитесь себя? — осторожный вопрос, проникнутый тревогой и нежностью.

— Кто знает, что прячется за нашим отражением в зеркале.

Виктория запустила пальцы в шелковистые волосы Неми Ларсен.

— Не впускай Тьму в свою душу, прогони страх и отчаяние. Оставайся лучом света до самого конца, до последней капли крови.

— Но это больно…

— Да.

В красивых глазах отразилось смятение.

— Возможно, я буду страдать… Но почему? Почему я так нужна вам?

— Потому что ты — Солнце. Ты разгоняешь мрак… любишь истину… топишь в сердцах лёд и ослепшим открываешь глаза.

Тяжёлое дыхание. Стон.

— И я люблю твою невинность. Завидую твоей святости. Берегу эту трогательную душу. Защищаю слабость.

— Почему? — беспомощный, безысходный вскрик.

— Потому что ты принадлежишь мне, — глаза полыхали ненавистью. — Я и есть Тьма.

Виктория склонилась над трупом белокурой девушки. Та лежала на постели, безвольно раскинув руки в стороны. В окровавленной груди зияла дыра.

— У неё вырвали сердце, — сообщил офицер марокканской полиции, зажимая платком нос. — Признаться, прежде мне не доводилось сталкиваться с таким. Да смилуется над нами Аллах!

— Хладнокровно. Жестоко. Целенаправленно, — Виктория заглянула в остекленевшие зелёные глаза.

— Последние звонки с её телефона сделаны вам.

— Да, она весь вечер пыталась до меня дозвониться.

— До полуночи, — пояснил Саид.

Виктория, услышав это, сглотнула.

«Неми знала, что её собирались убить».

— Мы уже сообщили родственникам. Они заберут тело в Англию и там у себя похоронят, — добавил полицейский.

«У Неми Ларсен украли сердце. Сердце, которое она по неосторожности вручила мне», — проносилось в сознании.

Виктория провела рукой по застывшему лицу девушки, касаясь холодных скул, приоткрытых губ, волос. Луч света потонул во Тьме.

— Помнишь, я дала клятву? — шепнула мёртвой, так доверительно, словно их ничто не разделяло, а с неподвижных уст вот-вот мог раздаться ответ. — Не позволять лжи отравить нашу веру, а тайнам породить сомнения. Ты что-то хотела мне рассказать. Что? Теперь я готова выслушать, но ты и рта не раскроешь. Как жаль…

— Что за вакханалия! — воскликнул Саид, с возмущением оглядывая номер отеля. — Будто языческое таинство, дьявольский ритуал! Откуда у людей берётся эта жестокость? Откуда это безумие? Вытащить сердце из груди… Уродство!

— Раньше в Рабате случались подобные преступления?

— Клянусь Аллахом, никогда не слышал, чтобы у нас в стране людям сердца вырывали!

— Что говорит администратор отеля?

— В номер мисс Ларсен никто не приходил. О ней не спрашивали, не интересовались. Камеры не зафиксировали ничего странного.

— Кто-нибудь помимо мисс Ларсен в отель вчера заселился? Или, быть может, съехал?

— В том-то и дело. Неми Ларсен единственная, кто снял номер за последние дни. Этот отель не пользуется популярностью, редко кто из туристов заглядывает сюда.

— Почему?

— Далеко от пляжа, неблагополучный район. Я думаю, во всех нормальных отелях комнаты уже были заняты, а мисс Ларсен срочно хотела остановиться в Рабате.

— Получается, преступник залез через окно? — Виктория прошла на балкон. — Всё открыто, свободно, и забраться наверх труда не составит.

— Убийца знал о приезде мисс Ларсен, не так ли? Это не кража. Из вещей всё на месте. Значит, он ждал только её, — полицейский задумчиво посмотрел на труп. — Но зачем вырывать сердце? Можно было выстрелить. Зарезать ножом. К чему такая жестокость? Мисс Ларсен должна была сопротивляться, кричать. Но в отеле никто не слышал шума. Значит, он её оглушил, усыпил? А потом стал вытворять такое?

Саид указал на рану.

— Рёбра ровно приподняты. У убийцы был специальный инструмент. Он точно знал, что делал. Возможно, Неми Ларсен — не первая, над кем он поработал.

Лицо араба преобразилось.

— Это маньяк, — произнёс он с полной уверенностью. — Тварь получала удовольствие от своих действий.

Виктория чувствовала, как голова наливается свинцом. В висках обострилось дикое напряжение. Запах крови и окоченевшего трупа начал вызывать рвоту.

— С вами всё в порядке? — обеспокоенно спросил Саид, когда женщина внезапно пошатнулась.

— Да. Продолжайте следствие, — отмахнулась она от полицейского и побежала к выходу.

Желудок бунтовал.

Спустя минуту в подворотне, уцепившись за стену, Виктория содрогалась от кашля и сплёвывала чёрную слизь. Лицо перекосилось от боли и отвращения, с губ стекали страшные последствия сигарет и наркотиков. Яд медленно выползал из внутренностей, освобождая организм.

Кулак врезался в стену, и на камне прорезалась тонкая трещина.

— Вы уезжаете? — удивилась Мэри, увидев, как фрау Морреаф заказывает ближайший рейс до Лондона.

— Да.

— Но вы только вчера прилетели!

— Нужно выяснить, кто убил Неми.

— Хорошо, я соберу ваши вещи, — обречённо выдохнула экономка.

— Подожди…

— Что? — обернулась на пороге Мэри.

Виктория не отозвалась.

— Фрау?

— Я… Знаешь, это я виновата…

— О чём вы говорите?

— Неми приехала сюда не просто так. Она собиралась передать какую-то важную информацию. Возможно, связанную со мной. А я не отвечала на звонки.

— Но вы ничего не знали.

— Слабое оправдание, не находишь?

Из отражения зеркала на Викторию смотрел бледный двойник.

— У нас с Неми была особая связь. Кто бы ни отнял жизнь этой девочки, он точно знал, что нужно делать.

— Вы обязаны найти его! — в голосе Мэри зазвенела сталь. — Мисс Ларсен не заслужила такую чудовищную смерть!

— Неми вообще не заслуживала смерти.

Женщина будто из последних сил поднялась с дивана, медленно и грузно. Приблизилась к зеркалу, из которого на неё враждебно взирало отражение, прочертила ногтями вдоль тела. Казалось, любое движение доставляло боль, просторное чёрное платье оттеняло болезненное состояние. Но экономка давно научилась понимать свою госпожу, поэтому продолжала стоять в дверях вместо того, чтобы усадить обратно на диван и тем самым облегчить страдания.

Это были муки гнева.

— Он не просто убил её, — произнесла фрау Морреаф, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать от ярости. — Он бросил мне вызов. Показал своё хладнокровие, ловкость, коварство. Явил лишённую сострадания сущность. Кто он? Как его зовут? Встречались ли мы? Это интересно… Я уже чувствую, как азарт воспаляет вены. Он знает, что я не прощу смерть Неми. Не только потому, что мне жаль эту пылкую девочку с чистым сердцем. Просто я ненавижу терять своих людей, ненавижу прощаться с теми, кто любил меня! Они уходят один за другим, бросают меня, а мне приходится смотреть на их могилы. Отвратительно… невыносимо… больно!

Виктория оскалилась.

— Как-то мой друг сказал: «Самый страшный зверь — не тот, у кого сила, а тот, кто лишён сострадания. Сильный умеет прощать. Сильный способен остановиться, когда нужно нанести удар. Бездушный — никогда. Он зальётся кровью виновных и невинных, не замечая между ними разницы. И оттого ему нельзя сохранять жизнь. Потому что он вернётся и отнимет твою, приняв сострадание за признак слабости».

Мэри обхватила себя руками.

— Может, вам…

— Иди.

— Но…

— Убирайся! — в порыве ярости Виктория смахнула со столика лампу. — Мне ничего не нужно!

Мэри не стала спорить и тихо выскользнула из комнаты.

На осколках разбитого светильника играли лучи.

Солнце достигло зенита.

— Тебе знакома эта боль, не так ли? — спросила Виктория в пустоту. — Что ж, я тоже не проявлю сострадания.

Глава 3. Осень в Лондоне

Стоял туман. Моросило.

На Хайгейтском кладбище собрался ближний круг: члены семьи, родственники, друзья и коллеги погибшей.

Мистер Ларсен, бледный и небритый, трясущимися руками опирался на зонтик-трость, миссис Ларсен прижимала скомканный платок к лицу. Неми хоронили в закрытом гробу. Священник читал молитвы, его слова о скоротечности жизни тонули в потоке ветра.

Чарльз Уидмор бросил красную розу в могилу. Цветок упал на крышку гроба рядом с другим цветком, белоснежным. Нежные лепестки соприкоснулись, будто в случайном поцелуе. Чарльз вздрогнул, посмотрел вперёд и натолкнулся взглядом на изящную высокую женщину в пальто. Зрительная связь продержалась несколько секунд, после чего парень, ощутив смятение, отвернулся.

— Это она? — спросил он мистера Ларсена.

— Кто? — не понял мужчина.

— Виктория Морреаф.

— Да. Она, — мистер Ларсен хотел было отойти, но Чарльз перехватил его за локоть.

— Что она здесь делает?

— Провожает мою дочь в последний путь. Как и мы все.

— Почему вы позволили ей явиться сюда?

— Послушай, у меня нет настроения выяснять отношения.

Мистер Ларсен выдернул руку из хватки племянника и направился к жене, которой приходилось выслушивать уже тысячное соболезнование. Чарльз поморщился и подул на окоченевшие руки. Мелкие дождевые капли воровато стекали за ворот куртки.

— А вы мне не рады, — раздался позади голос.

Чарльз обернулся и увидел перед собой Викторию.

— Это из-за вас Неми умерла, — с вызовом ответил он.

— Считаете меня причастной к убийству?

— Считаю вас причиной убийства.

— Не понимаю.

— Да бросьте! Это ведь к вам Неми ехала в Марокко.

— Не спорю.

— Вы последняя, кто её видел.

— Нет.

— Нет?

— Нам не удалось встретиться.

— Даже так? — Чарльз горько усмехнулся. — А что, не успели?

— Не успели.

Парень фыркнул.

— Я знаю, что Неми была лесбиянкой, — вдруг добавил, сам не понимая, зачем. — Моя кузина влюбилась в вас без памяти. Я однажды заходил к Неми в комнату и увидел вашу фотографию на мониторе её компьютера. Она всегда отзывалась о вас с нежностью. А я испытываю только презрение.

— Меня не интересуют ваши эмоции. Я ищу убийцу.

— Убийцу? — Чарльз стряхнул с волос дождевые капли.

— Не желаете встать под мой зонт? — с растянувшейся на губах улыбкой предложила Виктория.

— Нет, как-нибудь переживу.

С минуту они сверлили друг друга взглядами. Ботинки Чарльза всё больше увязали в глине.

Мимо сновали люди с выражениями скорби и сожаления. Отвратительная погода нагоняла на лица суровость.

— Чем в последнее время занималась Неми? — первой нарушила молчание Виктория. — С кем общалась? Куда ездила?

— Писала статьи, работала, — пожал плечами Чарльз. — Если кто и был в курсе, то это сама Неми.

— Ей не поступали угрозы?

— Не знаю. Может, поступали, а может, и нет. Меньше всего кузина хотела беспокоить близких. С проблемами справлялась в одиночку.

— Я ни за что не поверю, что девушке вырвали сердце ради забавы, — сказала Виктория. — Убийца был прекрасно осведомлён о срочном отъезде в Марокко, о номере отеля, который Неми займёт. Всё спланировано заранее.

— Да, вероятно.

— Кому Неми говорила? Кто знал, где она поселится?

— Вы думаете, её убил кто-то из знакомых?

Женщина шумно вздохнула.

— В любом случае, доказательств нет. Скажите, мистер Уидмор, вы любили свою сестру?

— Всем сердцем, — ответил Чарльз.

— Тогда у вас один путь — помочь найти этого ублюдка.

— Что? — парень потёр красные от холода ладони. — Вы серьёзно?

— А, по-вашему, я здесь шутками разбрасываюсь?

— Пусть этим занимается полиция.

— Не беспокойтесь, полиция уже занимается. Я лишь хочу убедиться, что вы станете сотрудничать, а не отойдёте в сторону и сделаете вид, будто Неми никогда не существовала.

Виктория кивнула в сторону многочисленных родственников и друзей.

— Как думаете, они оплакивают Неми? Или притворяются, что им небезразлична её судьба?

Чарльз промолчал. Виктория сделала шаг вперёд, приблизившись к парню вплотную.

— Им всё равно, — горячие губы коснулись его уха. — После похорон придут домой и больше о девочке не вспомнят. Кто такая Неми Ларсен? Была ли она с нами? Для этих людей Неми уже не человек. Миф. Миф, который скоро забудется, развеется, как дым, под натиском времени. Знаете, кто останется? Убийца.

Чарльз посмотрел на женщину в упор.

— А кто Неми для вас?

— Боюсь, этого вы никогда не узнаете, мистер Уидмор.

Она качнула головой на прощание и направилась к аллее, ведущей к воротам церкви.

— Считаете себя лучше других? — беспомощно окликнул парень.

Но Виктория не обернулась.

Противный дождь продолжал моросить. Сырая земля липла к подошве сапог. Ветер безжалостно трепал одежду. Неимоверно хотелось припасть к чашечке кофе, сесть в кресло, закутаться плотнее в плед и слушать, как капли барабанят по окнам с улицы. Крест, символично украшавший крышу церкви, выглядел потерянно на дымчато-сером фоне небес.

Виктории не нравилось кладбище. Мрачное место. Особенно осенью.

Кап. Кап. Кап.

Как долго она спала?

Кап. Кап.

Шёл дождь. Струи текли по стеклу. Текли, как и её слёзы.

Вероника плакала. Почему? Она и сама не знала. Не понимала, что с ней происходит, почему внутри так пусто; не понимала, с чего вдруг листья на деревьях жёлтые, а по окну долбит дождь. Казалось, вчера пел соловей, и она любовалась красным восхитительным закатом. Вчера было лето. А сегодня — осень.

Она спала. И тело… Оно ей не принадлежало.

Вероника гладила нежный шёлк платья, гадая, откуда на ней эта дорогая вещь.

Случилось что-то непоправимое.

Комната. Нет, это была не её комната. Чужая. Незнакомая. Стены с узорчатыми обоями, камин, роскошная двуспальная кровать, в вазе — букет искусственных роз и шкаф, полный одежды.

«Где я?»

Вопрос ставил в тупик. В отчаянии Вероника схватилась за голову, пытаясь вспомнить хоть какие-то моменты, обрывки… Но нет. Пустота. Пробел.

Девушка осмотрелась в поисках зеркала. Хотелось взглянуть на собственное отражение, убедиться в реальности происходящего, в том, что она по-прежнему существовала. Хотя «существовала» — слишком жестокое слово.

Щёлкнул замок, скрипнула дверь, и в комнату вошёл молодой человек с круглыми очками на носу.

— Кто вы? — Вероника отскочила в сторону.

Незнакомец внушал ужас.

— Ты не помнишь меня? — приторно-сладким тоном спросил он.

— Нет. Нет…, — девушка замотала головой под аккомпанемент внезапно грянувшего смеха.

Спустя мгновение Веронику озарило: дверь отперта, и если сбить парня с ног, возможно, удастся сбежать. Оттолкнув его, она бросилась к двери, но незнакомец, очевидно, рассчитывал на такую реакцию, потому что успел схватить за волосы и развернуть к себе.

Девушка увидела его лицо вблизи: холёное, румяное, с ямочкой на подбородке и карими глазами.

Она хотела отвернуться, выдернуть руки из цепкой хватки, но не могла: особенность его глаз заключалась в удивительной и почти невыносимой притягательности, по силе подобной магниту. Она не знала, что это, как и не знала через мгновение собственного имени.

Парень с улыбкой смотрел на Веронику, ставшей неповоротливой мягкотелой куклой, готовой выполнять приказы.

А в то же время в нескольких кварталах отсюда молодой человек бегал по Лондону и расклеивал на столбах листовки с фотографиями миловидной темноволосой девушки, под которыми крупными буквами гласила надпись: «Пропала Вероника Вэйн. Кто-нибудь её видел?»

Виктория стояла посреди комнаты, совсем недавно принадлежавшей Неми Ларсен. Здесь ещё чувствовался запах хозяйки, словно она вот-вот вернётся, улыбчивая и взволнованная, упадёт на вечно неприбранную постель, сожмёт в ладони угол одеяла, рассмеётся внезапной шутке, а затем включит проигрыватель и будет наслаждаться сонатами Бетховена. Виктория привыкла видеть её живой, цветущей, но теперь, оглядывая опустевшее помещение, с пронзительной ясностью ощутила себя лишней: каждый раз, когда кто-то уходил, на неё набрасывалось чувство вины. И ярость. Злость на Неми, на её слабость, на то, что девушке не удалось спастись, на проклятого ублюдка, вскрывшего ей грудь и оставившего за собой кровавый след, и, в конце концов, на себя. Всё складывалось совсем не так, как хотела Виктория, — а, впрочем, разве когда-нибудь было по-другому? Невозможно предугадать события: смерть повсюду. Жнецы ведут с людьми вековую неведомую игру, забавляясь. Ведь тем, кто стоит за гранью добра и зла, бывает скучно, а скука — самое страшное для бессмертных.

Неми Ларсен считалась закоренелым агностиком. Она допускала существование Бога, но не носила крестик и не читала молитв. Полицейские уже посещали комнату, но не обратили внимания на распятие, висевшее над изголовьем кровати. Бронзовая статуэтка Иисуса, пригвождённого за руки, являлась самим собой разумеющимся атрибутом для чужого глаза, и лишь Виктория могла с уверенностью сказать, что та Неми, которую она однажды увезла со светского мероприятия, никогда бы не использовала христианского идола как украшение интерьера.

Человек, отвергающий рассуждения и споры о Всевышнем, не причисляющий себя к приверженцам какой-либо религии, внезапно вешает на стену распятие.

Компьютер Неми был изъят для следствия, и потому женщине пришлось довольствоваться содержанием книжной полки и ящиков письменного стола. Но ничего особенного не обнаружилось: в томиках классической литературы и беллетристики не хранилось записок или конвертов.

Пусто.

— Вы закончили? — в дверях возник мистер Ларсен.

— Да.

Мужчина кивнул.

— Что-то интересное нашли?

— Разве только подтверждение, что ваша дочь в последнее время чего-то сильно боялась.

— Боялась? — под суровым взглядом Виктории он с невинным видом пожал плечами, изображая недоумение.

— Вы этого не знали?

— Нет, конечно! Откуда?

— И вас не обеспокоило, почему Неми повесила распятие?

— Ну, она стала ближе к Богу. Это ведь нормально.

— Неми не интересовали иконы. В её случае это как минимум странно.

— А я не вижу здесь ничего странного! — от волнения лицо мистера Ларсена покрылось красными пятнами. — Человек обратился к Богу. Что здесь такого?

— Не переживайте, я докопаюсь до правды.

— А дальше? Мою дочь всё равно не вернуть.

— Не жалейте её. Придёт время, когда живые позавидуют мёртвым, — губы женщины дрогнули в печальной улыбке.

Мистер Ларсен смотрел вслед уходившей Виктории Морреаф. На мгновение лицо пожилого мужчины искривило выражение глубокого отвращения. «Если бы не жалел», — прошептал он, — «всё сложилось бы иначе».

— Да, я слышал о смерти Неми, — редактор самой популярной газеты Великобритании откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы домиком.

Черноволосая женщина в пальто вольготно расположилась напротив. Будучи известным меценатом, она не встречала препятствий в процессе расследования. Редактор Стивен Гонт не скрывал своего мнения: он считал Неми уникальным журналистом, которая умела доставать редкие и ценные сведения. Потерять её было большой трагедией для газеты.

— О чём в последнее время она писала? — спросила Виктория.

— Неми как-то упомянула, что готовит настоящую «бомбу». Будущая статья должна была взорвать общественные умы. Но конкретно о чём, умолчала.

— Вы видели черновики?

— Черновики? Нет, конечно же, нет.

Солнечный свет залил офис неприятной желтизной.

— Послушайте, — обратился Стивен Гонт к женщине, которая наблюдала за игрой лучей с искренней неприязнью. — Если бы мне хоть что-то было известно, я непременно бы выдал все факты и догадки полиции. Но я понятия не имею, почему мисс Ларсен убили. Она хороший человек… Была хорошим человеком.

— И ничего странного вы за ней не замечали? Нервозность? Может, страх?

— Нет, нет. Неми всегда улыбалась, шутила. Ничего такого!

Виктория прикрыла глаза.

— Вам плохо? — обеспокоенно спросил Стивен.

— Всё в порядке. Просто я никак не могу выяснить, о чём таком особенном узнала Неми, что эта информация стоила ей жизни.

— М-да, — вздохнул он. — Общество будто с ума посходило.

— Что вы имеете в виду?

— Люди пропадают один за другим. Не читали нашей газеты?

— Нет.

— Представляете, выходят из дома, а обратно не возвращаются. Родственники их месяцами ищут, с ног сбиваются, а потом находят… Но уже не такими, как прежде. Пропавшие не узнают родных.

— Как это?

— Да вот так. Недавно одна женщина нашла сына, который исчез полгода назад. Встретила случайно на улице. Он шёл мимо, а её словно не видел. Бедняжка пыталась достучаться до парня, кричала, плакала, по щекам била, а он совсем не реагировал. Не узнал собственную мать! Вот так.

— У него амнезия?

— Если бы. Врачи сказали, что ничего общего с амнезией его состояние не имеет. Что это, так и не удалось выяснить.

— Кто писал о нём статью?

— Неми Ларсен.

— Почему вы молчали?

— А что? Она много статей писала!

— Кто сейчас работает над этой темой?

— Алан Вэйн.

— Где его можно найти?

— Я напишу адрес.

Спустя час Виктория находилась у квартиры дома на Мэрилебон-роуд. Она собиралась нажать на кнопку звонка, но внезапно дверь распахнулась перед самым её носом. Появившийся юноша на ходу застёгивал молнию потрёпанной куртки. Завидев незнакомку, он вздрогнул, окинул её внимательным взглядом, затем, что-то для себя решив, быстро успокоился, достал блестящие ключи и хотел запереть дверь, но Виктория его окликнула:

— Мистер Вэйн?

— Да? — приглушённо ответил он, прищурившись.

— Мне нужно срочно поговорить с вами.

— Мы знакомы?

— Нет. Стивен Гонт рассказал мне о вас.

— А, вы из газеты…

— Не совсем.

Юноша провёл рукой по взъерошенным, не в меру отросшим волосам.

— Как вас зовут?

— Виктория Морреаф. Боюсь, этот разговор будет очень важным, он не терпит отлагательств.

— Хорошо, — Вэйн кивнул в сторону двери. — Заходите.

Виктория переступила порог квартиры. Её взгляд моментально зацепился за раскиданные тут и там вещи, за старые фотографии на стенах, пыльные полки и грязный пол. Скромное убранство всем видом кричало, что хозяин живёт один и позволяет себе лишь самое необходимое.

— Прошу в гостиную, — он указал на мятый диван. — Так о чём вы хотели поговорить?

— Вы знали Неми Ларсен?

— Да, это девушка работает со мной в газете. Она пишет хорошие статьи.

— Неми мертва.

— Вот как? — чёрные брови Алана поползли вверх. — Не знал.

— Я была её подругой.

— Сожалею. Но, видите ли, я мало общался с Неми. Мы здоровались в офисе, иногда пропускали по чашечке кофе, но не дружили.

— Неми участвовала в разработке темы, по которой вы пишете статьи. Это касается таинственных исчезновений людей, в частности, одного человека из психиатрической клиники.

— А, тот самый…

— Сколько случалось подобных историй?

— Много, — Алан рухнул в кресло, прямо на развёрнутый журнал, бог знает сколько времени там пролежавший.

— Поведаете подробности?

— Зачем? Я обо всём написал в статье.

— Хочу услышать версию автора. Правдивую. Полную. Не отредактированную и не урезанную цензурой.

— Причём тут Неми Ларсен?

— Я считаю, её гибель как-то связана с работой.

— Вы из полиции?

— Нет.

— Тогда нам не о чем говорить.

Виктория усмехнулась.

— Я кое-что вам покажу, мистер Вэйн, — женщина распахнула пальто и выудила из внутреннего кармана фотографию. — Взгляните, пожалуйста.

И положила её на столик. Алану достаточно было пары секунд, чтобы оценить жестокость расправы над молоденькой девушкой. Разодранная грудь с торчащими наружу рёбрами, море багровой крови и хрупкое полуголое тело заставили схватиться за голову. С уст Алана невольно сорвался стон.

— Теперь вы понимаете, почему я здесь? — Виктория с удовлетворённым видом расположилась на диване. — Тот, кто совершил убийство, ни перед чем не остановится. Его не волнуют ни законы морали, ни совесть. Он совершенно бесстрастен. А я не нуждаюсь в полицейском значке, чтобы найти его.

— Зачем? — Алан вытер горящее лицо. — Зачем?

— Это моё дело.

— Я вам не советую. Не лезьте туда!

— Так я не ошиблась, — губы женщины тронула победная улыбка.

— Да как же вы не понимаете! — Алан вскочил с дивана и принялся мерить шагами комнату. — С ними нельзя играть! Они убьют вас! И меня убьют! Всех, кто перейдёт дорогу!

— Обо мне не беспокойтесь. Вы сказали «они». Кто это? Группа?

Юноша помотал головой.

— Секта?

— Секта… организация… Не важно! Это ужасные люди! — он тяжело вздохнул. — Они устраивают эти странные исчезновения. Необъяснимо… Безумно…

— Расскажите мне всё.

— Нет! — выкрикнул Алан. — Я и так сказал слишком много! Будет лучше, если вы сейчас же уйдёте!

Виктория прикусила губу, обдумывая какую-то мысль, затем указала на фотографию, вставленную в блестящую рамку: на ней улыбались счастливые, как две капли воды похожие друг на друга лица Алана Вэйна и незнакомой девушки.

— Ваша сестра?

— Это Вероника, мой близнец.

Женщина перевела взгляд на книжную полку, где прятался среди бесполезных сувениров наполовину полный флакон цветочных духов.

— Давно она пропала? — последовал закономерный вопрос.

— Что? — прошептал Алан, не веря своим ушам. — Как вы догадались?

— Это нетрудно. Ну, давно ваша сестра пропала?

— В августе.

— И это, без сомнения, сделали «они».

Юноша молчал. Лишь обречённо закрыл глаза. На его лице проступило мученическое выражение.

— Угрожали?

— Писали, что разделаются с ней, если не прекращу работать.

— И поэтому вы держите рот на замке…

— У меня нет выбора! — заорал Алан и в ярости сбросил со столика вазу. — Когда это касается жизни Вероники! Я пойду на все их условия! Сделаю всё, что прикажут! Если надо, буду в ногах валяться, если прикажут убить, убью! Я ни перед чем не остановлюсь!

— Откуда вам известно, что она ещё жива?

— Ниоткуда. Я просто верю в это. Верю их словам. Ничего другого ведь не остаётся.

— Ясно.

— Да что вам может быть ясно? Вы вините меня. Смотрите и вините…

— Я вас не виню.

— Ну, ещё бы… С другой стороны, кто вы такая, чтобы меня винить? Подруга убитой? По сути, никто.

— Для вас, мистер Вэйн, конечно, никто. Но поверьте, для этих выродков я значу куда больше.

— Они велели молчать. Я буду молчать. Пожалуйста, покиньте мой дом, — у Алана не было сил, чтобы продолжать разговор.

Виктория положила возле рамки продолговатую карточку.

— Вот моя визитка. Я всегда на связи.

После её ухода Алан некоторое время тупо смотрел в пространство. В душе парня шевелились змеи: колючий страх, осознание слабости и собственной бесполезности, тягучая ненависть, жалость к убитой Неми… Неровными шагами он приблизился к столику и взял визитку. На ней витиеватыми буквами, прямо над номером мобильного телефона, стояла надпись: «Виктория Морреаф, директор компании „Walpurgis adherents“».

Глава 4. Имя мне — Гнев

Что есть сон, что есть реальность? И как обнаружить границу между сном и реальностью? А может, мир, в котором живут люди, тоже сон? И как узнать, во сне ли происходят все эти кошмары или наяву?

Дни, ночи, дни, ночи… Всё сливалось в единое целое, не имевшее ни начала, ни конца. Как будто издали чувствуешь прикосновения чужих рук, обрывки фраз, голоса, что-то о тебе говорившие, выкрики, а затем — долгая протяжная тишина, резавшая не хуже ультразвука.

Время и пространство бесконечны. И понимаешь эту истину, когда находишься в глубинах своего «Я»: без воспоминаний, без возможности пошевелиться. Что такое тело и что такое мысль? Здесь они теряли всякое значение.

Если бы Майклу Абботу сказали, что со стороны он выглядел как молодой мужчина с отросшими на голове патлами, с лицом, хранившем абсолютно безэмоциональное выражение, смотревшими в одну точку глазами, он бы не поверил.

Потому что Майкл Аббот имел престижную работу, высокую должность, бешено дорогие часы и спортивный автомобиль. Потому что Майкл Аббот успешный человек. Он вспомнил бы себя именно таким, если бы проснулся. Но чудовищный сон не желал отпускать. Существовало две реальности: та, в которой Майкл вёл переговоры с иностранной делегацией и угощал выпивкой красивых девушек, и та, в которой он, как безвольная кукла, сидел неподвижно в палате, одинокий, жутковатый, жалкий.

— Только одно удерживает его в состоянии овоща, — сообщил психиатр. — Сильный гипноз.

— Его волю запечатали, — добавила Виктория, с интересом разглядывая безучастного пациента.

— Нам бы дверь найти.

— Но все двери к его подсознанию заперты?

— Да.

Врач беспомощно развёл руками и оставил женщину наедине с Майклом.

С минуту Виктория ничего не предпринимала. Мужчина не реагировал на посетителя.

Затем появилась зажигалка. Раздался короткий щелчок, и из отверстия вылез огонёк. Виктория поднесла пламя к равнодушным глазам пациента; на стеклянных радужках забегали блики, но зрачки не расширились. Майкл смотрел прямо на огонь, едва не задевавший глаза, однако не видел его. Пламя перекочевало к носу. задело кончик, зацепило ноздри. Кожа покраснела. Остался ожог. Реакции на боль не последовало.

— Вот как? — выдохнула Виктория. — Значит, вы всё ещё их адепт, мистер Аббот. Ждёте приказа? Любопытно.

Сквозь маленькое решётчатое окно проглядывал закат. Время от времени слышались стенания других душевнобольных, запертых в своих палатах, как в адских камерах. «Что за ненавистное место», — с оттенком презрения думала Виктория, выходя от пациента, помочь которому было невозможно.

В вычищенном коридоре стук её каблуков отдавался гулким эхом. Не обращая внимания на многочисленных медсестёр и безликих врачей, фрау Морреаф потонула в мыслях, как вдруг совершенно случайно взгляд упал на человека, шедшего ей навстречу.

— Александр! — окликнула она.

От неожиданности мужчина чуть не выронил документы.

— Вы? — воскликнул он, лишившись хвалёного самообладания. — Что вы, чёрт возьми, здесь делаете?

— Какая разница? — пожала она плечами. — Пришла проведать знакомого.

— Вы? Знакомого? — Александр обвёл рукой пространство клиники. — Не пытайтесь играть! Я знаю причину вашего появления. хотя не был уверен, что вы вернётесь.

— В таком случае предупреждаю: нам не по пути, — женщина коварно улыбнулась. — Не буду задерживать.

Она собиралась скрыться за поворотом, но расторопный детектив из Скотланд-Ярда дёрнулся вперёд и схватил её за плечо прежде, чем потерять из виду.

Виктория оборачивалась мучительно медленно.

Александр знал, что не стоило так прикасаться к ней: это не тот человек, которого можно трогать, когда вздумается. В её глазах пронеслась опасная буря. За те несколько секунд, пока рука сжимала чужое плечо, Александр успел представить, как появившееся из-под складок пальто лезвие молниеносно отрезает кисть. Прежде мужчине доводилось видеть, как это бывало с другими, и ему совсем не хотелось повторить судьбу тех смельчаков, оставшихся калеками до конца своих дней.

— Осторожнее, — предупредила Виктория. — Разве можно применять силу к даме?

— Я не закончил разговор, — он решил не сдавать позиции. Хотя плечо всё же отпустил.

— Меня не касаются заботы Ярда. Задеты мои интересы.

— Я знаю, — кивнул детектив. — Да я и не стану оспаривать ваше право на расследование. Я же не самоубийца.

Виктория не удостоила ответом его реплику. Александр Кроули напоминал своего предка, такого же самонадеянного, отчаянного авантюриста, готового рисковать всем ради достижения цели. Судьба заставляла её пересекаться с потомками старых знакомых, но она привыкла к этим играм, за семь столетий научившись распивать чай с отцом, а через полвека — с сыном, наблюдать за развитием династий, возвышением и падением рода. Семья Кроули была окружена мистикой. Самый известный её представитель Алистер Кроули вошёл в историю как один из сильнейших магов своей эпохи, создатель Таро Тота и основатель целого религиозного течения. Виктория познакомилась с этим человеком довольно поздно, когда он уже получил широкое признание, и всегда держалась от него на расстоянии.

В отношениях с последним из рода Кроули всё обстояло иначе.

Александр унаследовал дар своего могущественного и великого предка. А вместе с ним и проклятие. Несмотря на гениальность и выдающиеся достижения оккультиста высшие силы заставили Алистера расплатиться самым ценным, что может иметь человек — потомством.

Не прихоть, а проклятие привело молодого детектива к Виктории Морреаф, и оно же привязало его к этой алчной, невообразимо жестокой бессмертной женщине.

— Здесь недалеко кафе, — Александр выдавил вежливую улыбку. — Побеседуем там?

Клинику они покинули вместе.

На улице только что закончился дождь. Воздух дышал запахом мокрого асфальта и пожухлых листьев.

За минувшие несколько месяцев, что они не виделись, подумал Александр, его загадочная подруга ничуть не изменилась. Хотя называть подругой Викторию Морреаф было бы слишком громко. Он знал её тайну, но не испытывал, подобно другим, благоговение: божественные черты причислялись вечной Мадонне, ореол святости окружал Мать-Терезу, — их возводили на пьедестал, им рисовали иконы, лепили статуи и кланялись, расшибая лбы, каясь в бесчисленных преступлениях и умываясь очищающими слезами искупления. Виктория же напоминала языческую богиню, ослеплённую гордостью, великую, но ужасную, холодную, как могильный камень. И даже правильно казалось, что он встретил её именно осенью, а не в иное время года, — когда природа кругом угасает, мертвеет, и живые краски обращаются в грязь и чернь. Ещё юношей Александр почувствовал в женщине что-то неправильное, не вязавшееся с общей гармонией мира, а узнав её настоящую сущность, вовсе не удивился. Возможно, кто-нибудь и зажёгся бы к Виктории завистью, к судьбе отслеживать ход истории человечества, но только не он. «Вы хуже смертных», — как-то обронил Александр, задетый её очередной насмешкой. — «Пусть мы страдаем, но наши грехи не так тяжелы, как ваши. По крайней мере, мы видим свои ошибки, а вы давно перестали ощущать разницу».

Талантливый детектив был единственным, кто осмеливался говорить с ней на равных.

И кому это позволялось.

— Я знаю, что произошло с Неми Ларсен, — сообщил он после того, как устроился со своей знакомой за столиком.

Они сели друг напротив друга, словно давние соперники.

— Ваша любовница мертва.

— С удовольствием приму ваши соболезнования, — в её голосе снова прозвучала ненавистная ему насмешка.

— Не заметно, чтобы вы скорбели по мисс Ларсен.

Александр подался вперёд, вглядываясь в стальные глаза Виктории.

— Зачем вы вернулись в Англию? Задето ваше самолюбие, хотите поквитаться?

— Раз сами всё понимаете, почему спрашиваете?

— Потому что дело вовсе не в Неми Ларсен. Вы вернулись по другой причине.

— По какой же?

— Не знаю. Но вы ведёте себя подозрительно. Фрау Морреаф никогда не стала бы носиться по туманному Альбиону из-за сопливой девчонки, какой бы хорошенькой она ни была.

— Я говорила, что вы слишком умны?

— Тысячу раз.

Нерасторопный официант притащил меню. В помещении витал сигаретный дым и острый аромат чьих-то духов, из колонок била музыка, а немногочисленные посетители сидели угрюмо и зажато.

— Возможно, ответить на ваш вопрос мог бы Майкл Аббот? — произнесла Виктория. — Не зря ведь полиция им интересуется?

— С чего вы взяли? — поморщился Александр. — Кто он такой, чтобы им интересоваться?

— Вы шли в его палату, Кроули. Давайте не будем осложнять друг другу жизнь. Почему бы вам не признаться, что расследуете дело об исчезновении людей?

— Исчезновении? — он покачал головой. — Если бы только исчезновении!

— Согласна, ситуация весьма… неприятная.

Виктории так и не удалось подобрать подходящее слово.

— Аббот зомбирован. Кто-то контролирует его сознание. Хозяину достаточно отдать приказ, и этот психопат уничтожит всю клинику. Пули, медикаменты окажутся бесполезны. Похоже, вы ищете гения гипноза, которому выгодно превращать людей в роботов, в идеальное орудие смерти. У меня два вопроса: кто он и по каким критериям отбирает жертв?

— А я боялся, что мне придётся расписывать красочную историю о мировом заговоре, — с облегчением ответил детектив.

— Так что вам известно об этом безумии?

— Мне не удалось докопаться до истины. Зато я знаю того, кому удалось. Неми Ларсен.

— Думаете, её поэтому убили?

— А вы в этом сомневаетесь?

Виктория сложила перед собой ладони.

— В её комнате я нашла крест.

— И что вас смутило?

— Неми Ларсен не считала себя христианкой. Не любила иконы. Не посещала церковь. Почему перед смертью она повесила на стену огромное распятие?

— Разумно предположить, что хотела защититься от злых сил, — Александр пожал плечами.

— Возможно, она боялась стать жертвой гипноза, — продолжила мысль Виктория. — Но чтобы ввести человека в транс, нужно как минимум его видеть. Неужели Неми…

— Лично знала преступников?

Женщина кивнула.

— Я не могу понять, почему она не обратилась в полицию, — произнёс Александр. — Неми Ларсен была известным журналистом, её словам любой дурак бы поверил. Стоило бросить клич, и все бы прибежали на помощь. Почему она скрывала это? Распятие же не один день висело. Выходит, она довольно долго уповала на Бога, прежде чем рвануть в Марокко и поселиться во второсортном отеле. И встретиться она собиралась с вами.

Детектив улыбнулся.

— Оо, — довольно пропел он. — Неужели этот гений гипноза как-то связан с вами?

— Вот я и пытаюсь выяснить как.

— Что ж, это дело становится всё более интересным. Меня любопытство по швам раздирает, а вас?

— Сейчас не время для глупых бравад, Кроули, — в голосе Виктории послышалось раздражение. — За свою жизнь я повидала немало сект. Сатанисты, фанатики, чёртовы экспериментаторы… Их деятельность представляет серьёзную угрозу. Они создадут ст