Оглавление

Вторая хроника Эйроланда

Угрин Уркесюк — существо несчастное, но амбициозное, сочиняет поэму, в которой прославляет себя как гения грядущей эпохи, и пророчит миру всевозможные катаклизмы и беды. Но в текст вкрадываются опечатки. Более того — мешают другие графоманы. В результате поэма оживает, просыпается древний демон, а Соединенное Королевство раскалывается на два враждующих лагеря.

Главный чародей страны, борющийся с чернокнижием и собственным радикулитом, благодаря склерозу, совершенно случайным заклинанием творит из лесного зверя национального героя-освободителя.

Постепенно понятия добра и зла становятся размытыми и относительными, сбивая с толку и героев, и негодяев. На фоне развернувшейся баталии, когда армия Соединенного Королевства не в силах сдержать призванного демона и мятежников, Уркесюк понимает, что, дав жизнь поэме, он не сможет оставаться ее хозяином. Но поднять руку на собственное творение так же невыносимо тяжело, как на родного ребенка.

Закат Соединенного Королевства неизбежен. Но в битву вступают магические братья мечи, столетиями выясняющие, кто из них круче. Все заходит так далеко, что даже самим богам приходится спуститься с небес.

Часть первая

Когда волшебники бесятся

Глава 1. Так сложились звезды

Усталый путник сидел на раскаленном песке. Он играл на флейте. Его белая борода могла бы принадлежать и аксакалу, но какой мудрец отправится в дорогу без чалмы, без верблюдицы, и, главное, без бурдюка с кумысом? На такое способны лишь самые настоящие безумцы.

Всюду простиралась степь, а над ней нависало огромное белое небо. От этого казалось, что бесконечные барханы дышат, шевелятся, подползают ближе. В песках постоянно мелькали удивленные глазки, и пустыня чудилась огромным живым и любопытным существом. Коварным, но сытым.

Солнце палило нещадно. Не было ни ветерка, ни дуновения. Сердце бухало где-то в голове. А воздух едва не кипел в легких. Пот бусинками дрожал на лбу и на висках, он стекал по впалым щекам, по бороде. Жутко хотелось пить, но старик упорно дул в свой инструмент. Флейта обжигала губы. Звуки были далеки от совершенства. Эти хрипы походили более на икание осла, мучащегося отрыжкой, нежели на настоящую музыку.

А где-то там, впереди, у самой линии горизонта, удирал маленький человечек. Беглец проложил в пустыне недолговечную дорогу петляющих следов: глубоких, но слишком крохотных для взрослого мужчины.

Это была самая настоящая погоня. Только преследователь не рассчитал сил. Теперь, признав свое поражение, старик пытался воспользоваться магией. Он хотел выдавить из флейты бодрый мотив, но выходило нечто мрачное и несуразное.

Человек же, маячивший на горизонте, взобрался на холм, перевалил через него, и совсем скрылся с глаз. Сбежал.

В тот же миг за спиной старика раздалось сопение. Из-за барханов показался еще один участник этой безумной гонки. Ему было тяжелее всех. Невероятно толстый, он героически сопротивлялся жаре, сыпучему песку и собственному весу. Он бежал молча, экономя силы. От натуги глаза его едва не вылезали на лоб. И пот катил с него градом. На охранника, полицейского или на тюремного надзирателя толстяк не походил. Да и не было у него атрибутов власти: ни наручников, ни дубинки.

Увидев старика, толстяк хватанул воздух ртом, изобразил на лице вымученную улыбку, и в бессилии рухнул в песок.

Старик потер переносицу, и с раздражением буркнул себе что-то под нос.

Толстяк молчал. Он тяжело дышал, и от этого складки жира колыхались у него в том месте, где теоретически должна быть талия.

Старик смешно погрозил небу костлявым пальцем и снова взялся за флейту.

На этот раз звуки неожиданно приобрели мелодичность. И тут же, как по мавению волшебной палочки, в небе появились кудрявые барашки облаков. И дохнул долгожданный ветер. Барханы подернулись мутной паволокой небытия, пески исчезли. Возникла твердая почва, поросшая ковылью. А в небе закружил стервятник.

Но старик не удовольствовался своим волшебством, он продолжал играть.

Толстяк приподнял голову и икнул.

Метаморфозы продолжались. Ближайший куст перекати-поля треснул, и из него пополз сизый туман. Еще через мгновение из мутной магической паволоки стали прорисовываться зыбкие очертания нового мира. Воздух наполнился прохладой, запахами древесной смолы, трав и ягод. Раздался шорох листьев, пение птиц.

Толстяк застонал:

— О, нет! Опять? Сколько можно?!

Флейтист довольно усмехнулся, и, обращаясь скорее к самому себе, сказал: «Учитесь, пока я жив!»

Бах! — и вспышка голубого света окончательно завершила колдовство.

Старик сунул флейту за пояс и попытался подняться, но ноги затекли. Их свело судорогой. Старик охнул и рухнул в заросли крапивы. Руки обожгло, они тут же покрылись белыми пузырями, но чудак лежал и улыбался. «Пригодилось-таки заклятие перемещения Шельмы Озерного!» — думал он.

Ноги покалывало так, точно в них воткнули тысячи игл. За крапивой, напротив лица чародея, проплелся пыхтящий ёжик. На его иголках прилип красный кленовый лист.

«Откуда среди лета опавшая листва? — удивился старик. — Плохо, что лист не желтый. Надо будет завтра же наведаться к Гертруде Рутской, выспросить: что и как. Она, Гертруда, как ни как, пять лет прожила с самим Станиславом Торбой: все гороскопы за это время изучила, все важные приметы вызубрила. Она же сейчас лучшая весталка по обе стороны пролива. Может, что дельное скажет? Хотя, я и сам уже обо всем догадываюсь. Красный лист в середине лета — к войне».

Толстяк очнулся. Магическим взрывом его опрокинуло на спину. Открыв глаза, парень едва не закричал от страха: его разглядывал самый настоящий лось. В ветвистых рогах сохатого трудился предприимчивый паучок. Чуть выше на ветке сосны сидела белка и настороженно следила за всеми разом. Это было так необычно, что у толстяка перехватило дух. Дело в том, что животных он видел только по телевизору и в зоопарке. Да еще у деда были в хозяйстве козы и куры, но это — не в счет. Кто мог предположить, что у лося такой выразительный, почти человеческий взгляд?

Толстяка звали Игорем Заплечным, но друзья обращались к нему не иначе, как Скив. В детстве Игорь любил читать книжки о военных походах варягов и скифов. Вот к нему и приклеилась эта кличка, в которой дворовая шпана соединила два кочующих народа в один.

Тут зашевелился и старик. Звери разом кинулись прочь.

Сорока тут же принялась трещать, предусмотрительно перелетая с ветки на ветку, злобно поглядывая вниз.

Не успели люди появиться в лесу, как небо затянуло тучами. Мгновение, и первые капли забарабанили по пыльным листьям.

Дождь грозил развернуться во всю силу. И сорока, жалуясь на свою несчастную судьбу, взлетела, сделала круг, и отправилась к своим тайникам.

Старик тем временем разглядывал Скива и демонстративно покачивал головой: мол, такие бы лучше дома сидели.

Игорь поднялся на ноги и рассматривал осину, он делал вид, что его нисколько не заботит пристальное внимание мага.

— Ты зачем за мной увязался? — не удержался старик и воинственно тряхнул бородой. — Я же тебя отправил домой, в твой мир!

— Как бы не так. — вспыхнул Скив и покраснел от негодования. — Если бы не ты, я бы уже у деда сидел, пил бы пиво «Балтика» — оттянись со вкусом.

— Чего? — искренне удивился белобородый. — Какая еще Балтика?

— Что-то я не понял. — сказал Скив. — Ты, что, из прошлого? Из древнего и темного, когда на мамонтов охотились, и топором брились?

— Не хами! Тоже мне венец природы нашелся. Принц Пивная бочка.

Теперь обиделся Игорь:

— На себя посмотри, колдун хренов! Зачем ты меня в эту пустыню затащил? Маг недоделанный.

Лицо старика потемнело:

— Ни какого уважения к сединам!

— А у нас людей судят по результатам труда. — огрызнулся Скив. — Вертай меня обратно.

Старик помялся, потрогал флейту и помотал головой:

— Некогда мне с тобой возиться!

— Да ты просто не можешь! — ехидно усмехнулся толстяк.

Старик вдруг поник:

— Ты, это… Ну, извини, что ли… Издержки производства, так сказать. С каждым может случиться. Магическая сила — не манная каша, на десятилетия ее не растянешь. Мне придется восстанавливать свою мощь. Да еще в пылу погони я не запомнил твоего мира.

— Черт бы тебя подрал! — вздохнул Скив. — И так хреново, да еще ты тут со своими фокусами. Пошли, что ли, хотя бы поедим.

Старик хмыкнул, но от комментариев воздержался:

— Как тебя зовут?

— Игорь, но друзья меня зовут Скив.

— А я — Нилрем Йехесодский. — усмехнулся волшебник. — А враги меня прозвали Мерлином. В отместку. Они думали, что если произносить мое имя задом наперед, то мне это навредит. А народу перевернутое имя понравилось даже больше настоящего. А про то, что я — Йехесодский — никто уже и не помнит. Впрочем, это и не важно. Пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не ставили.

— Так я тебя знаю! — оживился Скив. — Ты мне мозги не пудри. Ты же колдун, который учил короля Артура. Только ты того, помер. Давненько уже.

— Да? — удивился Мерлин.

— Ты же из прошлого, ты в Англии жил! Типа: круглый рыцарский стол, Ланселот Озерный, Гиневера. Ах, да, ты не умер, тебя пленили на каком-то облаке.

— Знаешь что? — маг почесал в затылке. — Не знаю я ни какой Англии, Лан-Село-Да и Ги-Не-Веры. Ты что-то напутал, парень.

— Ну, нет, так нет. Конспирация, конспирация и еще раз конспирация, как говаривал товарищ Ленин.

— Ленин? — переспросил Мерлин и задумался. — Это что: имя?

— Нет, партийная кличка. Ленин — вор авторитетный, в законе.

— Очень интересно. — чародей вздохнул. — Если у вас воров цитируют, то зачем тебе возвращаться?

— Не скажи! — возразил Скив. — Это же Родина — мать моя.

— А мне показалось, что твоя родина там, где хорошо кормят.

Скив рассмеялся:

— Шаришь, предок. Только это не я сказал, а ты!

Дождь зачастил.

— Веселая у тебя работа. — оскаблился Скив. — То пустыни, то дожди. Романтика.

— Хватит языком чесать! Ноги в руки, и за мной! — скомандовал Мерлин. — Вон за теми деревьями моя избушка.

— На курьих ножках? — радостно отозвался Скив.

Мерлин даже крякнул от неожиданности:

— Нет, нормальная, без ножек. Да и зачем ей ноги, она же не таракан.

Начинался ливень.

Старик и толстяк мчались под струями воды, отфыркиваясь и тяжело сопя. От этих перебежек ныли ноги. Сейчас им обоим хотелось лишь добраться до кровати и рухнуть на перины.

Волшебник смешно путался в сером плаще и постоянно поправлял на груди медный круглый пантакль. Скив вообще не думал о своей внешности, он лишь пыхтел от натуги.

Дождь набирал силу. Одежда снова начала липнуть к телу. И это было вдвойне противно, потому что до этого она насквозь пропиталась потом.

Впереди и впрямь показалась опушка, в центре которой красовалась непрезентабельного вида избушка с покосившимися стенами и прогнувшейся крышей. Скив запнулся и едва не упал. Он удержался за ствол дерева и замучено простонал.

— Вот мы и дома! — радостно провозгласил старик. — Сейчас отдохнем, подкрепимся и снова в погоню. Угрин от нас не уйдет!

Скив хотел возразить, но уже не мог.

Из дупла дерева, за которое держался Скив, показался сонный глаз. Это был филин, старый ученик и друг Нилрема. В едином порыве мудрая птица устремилась, было навстречу своему учителю, но из угла дупла на него грозно прошипела филиниха — его поздняя любовь:

— Куда это ты намылился?

— Да так, кости размять. Мышки захотелось… — стушевался некогда весьма красноречивый ученик Мерлина.

Филиниха зловредно цокнула и протянула копченую мышь.

Филин даже крякнул от досады: «Вот она — семейная жизнь! Ни каких тебе путешествий, ни романтических попоек. Один быт в кругу закона. И зачем только женился»?

— Что-то не так? — филиниха сделала шаг вперед, делая вид, будто собирается выглянуть из дупла.

— Все пучком. — заверил ее пернатый муж и громко захрустел мышиными костями.

Филиниха загадочно улыбнулась, уж она-то точно знала, что ее благоверный в хорошем настроении всегда глотал мышей целиком.

Дотащившись до дома, Мерлин швырнул в угол мокрый плащ, сел в кресло и задумался.

— Мне бы сухой одежды. — напомнил о своем существовании Скив.

— Что? — встрепенулся Мерлин. — А, это ты, горе луковое. Ты бы лучше делом занялся. Огнивом пользоваться умеешь?

— Нет, я же не солдат из сказки Андерсена. — проворчал Скив. — Но у меня зажигалка есть. Тоже не плохая вещь.

— И как вы там живете? — буркнул старик, поднимаясь из кресла и склоняясь над камином. — Ничего не умеете.

— Нам, городским, все по фигу. — заявил обиженный Скив. — А для всякой грязной работы найдутся такие клоуны, как ты.

Мерлин крякнул, но возражать не стал. Он растопил камин и вдруг схватился обеими руками за поясницу:

— Ну, чего смотришь, хлыщ городской? Дуй за дровами! Или ты и этого не можешь?

— Да, тяжело жили в древней Англии.

— При чем здесь Англия, идиот? Мы в Черной Эрландии.

— В Курандии? — переспросил Скив. — Все, допился, доигрался в компьютерные игры! А где же злодей Малколм, Рука и все остальные?

— Слушай, ты мне надоел. — Мерлин со стоном рухнул на большую двуспальную кровать. — Ты принесешь дров или нет?

Скив хотел фыркнуть, но передумал, и молча вышел под дождь.

Через пару минут толстяк вернулся с дровами, кинул их подле камина, плюхнулся в мокрое кресло, где до этого минуту назад сидел Мерлин, и тупо уставился на огонь.

За окном затянул заунывную песню набирающий силу ливень.

— Хватит рассиживаться! — бурчал старик. — Давай, оправдывай свое существование.

— Не могу. — сказал Скив. — Меня бог создал по своему образу и подобию, то есть лентяем.

— Не мели ерунды. — вздохнул чародей. — Ни Йеркуд, ни Хорхе никогда лежебоками не были.

Скив заткнулся на полуслове: до него неожиданно дошло, что в этом странном мире Нирлем Йехесодский может лично знать всех местных богов. И лучше пока воздержаться от шуточек, в чей бы то ни было адрес.

— Ты там что, уснул? — проворчал волшебник.

Скив уставился на мага:

— Ну? Чего тебе еще надобно, старче?

— Значит так: отогни ковер, под ним должна быть дверца.

— Потайная, ведущая прямо в ад? — не удержался от ехидства Скив.

— Нет, нормальная. Там у меня погреб со всеми удобствами. Люблю, знаешь ли, мариновать толстых нахалов в собственном соку, и хранить их на голодный день. А то вы, толстяки, в тепле быстро портитесь.

— Вот урод! — проворчал Скив, но ковер отогнул.

Дверцы там не было.

— Э-э-э… — сказал Скив. — Где? Где дверь в каморку папы Карло?

— Ох, твоя правда! — Мерлин тихо засмеялся. — Не там она, я совсем забыл. Она прямо под креслом.

Но и под креслом ничего не оказалось.

— Мать моя женщина! — в сердцах крикнул Скив. — А, может быть, ты не Мерлин вовсе, а переодетый Кашпировский? Маг, блин, который ничего не мог!

— А, ладно! — сказал чародей и что-то буркнул себе под нос.

Из камина вылетел дым, мгновенно принявший форму дровосека:

— Слушаю, хозяин.

Скив попятился. Вообще-то, толстяк начал уже привыкать к чудесам, но все же: кто знает, что у волшебников на уме.

— Сделай новый проход в погреб! — приказал волшебник призраку.

— Повинуюсь, хозяин. — отчеканил дровосек, и тут же принялся рубить пол.

— Круто. — проворчал Скив и отодвинулся к стене.

— Готово, хозяин! — призрак торжествующе потряс топором.

— Можешь отдыхать. — милостиво разрешил Мерлин.

— Но… — сказал Скив, заглядывая в рваные края ямы. — А как же я туда спущусь без лестницы? Да здесь ведь и крышки нет. Как потом по полу ходить?

— Ходить — молча. Спускаться — за мясом. — разрешил проблему чародей. — Или придется жарить то, что под рукой. Скива, например.

— Самодур! — фыркнул Скив и спрыгнул вниз.

В полумраке тут же вспыхнули факелы, крепленные на стенах в кованых подставках.

«Ловко». — подумал парень.

Здесь, в подвале, было тихо, тепло и сухо. Это был длинный узкий коридор, вдоль которого рядами тянулись стеллажи с банками, горшками, мешками.

Чего здесь только не было! Соленые и сушеные грибы, маринованные огурцы. Жареные кабачки в горшках. Картошка, бобы, сухой горох.

Скив даже присвистнул: мир хоть и чужой, а едят здесь вовсе не слизняков и не троллей. И это радовало.

Мясо целыми тушами висело на крюках. Прямо как на бойне.

Скив подошел и протянул руку к ближайшей тушке. Здесь было как в холодильнике.

«Полезное колдовство. — решил Скив. — Если в этом мире еще аналоги телевизора, видеомагнитофона и компьютера найдутся, можно здесь и остаться».

Скив снял с крюка самую маленькую тушку. Это был барашек. Но как теперь с ним лезть обратно в комнату? Ведь, наверняка, где-то был нормальный выход со ступенями и дверью.

Скив прошелся вдоль полок:

— Эй, есть кто-нибудь?

— Никого нет. — голос был механическим и безжизненным.

— Но кто-то же должен был сказать, что никого нет! — подражая голосу Винни-Пуха, проворчал Скив.

— Логично. — согласился невидимый собеседник. — Я — заведующий складом Нилрема.

Из стены появилось туманное, человекообразное облако, чем-то похожее на дровосека из камина.

— Ясно. — сказал Скив. — А как отсюда выйти?

— Я не могу выпустить вора со склада. Боюсь, мне придется вас убить.

И в руках призрака появилась алебарда.

— Твою мать! — прошипел толстяк, и швырнул тушей в призрака. — Подавись ты своим мясом!

— Я не могу подавиться, потому что вообще не ем. — ответил заведующий складом.

— Сколько тебя еще ждать? — раздался сверху раздраженный голос мага. — Вас, толстяков, только за смертью посылать!

— Эй! — крикнул Скив призраку. — Меня нельзя трогать. — Я — главный повар Мерлина. Слышишь, он меня зовет?

Призрак лишь презрительно фыркнул:

— Придумай что-нибудь поубедительнее. Всем известно, что у Нилрема и простого-то кашевара нет.

Скив кинулся бежать, но призрак настиг его в два прыжка, и подмял под себя. Скив почувствовал холод лезвия на своей шее.

Но тут что-то изменилось. Похоже, кто-то еще спустился в подвал. По крайней мере, тут же раздался властный окрик:

— Отпустить Скива. Приказ Нилрема. — голос был холодный и самоуверенный.

Хватка ослабла.

— Ты кто? — спросил толстяка заведующий складом.

И если бы дела обстояли не так паршиво, Скив непременно бы ответил: «Дед Пыхто». Но сейчас ему было не до шуток:

— Скив я.

— А не врешь?

Ох, как хотелось рявкнуть «век воли не видать», но пришлось выдавить лишь глупое:

— Честное слово.

— Отпустить толстого человека по имени Скив вместе с мясом. — повторил нечаянный спаситель.

— Все сходится. — разочарованно проворчал призрак, и слез со своего пленника. — В кои-то веки настоящего вора поймал. Эх, не везет мне. Ладно, жулик, бери тушу и выметайся отсюда, пока я добрый.

Скив глянул на своего спасителя. У стены стоял все тот же дровосек, который пару минут назад рубил пол в доме волшебника. Именно он и явился с приказом от Мерлина. Не смотря на то, что он был соткан из дыма и тумана, мимика его лица вполне угадывалась. Дровосек подмигнул и показал глазами в тупичок. Видимо, там был выход.

Скив решил воспользоваться подсказкой. Зашел в нишу и постучал по стенам. Камни дрогнули, дали трещину и разошлись.

— Скив! — это дровосек поднял тушу и швырнул ее толстяку. — Мне кажется, ты что-то забыл.

«Издеваются». — решил Скив, но мясо взял и принялся подниматься по ступеням.

Выход вел во двор.

Чертов старик! Неужели у него, правда, склероз? В комнате, похоже, вообще, никогда не было прохода в погреб. И, если старикан не помнит, что у него находится в избе, то лучше домой пока вовсе не проситься, не испытывать судьбу. А то этот Нилрем Йехесодский отправит куда-нибудь на Альфа Центавру. Или к черту на кулички.

Закрыв за собой потайную дверь, Скив оглянулся. Ничего волшебного вокруг не было. Опушка как опушка. И ливень здесь хлестал самый обыкновенный.

Пришлось снова бежать под дождем.

Мерлин тем временем успел переодеться. Он лежал и смотрел, как Скив орудовал большим мясницким ножом. А ведь, наверняка, мог чего-нибудь колдануть. Вон, от дыры в полу уже и след простыл. Мог бы волшебник и специального слугу для разделки туш вызвать. Мог, но хотел. Он даже сухой одежды пожалел. Но думать об этом Скиву не хотелось. Он и так едва сдерживался от закипающего праведного гнева. «Тоже мне маг и волшебник! Эксплуататор. Ему лишь бы на чужих загривках ездить», — вертелось в голове толстяка.

Полчаса адских усилий, и на вертеле уже жарилось мясо. Скив вспотел и согрелся. А Мерлин снизошел-таки до житейских нужд и вызвал своей магией мешочки со специями: перец, чеснок, что-то похожее на лук, а также какие-то порошки, пахнущие гвоздикой и корицей.

Скив кромсал мясо, окунал куски в специи, нанизывал их на вертел. Это было непривычное занятие, утомительное, но интересное. И все бы ничего, только вот спал Скив в этот день всего три часа. Так получилось, что накануне вечером приперся Славка Смирнов с полтарушкой «Медового». А где бутыль, там и вторая. Вот под это пиво и проспорили они всю ночь о мироздании и о смысле жизни. Кстати, именно поэтому Скив ничему пока сильно не удивлялся. Все происходящее запросто могло оказаться затянувшейся белой горячкой.

Мерлин тем временем глядел, глядел, да и уснул. Смешно так, словно ребенок, подложив руки под голову, и изредка всхрапывая. Умаялся, видать, по пустыням бегать. Старик все-таки.

А Скив продолжал возиться у камина.

Первая порция жареного мяса была свалена в пустой глубокий чан.

Скив покосился на Мерлина, взял кусок мяса и засунул в рот: вкусно!

Да ну его к лешему, этого волшебника! Главное — самому наесться.

И Скив принялся торопливо запихивать мясо в рот.

Мерлин пошевелился, но не проснулся.

В огне камина мерещился дровосек, азартно ковыряющий пальцем в носу. Похоже, слуге мага было наплевать, ест кто хозяйское добро или нет.

Скив подмигнул призраку, и продолжал жадно рвать мясо зубами.

А потом по желудку разлились тепло и тяжесть. И припомнилась бессонная ночь. И мир сразу куда-то поплыл.

— Эй, Скив… Или как там тебя! — проворчал Мерлин в полудреме. — Ты только не спи, а то и мясо сожжем, и дом спалим.

Как чувствовал.

— Ладно! — согласился Скив, нанизывая на вертел очередную партию мяса. — Живы будем, не помрем. И, вообще, ни что нас в жизни не может вышибить из седла!

Но глаза слипались сами. Скив зевнул и откинул голову на спинку кресла.

В камине плясал огонь. Дрова мерно потрескивали.

Скив так и не заметил, как снова очутился в пустыне.

Всюду, куда ни глянь, стелились желтые барханы. Скив сразу же провалился в песок по самые лодыжки. И каждый шаг давался с трудом.

Солнце словно придвинулось ближе к земле, и жара стала невыносимой.

Скив никак не мог вспомнить: зачем он здесь, и куда направляется. Но с каждым шагом ноги увязали все глубже в песке. Вот Скив провалился по колено и закричал от страха. Выхода отсюда не было!

А у солнца вместо лучей вдруг появились руки. Эти руки принялись расти. Солнце хотело схватить Скива.

«Солнечный удар! — осенило толстяка. — Сейчас по голове треснет». Скив пытался увернуться, но бежать было некуда. А солнце приблизилось вплотную. У светила было человеческое лицо. И это было ужасно! Солнце оскалило почерневшие гнилые зубы и голосом Мерлина закричало:

— Ах ты, гора сала! Говорил же: не спи!

Затем солнце своими длинными ручищами влепило Скиву такую пощечину, что толстяка вырвало из песка, пронесло по воздуху, и швырнуло на что-то твердое.

Скив проснулся в луже воды. Открыв глаза, он увидел Мерлина с пустым ведром.

— Ты чего? — заорал Скив.

Мерлин изогнул кустистые брови и сухо обронил:

— Да ты едва в жаркое не превратился! Так что молчи в тряпочку.

Вонь в доме стояла невыносимая. Гарь болезненно разъедала глаза.

Скив огляделся и ужаснулся: половина его рукава истлела. На изгибе у локтя уже пузырился солидный ожог. И только теперь, окончательно придя в себя, толстяк почувствовал боль.

— На выход! — скомандовал старик и, закашлявшись, встал.

Скив последовал за ним.

Выйдя на крыльцо, Мерлин подвернул ногу, упал, съехал по ступенькам и, со всего размаха, смачно плюхнулся в лужу. Скив спускаться не стал. Он грузно осел на ступеньку, прислонившись затылком к стене.

Охая, незадачливый волшебник поднялся, и опять схватился за поясницу. Боль была резкой и невыносимой. Казалось, что позвоночник пронзило стрелой, и бедные кости, того и гляди, переломятся. Красные круги поплыли у мага перед глазами.

Осторожно, словно от этого зависела жизнь целого мира, Мерлин опустился на четвереньки, и заполз на крыльцо. Теперь он был похож на бородатого младенца, еще не научившегося самостоятельно стоять на ножках.

— Эй, — тяжело выдохнул Скив, пробуя улыбнуться, — а ведь кто-то здесь волшебник!

— Старческие болезни — не повод для острот. — отрезал Мерлин и привалился к стене рядом с парнем.

Где-то раздавались булькающие шаги, или это только мерещилось в шуме дождя.

— Хорошо сидим. — заметил толстяк, и вяло оскалился.

— Это все из-за тебя, олух Смегоарла! — рассвирепел чародей и сверкнул глазами. — Марш в дом дым разгонять! От тебя одни неприятности!

Скив хотел возразить, что для хозяйственных нужд существует магия, но, припомнив путешествие в подвал, решил не спорить.

Вернувшись в избу, распахнув все окна, Скив принялся выгонять чад затертым до дыр кухонным полотенцем. И, хотя глаза уже не слезились, но запах паленого мяса никак не улетучивался. Да еще болела обоженная рука. Через пару минут в дверях показался Мерлин. Придерживая поясницу, маг доковылял до кровати, лег, и начал отдавать распоряжения:

— Не так машешь, не туда… Эх, и откуда ты только такой взялся?

— Почему-то дым в трубу не вытягивает. — заметил Скив. — Засорилась, наверное.

— Вот ползи теперь на крышу и чисти! — злился волшебник. — Обойдешь дом вокруг. Там лестница к чердаку приставлена. А дальше — Хорхе тебе в помощь.

Снова пришлось идти под дождь. Скив ругнулся, но вышел, хлопнув дверью.

— Давай, давай! — проворчал Мерлин вослед. — Устроил тут извержение вулкана.

За окном раздались чавкающие шаги, пыхтение и приглушенные ругательства. Это Скив наступил на забытые магом грабли.

Чародей тем временем щелкнул пальцами и письменный стол, заваленный всяческим хламом, подъехал к кровати. Маг принялся рыться в своих записях. На пол полетели разрозненные куски пергамента.

— Нашел! — обрадовался Мерлин.

Из-под вороха документов волшебник выудил засаленный носок, на котором красными чернилами были нарисованы забавные символы, похожие на уморительные рожицы. Это была магическая тайнопись, недоступная простым смертным.

Откашлявшись, Мерлин принялся читать. Это было самое эффективное заклинание от насморка и радикулита, но действовало оно не сразу, а лишь спустя пару минут.

Чародей прикрыл глаза и принялся ждать исцеления, но тут в дверь постучали. Это, точно, был не Скив. По крыше кто-то ходил, да и в камине пыхнуло сажей. Толстяк добросовестно чистил трубу. «Странно. — подумал Мерлин. — Кто бы это мог быть в такую погоду?»

Мерлину вовсе не хотелось вставать и рисковать собственным здоровьем лишь для того, чтобы впустить неизвестно кого. Ревматизм — штука серьезная и опасная. Но кто-то же должен открыть дверь. А на улице — ливень. И шум от дождя такой, что гость просто не услышал бы приглашения войти.

Волшебник хотел уже кликнуть филина, но вспомнил, что его пернатого ученика опять где-то носит нелегкая.

Призрак, вызванный из огня камина, сегодня уже выполнил три поручения. К тому же он был очень гордым, из племени Саламандра Второго, он бы никогда бы не унизился до роли привратника или сантехника. Мерлин на всякий случай посмотрел на своего слугу, сидящего в пламени камина, и указал глазами на дверь. Но призрак и ухом не повел. Он продолжал сосредоточенно и увлеченно копаться в носу.

В общем, не было здесь ни единой души, способной открыть дверь.

Мерлин глубокомысленно окинул комнату взглядом и остановил свой выбор на лысоватой голове гипсового мудреца, стоявшей на подъехавшем письменном столе. Взяв этот бюст, волшебник прицелился, и метнул философом в косяк. Петли заскрипели, дверь приоткрылась. Бюст, лишившись носа, откатился вбок и застыл там, состроив обиженную гримасу.

На пороге стоял полноватый пожилой человек в черной шляпе и в промокшем синем плаще. Властное, почти окаменевшее лицо, выражало презрение ко всему миру. Холодные голубые ледышки глаз казались безжизненными и смотрели куда-то в сторону. Маленькая седая бородка, солидное брюшко, белые руки с аккуратным маникюром прямо свидетельствовали о том, что незнакомец холит себя и лелеет. Вошедший держал спину неестественно прямо, словно его заставили проглотить кол. В общем, это был аристократ.

Мерлин почувствовал себя неловко: он был небрит уже четвёртый месяц. Да еще спина не разгибалась, и встать с кровати, чтобы встретить гостя, было немыслимо. А узловатые пальцы мага давно уже стали землисто-серыми, словно грязь въелась даже в поры тела. И пузыри после ожога крапивой не сошли с рук. Сравнение было явно не в пользу Нилрема.

— Входи, раз уж пришел. — чародей натянуто зевнул. — И дверь за собой прикрой.

Гость изобразил на лице гримасу отвращения и добровольного мученичества. Вышагивая, словно петух, он брезгливо прошел внутрь, скинул плащ и сделал левой рукой едва приметный магический знак Воды и Огня. Остатки дыма рассеялись.

— Ну-ну… — покачал головой старик. — Неплохо для начала.

— Я — Маурос. — представился мужчина, и надменно оглядел комнату.

Взгляд его скользнул вдоль полок с книгами, прошелся по пыльным чучелам; вдоль камина; по рабочему столу, заваленному бумагами, по опрокинутому мокрому креслу, по пробиркам и колбочкам; и, наконец, остановился на одном из трех стульев, обтянутых грязно-зеленой тканью.

— О, нет! — воскликнул волшебник, угадав намерения гостя.

Но в это время за окном раздался треск ломающихся черепиц, ступеней, и грохот падающего тела.

Маурос проигнорировал и вскрик чародея, и шум за окном. Он так был переполнен чувством собственного достоинства, что все происходящее не с ним казалось ему мышиной возней. Он величественно уселся и расправил складки дорогих клетчатых брюк. Ножки стула незамедлительно подогнулись, и аристократ рухнул вниз.

Мерлин горестно вздохнул. Ему было нестерпимо стыдно, но последние события развивались так стремительно, что за последние восемь лет совершенно не было времени заняться обустройством собственного жилища.

Подниматься с пола Маурос не стал. С оскорбленной миной он подобрал ноги под себя и снова неестественно выпрямил спину.

Чтобы как-то сгладить неприятное впечатление о своем доме, маг представился:

— А я — Нилрем. Чем могу служить?

— Видимо, вы долгое время отсутствовали в Эйроланде, раз мое имя вам ни о чем не говорит. — Процедил Маурос, глядя почему-то не на собеседника, а куда-то вдаль, в открытое окно. Казалось, что весь этот разговор утомлял гостя, но он должен был выполнить свой долг, во что бы то ни стало.

— Короче. — вздохнул чародей, уже догадываясь, с кем имеет дело.

— Я Маурос Гатьский. Правитель Плайтонии.

— Похоже, я и впрямь отстал от жизни. Помнится мне, в Плайтонии правил милый король Ричард. И наследник у него рос. Эдик, кажется. А еще: весь клан Ридверов происходит от рода первых королей романесков. Удивительно, что некому было занять престол кроме вас, господин Маурос. И что же это вы ко мне пожаловали один, да без охраны?

— Вы правы: я — узурпатор. Профессия ничем не хуже других.

— Ну, и в чем ваша проблема? Что: мальчики кровавые в глазах?

— Если бы. — Маурос вздохнул, но тут же вновь окаменел лицом. — В общем, мой переворот не удался.

— И вы решили «лечь на дно» в Шероиданском лесу. Мудро. Черная Эрландия политических беженцев не выдает. А если что: подадитесь на север. К хордам. Все-таки другое королевство. Там вас примут с распростертыми объятиями, деньжат на новый заговор подкинут. Но я никогда не выступал покровителем неудачников и тем более узурпаторов.

— Я знаю. — сказал Маурос. — Я прибыл сюда не просто так, а с миссией, возложенной на меня самой судьбой.

— О, нет! — Мерлин занервничал. — Если вы еще к тому же и сектант «Свидетель Аддорама», то не надо в моем доме душеспасительных проповедей! Я — маг. Мы с вами не сойдемся во мнениях.

— Я нормальной религиозной ориентации. — заверил Маурос. — И, честно говоря, подозреваю, что бог умер или просто удалился из нашего мира.

— Очень хорошо. — Мерлину удалось сесть. Боль в пояснице заметно ослабла. — У меня нет ни малейшего желания дискутировать с вами о законе и благодати. Ближе к делу, пожалуйста.

— Эдвард — не человек. Он — посланец Тьмы! — Маурос вынес решительный вердикт. — А весь наш мир опутан заговорщиками. Это все вессоны, пришедшие из другого мира, и их много!

— Вы имеете в виду принца Эдварда, сына Ричарда?

— Да.

— Если бы вы, дорогой Маурос, — вздохнул Мерлин, — прожили столько, сколько я, то давно бы уже успокоились. Мистическая истерия — болезнь, которой подвержен каждый третий житель Соединённого Королевства. И в этом нет ничего страшного. Не воспринимайте всё слишком серьезно. Ну, мало ли кто кого и куда мог послать? А вессонов в нашем мире не существует.

— Это ниже моего достоинства, доказывать, что заговор есть! — рассердился Маурос, он поерзал на полу, сложил руки на животе, и горделиво повел подбородком вверх.

— Стремление к диктатуре зачастую сопровождается шизофренией, эпилепсией и манией величия. — очень серьезно сказал Мерлин. — Хотите, я вам рецепт дам от неврозов? Будете пить травки — через месяц все, как рукой снимет; и вы сами пошлете куда-нибудь Тьму, да и вессонов в придачу.

На пороге послышалось топанье. Маурос оглянулся. Дверь распахнулась, и внутрь ввалился мокрый и грязный Скив. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Однако, покосившись на гостя, толстяк молча прошел к камину и принялся стаскивать с себя рубашку.

— Проверьте мои слова! — с жаром воскликнул Маурос. — И вы увидите, что я прав! Потом будет слишком поздно!

— Ну, хорошо, хорошо. — поморщился Мерлин и, обращаясь к Скиву, добавил. — Не сочти за труд, подай мне вон тот хрустальный шар с третьей полки.

Толстяк стащил с себя мокрую рубашку и швырнул ее в угол:

— Да ты задолбал уже, пень старый!

Мерлин добродушно развел руками:

— Так ты уже совсем передумал возвращаться домой?

— Зараза! — процедил Скив, и подошел к полкам с пробирками.

— Да не там, — услужливо подсказывал сварливый старческий голос, — вон за той колбой с цианистым калием. Да, именно тот шар. Тащи его сюда. Да поосторожнее, это тебе не печная труба.

Скив протянул Мерлину хрустальный шар:

— Кушать подано.

— Премного благодарен. — чародей подмигнул, и уставился в магический кристалл.

Поверхность шара стала мутной.

Внутри кристалла появилась темная комната.

Зарешеченные окна-бойницы производили тягостное впечатление. На стенах белели гобелены и парадные портреты бородатых королей. В полумраке выступали очертания стоящей на возвышении кровати; громоздкого письменного стола; каких-то шкафчиков, полочек, тумбочек и зеркал. У одного из окон отчётливо вырисовывался силуэт человека. Незнакомец зябко кутался в плащ, и, казалось, чего-то ждал.

Вдруг раздались шаги. Тяжелые двери распахнулись. И десятки факелов разогнали мрак по углам. В комнату ввалились вооруженные люди, во главе которых мчался Маурос, размахивающий обоюдоострым мечом и отрубленной головой, из которой все еще сочилась свежая кровь, пачкающая одежду, ковер и обувь.

— Эдвард! — взревели заговорщики. — Встреть свою смерть достойно!

Человек в плаще, скучающий у окна, величественно развернулся и обжег мятежников гневным взглядом. Черты его смуглого лица исказила ярость: брови взметнулись вверх, желваки нервно задвигались. В его глубоких темно-карих глазах метнулось безумие и ненависть. Принц воздел руки, и с пальцев его в заговорщиков сорвались тонкие фиолетовые молнии. Бунтари попятились. Трое осталось лежать на ковре.

— Ну, что же вы! — бесновался Маурос. — Ричард мертв! Неужели так трудно прикончить наследника-регенерата?! Ведь мы почти у цели!

Лицо Эдварда искривила ехидная усмешка. Принц провел пятерней по вьющимся черным волосам, вздыбил челку и выкрикнул странное слово, от которого стены комнаты задрожали.

Мерлин, смотрящий сквозь магический хрусталь, моргнул, и ему вдруг показалось, что и Маурос, и его солдаты, да и сам он — все попали в какую-то гигантскую паутину. И огромный жирный паук, со светящимися глазами, изрыгая черную ядовитую слюну, уже ползет к ним, предвкушая плотный ужин.

Волшебник тряхнул головой, наваждение спало.

Маурос, сидящий на полу, победно улыбнулся — мол, я говорил, — но лицо его при этом заметно побледнело.

А в магическом шаре вновь блеснули молнии, призывая вернуться и досмотреть, чем же все кончится.

Мерлин задумчиво погладил бороду и снова посмотрел в хрусталь.

В Плайтонии творилось что-то непонятное. Стены спальни принца пошли трещинами, они лопались, словно скорлупа яиц под ударами вылупляющихся цыплят. Это, определенно, была магия.

Бунтовщики попятились. Комната тряслась, из-за гобеленов вылезали клыкастые чудовища. Это были монстры с горящими огненными глазами, с желтыми кривыми когтями и с черными кожистыми крыльями. Они выли и сразу же кидались в бой. У них не было оружия, но движения их были неуловимы. Чудовища бросались на людей с голодной яростью. Они жаждали крови. Но при этом, монстры не были глупы: они не спешили высасывать из людей кровь, они просто убивали. И с каждой секундой этих тварей становилось все больше, а мятежников все меньше. Исход битвы был предрешен.

Маурос в шаре попятился, швырнул головой Ричарда в одного из монстров, и бросился наутек. Чудовища кинулись вдогонку.

А Эдвард скрестил руки на груди и лишь смеялся в след заговорщикам. И хохот этот был зловещим и страшным.

Погоня захлестнула другие залы замка. Где-то еще слышались хрипы, лязг мечей, топот убегающих, но в спальне принца все стихло.

Мерлин не мог понять, почему он все еще смотрит в хрусталь, ведь все уже было ясно.

Скив тем временем поднял рубашку, выжал из нее воду, оделся и с ворчанием закрывал окна.

Маурос елозил на полу, он все еще боялся подняться на ноги.

Старик знал, что все это не имело значения. А вот там, внутри шара, была разгадка чего-то очень важного.

Принц Эдвард оказался колдуном. Это смущало Мерлина. У принца никогда ранее не наблюдалось магических задатков, не было у него генетической предрасположенности к колдовству. Что-то неладно было в Соединенном Королевстве.

Но еще больше чародея смущало другое: кого это Эдвард призвал в Эйроланд, как и откуда?

Мерлин постарался сосредоточиться на этой мысли, и вдруг почувствовал, что у принца тяжело болит голова, и кровь пульсирует в висках. Законный наследник едва держался на ногах. Вообще, было неясно, как он до сих пор не потерял сознания.

— Свершилось! — крикнул между тем Эдвард и запрокинув голову, точно обращаясь к богам. — Я — король! И я не убивал отца. Мои руки и совесть — чисты!

Мерлин вдруг в полной мере ощутил боль нового владыки Плайтонии. Это были вовсе не душевные муки. Голову принца сжимало, точно в тисках. Мир для него превратился в адскую пытку. Мерлин чувствовал, как мозги Эдварда раздирает раскаленными щипцами.

Ещё мгновение — и принц не выдержал этой боли. Он рухнул без сознания. Он упал прямо на заляпанный кровью ковер. А рядом в посмертной гримасе скалила зубы голова его отца.

Мерлин хотел уже отодвинуться от шара, но непонятная сила удерживала его, заставляла смотреть. И в голове волшебника вдруг раздался холодный голос:

— Оба они: и отец, и сын — лишь игрушки, только марионетки в моей игре. Неужели мой стиль так изменился? Кстати, ты, старый паскудник, усыпивший меня в свое время, будешь нести ответственность за мою злобу и голод. Однако на этот раз, благодаря Мауросу и своему любопытству, ты не сможешь больше путаться у меня под ногами!

Мерлин слабо улыбнулся, пытаясь, что-то возразить, но внутри шара, прямо между портретами умерших королей Плайтонии, показались два огромных глаза. Узкие огненные зрачки глядели через пространство и время, прямо в душу волшебника.

Глава 2. Первый подвиг Волчонка

О заговоре плайтонский принц узнал накануне. Прогуливаясь по дворцу позже положенного времени, Эдвард увидел солдат, и спрятался от них в пустующей нише. Было бы обидно вот так глупо попасться на нарушении режима сна и питания.

Но гвардейцы вовсе не патрулировали замок. Это были мятежники, и лорд Баск на ходу отдавал им последние распоряжения. Так Эдвард и узнал, что власть в стране хочет захватить некий Маурос — дипломированный узурпатор, но неудачник. Баск зачем-то опять напоминал солдатам о том, что у короля прогрессирует паранойя, которую уже заметили при дворе, что эта болезнь грозит вылиться в массовые репрессии. Чтобы избежать террора члены династии решили убить Ричарда. На этом настаивали и звездочеты, предрекавшие грядущую смуту. Но чтобы не запятнать династию кровью, грязную работу поручили Мауросу. И гвардейцы должны были помочь узурпатору убить своего безумного короля. Все это принц понял из отрывочных фраз, долетевших до его ушей.

У принца было время, чтобы все рассказать отцу; но Эдвард не спешил. Выяснилось, что после переворота лорд Баск собирался возвести на трон вовсе не узурпатора, а именно Эдварда. Мауросу же в этом заговоре отводилась роль козла отпущения. Кого-то же надо потом публично казнить, чтобы народ знал: монархия сильна! В этом и была загвоздка. Эдварду уже исполнилось двадцать два, он жаждал славы и великих свершений, а отец последние полгода на костры чаще отправлял баронов, нежели ведьм. А как можно взять славу на острие клинка, если знать недовольна, если отец сам убивал любовь к династии?

Намеренья лорда Баска были ясны. Он тоже принадлежал к клану Ридверов и был племянником Ричарда, то есть сыном сестры королевы, той самой, что вышла замуж за Антуана Третьего, маркграфа Расского. Баск собирался править именем принца. Он хотел стать теневым владыкою.

Эдвард же метался между долгом и выгодой. В любом случае принц собирался преподнести дяде сюрприз. Эдвард твердо решил, что если переворот свершится, то обвинить лорда Баска в государственной измене и обезглавить нужно будет прямо на коронации. План Эдварда: выждать и добить пригретую у трона змею, был хорош, но Ричард, не смотря на свое безумие, все-таки оставался отцом. Эдвард не знал что делать. Корона явно перешивала, но и совесть не давала покоя.

Убийство было запланировано на рассвете.

До трех часов ночи Эдвард не спал, а потом не выдержал и отправился в спальню к отцу. Понимая, что гвардейцы уже всюду установили слежку, принц пробрался в рабочий кабинет своего отца через черный ход. Здесь была смежная комната со спальней короля.

Выйдя из потайного хода, принц зажег факел, и остановился.

В спальне мог прятаться убийца! Почему-то раньше об этом Эдвард не думал. Нужно было взять с собой на всякий случай стилет.

Ножи отец хранил в выдвижном ящике, в столе.

Сунув один стилет за голенище сапога, а второй сжимая в руке, Эдвард хотел уже погасить факел и войти в спальню, как взгляд его случайно упал на указ, подписанный отцом и скрепленный большой королевской печатью.

Ричард приказывал обезглавить сына за государственную измену.

Эдвард остановился. Нет, не ожидал он такого предательства.

Несколько минут принц тупо перечитывал свой смертный приговор. Сомнений быть не могло: подпись отца была подлинной.

У Эдварда не осталось выбора: он сунул приказ за пазуху и через черный ход вернулся к себе. Но заснуть принц так и не смог. Он просто стоял у окна и смотрел в пустоту. Он стоял и ждал убийства.

Но в эту ночь расстраивались многие планы.

Ровно в пять Маурос вошел в спальню Ричарда. Одним взмахом меча он отсек королю голову.

Тут же в комнату ворвались гвардейцы лорда Баска и арестовали убийцу.

Но и наемники Мауроса таились в замке уже третьи сутки. Они были вооружены не только мечами, но и луками. И они находились во второй спальне короля.

Не успели гвардейцы связать Мауроса, как наемники распахнули двери и пустили в солдат тучу стрел.

Узурпатор в это время лежал на земле, придавленный гвардейским сапогом.

Через минуту из гвардейцев в живых не осталось ни кого. Лорд Баск погиб здесь же. Узурпатору не нужны были претенденты на престол. Слава неудачника Мауроса сыграла с лордом Баском злую шутку.

И не только с Баском.

Убийство внутри королевской семьи пробудило древнее заклятие.

Когда Маурос ворвался в комнату принца, Эдвард ждал, что с секунды на секунду появится дядя со своими гвардейцами, и со всем этим будет покончено. Именно поэтому принц театрально простер вперед руки, и выкрикнул проклятие на голову убийцы отца.

Эдвард не знал, что эти слова, подкрепленные королевской кровью и участием в заговоре ближайших родственников, дадут ему силу колдуна. А еще — разбудят демона Плайтонии.

Когда от колдовской молнии упали трое заговорщиков, то за гранью миров, проснулось многорукое чудовище, похожее на огромного огненно-красного осьминога и на паука одновременно. Короткая рыжая шерсть покрывала все тело монстра. Зловещие, кровавые зрачки алчно поблескивали. Паучьи ротовые присоски нервно дергались. Кожа на абсолютно лысом черепе морщилась, образуя борозды.

Это был Жругр, и он чувствовал голод. Его мерзкие щупальца потянулись во все стороны, они проникали сквозь невидимую занавесь между мирами. Эти присоски, вырастали из земли, появлялись на островах Соединенного Королевства Эйроланд, они начинали принимать людское обличие. Сейчас осьминог был похож на кукольника, остающегося за ширмой, который надел на пальцы тряпичных актеров и собирался дать представление.

Как и все уицраоры, Жругр был очень коварен и жесток. К тому же, с некоторых пор он предпочитал не превращать свои щупальца в двигающихся манекенов, а вселяться в реальных, власть имущих людей, оставляя живыми их разум и чувства. Так было удобнее управлять желаниями и волей августейших особ. Люди чувствовали страх перед вселившейся в них сущностью и понимали, что это — навсегда. Смерть инородного разума обернулась бы и гибелью человека. А желание жить, на что, собственно, и сделал ставку уицраор, всегда пересиливало.

Жругр протягивал свои щупальца сквозь миры и протыкал ими свою очередную жертву. Люди жили, трепыхались, точно бабочки, проткнутые иголками, но сделать шаг в сторону уже не могли. В таком зависимом состоянии короли и министры существовали годами. Вот и получалось, что обреченный, практически мёртвый, правитель мог наслаждаться всеми прелестями жизни, но платил за это кровью своих солдат.

Те же, кто, пытался противиться воле уицраора, встречали паранойю или смерть. Жругр был азартным игроком, но самым большим его чувством был голод.

Последние годы Жругр пребывал в спячке. Это давало возможность многим политикам, в том числе и лорду Баску оставаться собой, а не быть марионеткой в руках дьявола. Но демона разбудила кровь Ричарда и слова Эдварда.

Жругр проснулся и начал свою игру. Одной из своих марионеток он выбрал Мауроса. Разбуженный в момент военного переворота, Жругр не сразу осознал истинную ценность каждого из участников этого заговора. Демон быстро вошел в тело узурпатора и погнал его на запад, в чащи Шероиданских лесов искать одного старого и вредного мага. Того, кто однажды уже усыпил уицраора. Так начиналась вся эта странная и немного запутанная история.

Но нити судеб всегда спутываются в клубки, завязываются узелками так, что потом невозможно отделить судьбы героев от жизни злодеев. Они всегда появляются вместе: и добрые, и злые, и равнодушные. Они не могут существовать друг без друга. И то, что кажется поначалу случайностью, спустя годы считается фатумом, закономерностью, роком.

В общем, в то самое время, когда Маурос постучался в избушку Нилрема Йехесодского, под веткой разлапистой ели, зарывшись с головой в листву, спал волчонок. Он перебирал лапами и поскуливал от холода и влаги. Зверенышу снились события, развернувшиеся накануне.

Во сне волчонка лес тревожно молчал. И небо было затянуло тучами. Поднимался ветер. Где-то далеко, за горизонтом, собиралась гроза.

Волки отдыхали. Кто-то спал, кто-то грыз кости, кто-то уединился в норе. Ничто не предвещало беды. И только матерый нервно перебегал от одного логова к другому, проверяя, все ли целы, все ли на месте. Вожак стаи прожил долгую жизнь, он привык доверять своей интуиции. Что-то надвигалось.

Волчонок резвился с молодняком, рыча и не больно кусая своих серых братьев. Это было обычное занятие, которое поощряли и взрослые. Так готовились к будущим битвам. Ведь все знали, что наступит день, и каждый малыш станет воином, добытчиком.

И вдруг пришел страх. Необъяснимая тревога всполошила всю стаю. Переярки вскочили. Они принялись озираться, не в силах понять, откуда исходит угроза. И протяжный вой огласил опушку. Где-то недалеко раздались шум и грохот.

Это пришли двуногие боги. Ангелы смерти. Они пришли за волками.

Стая рванула врассыпную. В ушах стояли лишь стон ветра и шелест погони. И весь мир превратился в ад.

Они появлялись отовсюду, эти странные двуногие существа, оседлавшие коней. В руках они держали молнии, и смертоносные вспышки света озаряли лес. Казалось, что двуногие затем и сошли с небес, дабы покарать серых.

Волчонок мчался изо всех сил. Времени на раздумья не было. Он следовал за родителями и братьями. И вначале всё это было похоже на какую-то новую игру. Но стая неслась не жалея лап, и волчонок, вывалив язык, осознал, что уже едва поспевает. Значит, стряслось что-то из ряда вон выходящее. Что-то страшное, непостижимое, раз даже взрослые спасаются бегством, но в бой не вступают.

Первым упал отец. Его бок расцвел огненным цветком. Кровь хлынула из раны. Волчонок в недоумении остановился и заглянул в остывающие глаза. В них были боль и отчаянье. Звереныш растерялся. Он знал, что такое смерть, но не был готов к гибели родителей. Они казались ему вечными, сильными и непобедимыми. Миф о бессмертии отца рухнул в одночасье. Следом погиб бы и сам волчонок, но оглянувшаяся мать вернулась, схватила его за загривок и какое-то время так и выносила из этой бойни.

Когда первый шок миновал, зверёныш задергал лапами. И волчица отпустила его. Теперь они мчались уже вчетвером, а грохот неведомого оружия закладывал уши.

Впереди — только травы да коряги, да пот заливал глаза. Казалось, еще немного, — и лапы откажут. Ах, как хотелось упасть и, вывалив язык, дышать, пока не успокоится колющее сердце. Но погоня продолжалась. Двуногие улюлюкали, кричали, они не собирались отставать. Они были злыми, эти огненные боги. Они хотели истребить всех! И один за другим на этой дороге остались лежать старшие братья.

А потом упала и мать. Вот тогда-то волчонок испытал весь ужас отчаяния. Он еще не осознал, что остался один на белом свете; но страх болевой волной прокатился по телу, и усталость ушла. Конечно, лапы все так же ныли, а голова болела, словно по ней колотили молотом; но оставалось одно главное желание: выжить.

И волчонок мчался, уже не видя дороги. Гром выстрелов ослабевал. Зверенышу удалось-таки вырваться из кольца окружения, уйти от погони. Он уже и сам понимал, что это было чудом. Мозг не выдерживал напряжения так же, как лапы уже не несли тело. Но волчонок бежал.

А потом смертельно уставший малыш рухнул под ель и уснул. Он был не в состоянии осознать всего происшедшего. Просто, зверёныш был еще слишком мал для подобных потрясений. И сон стал для него естественной отдушиной, спасением от безумия окружающего мира.

Но сон, не так давно был явью. Явью, обернувшейся кошмаром.

Когда начался дождь, волчонок еще спал.

И вдруг ударил гром. Насмерть перепуганный звереныш, вскочил на лапы. Он еще не понял, что ушел от погони, что это — не двуногие боги. Новую молнию, сверкнувшую между деревьями, малыш принял за вспышку выстрела. Отчаянно воя, он рванулся прочь.

А где-то далеко во всю глотку захохотал филин. Это небезызвестный Стагирит тайком от жены пробрался в тайник и опрокинул в себя целый графинчик мышанины на коньяке. Так что ему было от чего веселиться. «Все, — решил охмелевший пернатый философ, — сил моих больше нет! Не способен я к семейной жизни! Бежать отсюда нужно. Куда угодно и побыстрее».

Волчонок метнулся в чащу. Черные, развесистые лапы деревьев, казалось, ожили. Они так и норовили схватить за лапы, за хвост. Зверёныш несся прочь, визжа и не разбирая дороги.

А в это время Маурос уже вошел в дом Мерлина. И в небе, в серой пелене дождя, тут же зажглись магические письмена. Посвист ветра сводил с ума. Поднялся шум, гвалт, топот ног и пьяное уханье. Весь этот переполох разбудил даже дракона Альтосара, который мирно почивал в своем жилище, стоящем под вещим дубом.

Дракон этот от своих сородичей ничем особо не отличался, разве что чрезмерной занудностью да склочностью. Был он не таких уж и великих размеров: вместе с хвостом едва достигал двадцати метров, но, не смотря на это, мог поднять в воздух около десятка человек. Рога — символ драконьей мудрости и почтенного возраста — у него еще только начали проклевываться; и тот, кто видел его впервые, мог подумать, что костяные наросты на затылке — всего лишь пара набитых в драке шишек.

Вообще-то, дракон работал сторожем. Он охранял Шероиданский лес и дом Мерлина от непрошеных гостей. Об этом знали все в округе, и никто не совался сюда без нужды. Вот и спал дракон сутки напролет. А то, что совсем недавно под самым носом у этого охранника сновали люди с неведомым оружием из чужого мира, — ящера не волновало. Он обязан был беречь лес от местных обитателей, а не связываться с чужаками. Этим пусть занимаются соответствующие инстанции. А то, что Мерлин вернулся незаметно для Альтосара, так драконы не нанимались следить за всеми аномальными перемещениями своих хозяев.

Открыв мутный глаз и глянув на небо, в котором все еще пылали волшебные письмена, крылатый сторож тут же зажмурился. Змей благоразумно буркнул себе под нос, что он, Альтосар, вмешиваться ни во что не желает. Сделав вид, что ничего необычного не произошло, ящер принялся демонстративно похрапывать. Мол, спящих не бьют. И спроса с них тоже нет.

«Хорошо, что Мерлина все еще где-то носит. — думал Альтосар. — А то кому же охота ползти под дождем, только чтобы доложить, что в небе светятся буквы? Что мне, больше всех надо, что ли? Да и нет у меня ни какого материального стимула, чтобы из кожи лезть. Второй год из департамента вневедомственной муниципальной охраны надбавку к зарплате обещают, а сами даже отпускные не выплатили и материальную помощь зажилили. И „тринадцатую зарплату“ урезали, а уровень инфляции, между прочим, повысился на целых шесть процентов! Зато не забыли подоходный налог поднять с восьми аж до тринадцати процентов! Пусть здесь теперь хоть пожары бушуют, мое дело — охранять, а не бороться с мировым Злом».

Дождь усиливался. Это еще больше навевало сладкую истому. Альтосар нежился и млел в своем дозорном пункте.

Драконий приют имел вид гигантского шалаша, у которого было только две стены: наваленные друг на друга они образовывали треугольник. Ни дверей, ни окон тут не было. Но создать хоть какую-то видимость уюта дракон все же соизволил. Альтосар установил таблички возле обоих проходов в шалаш с надписями: «ВХОД» и «НЕВХОД». Впрочем, это было понятно и без указателей, потому, что у «НЕВХОДА» скопилась большая куча отходов и нечистот. Никому бы и в голову не пришло лезть к дверям через огромную смердящую кучу.

В очередной раз грохнул гром.

«Надо бы через профсоюз выбить себе путевку на целебные воды. — Думал Альтосар. — А еще лучше — в санаторий. Чтобы вокруг: море, солнце, пляж. Грязевые ванны. Бромированный кальцитроп в рюмочке. Красота. А главное — ни какой работы. Только еда и драконессы».

И тут на разомлевшего, но бдительного стража налетел какой-то мокрый, дрожащий от холода и страха, отчаянно скулящий комок шерсти.

Альтосар громко икнул и подумал, что давно пора сдать экзамен, и получить лицензию на право использования естественного горлового поражающего огня.

Осторожно открыв левый глаз, охранник увидел волчонка.

— Тьфу, ты! — в сердцах сплюнул дракон. — Да провались и ты, и эта долбанная работа к Мерлину! И чтоб глаза мои больше не видели всех этих безграмотных тварей! Аддорам Шамкудар! Ведь специально для таких вот остолопов написано: «ВХОД»! А это значит: стучать нужно, погодой интересоваться, ценами. Ну и молодежь пошла: никакого внимания, уважения; никакого понятия об этикете и правилах хорошего тона. И куда мы катимся? В наше время такого не было…

Все драконы в Эйроланде, как прямые потомки божественного Шина, обладают не только разумом, но и изрядными магическими способностями. Поэтому слова Альтосара, брошенные в гневе, имели вес. Драконья магия бешеным вихрем закружила потерявшегося волчонка, пронесла звереныша по воздуху и вышвырнула прямо в незапертые двери мерлиновской хибары. И, конечно же, это произошло в тот самый момент, когда старый чародей через магический кристалл попал под чары Жругра.

Дабы не компрометировать будущего национального героя, лучше вовсе не уточнять, влетел ли волчонок в комнату ясным соколом или мокрой курицей. Гораздо важнее было то, что он в своем свободном планирующем полете умудрился сбить Нилрема с ног, выбить из рук волшебника хрустальный шар, и тем самым он разрушил магию уицраора.

Мерлин вяло ругнулся, раздраженно моргнул, и затянул заунывную волшебную песню. Воздух в комнате сгустился, и магический флер оплёл брошенный на пол хрусталь. Глаза в кристалле судорожно сжались от боли, а потом и вовсе исчезли. Шар снова стал прозрачным. И сразу стало легче дышать. Но волшебные паутинки все еще летали в воздухе и оседали на предметах.

Победив Жругра, волшебник первым делом схватился за поясницу, точно желая удостовериться, не отвалилась ли она во время магического поединка.

Маурос, пришел в себя лежа на полу. Он сел и с удивлением рассматривал подле себя то ли отрубленное щупальце, то ли безглавую змею багрового цвета. «Заговор», — подумал несостоявшийся диктатор, и в его холодных глазах полыхнул костер животного страха. Маурос еще не знал, что во время дворцового переворота от разъяренных охранников его спасла только воля Жругра. И она же направила его в дом Мерлина. Теперь щупальце демона было перерублено, вот оно и вышло из тела и сознания узурпатора; теперь оно извивалось, корчилось в предсмертной агонии. Оно еще не успело настолько прижиться в теле Мауроса, чтобы убить и его. Этому щупальцу всего-то было четыре дня отроду.

Скив тоже очнулся. Он с удивлением отметил, что все его тело онемело, стало точно каменным. Толстяк видел, как лежащий в углу звереныш медленно превращается во что-то другое, но ни крикнуть, ни убежать Скив почему-то не мог.

Волчонок рос и трансформировался прямо на глазах. Звереныш перерождался.

Через мгновение на месте волчонка появился человек.

— Что это?! — с удивлением и страхом воскликнул тот, кто секунду назад был зверем.

Мерлин, развернулся на крик, вскинул руки, но, увидев своего спасителя, лишь виновато улыбнулся.

Звереныш превратился в худощавого парня, и теперь он с неописуемым ужасом рассматривал собственные руки. При этом он слегка подвывал и двигал нижней челюстью.

Тройное заклятие: Альтосара (дабы сей, почтенный дракон не видел более «безмозглой твари»), Жругра (усыпляющее и умерщвляющее) и Мерлина (возвращающее к жизни), — дало непредсказуемый эффект.