Оглавление

Основано на реальных событиях. Некоторые имена участников изменены.

1

Октябрь 2001-го года, Москва

— Как ты все это узнал?

Мы встретились возле метро «Молодежная» — у меня тогда еще не было мобильного телефона и мне нужен был надежный ориентир. Они приехали на бежевой «копейке». Тот, что был за рулем, назвался Олегом. Невысокий, быстроглазый, длинноволосый, в черной кожаной куртке, и черной футболке с логотипом группы «Slayer». На руках браслеты с заклепками. Второй — Игорь, массивный, медлительный, коротко постриженный. Олег остановился у киоска, купил бутылку пива. Игорь на него посмотрел.

— Если что, два косаря на штраф у меня есть.

Мы поднялись в двушку в хрущёвке, которую мы снимали напополам с моим редактором. Он в этот вечер был в гостях у родственников в Железнодорожном, так что никто не помешает нам поговорить.

Олег быстро освоился на кухне. Нашел пепельницу на подоконнике за занавеской и открывашку в ящике стола. Я набрал чайник и поставил его на плитку.

— Так как ты все это узнал? — повторил свой вопрос Игорь.

Я задумался. Когда вообще все это началось? В самый первый раз?

Мне было два года. Мы с родителями живем в северном поселке, в двухэтажном деревянном доме. Зимы суровые, за боротом — до минус сорока. Наш сосед снизу, наглый рыжий стоматолог ленится топить печку каждый день и уходит ночевать к девушкам на другой берег, в общежитие КБО.

Его выстывшая насквозь квартира высасывает тепло из нашей. Приходим вечером — в квартире плюс два. Топим три печки — становится плюс четыре. И никуда не деться от этого холода, пробирает до костей.

Мое первое воспоминание в жизни — я стою посреди комнаты, завернутый в одеяло и дрожу от холода. Слева от меня открытая печка, в ней огонь. Рядом с печкой сидит на корточках мама и курит. И смотрю на огонь, меня тянет к нему. И я чувствую огонь, я понимаю огонь, я и есть огонь.

Поток жидкого огня поднимается из-под земли. Он проходит сквозь мое тело и выходит из макушки. На моей головой вспыхивает огненный шар. Я вижу испуганное лицо мамы и теряю сознание.

— Это было субъективное ощущение? — уточнил Олег, — или…

— Мама потом рассказывала, что в комнате за несколько секунд стало жарко, как в бане.

— Понятно. Продолжай.

Наверное, можно подумать, что это все просто случайности, совпадения.

Я всегда безошибочно вытягивал на экзаменах тот единственный билет, который знал.

Я оказался единственным зрителем на концерте человека, который после этого стал на несколько лет моим наставником.

Когда после девятого класса я решил сбежать из школы в училище в Архангельск, я ухитрился заболеть желтухой за неделю до вступительных экзаменов и остался в школе, что позволило мне поступить в университет.

И каждый раз, когда это происходило, я чувствовал такое странное ощущение в груди — тянущее, сладковатое, трудноуловимое. Как будто вибрирует струна. И его ни с чем нельзя перепутать.

А потом — потом вдруг все закончилось.

Я уже жил в Вологде, работал в газете и дела мои постепенно становились все хуже и хуже. Я курил три пачки в день. Начались проблемы со здоровьем — одышка, сердцебиение. Я начал лысеть — каждое утро все подушка была в выпавших волосах. Мой брак распадался. Денег не было. Нашу газету атаковали со всех сторон. Редакцию поджигали, журналистов избивали, редактору показывали аквариум с пираньями. Атмосфера в коллективе тоже была та еще — все грызлись со всеми, интригуя и подсиживая.

Мне каждую ночь снились кошмары — склизкие чудовища ломились с балкона в мою спальню, а утром я видел на балконе исчезающие на солнце трехпалые следы.

Знакомый дал мне телефон психолога. Уж не знаю, какой она на самом деле была психолог, но когда она меня увидела, то всплеснула руками, посадила меня на стул, зажгла свечку и начала водить ею вокруг меня. Свечка трещала и дымилась черным. А потом вдруг стоящая на полке ваза с цветами треснула, залив книги водой. И мне немного полегчало.

Эта женщина, она дала мне клочок бумаги с записанной молитвой, я ее до сих пор помню — «Николай, угодник божий, помощник божий, и в поле и в доме, и в пути и в дороге, на небесах и на земле заступись и помоги от всякого зла». И еще она сказала — перед выходом из дома наклоняться, брать двумя руками возле ног невидимую серебряную сеть и поднимать ее вверх, закрываясь этой сетью с головой. И крестик всегда носить на шее.

— Дилетантизм, — проворчал Олег.

— Не скажи, — возразил Игорь, — христианский эгрегор — мощная штука.

После этого сеанса я вдруг четко понял, что если я останусь в Вологде — то умру и очень скоро. Я купил билет и поехал в Москву. Утром вышел из поезда, позавтракал в бистро на Ярославском вокзале и пошел по редакциям. К обеду у меня была работа, к вечеру — жилье.

Так я стал москвичом.

Однако работа в ведомственном издании — это скучно, бесперспективно и безденежно. Я почти сразу начал заглядывать на сайты с вакансиями в поисках чего-нибудь поинтереснее.

И вот однажды я увидел объявление о том, что требуется писатель для написания книги-бестселлера. Я отправил резюме и образцы текстов и тут же получил тестовое задание — написать рассказ про современного мага.

Доступ к компьютеру у меня был только на работе, поэтому я остался в редакции на ночь и за один присест написал следующий текст:

«Учение мага

***

Все двенадцать лет моей жизни я слышал рассказы о страшном преступнике, имя которого все боялись произнести. Про него говорили, что он несет угрозу всему живому и что ему помогает сам дьявол, потому что никто не мог поймать, убить или даже ранить его.

И вот стало известно, что этот ужасный злодей вернулся. Он остановился в горах в одном дне пути и собирался прийти в наш город и уничтожить его, убив всех его жителей.

В это время в нашем городе жило около трехсот человек. Из них взрослых мужчин — меньше половины. Никто не знал, сколько людей пришло с ним. Говорили даже, что он пришел один. Но что его одного достаточно, чтобы убить каждого из нас и разрушить наш город.

Мы стали готовиться к бою. Все мужчины приготовили оружие и заняли место на башнях и крепостной стене. Мальчишек вроде меня приспособили заряжать патроны и нарезать бинты из старой одежды. Причем, я перепутал меру и ухитрился засыпать четверную дозу пороха в патроны мелкого калибра. Сын мэра заметил это и со смехом сказал, что с такими заряжальщиками мы сами себя поубиваем собственными патронами.

Я со слезами убежал со стены. Когда проходил мимо кафе на площади, увидел хозяйку кафе — седую старуху, которая сидела в кресле под навесом, держа в руках длинное охотничье ружье.

Я сел в тени дерева и стал думать о том, как мне провести мой последний день. У меня не было никаких сомнений в том, что завтра утром мы все умрем.

В это время я увидел человека, который стоял, прислонившись к дереву. На человеке была шинель, а лицо закрывали поля широкополой шляпы. Он почувствовал мой взгляд и поднял голову. Я посмотрел в его лицо и понял, что это он.

Я потянулся рукой к карману, в котором лежал складной нож, но он улыбнулся и покачал головой. Потом он закрыл глаза и упал вбок. Шляпа слетела с его головы и покатилась по земле.

Несколько секунд я просто смотрел, потом подошел к нему. Шинель распахнулась, и я увидел голые ноги, покрытые страшными кровоточащими ранами.

Он открыл глаза и сказал, спаси меня. Я помог ему дойти до нашего амбара и принес ему воды и немного хлеба. Он пил жадно, а от хлеба отщипнул лишь кусочек мякоти. Потом он заснул. Я сидел рядом с ним, смотрел на него и слушал доносящиеся с улицы крики и лязг оружия.

Он проснулся, когда взошла луна. И сразу начал говорить. Он рассказывал долго. О том, как вчера его собирались расстрелять, но он сбежал, убив всех своих охранников. О том, как его страшно пытали перед расстрелом, ломая ребра и отбивая внутренности. О том, как двенадцать лет его держали в темной яме. И о том, что именно ему сделал наш город двенадцать лет назад.

Он закончил свой рассказ утром и вместе с последним словом его сердце остановилось.

Я накрыл его лицо шляпой, вышел из амбара и отправился на центральную площадь. Я взял длинное охотничье ружье из рук спящей хозяйки кафе и оглянулся на город, который мне предстояло убить.

***

Приходит ко мне в терапию молодой человек. 33 года. Наследник крупной корпорации. Очень большой бизнес в сфере информационных технологий. Начинаем копать — там сложная семейная ситуация. Небогатая семья, беженцы из неблагополучного региона, отец — то ли плотник, то ли столяр, в общем, самозанятость. И много лет скрывалось то, что настоящий отец — большая шишка. Потом у него то ли совесть взыграла, то ли других наследников не нашлось, в общем, биологический отец усыновляет нашего героя и отправляет в отдаленный филиал своей фирмы. Типа чтобы парень поднабрался опыта, а потом, если будет из него толк, может и забрать его в центральный офис. Парень отправляется в филиал и наводит шороха, ломает оргструктуру и полностью переизобретает папашину бизнес-модель. В итоге его местные менеджеры подставляют и парня чуть не убивают. Отец включает свои связи и вытаскивает его буквально в последнюю секунду. По факту, он возвращается с того света.

И дальше расклад в компании такой.

У парня — психологическая травма. Он ни на что больше не реагирует, ни во что вмешиваться не хочет. При этом формально он — глава компании. В реальности компанию давно дербанят менеджеры, навык контроля за качеством продукта утерян, все финансовые потоки направлены черт знает куда, доля рынка падает с каждым годом. Мать ведет свою игру, не имея никакого формального статуса, но постоянно окруженная десятками «советчиков». Отец формально на заслуженном отдыхе, ни во что не вмешивается, но чуть только что не по нему — от него прилетает сразу и лично и очень жестко.

Да, а самый кайф во всем этом то, что компания вроде как целиком и полностью приняла все те идеи, которые предлагал наш герой. Что называется, со всем энтузиазмом. Буквально каждая летучка начинается с описания его подвигов и его гениальных придумок. Потому что — ну, новое время, аджайл, бирюзовые организации, все дела.

Но только приняла — ни фига не вникнув, а вместо этого натянув их, как сову на глобус, на старую бизнес-модель и старую оргструктуру.

Результаты, конечно, соответствующие.

Пока можно было задействовать административный ресурс, экономика еще как-то сходилась, несмотря на коррупцию и управленческие ошибки. Но мир-то не стоит на месте. Политическая ситуация изменилась и админресурс превратился в тыкву. И все, цифры посыпались.

Наш герой поначалу вроде рыпался, пытался даже своих людей поставить на местах. Их быстро прибрали к рукам и переподчинили ставленникам отца или заменили.

А парню нашему еще и напоминают при каждом удобном случае то, что с ним сделали во время его первой командировки. Прямо картинки подкладывают. И ему и всем его сторонникам. То есть чувак уже столько лет живет в тотальной ретравматизации.

И ничего уже не хочет. Ресурс на нуле. Сидит в пустом офисе, фигурки вырезает из дерева. Вырежет очередную — и в камин.

Естественно, при этом — ни семьи, ни детей, ни друзей. И еще кошмары снятся каждую ночь про то, что он — двенадцатилетний мальчик, который должен убить город.

Вот что ему можно посоветовать?

Понятно, что надо как-то сепарироваться от родителей, но их текущая ситуация устраивает. Мой прогноз — если все пойдет так, как идет сейчас — компании осталось недолго, их просто вытеснят с рынка. Строго говоря, большой беды в этом нет — не всем быть глобальными компаниями.

Или все-таки можно что-то сделать?

Например, а что думают обо всем этом сотрудники?

А сотрудники тоже хотят перемен. Они же видят, как их на каждом повороте обходят более молодые и агрессивные новички-конкуренты. А свое начальство только и может, что ныть о том, что раньше все было круче и оплакивать свое былое величие.

Ну блин. Ребята, «Энрон», «Лемон бразерс», «Кодак», «Поляроид», город Дейтройт, американские крупные торговые центры, поэт Евгений Евтушенко и группа U2 — нет, ни о чем нам не говорят эти примеры? Меняйся, или умри.

А куда меняться и с чего начинать?

Куда меняться — пока не очень видно, а вот с чего начинать — как раз понятно.

Для того, чтобы в тебя поверили другие, нужно самому в себя поверить. Ему не хватает веры.

А для этого нужно перестать жить в тотальной ретравматизации. Перестать встречать рассвет и провожать день, глядя на картинки своего унижения, боли и поражения. Перенести фокус своего внимания на другую картину — на тот момент, когда после глубочайшего кризиса он вышел на свет, оглянулся и понял — живой.

Потому что в его истории главное не то, что его все предали, включая собственную команду и собственного отца. И не то, что его чуть не убили свои же и за то, что он хотел им же помочь. А то, что он, несмотря на это, сука, выжил. И пришел обратно к ним и сказал — я не держу на вас зла, продолжаем работать.

Потому что каждый из нас в своей собственной жизни проживает историю нашего героя. Просто очень многие останавливаются где-то на середине этой истории. И только очень немногие идут до конца. Чтобы команда шла вперед, нужно показывать ей, куда идти, а не пройденный путь.

Хорошо, а что конкретно-то может сделать наш герой? Реальных рычагов управления у него нет. Максимум, что он может сделать — шепнуть на ухо кому-то из своих сторонников, чтобы он что-то сделал якобы по собственной инициативе. Не знаю, написать в интернете…

Не этого ли ждет от него отец?

***

Это было в Лионе пару назад, в конце зимы. Небольшое кафе, одной стороной выходящее на площадь Белькур с колесом обозрения и памятником Людовику 14-му, а другой — в переулок с дорогими бутиками. На город спускался синий час — короткое, странное, магическое время между днем и вечером.

За мой спиной потрескивала печь, юный гарсон в белоснежном переднике ловко управлялся с деревянной лопатой, забрасывая в огонь лоскутки пиццы.

Я задумчиво потягивал бордо из бокала, и ждал свой тартар. За окном сияло колесо обозрения и торопливо проходили редкие туристы.

Под диагонали от меня у окна сидел человек. Он был один за столиком. Он был очень высокий, худой, бритоголовый, с короткой седой бородкой. Несмотря на то, что освещение в кафе было не очень яркое, на нем были темные очки. Он пил кофе и задумчиво строчил что-то в блокноте.

И вдруг я почувствовал прикосновение чего-то нехорошего. Страшного. Как будто температура в помещении понизилась на несколько градусов, а свет стал более тусклым. И еще звук — как будто все пространство было пронизано невыносимым ультразвуковым скрежетом.

В следующую секунду я явственно увидел этого человека лежащим на полу в луже крови и осколках стекла.

Это видение продолжалось всего одно мгновение и тут же все стало как прежде — потрескивание огня в печи, бокал вина в моей руке и синий час за окном.

То, что произошло дальше, я никак не могу объяснить. Человек вздрогнул, оглянулся и очень внимательно посмотрел прямо на меня. Я опустил глаза вниз, через секунду поднял их снова и увидел, что он стоит рядом с моим столиком, прямо передо мной.

Спасибо, сказал он по-русски и быстро пошел к двери. Пройдя несколько шагов, он остановился и оглянулся.

Тебе тоже надо уходить.

Я не пошевелился.

Он поморщился.

Ты что, не понял? Если они увидят, что меня здесь нет, прилетит тебе. Быстро, вали отсюда.

Я смотрел на него, но снова не пошевелился. Я просто не знал, как мне реагировать.

Вот придурок, сказал он, покачал головой, развернулся и вышел из кафе. Медленно, как во сне, я достал кошелек, положил на стол купюру, набросил свой пуховик и вышел из кафе. Слева я услышал какой-то шум. Я посмотрел туда и увидел, что из глубины улицы к площади идет толпа людей с плакатами в руках. Они громко скандировали какие-то лозунги. Со всех сторон площади навстречу им выдвигались полицейские с дубинками и щитами. Явно намечалась заварушка. Редкие прохожие рассыпались по переулкам. Я отправился в отель и остаток вечера смотрел по телевизору местные новости про разгон демонстрации в центре Лиона. Поскольку французского языка я не знаю, причина и суть конфликта осталась для меня неизвестной, но кадры побоища на площади Белькур, разбитые витрины и подожженные машины выглядели очень впечатляюще. За просмотром новостей время пролетело незаметно.

И, конечно, у меня из головы не шел странный лысый человек в черных очках, который, вероятно, должен был погибнуть или серьезно пострадать в этот вечер.

Я потом спросил у Мага, как получилось, что он не заметил опасности, сидя в кафе в Лионе. Он отнесся к моему вопросу очень серьезно и ответил не сразу.

Мы постоянно находимся на пересечении огромного количества сюжетных линий. И любое наблюдение может перенаправить нас с одной линии на другую. За мгновение до того, как ты на меня посмотрел, линии, в которой я лежал на полу с разбитым черепом, не существовало. Вернее, она существовала, как в любой другой момент существует бесконечное количество других линий — например, то, что мне на голову упадет метеорит. Но я двигался по другой линии, а в этом движении есть некоторая инерция. И вот в тот момент, когда ты на меня посмотрел, ты сдвинул меня с одной линии на другую.

То есть это я виноват в том, что тебя могли убить? — несколько обиженно сказал я.

Такая вероятность существовала всегда. Но ты своим наблюдением переключил меня, передвинул с одной линии на другую, значительно повысив вероятность такого исхода.

А если бы меня там не было, или я бы не посмотрел на тебя, что произошло бы дальше? Ты бы все равно попал в драку и мог погибнуть?

Сложно сказать. Я не видел никакой угрозы за секунду до твоего взгляда. И только после того, как ты на меня посмотрел, угроза появилась.

Теперь я чувствую себя виноватым.

Ты все сделал так, как мог. Ты послал мне сигнал. Предупредил меня.

Каким образом?

Представь, что ты сидишь в тихом, уютном кафе. И вдруг один из посетителей орет во все горло: Тебя сейчас убьют, скорее, уходи отсюда! И во всех подробностях описывает то, что произойдет дальше. Вот так это выглядело для меня.

Такой была моя первая встреча с Магом. Вскоре последовала и вторая, еще более скоротечная.

***

Вторая встреча случилась в Москве, несколько месяцев спустя. Я вошел в вагон метро и увидел, что какой-то мужик собирается запрыгнуть в вагон прямо за мной, однако двери уже начали закрываться. Инстинктивно я придержал дверь ногой, и мужик запрыгнул в вагон.

А, это опять ты, сказал он, ничуть не удивившись. Маг был одет в длиннополый черный плащ, ярко-желтую кофту и, конечно, на нем были его неизменные черные очки.

Вагон тряхнуло, он схватился за поручень, и его рука оказалась прямо перед моим лицом. Я увидел тонкую кисть и запястье, на котором были массивные черные часы. Я успел разглядеть брэнд — «Panerai». Маг перехватил мой взгляд и посмотрел на часы. Но истолковал мой взгляд по-своему.

Сейчас мне некогда, сказал он, мы поговорим в следующий раз. Подумай пока и сформулируй, в чем твоя главная проблема. В следующий раз обсудим. А теперь не мешай, мне надо подумать.

В полном молчании мы проехали две или три станции, после чего он вышел, больше не сказав мне ни слова, не попрощавшись и даже не кивнув.

В чем моя главная проблема?

Хороший вопрос.

Мне всегда казалось, что моя главная проблема — это мое происхождение. То, что меня с моим умом и талантом догадал черт родиться да не просто в России, а в провинции, даже не просто в провинции, а в глуши, в поселке, который находится в сотне километров от городка, жители которого считают себя провинциалами. То есть это провинция даже для провинции. Какой в этом смысл? Почему я должен был потратить десять лет своей жизни на то, чтобы добраться из своего поселка до Москвы и зажить наконец как человек?

Это моя главная проблема?

Или может быть, моя проблема в том, что я никак не могу найти свое место? Я легко добивался успеха в любом деле, за которое брался. Причем это происходило с самого начала, и я всегда воспринимал это как должное.

Если сравнить то, что есть у меня и то, что есть у других — вообще, у меня есть какие-то проблемы? У меня есть какая-то причина на что-то жаловаться? Если у меня что-то не в порядке, тогда у кого в порядке?

Да, была одна проблема. Это мое ощущение, что я занимаю чужое место. То, что мне пришлось пройти огромный путь, то, что мне пришлось заплатить большую цену за все, что у меня есть, то, что мне пришлось постоянно обходить других, менее талантливых, менее упорных, менее целеустремленных — неизбежно привело к тому, что я занимал чье-то место. Никто не готовил мое место для меня. Мой отец не говорил — эта должность достанется моему сыну, когда он подрастет. Мне все приходилось брать самому.

Чувствовал ли я себя виноватым? Вовсе нет.

Но я никогда не был до конца уверен в том, что это именно мое место. Никогда, ни разу за всю мою жизнь у меня не возникало ощущения, что я дома. Что я занимаюсь тем, чем я хочу заниматься. Что я больше никому ничего не должен и ничего никому не нужно доказывать.

С любой точки зрения, как ни посмотри — у меня было все. Деньги, здоровье, прекрасная семья, отличное жилье, стабильная и любимая работа. Но не было ощущения, что это и есть я.

Что я могу говорить то, что я хочу сказать, не повышая голос и не опасаясь, что меня перебьют вопросом: «А кто ты такой и кто дал тебе право открыть рот?»

Мне казалось, что рано или поздно я получу какую-то «окончательную бумагу», которая наконец даст мне