своем отчете в Париж он написал, что «поведение» Эдды «вызвало глубокую обеспокоенность» – имея в виду, по всей видимости, тепло и энтузиазм, проявленные ею по отношению к ее хозяевам. Гранди, извечный завистник супругов Чиано, заявил, что она вернулась «опьяненной» оказанным ей приемом и более чем настроенной на более тесное сближение с Германией. Он был прав: Эдда на самом деле была очарована своими германскими хозяевами, и это многое говорило о том, как легко ее можно соблазнить, о ее жажде восхищения собой и желании быть выслушанной – все это вместе притупляло ее политическую интуицию. В свои двадцать пять она представляла собой странную смесь светской искушенности, погруженности в себя и бесхитростности. Слишком многое случилось с нею, слишком быстро; ей не хватало ни знания самой себя, ни, пожалуй, интеллекта, чтобы это понять.
