Люблю ее искренний смех. Люблю носик, который она мило морщит, когда смущается. Люблю губы, которые она облизывает, когда нервничает. Люблю то, как она поет себе под нос, пока готовит на моей кухне. Люблю засыпать с ней в нашей постели и просыпаться. Люблю говорить с ней обо всем на свете. Люблю видеть ее в своей джерси на хоккейном матче. Люблю целовать ее. Люблю маленькую родинку у нее на лопатке. Люблю ее вкус. Люблю в ней все. Каждую мелочь. Всем сердцем.
Хочешь надраться – будем пить вместе. Хочешь танцевать – я очень хреновый танцор, но ради тебя я готов к этому унижению. Хочешь поплакать – я подставлю свое плечо. Блонди, на эту ночь я весь твой. И пусть я бы распорядился этим временем по-другому. – Играю бровями, пока Эбигейл закатывает глаза, а затем добавляю: – Но, клянусь, этой ночью я не сделаю ничего, чего ты сама не захочешь.
– Я ненавидел овертаймы с того самого дня, как начал играть в хоккей. Каким же я был идиотом. Ведь если бы не этот чертов овертайм, ты бы сейчас не носила мою фамилию, – усмехается он и накрывает мои губы сладким поцелуем.
Что это вообще за цель жизни такая – встретить парня и пытаться любой ценой изменить его? Все равно что раз за разом покупать туфли тридцать пятого размера, хотя нога выросла до тридцать седьмого
