Оглавление

1. Бабы дуры
2. КНИГА ПЕРВАЯ
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
3. КНИГА ВТОРАЯ
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
   6. Глава 6
   7. Глава 7
4. КНИГА ТРЕТЬЯ
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
5. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3
   4. Глава 4
   5. Глава 5
   6. Глава 6
6. КНИГА ПЯТАЯ
   1. Глава 1
   2. Глава 2
   3. Глава 3

Книга «Бабы-дуры» — эхо нашей современности. Она никого не учит, как жить и поступать, а ненавязчиво подсказывает ответы на жизненные вопросы. Героини с юмором преодолевают препятствия судьбы. Лёгкая по содержанию книга, в ней, как в жизни весёлое переплетается с грустным, отчаяние с надеждой, боль с радостью. Где мистика, где реальность — каждый поймёт по-своему. Эра Рок и Эпоха Век философски подошли к написанию книги и тем самым нашли ключ к рядовому читателю.

КНИГА ПЕРВАЯ

Бабы — дуры

(из цикла судьба не приговор)

Не молите бога о справедливости, если бы он был

справедлив, ко всем то давно бы наказал просящего:

Ибо безгрешных людей нет на планете земля.

Глава 1

Мадам

«Не слишком ли быстро я бегу?! И прыть такая молодецкая, как пить дать к финишу первая примчусь! А может всё гораздо проще — боюсь остановиться и сбить дыхание, да и вдруг, чуть тормознёшь и ноги, после такой гонки, перестанут слушаться? Шмякнусь об землю всем своим тельцем аппетитным и поползу, яки змея, выдыхая хрипы из дряблых легких, будто лошадь загнанная. А тут меня под белы рученьки подымут и к ответу призовут: «а знаешь кошка, чьё мясо украла? Поделом тебе, старая». Бегом к инфаркту — самое гуманное для меня наказание, чем от стыда сгореть, когда перед скопищем людей меня позорить будут, будто кошку нашкодившую. Далась мне эта кошка? Не зря говорят, что к старости остроумие истощается. Да чего это я себя в старухи записала? Сорок пять — баба ягодка опять. Да ой ли? Скажи это тем, кто помоложе, засмеют! Это ты для себя ещё о-го-го, а для них уже — птеродактиль. Хотя товарки мои, Таисия с Зоськой завидуют моей «молодости». Татарочке Таисии -то весной 54 отгуляли, весело было, ничего не скажешь, вот только драка была лишней, но, увы, необходимой. А казачке Зоське в середине лета 63 справили, на её именинах тоже скучать не пришлось, правда, настойка брусничная под утро лишняя была. Стыдоба, вроде солидные, приличные дамы, а наклюкались, как пьянчужки подзаборные. А чего уж там, мы и есть такие, не, не пьянчужки, а бомжихи — дамы без определённого места жительства. Каждую из нас побила судьба, да, слава богу, ни чувства юмора, ни собственного достоинства не потеряли. Выживаем, как можем. На своё день рождение я подружкам сюрприз устрою, чтобы всё чин-чинарём было, прилично, торт со свечками, девонькам платья сварганим, и шампанское, непременно шампанское! Обожаю его! Эх, где вы мои золотые денёчки, где шампанское было вместо лимонада? Чёрт, как же так вышло со мной? Хватит, опять причитать начала, что вышло, то вышло.

Ты, матушка, газуй давай, не расслабляйся, чтобы тебя не догнали, да пилюлей не наваляли. Вроде позади шума погони не слышно, обошлось. Да и то верно, разве мой ангел-хранитель, что всю жизнь меня своими крылышками от невзгод закрывал, может допустить сейчас кровавую расправу надо мной? Боженька добрый, он знает о моих нынешних трудностях, если бы не так, была бы я белой и пушистой, готовила кашки внукам, задницы им подтирала, да сериальчики по телевизору смотрела. Может, и работку бы по душе нашла, в театре, например. Не актрисой, на сцену меня бы никто не пустил, хотя все всегда говорили, что спит во мне великая актриса. Да рассыпался на запчасти будильник, который мог разбудить её. Так в гардеробе бы посиживала, книжечки почитывала, да сплетни про актёрскую жизнь перемалывала. О, мать моя женщина, не могу больше, остановлюсь, иначе так на бегу и сдохну. Нет, не сейчас, вон за тем углом, оглянуться бы, посмотреть, но не могу, душа в пятки уходит. Давай-давай, ещё чуть-чуть. Обратный отсчёт, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, раз, всё держи глаза, пока не вылезли. Уууууууух, вдох-выдох, вдох-выдох. Теперь, как сучка, выгляни из-за угла, да не так явно, дура старая, чтоб мордой лица на кулаки преследователей не напороться. Гляди-ка, никого нет, фу-х, обошлось и на этот раз. Всё, отдыхивайся и домой, в наш особнячок, терем-теремок, заждались поди подруженьки, знаю, они всегда переживают, когда я одна на «дело» ухожу».

— Явилась, Мадам, думали, кинула нас.

Посреди комнаты стояла худенькая женщина невысокого роста, восточный разрез глаз которой говорил сам за себя, густые волосы, собранные в тяжёлый, даже на взгляд, пучок на затылке, некогда иссиня-чёрные, как вороново крыло, теперь были пепельно-стального цвета. Не смотря на возраст, женщина ещё сохранила остатки былой особенной красоты, длинный, шёлковый халат в японском стиле, изрядно полинявший, заштопанный в нескольких местах был явно ей дорог и подчёркивал всё ещё безупречную фигуру без намёка на полноту. Самым удивительным было то, что на ногах женщины были изящные модельные туфли на… шпильках. Высокий каблук нисколько не смущал её, а был скорее более удобным, чем домашние шлёпанцы. Она радостно потирала руки, разглядывая вну­шительный пластиковый пакет с оторванными от тяжести поклажи ручками и, переведя взгляд на Мадам, уже более миролюбивым тоном, сказала:

— Умаялась, поди, шутка ли, весь банкетный стол обшнырять, надеюсь, без приключений обошлось? Вот и славно. Чего стоишь, как вкопанная, чай, домой пришла? Руки к пакету пристыли? Ставь на стол да раздевайся, мы воду уже два раза грели. Иди, помойся, грязь буржу­инс­кую смой, сразу полегчает. Упрела, даже кудряшки ко лбу прилипли, так пос­пешала. Я на стол сама накрою. Зось Марковна, уснула, что ли? Помоги Мадам, быстрее за стол сядем, праздник справлять.

— Да у тебя что ни день, то праздник.

Ворчливый, шепелявый голос раздался из соседней комнаты. Отворив добротную, модную дверь, в комнату, переваливаясь, как утка, вошла ба-бень внушительных размеров. Рыжие, редкие волосюшки выбивались из-под застиранного платка, грудь, неподержанная бюстгальтером, сво­бод­но бултыхалась в районе пупка. Стоптанные тапочки сорок пятого раз­мера были даже чуть маловаты.

— Неча над моими здоровыми нервами потешаться, это вы, будто, свиристёлки молодые за полночь болтать можете, кровать для сна люди придумали, вот я и использую её по назначению, легла-уснула и весь фик до копейки. Вот как-нибудь оттаскаю вас за волосья, когда в очередной раз хихиканьем своим меня разбудите.

— Ой, да кто тебя боится, — Таисия поставила руки в боки, — я из дому родного ушла, потому что мне выросшие детишки место указывали и не для того, чтобы тебя выслушивать. Ровня мы и баста.

— Девочки, не ссорьтесь, — Мадам как всегда выступила арбитражным судьёй, — хоть бы пожалели меня, замученную. Сегодня наш кусок хлеба нелегко достался, даже будущая тёща за мной в погоню устремилась, орала, будто я у неё мужа увела. Бедный женишок, ума ни на грош, ведь первая заповедь для парня как гласит — посмотри на будущую тёщу и подумай, нужно ли жениться, ведь все дочери рано или поздно на своих матерей становятся похожи. А, судя по всему, заповедью этой он пренебрёг.

— Неужто такая злыдня? — в один голос спросили Таисия и Зося.

— О, ещё какая, позже расскажу, по-моему, я её знаю, из давнего-далека, как бы не со школьной парты. Который сейчас час? — вопрос был задан уже из ванной комнаты.

— 2.15 по полуночи, — подслеповато щурясь ответила Зося, щёлкнув крышкой старинных круглых часов на цепочке, что была пристёгнута на большом кольце к безрукавке, — так когда там Илья-пророк в воду пописал?

— В шесть утра, — чётко выговаривая слова, ответила Таисия, — у тебя с памятью плохо?

— Да тебе с моей памятью ещё потягаться, — буркнула Зося, — можно и вздремнуть.

— Вот уж тебе на руку, нет, чтобы поговорить о чём-нибудь, — всплеснула руками Таисия, — можно и днём выспаться, всё равно день пролетный.

— Да о чём с вами ещё болтать? Всё уже переговорено давно, — махнула рукой Зося, — мне ваши мечты слушать так смешно, что давление подскакивает. А вот день вовсе не пролётный, у меня в записной книжке пунктик на сегодняшний день есть — презентация ресторана в четырнадцать нуль-нуль.

— А мы-то к нему каким боком?

— А самым прямым, всё-то вас учить? И что б вы без меня делали? С людьми общаться надо, не самой болтать, а больше слушать, сведенья собирать. Нашлись свои люди на кухне, так что, не расслабляться.

— Да нам этой еды на два дня хватит, что ж напрягаться-то, — пожала плечами Таисия.

— Запас ещё никому карман не оттягивал, — подытожила Зося, тяжело садясь в кресло.

— Ох и хорошо!

Мадам после ванны выглядела посвежевшей, чистые мокрые волосы, тронутые сединой, крупными завитушками лежали на плечах. Розовые щёчки, голубые, бездонные глаза, пухленькие губки, может и правы люди, что в сорок пять женщина расцветает особым шармом?

— Гляди, Таисия, Мадам прямо как новая копейка, лет двадцать после ванны сбросила и зачем бабы пластические операции делают? Вода — вот залог молодости!

— Это, Зось Марковна, всё твои травы — отвары делают, вторую жизнь стареющей коже дают.

Мадам сделала несколько массажных движений по щекам и подбородку.

— Батюшки-матушки, слыхала, Таисия? Молодуха о старости заговорила! Да в твоём возрасте только и можно вздохнуть полной грудью, а от этого и кожа молодеет.

— Вот за что я вас люблю, Зося Марковна, что умеете слова приятные найти, — улыбнулась Мадам, — поди, Таисие говорите, что после пятидесяти всё только начинается?

— Ой, девчонка ты совсем, неужто трудно человеку доброе слово сказать, мне ничего не стоит, а людям приятно.

— Дали бы мне рецептик свой волшебный, как и какие травы смешивать, сколько уж прошу, — Мадам капризно надула губки.

— А толку? — пожала плечами Таисия, — у тебя специфика слюны другая.

— А это причём? — подняла брови Мадам.

— Марковна всегда в свои отвары плюёт, оттого и помогают, — Таисия заметила, как Мадам сморщила нос и перевела разговор в другое русло, — забыла вам сказать, вчера соседку свою видела, Машку, ну ту, красотку высокомерную, помните? Из-за неё у меня жизнь изменилась, она с моим мужем вторым шуры-муры крутила. Хоть и не сложилось у них, но и нашу семью разрушила. Так я ей говорю: «здравствуй, Мария Фёдоровна, как дела, как здоровье?». Она сконфузилась, скукожилась, как старый башмак и начала бормотать, что, мол, одна живёт, здоровье ни к чёрту, под сокращение на работе попала, даже до пенсии не дали доработать. А мне что-то и не по себе стало, она так…

— Всё ясно, можно сказать в одной фразе: «соперница так постарела и пострашнела, смотреть приятно».

Марковна и Мадам рассмеялись, а Таисия нахмурилась:

— Честно сказать, мне, почему-то стало её жалко, глаза у неё словно у побитой собаки.

— Боженька всё видит, за дела наши нам и расплата, — Зося Марковна перекрестилась.

— И то правда, господь с ней, ну что ж, уважаемые, прошу за стол.

Как гостеприимная хозяйка Таисия указала рукой на накрытый стол.

— Матерь божья, — всплеснула руками Марковна, — как же тебе, девонька это удалось?! Всё чистенькое, аккуратненькое, будто из супермаркета. Давненько мы так культурно не питались, если бы я не знала, что у тебя ни копейки не было, подумала бы, что ты всё это купила в ночном магазине, не зря, видать, сегодня на тебя жребий выпал, — женщина смахнула слезу, — наверху знают, кого посылать. Жаль, что судьба так с тобой обошлась, не для такой жизни ты на этот свет пришла.

— А, не жалейте меня, — Мадам махнула рукой, — меня моя нынешняя жизнь устраивает.

— Вот в чём твоя беда, ты не умеешь различить, кто тебя жалеет, а кто о тебе беспокоится, «Абсолют», неплохо, — Таисья налила в рюмки водку и подняла свою, — давайте выпьем, подружки, а то на сухую как-то плохо философии разводить. Гляди, Марковна, пироженки-то какие маленькие, сладенькие, так и просятся в рот.

— Секунда сладкая на губах, всю жизнь на бёдрах, — подняв палец вверх, сказала Мадам.

— Ты это на мои формы что ли намекаешь? — нахмурилась Марковна, — настоящие, мужчины пухленьких любят! Суповые наборы, не будем показывать пальцем, только слабых кобельков интересуют.

— То-то я смотрю, что за нашей Марковной возле дома толпы выстроились, — беззлобно фыркнула Таисия, — давайте, дорогие, за праздник, да за наше здоровье.

Но начинающееся веселье прервал отчётливый в ночной тишине звук тормозов под окнами.

— Ой, кто это? Неужто племянник приехал, не предупреждал, говорил, что можем тут жить, сколько угодно, жилой дом и воров не прельщает.

— Может, решил от жены сгулять, с бабой приехал? — предположила Таисия.

— Предупредил бы, мобильный-то мне он оставлял специально, чтоб, в случае чего, можно было связаться. Да с его-то деньгами можно в любой гостинице номер с обслугой снять. Погасите-ка свет, посмотрим, что за ночные визитёры.

Всё трое прилипли к окну.

— Джип, разве у твоего племянника такая машина была?

— Нет, другая, хоть я в этих названиях и не разбираюсь.

— Может, купил новую? А почему никто из машины не выходит? —

Мадам щурилась, пытаясь разглядеть номер машины.

— Или адресом ошиблись, или лихой человек, говорила вам, надо собаку завести, здоровую, чтобы по ночам по двору бегала, — Таисия добавила несколько ядрёных ругательств.

— Не лайся, здесь окна и двери бронированные, подвал, как бункер для Сталина, забыла, где мой племянник работает? Глядите, две девки из машины вышли, на дом показывают, к воротам идут. Поняла я, — Зося хлопнула себя по бедру, — Мадам, это по твою душу, не иначе гадать или ещё за каким мракобесием идут. Я, не так давно, тебе рекламу давала.

— Среди торговцев на рынке, что ли? Они на таких машинах не ездят.

— Да это когда у племянника на банкете его очередную звёздочку обмывали, я там в подпитьи бабёнок вокруг себя собрала, ну этих всяких, жёнушек генеральских да полковничьих, да расписала тебя, как великую провидицу и колдунью.

— Что и цену называла? — заинтересовалась Таисия.

— Нет, сказала только, что дорого и после полуночи, мол, в ночное время у тебя лучше всего получается. Да это я так, и не думала, что кто-то клюнет.

— Так, ясно, чудненько, — Таисия потёрла руки и начала давать распоряжения, — Марковна, в кресло садись, ноги пледом укрой да книгу возьми потолще, «Войну и мир», что ли, прикинься, что читаешь, да смотри, чтоб обложку не видно было. Мадам, одевай свой балахон с капюшоном, принимать будешь в маленькой комнате, там в аккурат свечи, картины, да шторы бархатные на все окна и стены. Карты захвати, я после нашего вчерашнего «дурака», как чувствовала, на видное место их положила. Марковна, когда я мимо тебя девчат буду проводить, не обращай внимания, делай вид, что занята чтением. Молодёжь сейчас равнодушие ценит больше, чем внимание.

Таисия закрыла дверь в кухню, чтобы ароматы с накрытого стола не смущали поздних визитёров. Одёрнула халат, поправила причёску и пошла к дверям. Свет из комнаты через распахнутую дверь осветил двух девушек, одна была повыше ростом и помоложе, другая на голову ниже первой и постарше. Перебивая друг друга, ночные гостьи начали объяснять цель своего визита. Таисия подняла руку, останавливая словесный поток.

— Успокойтесь, ваши ангелы давно предупредили нас о вашем приходе, мы вас ждали. Мы простые люди, как и вы, только наделены па­ра­нор-мальными способностями, ну с кем не бывает? — Таисия улыбнулась, — говорите по одному.

Девушки в один голос ойкнули и младшая, сжав руку старшей, про­шептала:

— Я же говорила, что нам тут помогут.

«Ага, попались рыбки в сети, отлично!» Таисия едва сдержалась, чтобы не захлопать в ладоши и тут же в её голове выстроилась финансовая комбинация.

— Гадание стоит 900 рублей…, — Таисия заметила, что девушки нормально восприняли цену и тут же сообразила, — на одного.

— Конечно, конечно, мы заплатим, — затараторили девушки.

«Чёрт, смотри-ка на них, даже бровки не дёрнулись, думала, загнула, а оно вон как, конечно, на такой машине на зарплату бухгалтера не поездишь, ну, мать, с богом» Таисия начала атаку:

— Приворот любимого, да и нелюбимого — шесть тысяч, — полное спокойствие визитёрш, — налаживание судьбы, заставить энергии фортуны, удачи, успеха, гениальности, везения и провидения работать на вас — девять тысяч с каждой.

Девушки безмолвствовали, но не пугались. «Так, чудненько, да за такие деньги я бухгалтером полгода свои глаза и мозги терроризировала, ну, эта цифра их точно с ног сшибёт».

— За устранение соперницы — восемнадцать сразу и восемнадцать после, от духов откупиться, чтобы вам не вредили.

Таисия любовалась сама собой «ну, мать, ты гений, я горжусь тобой! Так, сказала на выбор, вроде, ничего не забыла, что-то из этого им явно пригодиться, ну-с, голубки, отвечайте мне, чего надо?». Первой открыла рот младшая, карие глазки, волосы крашенные в салоне в каштановый цвет с тонким мелированием, чётко очерченные губки мерцали дорогой помадой. Уж в чём в чём, а в косметике Таисия разбиралась отлично.

— А маг будет нас принимать по одной?

— Не маг, а колдунья, точнее, жрица радужной воды в девятом по­ко­ле­нии, — многозначительно закатив глаза, сказала Таисия, — нет, она будет при­нимать вас по очереди, одна будет ждать на улице, в машине, чтобы её энергия и излучение не мешала производить ритуал.

— Я первая! — молодая захлопала в ладоши и даже запрыгала на месте, но тут же угомонилась под суровым взглядом Таисии.

Зося Марковна за всё время разговора Таисии и девушек никак не про­яви­ла себя, сидела тихо, уставившись в книгу. «Дрыхнет, небось, лишь бы не захрапела, а то конфуз получится» молила бога Таисия, бросив мимо­лёт­ный взгляд на товарку.

— Что ж, очередь установлена, как вас зовут?

— Аля, — молодая девушка сделала шаг вперёд.

— А вас попрошу, — Таисия распахнула двери перед той, что старше, та беспрекословно вышла.

— Так с какой просьбой вы к нам пришли? — Таисия не мигающим взгля­дом уставилась в глаза Але.

— Меня интересует всё, что вы предложили, — Аля не смогла долго вы­тер­петь взгляд Таисьи и, опустив глаза, прошептала, — всё сразу нельзя?

— Однако, аппетиты у вас, милое создание, — девушка услышала в тоне Таисьи так необходимое ей ободрение и снова захлопала в ладоши.

— Ведите себя спокойнее, магия не терпит суеты, духи уже здесь и они размышляют.

К чему Таисия сказала о духах, она сама не знала, но получилось внушительно.

— Аля, давайте посчитаем.

— Здесь пятьдесят тысяч, — девушка дрожащей рукой достала из Ма­лень­кой сумочки пачку денег, — ой, надо же ещё две, сейчас, сейчас.

В руке мелькнул кошелёк из крокодиловой кожи и к пачке денег были приложены ещё две тысячи рублей.

— За устранение соперницы вторую часть после, — Таисия, как зачарованная, смотрела на деньги и сама от себя не ожидала, что ляпнет подобное.

— Ой, да что вы, я лучше вперёд, чтобы уж наверняка, — замахала руками Аля.

— Пойдёмте, — Таисия взяла деньги положила их в карман своего халата.

Мадам сидела за небольшим столиком, на котором горели три свечи в ста­ринном подсвечнике, стояла невесть откуда взявшиеся по виду стек­лян­ная пирамида и стеклянный шар на подставке. Мадам в накинутом на го­лову капюшоне выглядела более чем убедительно.

— Садитесь, Аля, — «колдунья» указала вошедшей на стул, стоящий на-против стола, — у вас старинное красивое имя, записанное в магических книгах, как «добивающаяся своего». Девушка, на полусогнутых, подошла к стулу и опустилась на самый край. Мадам, откинув капюшон, Немига­ю­щим взглядом уставилась на девушку и сделала многозначительную пау­зу, вспомнив слова одного из знаменитых режиссеров «чем больше ар­тист, тем больше его пауза». На самом же деле, Мадам сама пребывала в пол­ном оцепенении и смотрела поверх головы посетительницы на Таи­сию, которая, выпучив глаза, трясла пачкой денег и жестом давала понять, что вторая такая же «башлёвая». Но что от неё требуется? Как узнать от Таи­сии, чтобы не потерять марку?

— У вас ещё что-то? — слава богу, слова были найдены.

— Извините, радужная колдунья, что отнимаю от сеанса ваше время, вы и сами всё знаете. Но уж очень мне понравилась это, — Таисия перевела ды­хание, чтобы вымолвить смехотворное в этой ситуации слово, — не­вин­ное создание. Её сам ангел к нам сопроводил и от себя лично попрошу, вер­ните Аляночке её любовь, устраните бестыжую соперницу, которая делает это дитя несчастной. Привлеките своих духов, чтобы как обычно сос­лужили вам службу и открыли врата для прохождения в этот мир кон­крет­но к этой девочке фортуны, удачи, успеха и везения.

— Хорошо, я рада, что за такой большой промежуток времени вам кто-то пон­равился, сделаю всё. Даже карты брать не буду, чтобы не прогадать её судьбу, я и так вижу картины прошлого и будущего этой девочки. Можете идти.

Таисия подмигнула, потрясла деньгами, поцеловала их и… перекрестила Мадам. Та едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Опустив деньги снова в свой бездонный карман, Таисия вышла, тихонько прит­во­рив за собой дверь. «Ну-тесь, голубушка, давай, выкручивайся» по­ду­мала Мадам и, закатив глаза, снова ввела посетительницу в состоя­ние ступора ожидания. Хвала памяти, она не подвела и пришла на по­мощь.

— Аля, мои требования таковы…

— Всё, что угодно, — прошептала Аля, с благоговением глядя на Мадам.

— Никогда и никому не рассказывай о том, что будет происходить здесь. Дежурные фразы, типа «советую воспользоваться, моё только для меня». Ложись на эту кушетку и полностью расслабься.

— Разумеется, я всё понимаю, — девушка приложила руку к груди и быс­трень­ко улеглась на кушетку, сделанную в викторианском стиле.

Мадам поблагодарила в душе племянника Марковны, что имеет пристрастие к изысканной мебели, но не могла понять своего настроения, её распирал смех от всего происходящего, но в то же время, немалые де­нь­ги в руках Таисии — Мадам тоже умела считать. «Одежонку подкупим, Мар­ковна совсем поизносилась, да и так, кое-что по мелочи. О чём ты думаешь? Посмотри на девчонку, ребёнок совсем. Одета, конечно, с иголочки, в глазах ожидание, дурочка, что ж тебе не живётся спокойно? Только, можно сказать, на свет вылупилась, а уже хочешь все его тайны узнать.

Эх, дети, дети, ну, милая, давай вспоминай, что, когда и где видела». На свою память Мадам ещё ни разу не пожаловалась, надеялась, что и сейчас она её не подведёт. За всю жизнь было просмотрено тысячи мистических и фантастических фильмов, немало было прочитано и книг такого же содержания. Она два раза делала попытки поступить в театральное училище, первый раз после восьмого класса, в Саратовское, второй, раз после десятого, в Щукинское. Сколько было выучено лите­Ра­тур­ных отрывков, до сих пор она помнила практически всё. Попытки не увенчались успехом, то дикция подводила, то излишняя самоуверенность в своей неординарности, а отсюда и неуместные дискуссии с членами при­ём­ных комиссий. Так и не получилось из неё профессиональной актрисы, но поступать-то куда-то надо было? Вот и пошла в первое попавшееся — медицинское. Получив корочку, попала по распределению в психиатрическую больницу, опешила вначале, но с системой распределения моло­дых специалистов в коммунистической стране спорить было бесполезно. Ду­мала, отработает положенное, да уйдёт тихонько. Главврач больницы, Иосиф Эдмундович предложил поработать секретарём при нём, пока его секретарша будет в декретном отпуске, согласилась, перспектива колоть больных «с приветом» молодую девушку совсем не прельщала. Но, как ока­залось, ничего нет более постоянного, чем временное. Двадцать лет стажа на одном месте пролетели, как один день. Всякого насмотрелась за это время, столько историй невероятных, всяческих отклонений пси­хи­чес­ких вдоволь услышала и увидела и если их записать, то потолще, чем всемирная энциклопедия могло получиться. Иосиф Эдмундович уже через полгода, пристально понаблюдав за ней, предложил плотно заняться психиатрией, подсовывал литературу, свои докторские диссертации, но Мадам отмахивалась. Учится надо было долго, сидеть, карпеть, а это было не в её характере, ей всегда хотелось всего и сразу. А потом, когда на­ва­лились свои житейские проблемы, чтобы отвлечься от них, начала листать обширную библиотеку в кабинете главврача, даже интересно стало. Но… Иосиф Эдмундович при первой встрече был для неё древним стариком, за двадцать лет, естественно, не помолодел и, как водиться, смерть по старости не заставила себя ждать. Это была одна из самых горьких для неё потерь. Ни детей, ни жены у старика не было, хоронили его всем коллективом, женщины тихо плакали, да и мужчины вытирали скупые слёзы, хорошим был человеком Иосиф Эдмундович. Талантливым и добрым, с его умом мог и в Москве с лёгкостью прижиться, да только любимой его поговоркой была такая «где родился, там и пригодился». После похорон Мадам больше на работу не вышла, уволилась задним числом и больше уже нигде не работала. Свобода была для неё всегда дороже. Нынешняя жизнь её вполне устраивала, ни обязательств, ни забот, одно дело — где пропитание найти. Осуждение когда-то близких, а теперь, в силу некоторых обстоятельств, самых далёких, её не волновало. Просыпаться утром и не знать, что день грядущий ей готовит, уповать на бога и ангелов — вот истинное счастье. Происходящее сейчас можно было назвать аферой, но подспудно Мадам чувствовала, что справиться с этим на все «пять с плюсом», ибо самое главное — психологический настрой врача и пациента. А сейчас она полностью ощущала себя врачом, а эту девчушку — пациентом. «Что ж, Иосиф Эдмундович, помоги по старой памяти» мысленно попросила Мадам и начала говорить грудным, низким голосом:

— Закрой глаза и расслабься, все мысли из головы убрать, только мой голос, иди за ним, смотри только те картины, которые я буду описывать.

Левое полушарие головного мозга, логическое мышление полностью отключаются, правое полушарие головного мозга, творческое мышление впитывает в себя энергетическую силу полёта мечты, сознание ясное, под­соз­нание глубинное. Силы чистой мысли, незаполненные знанием пус­тоты объединяться, мгла с третьего глаза спадёт, через родовое темечко за моим голосом астральное тело поднимается вверх.

Мадам не спускала глаз с девушки и, к своему удивлению, увидела — клиентка впала в глубокий, бессознательный транс. Едва не взвизгнув от радости и гордости за себя, Мадам потёрла свои руки, ставшие внезапно холодными, отметила, что невесть откуда взявшиеся слова произвели гораздо больший и быстрый эффект, чем даже у самого Иосифа Эд­мун­до­ви­ча, но не забыла и поблагодарить его за то, что в своё время заставлял её присутствовать на своих сеансах психотерапии. «Что делать теперь? Нас­троить на позитив, внушить, что нужно делать и как поступать, до­би­ва­ясь своей цели».

— Слушай, Аля, и запоминай. Сейчас ты находишься в разноцветной радуге, таких красивых переливов цветов ты ещё никогда не видела. Это палитра всего сущего на земле и именно здесь ты черпаешь свою силу. Ты видишь цвета?

— Да, они прекрасны, — тихий голос Али был монотонным, бес­страстным, что подтверждало — она в глубоком трансе, — мой язык беден, я не смогу описать, в каком прекрасном месте я нахожусь, пожалуйста, позвольте побыть здесь подольше.

— Слушай и запоминай, с тобой будет говорить твой небесный наставник и не пугайся резкости его голоса, так говорит Вечность. Ты прос­нёшься утром в хорошем настроении, в твоей душе поселиться счастье и ничто не сможет омрачить твои дни. Забудь того, о ком тос­ку­ешь, он не достоин тебя, и только разрушит твоё спокойствие, но не даст ничего. Не звони, не ходи в те места, где вы можете встретиться. В тебе мно­го интеллекта и доброты, ты терпима ко многому, не позволяешь молодым людям ничего лишнего, умеешь проигрывать в своём разуме сотни ходов, чтобы выбрать правильный. Чтобы не унизить и самой не быть униженной, отходишь в сторону, давая возможность своим много­чис­ленным, неискренним подружкам пировать на празднике, ко­то­рый ты устроила. Твоё от тебя не уйдёт, его не нужно добиваться, сди­рая руки и ноги в кровь, всё придёт само собой, такая у тебя планида. Соперниц не бойся и не смейся над ними, они не смогут навредить тебе, ты под защитой своего наставника. Все свои силы пусти на реализацию своей главное цели, а она состоит в следующем — карьера в той отрасли, что тебя ин­тересует. Чтение классиков — вот твоё увлечение, вся информация вок­руг тебя работает на тебя. Жизнь коротка, успеть нужно многое. Не трать время на праздное безделье.

Мадам ликовала, она видела, как на лице девушки появилось блаженное выражение. «Неужели всё получилось? Да конечно, смотри са­ма, как она счастлива. Самое главное — открыть внутренние ресурсы че­ло­ве­ка и, по всей вероятности, тебе это удалось. Она пришла расстроенная, с раздраем в душе, это было видно, а теперь, она уверена в себе и довольна. Всё, теперь бы ещё в обратном порядке всё сделать правильно, давай-ка, выводи её из этого состояния, а там, как кривая вывезет». Мадам добавила в голос металла:

— На счёт «три» ты вернёшься в своё физическое тело, будь уверена, ты получила всё, что хотела. Раз, два, три.

Мадам пристально наблюдала за реакцией девушки и с радостью для себя констатировала — Аля возвращалась в реальность спокойно. Она буд­то просыпалась в своей постели, сначала улыбнулась, потом даже чуть потянулась и, открыв глаза, осмысленным взглядом посмотрела на Мадам.

— Как же хорошо, господи, такой лёгкой и счастливой я себя ещё никогда не чувствовала.

— Ты получила всё, что хотела? — Мадам вздохнула с облегчением.

— И даже больше! — Аля села на кушетке, — представляете, сейчас у меня в душе такая нега, и главное, покой. Я вдруг поняла, всё то, что так тревожило меня, оказалось совершеннейшей ерундой.

— Вот и славно, — Мадам снисходительно улыбнулась девушке, но сама чуть не подпрыгнула от радости, — иди, тебя проводят.

— Спасибо вам, такое большое-пребольшое спасибо.

Аля подошла к двери, остановилась, повернулась, поклонилась Мадам в пояс и сказала:

— Если когда-нибудь вам понадобиться моя помощь, я с радостью, у меня влиятельные родственники и знакомые. Вот моя визитка.

Таисия уже открыла дверь и встала, как привратник на пороге. Аля достала из сумочки визитную карточку, пахнуло дорогими духами. Таисия проворно схватила карточку и сунула себе в карман.

— С богом, девочка, — Мадам перекрестила Алю, перекрестилась сама и сказала, — вторую не зови, мне надо чуть отдохнуть.

— Хорошо, радужная жрица, — серьёзное выражение лица Таисьи совсем не вязалось с лёгким сарказмом в голосе.

Когда хлопнула входная дверь, Мадам вышла в гостиную. Марковна неподвижно сидела в кресле, но голос вернувшейся Таисии, вероятно, разбудил её.

— Марковна, не спи, а то храпеть начнёшь, — Таисия потирала руки, — так, Мадам, готова?

— Я и не сплю, просто задумалась, — буркнула Марковна, однако, смачно, во весь рот и с подвыванием зевнула.

— Второе подавать? — Таисия с ожиданием смотрела на Мадам.

— Нет, — категорично ответила та.

— Чего это? — Таисия подбоченилась, — всё ж нормально, пигалица выскочила на улицу, едва не полетела. Вот, и цепочку с кулоном мне подарила, золотая, камни в ней дорогие.

— Не надо было брать, — нахмурилась Мадам.

— Она сама, обнимала меня, как мать родную, так чего ты быкуешь?

Убери умняк и расскажи вкратце, что ты с ней сделала.

— Ох, Таисия, и откуда у тебя такие слова берутся, ведь женщина с образованием.

— Жизнь подсказывает, — отмахнулась от Марковны Таисья, — так в чём дело? Мы не так богаты, чтобы от халявы отказываться.

— Не слушай её, Мадам, — Марковна покачала головой, — взвесь всё, подумай. Ты к свиристёлке этой гипноз применяла, как в психушке?

— Да, — кивнула Мадам.

— Я так и поняла, только гипнозом можно мозги на место поставить, если ещё не до конца стряслись.

— Ну, вот, смотри, пригодилось же, так вперёд, за «бабульками».

— Да подожди ты, Таисия, — Мадам начинала злиться, — подозреваю, что у второй не любовь-морковь, а что-то серьёзное.

— Вот, будто в воду глядишь, — всплеснула руками Таисия, — у второй муж заболел, — она покрутила пальцем у виска, — он в аварию вместе с дру-гом попал, в дерево врезались. Ему подушка безопасности жизнь спасла, а друг в лобовое вылетел, да об камень виском, умер на месте. С того дня у мужа этой дамочки крыша и поехала, себя винит, друга во снах видит, бредит, галлюцинациями своими всю семью замучил. Его уже по всем психу­ш­кам повозили и не только по нашим, всё бестолку.

— Вот видишь, представляешь, какие врачи его лечили, а я кто?

— Хватит в благородство играть, — хлопнула себя по ляжкам Таисия, — забыла, на что мы живём? На пенсию Марковны, которая составляет три тысячи шестьсот восемьдесят рублей девяносто копеек. Что, дебет с кредитом сошлись?

— И откуда ты всё про мужа-то узнала? — спросила Марковна.

— Хлеб отрабатываю, пошла к ней в машину, пару слов сказала, она мне всё и выложила, как на духу. Жалко девку, двадцать три года всего и такое несчастье, а денег у неё — куры не клюют, папашка на нефтяной трубе сидит.

— Тем более, не хочу человека обманывать, — отрицательно закивала головой Мадам.

— Опять она за своё, — Таисия разозлилась, без того узкие глаза вовсе превратились в щёлочки, — ты меня слушай, сейчас я возьму у неё деньги за приём, ты примешь её, выслушаешь, поколдуешь да скажешь, мол, духи, упыри проклятые душу не отпускают. Можно сказать, что второй раз надо попробовать и опять деньжат полёгкому срубим, а там по обстоятельствам, или они разуверятся или ещё какая оказия случится, вдруг нам с места придётся сняться. Ты только срок действия своего кол­дов­ства подольше назначь, чтобы у нас время в запасе было.

Таисия говорила вполне убедительно, Мадам поморщилась, обдумывая предложение.

— Таисия, вот откуда в тебе столько аферизма? Неужто в бухгалтерских институтах этому учат?

— Этому нигде не научишься, это должно быть в крови.

— А я на стороне Мадам, нечего связываться, на дурости молодой зара-ботать ещё куда ни шло, а тут горе. Моя мать, покойница, так говаривала: «каждая болезнь с человеком приключается за грехи его, и сказал господь: «дам вам болезни, чтобы души ваши сохранить».

— Чегой-то ты Библию взялась цитировать? Не рано о боге задумалась?

— Не рано, а в аккурат, годов мне натикало немало.

— А как же нам кормиться?

— О сегодняшнем дне думай, а о завтрашнем господь позаботится.

— Снова здорова, сегодня о нашем дне Илья-пророк и Мадам позаботились.

— Хорошо, — махнула рукой Мадам, — будь по-твоему.

— Не по-моему, а по-нашему, мы друг для друга живём, надеяться не на кого, значит, ничем брезговать нельзя.

— Ох, поели бы, да баиньки, — буркнула Марковна, — как бы нам дороже заплатить не пришлось.

— Нечего в ряды панику вводить, — топнула ногой Таисия, — от халявы грех отказываться, господь осерчает, он знает, кого к нам, бедным, подсы-лать, у них много, пусть делятся.

— А вдруг это дъявол их в спину толкает? Чем мы защищаться будем?

— Нет, мы хорошие, дъяволу с нами скучно, это всё от Всевышнего. Анекдот вспомнила как раз к случаю. Потоп, мужик залез на крышу и богу молиться, тут сосед плывёт на лодке, садись, говорит, вывезу тебя. Мужик ему отвечает: «дом не брошу, меня господь спасёт». Вода ещё выше поднимается, люди на катере подплыли, садись, говорят, мужик опять за своё: «я безгрешен, бог меня не оставит». Вода уже под саму крышу, вертолёт летит, мужик и на него не сел. Вот и всё.

— Что всё? — Марковна почесала за ухом, — утонул, поди?

— Конечно, — Таисия хмыкнула, — попал мужик на суд к богу, и сразу с претензиями, почему тот его не спас. А господь вот что сказал: «я тебе три раза помощь посылал».

— Таисия, давай, веди, попробую, иногда человеку простого общения хватит, чтобы силой зарядиться, — хлопнула в ладоши Мадам, — сколько денег возьму, не знаю.

— Тысяч пять, десять, по обстоятельствам, — быстренько подсказала Таисия, — ох, Мадам, все нервы мне вымотала, найду твой паспорт и не удивлюсь, если там будет написано Клавдия Генриховна Пупкина.

— Почему не удивишься?

— По фамилии, пупом земли себя мнишь.

— А вот и ошиблась, вдруг у меня там написано Анжелика Борисовна Швондер?

— И это того не лучше, долго думаешь и взвешиваешь, а жить надо стремительно, кто знает, сколько той жизни отмерено. Швондер? Где-то я это слышала? Ага, это из «Собачьего сердца» булгаковского. Знаю, знаю, твой любимый писатель. Тогда могла бы себя не Анжеликой, а Маргари-той назвать, вот только о Мастере твоём я что-то не слышала.

— Был, да весь вышел, — махнула рукой Мадам, — да и Мастером его на-звать сложно было, так, подмастерье.

— Ладно, чёрт с ними со всеми. Не забудь рассказать, как на свадьбе было.

— Да ничего особенного, всё как всегда, давай, зови, — Мадам встала и пошла в соседнюю комнату.

Глава 2

Зося Марковна

«Выходит, для этого дня я проработала учителем младших классов всю свою сознательную жизнь? Страшно подумать, сорок лет, как один день. Скольким же юным созданиям я дала путёвку в жизнь? Именно я стояла у истоков формирования их будущих личностей. Самым первым моим ученикам самим уже лет по сорок с хвостиком, многие уже внуков имеют. Все они для меня родненькие, никогда не выделяла любимчиков, вернее, не явно, были и такие ребятки, которые, всё-таки, были для меня самыми дорогими. Вот, например, Мишенька, Тихоня, так его прозвали однок­лас­сни­ки. Умный, прилежный, самым первым выучил таблицу умножения, никогда с места не кричал. Всё ему легко давалось, но он не задавался, гла­зёнки открытые, взгляд наивный и чистый. Представляла я, как он выучится, станет большим человеком. Но такое горе приключилось, старый, подслеповатый водитель на своём «Москвиче» всё мигом стёр, всё Мишенькино будущее. Это какой силы удар был, что мальчонка в одну сторону, а портфель и сумка со сменной обувью на другой стороне проезжей улицы оказались? Бог ему судья, поди, уже и сам на том свете, столько лет прошло, ответ перед создателем держит. Много в моём альбоме памяти фотографий ребятишек, рано ушедших из жизни, тридцать семь человеческих душ. Последняя Любушка, месяц, как похо­ро­нили, рак проклятый, тридцать один год, девочке жить да жить. А какая была певица! Голосок звонкий, задушевный, окончила консерваторию, в хоре пела. О, Господи, Господи! Грехи наши тяжкие, страшно, когда уми­рают молодые. Смерть должна приходить к тем, кто жизнь повидал или сам её об этом просит. Что ж я буду делать на пенсии? Может, вот и за­кон­чилась моя жизнь? Вставать с утра пораньше, тетрадки бесконечные, конспекты для себя — жизнь имела смысл, а теперь? А что ты растр­оилась, будешь книжки читать, на которые времени всё не хватало, по лесу гулять, да самое интересное и начинается! Ой, да не ври сама себе, оправдывая свою бесполезность. Завтра утром встанешь и будешь думать, чем себя занять. Актовый зал такой маленький оказывается, никогда рань­ше не замечала. А, может, это оттого, что народу в него набилось, вон, даже в дверях детки стоят, с цветами, бантами и всё ради тебя, самой ста­рой учительницы в школе, которую сейчас с почётом провожают «на зас­луженный отдых». Знали бы они, как тоскливо делается от этих слов. «Заслуженный» это конечно, но больше подходит «обязательный». Ну-ка, чего это глаза на мокром месте? Нечего слёзы лить! Хоть бы не заметил никто. Да поздно, племянник мой заметил, поморщился, сын сестры Ев­до­кии, упокой господь её душу, такого красавца вырастила. Военный и сына своего в строгости и дисциплине воспитывает. «Алексей Дмитриевич» только так, а не иначе себя, сорванец называет. Три года его учила, шус­трый, на месте не усидит ни минуты. А сейчас ему уже тринадцать, дол­го­вязый, нескладный, смешной, но послушный, отца по пустякам не сердит, не позорит. Спортом занимается и учится хорошо, а доброты душевной у него на весь класс хватит. От покойной бабки досталось ему это душевное богатство, а может, и от меня чуть-чуть. А я слёзы лью, стыдно за свою слабость, улыбаться надо. Заметили, всё-таки, у Алёшки лицо исказилось, переживает за меня. Что это гул стих? Все на меня смотрят, ну-ка, улыбнись, квашня старая.

Ох, спасибо тебе, Пал Семёнович, директор школы, тоже увидел, что я не могу слова сказать, сам что-то говорить начал. Батюшки, сколько слов хороших нашёл, помню, какой у него был смущённый вид, когда приг­ла­сил меня в свой кабинет и не знал, с чего начать, чтобы я в обморок не хлоп­нулась. «Зося Марковна, милый вы мой человек, видите ли, сейчас столько изменений в школьной программе, мы даже для первоклашек организовали кабинет информатики, будем учить основам компьютерной грамотности». Замолчал, чтобы подобрать слова, я сама пришла ему на помощь и сказала: «я всё поняла, Павел Семёнович, вы и так меня уже десять лет терпите». «Да что вы, Зося Марковна, почему же терпим, вы — прекрасный работник, детишки вас любят, точно бабушку родную». Сам понял, что ляпнул, покраснел, закашлялся, а я и рассмеялась, сама не знаю, почему. «Да вы не смущайтесь, я заявление в отдел кадров уже написала, понимаю, не угнаться мне за нововведениями, пора давать дорогу молодым. Помните, к нам на практику приходила девочка, Наташа Авдеева, она очень понравилась моим ребятишкам, уроки ведёт хорошо, живо и интересно. Она уже защитила диплом, вот с сентября её и берите, я ей позвоню, буду надеяться, что она ещё никуда не устроилась. За сим, позвольте откланяться, погода хорошая, весенний денёк прекрасный, ко-нец мая. Мы с моими первоклашками договаривались сегодня в парк идти, погуляем — поговорим». «Спасибо вам, Зося Марковна, чудесный вы человек». Не помню, как держалась, чтобы не расплакаться, пока в тот день гуляла с ребятами по парку. Хорошо, память не подвела, читала им стихи, они слушали, даже не баловались, как обычно, будто чувствовали, что расстаёмся. Вот так мой последний день на работе и прошёл. А потом — проводы на пенсию, как возьму альбом в руки, так снова и снова эта картина встаёт пред глазами. Год моего заслуженного отдыха, а душа так и не успокоится. Думала, не на отдыхаюсь, а уже и тошно от безделья. Одна встаю, одна ложусь, а ведь могла давно прабабкой стать, только господь не дал своих детей, неужели моя кровиночка мне бы помешала? С мужиком, без мужика вырастила. Сейчас бы полон дом внуков был, суета, гомон детский слуху приятен. Димкин Алексей хоть и заходит, но так, на минутку, не до меня, старухи, то тренировки, то погулять охота, уже, небось, и на девочек заглядывается. Нет, конечно, не обижают они ме­ня, Дима — занятой человек, и то, нет-нет, заедет. Ворчу, это так, от оди­но­чества. Серёжка, хоть, слава богу, ещё у меня есть, мой ученик, хо­ро­ший мальчик, высоко взлетел, возглавляет какую-то фирму, привозил ко мне несколько раз свою жену, приятная молодая женщина, с образо­ва­ни­ем. Вот такой маленький список моих посетителей ну, и на том спа­си­бо.

— Василь, тебе уже двенадцать лет, а всё никак не привыкнешь к дверному звонку, сразу кошки в дыбошки, когда раздаётся его трель. Ло-жись, старичок, спи, разве к нам приходят чужие? А если это, как обычно, сек­танты, так у меня для них много вопросов припасено, а ответов ещё боль­ше, они быстро от меня отстают, когда я начинаю им пересказывать идеи марксизма-ленинизма.

— Серёжа?! — Марковна открыла дверь, улыбнулась, — чудеса, я только что тебя вспоминала. Василь Василич, куда подевался, выйди, встреть гостя.

— Да ладно, Зося Марковна, он никогда меня не любил, — молодой мужчина улыбнулся, — но, не смотря на это, я принёс ему кое-что вкусненькое. Куда ставить пакеты?

— Зачем же ты так тратишься? У меня всего достаточно. Торт, фрукты, такое дорогое вино, спасибо, конечно, но мне одной столько не съесть.

— А холодильники для чего придумали? — Сергей был наигранно весел, — а вино — это же ваше любимое, будете пить потихоньку, оно от времени только лучше становиться.

— А если я люблю бриллианты больше вина, ты что, бриллиантам меня будешь одаривать?

— Вот выгорит моё дело, я вам не только драгоценности, личный лимузин предоставлю, — Сергей нагнулся и поцеловал руку Марковны.

— Я и водить-то не умею, поздно в шестьдесят один год учиться. Это не в шестнадцать.

— Я водителя личного дам, молодого, красивого.

— Вот уж это вообще ни к чему, куда мне ездить? В собес за пенсией?

— А что? Представьте, подъезжает к собесу лимузин, из него выходит обаятельная пожилая дама, ваши ровесницы попадают от зависти.

— Ну, шутник, — Марковна засмеялась, — господи, да в этом пакете вся моя пенсия! Витамины для кота, консервы, я видела в магазине, сколько они стоят! Не балуй старого ревнивца, он больше к ливерной колбаске привык. А что в этой красивой коробочке?

Сергей смутился, рука лежащая на столе дрогнула, Марковна замети-ла это и ждала ответа.

— Это тоже витамины, но для вас.

— Понятно, я тоже старуха, как и мой кот.

— Да что вы, — Сергей улыбнулся какой-то натянутой, неискренней улыбкой, — вашего оптимизма хватит на десяток молодых людей. Этот продукт изготовлен в Германии и считается практически средством от старости, фирма прекрасно зарекомендовала себя на мировом рынке, пол-ный курс этого препарата и организм омолаживается лет на десять- двенадцать, — поджав губы, Сергей помолчал несколько секунд, а потом продолжил, — вы начинайте принимать эти капсулы прямо с сегодняшнего дня, как и по-скольку написано в этой брошюре. На второй и третий курс я принесу. Вот увидите, за этим средством будущее, мы с вами, Зося Мар­ковна, озолотимся. Только в этом бизнесе главное опередить конкурентов, бизнес вообще штука сложная, счёт идёт не на дни, а на минуты.

— Чем же я могу тебе помочь? — Марковна села на стул и, подперев щёку рукой, с недоумением посмотрела на Сергея.

— Я уже вложился в этот проект, но мне не хватает определённой суммы.

— Господи, да у меня и сбережений никогда не было, большая часть зарплаты на книги уходила. Я могу сдать их в букинистический магазин.

— Да бросьте вы, Зося Марковна, — Сергей досадливо махнул рукой, — сейчас это никто не читает, да и стоит всё копейки. История переписана.

Первый раз Марковна слышала в голосе Сергея столько пренеб­ре­же­ния. Его холодный, колючий взгляд, брезгливое выражение лица испугал учительницу. Вероятно, испуг отразился на её лице и в свою очередь ох­ла­дил Сергея, он заискивающе улыбнулся и, сжав руки Марковны, ле­жа­щие на столе, уже прежним, ровным голосом сказал:

— Это всё не то, Зося Марковна, необходимая мне сумма денег на несколько порядков выше, причём в иностранной валюте.

Мужчина оглядел кухню, смерил высоту потолка взглядом и, потерев переносицу, окунулся в воспоминания:

— Как мы с ребятами любили приходить к вам. Помните, как вы поили нас чаем с ежевичным вареньем?

— Да-да, Серёженька, помню, — на глаза Марковны навернулись слёзы, — ты ещё капнул на рубашку и пятно расплылось, как от чернил. А пом­нишь, как на футбольном поле ты в шортиках и в майке грязной, ушас­тень­кий, конопатый, всё старался мяч в ворота команды из параллельного клас­са забить? Коленки сбитые, чумазый, но самый шустрый, на послед­ней минуте победный гол забил. Мы с ребятами так хлопали, кричали вам: «молодцы». А ещё помнишь…

— Зося Марковна, — Сергей перебил поток воспоминаний учительницы, сжав её руки чуть сильнее, чем можно было, — мы с вами вволю повспоми-наем знаете где? В тёплых краях, на Канарах, к примеру. Только надо чуть постараться, кредит мне сильно поможет, но нужен залог.

— Я всё поняла, Серёжа, — Марковна высвободила свои руки из цепких рук Сергея, — что ж, надо так надо. Не хотелось бы мне на старости лет без крыши над головой остаться. Ты уверен, что всё будет в порядке?

— Да что вы, Зося Марковна, если бы не был уверен в успехе, разве я пришёл бы к вам? — Сергей всплеснул руками, — я каждый месяц буду га-сить проценты, а если вдруг, — Сергей поднял палец вверх, — подчёркиваю, вдруг что-то пойдёт не так, я продам свою машину, — он улыбнулся с сар-казмом, — она у меня две ваши квартиры стоит.

Вот сейчас бы и спросить старой женщине, почему бы ему сразу не продать его великолепную машину, но Сергей опередил:

— В любом бизнесе надо выглядеть респектабельно, поэтому машина мне очень нужна, а как же иначе? Дорогой мобильный телефон, — Сергей похлопал себя по отвороту пиджака, — костюм от Гучи.

— Да разве в этом дело?

— Конечно, — Сергей вскочил со стула и, сунув руки в карманы брюк, кру­танулся на триста шестьдесят градусов, — тем, с кем я начинаю рабо­тать, нужен лоск, впечатление. Кто будет иметь дело с босяком? Они по мое­му виду должны сразу представить, что у меня, по меньшей мере, пару мил­лионов долларов в швейцарском банке отложено.

— Неужели разговор идёт о таких огромных деньгах? — Марковна ахнула.

— Подождите, Зося Марковна, скоро о миллиардах будем говорить, — Сергей поцеловал руку учительницы, — так я заведу за вами завтра? Без вас в банке ну никак нельзя.

— Хорошо, Серёженька, хорошо, завтра так завтра.

— Вот и прекрасно, побегу я, надо ещё в институт забежать, ректор уйдёт, а мне надо с ним кое-какие вопросы по поводу моей диссертации обсудить.

— И как же ты всё успеваешь? — покачала головой Марковна, — всё учишься и учишься, как был в школе прилежным, так им и остался, молодец. Скоро, поди, профессором станешь. А ещё на двух работах, я горжусь тобой.

— Это всё вам спасибо, Зося Марковна, вы меня старанию, целеуст-ремлённости научили.

Сергей, уже стоя в прихожей, поцеловал руку учительнице.

— А экзамены тяжело сдавать?

— А по поводу этого есть анекдот, — Сергей, не выпуская руку Марковны из своей, щёлкнул пальцами другой, — посылает господь Гавриила по-смотреть, чем студенты занимаются. Возвращается архангел с докладом, говорит, всё институтское общежитие зубрит, ночи не спит, а в двенад­ца­той комнате вино рекой, гуляют, танцуют. Второй раз посылает господь архангела, тот возвращается и докладывает, во всём общежитии всё, как и было, зубрят, друг у друга конспекты переписывают, а в двенадцатой ком­на­та ещё шумнее, песни горланят, пьют, танцуют. В третий раз посылает господь своего помощника, тот приходит и рассказывает: «всё общежитие по-прежнему зубрит, а в двенадцатой комнате истово тебе, господь, мо­лят­ся». «Вот двенадцатой комнате и помогу». Вот так, и я бога не забываю, в церковь хожу и всегда свечку ставлю. Василь Василич, про­щай, уважаемый, Зося Марковна, завтра я в девять ноль-ноль подъеду.

Закрыв дверь за Сергеем, Марковна подошла к окну, выходящему во двор и когда её ученик приветственно помахал ей от своей машины, помахала ему в ответ. Лёгкая тень беспокойства в душе она отогнала очередными воспоминаниями о своих милых, заботливых учениках.

— Ну, как же так, тёть Зося? Почему вы со мной не посоветовались? — племянник Марковны Дмитрий стукнул кулаком по скамейке.

— Господи, Димочка, ну кто же знал? Ведь я его ещё вот таким помню, на моих глазах вырос, учила его честности и порядочности.

Старая женщина теребила в руках носовой платочек.

— Плохо учили значит, плохо вдалбливали.

— Как я боялась на старости лет без крыши остаться, — женщина ут­кну­лась лицом в ладони, — не зря говорят, кто чего боится, то с тем и приклю­чи­ться.

— Значит, не боялись, раз мне раньше ничего не сказали, мне, самому близкому человеку, — Дмитрии резко поднялся и, бросив взгляд на тётку, снова сел на скамью, представляя, что сейчас творилось в душе старой женщины, — ну, не надо плакать, слезами делу не поможешь. Где же вы были эти три дня?

— На вокзале, — Марковна разрыдалась в голос.

— Господи, ещё не лучше, почему ко мне не пришли? А вещи где?

— Новые хозяева уже замки поменяли, соседу заплатили, он мои пожитки в свой гараж увёз.

— И что, никто из соседей не спросил, что происходит? Ведь вы же там всю жизнь прожили?!

— Да не помню я, — Марковна всхлипнула, — кто-то спрашивал, за сколько продала, а я только улыбалась, как дура, ну не скажу же я, что меня мой ученик облапошил.

— А надо было! Кричать надо было об этом!

— Даже Васька мой издох от горя, — Марковна снова разрыдалась в голос, обида и горечь захлестнули её с новой силой.

— Так, решено, будете жить у меня, а я попробую разобраться в этой ситуации своими силами. Обещать положительного результата не могу, всё нынче куплено, закон только в армии остался, устав называется.

— Уж если в армии порядка не будет, кто же нас от фашистов защитит?

— От каких фашистов? Война уже шестьдесят лет назад кончилась.

— А я всех врагов фашистами называю, страшное было время.

— В каждом столетии есть свои страшные времена, чем сейчас лучше? Ци­вилизованное общество, мать их, пожилого человека на улицу выс­та­ви­ли из собственной квартиры. Внутренние враги пострашнее внешних, тех хоть видно. Всё, мой дом, твой дом, пойдём, в твоей новой комнате по­ря­док наводить будем.

— Что ты, что ты, зачем же я вас стеснять буду, — замахала головой Марковна.

— Вот те раз, мы же у вас единственные. Как я свою тётку на улице оставлю? Галчонка моего не бойтесь, она только с виду строгая, но тут такой случай.

Марковна представила, что будет каждый день видеть эту высо­ко­мер­ную особу, которую племянник с нежностью называл «Галчонок». Всегда на высоченных каблуках, будто на ходулях, эта дамочка никогда не была при­ятная Марковне. Но природная тактичность помогала ей при встречах с женой племянника быть вежливой.

— Нет, Дима, не могу я с вами жить, лучше в дом престарелых меня оформи, может, мои учительские заслуги какую-нибудь роль сыграть.

— Да ты что? Фильмов американских насмотрелась? Это у них там всё чис­тенько да свеженько, а в наших тараканы вместо собак постояльцам та­почки носят.

— Зато ни от кого зависеть не буду, обед по расписанию.

— Об обеде думает, разве голова нужна, чтобы только о еде думать?

Понял, что переборщил, Марковна вдруг перестала плакать, затаилась, затихла, только лицо покрылось красными пятнами. «Этого ещё не хватало, давление у тётки подскачило, ещё удар хватит». Племянник обнял женщину за плечи и, качаясь из стороны в сторону вместе с ней, по-целовал её в висок.

— Кто-то мудрый сказал: «независимость незаметно может перерасти в одиночество».

— Ругай, ругай, меня, Дима, я этого заслуживаю.

— Ни ругать, ни учить вас я не собираюсь. А вот выход из создавшейся ситуации я нашёл.

— И какой? — тихим безжизненным голосом сказала Марковна, — с балкона вниз головой сигануть?

— Глупость несусветная, вы ещё поживёте и увидите, как возмездие свершиться над тем, кто заставил вас всё это испытать.

— Да где же его искать? Я уже все телефоны, что он мне давал, обзво-нила, нигде его нет — ни дома, ни в офисе. Да, наверное, уже и в городе. Кто знает, какие у него проблемы случились, может, задолжал кому.

— Помнишь мою любимую поговорку? — Дмитрий усмехнулся и прижал тётку к себе, — бесполезно убегать от снайпера, умрёшь уставшим, а я и есть снайпер. Поехали, тётка, пока Алёша из школы не пришёл, не люблю на ходу придумывать. Есть у меня одно замечательное местечко, там и будешь жить.

— Бабуля!

Долговязый подросток подбежал к машине и, открыв дверцу, обнял женщину. Слёзы застили глаза Марковны, благо платок был под рукой.

— Ты чего плачешь?

— Да это так, Алёшенька, Василий мой сдох.

— Так он ведь ещё не старый был, — подросток распрямился и сочувственно посмотрел на Марковну.

— По нашему, по-человечески, он уже был глубоким стариком. Кошачий год, как наши девять, вот и считай, ему было уже двенадцать.

— Значит, сто восемь.

— Вот, видишь, совсем старичок.

— Ну, ты не грусти, я загляну к тебе как-нибудь, на днях.

Дмитрий вставил ключ зажигания, мотор ровно заурчал.

— Ой, Алёшенка, я сейчас не у себя дома живу, квартиру сдала сту­ден­там, пенсия маленькая, сам понимаешь.

— А сама к нам переедешь? Это здорово, наконец-то я твоих за­ме­ча­тель­ных пирожков наемся, — подросток прижал руки к груди и, закатив глаза, облизнулся.

— Да нет, мой хороший, я к подруге переехала, она одинокая, вместе нам ве­селее будет. В гости тебя, пока не приглашаю, чуть погодя. Не оби­жай­ся, ладно?

— Да что ты, бабуля, я всё понимаю, но пирожки обещай, замётано?

— Замётано, — засмеялась Марковна.

— Так, шагом марш домой, скоро мать придёт, в магазин сходи, она записку оставляла.

— Есть, — подросток козырнул, как настоящий солдат и подмигнул Мар­ков­не, — ты только не болей.

— Стараюсь, Лёшенька, стараюсь.

— Лихо ты про подругу придумала, — улыбнулся Дмитрий.

— Я же детей учила сочинения писать, самой тоже пригодилось, — губы Мар­ковны дрогнули и снова слёзы обиды начали душить бедную женщину.

— Ну, не плачь, откинься на спинку и успокойся, всё образуется, кто знает, на каком несчастье счастье нарождается.

Машина тронулась с места, но в боковом зеркале Марковна видела, как подросток долго стоял и смотрел им вслед, пока машина не скрылась за поворотом. Выехали за город, асфальтированная дорога была ровной, как стекло, так что Марковну укачало. Сколько она вздремнула, не знала, от­кры­ла глаза, когда машина сделала крутой поворот.

— Природа-то какая, красота! Где мы?

— Это, тётка, посёлок для бедных, — усмехнулся Дмитрий.

— Вижу, дома, будто с обложки журнала.

— У меня, конечно, фазенда поскромнее, но тоже ничего.

— А почему фазенда? Это вроде название поместья из импортного се-риала?

— Это наша местная Рублёвка, как в Москве. И мне удалось кой-какой кусочек земли тут урвать, домишко построил, чтобы было где отдохнуть от всего и от всех.

— Галочка, поди, довольна, вон как тут дышится хорошо.

— Ни она, ни Лёшка об этом ничего не знают.

— Как же, Дима, ты их ни разу сюда не привозил? — Марковна удивлённо посмотрела на племянника.

— Я же сказал, это моё место отдыха от всех и от всего, — Дмитрий нахмурил брови, — у меня квартира рядом с работой, а жена начнёт сады-огороды разводить, а мне это на дух не надо. Ты же знаешь, не пахарь я.

Вот уйду на пенсию, тогда может быть.

— У, тебе до пенсии ещё далеко.

— Дом я на Алексея записал, сама понимаешь, время смутное, тяжёлое, кто знает, что может случиться.

— Господи, да что ты говоришь? Вам только жить да жить.

— Так-то оно так, но всё-таки. Вот и приехали.

Двухэтажный коттедж в окружении здоровенных сосен едва выглядывал своей черепичной крышей из-за высокого кирпичного забора. Нажав кодовый замок на калитке, Дмитрий гостеприимно распахнул её и жестом указал Марковне следовать за ним. Выстланные брусчаткой дорожки, аккуратно подстриженные кустарники, будто в кино про красивую жизнь.

— Господи, вот это да! — всплеснула руками Марковна, — какие хоромы!

— Заходи, заходи, — Дмитрий тихонько подтолкнул женщину в дверь.

Оглядев большую прихожую, Марковна приложила руки к груди:

— И сколько мне можно будет тут жить?

— Да хоть всю жизнь, — Дмитрий развёл руки в стороны, — я же тебе говорю, у меня нет времени сюда часто наведываться. Конечно, мои зна­ко­мые ребята придумали кой-какие приспособления, ну, там, свет вклю­ча­ет­ся, в разное время, телевизор, музыкальный центр. Но всё равно, не жи­лой дом, у лихих людей на это особый нюх. Ладно, если просто ограбят, а то ведь и поджечь могут, сгорят тогда все мои вложения. Вот за той кар­ти­ной сейф вмонтирован, там документы на дом.

— А приедешь отдохнуть с друзьями, а тут я, старая перечница.

— Ты погляди сколько комнат, — Дмитрий обнял тётку и прижал к своей груди, — даже если и приеду, мы с мужиками тебя не побеспокоим, дай бог просто друг друга тут найти.

Услышав, как начали вздрагивать от плача плечи Марковны, он тихонько погладил её по голове и прошептал на ухо:

— Не плачь, не стоит это всё твоих слёз, слишком мало мы живём на этом свете, чтобы отворачиваться от тех, кто нуждается в нашей помощи. Как же потом перед судом господним предстать да снисхождения к себе про­сить, если всю жизнь свиньёй прожил. А суд тот строгий будет, гос­подь по делам нашим нам грехи и отпускает.

— Не думала я, что ты в бога веруешь. Неужели и в церковь ходишь?

— Пока до этого дело не дошло, может, это откровение мне позже придёт. Как говорит мой генерал: «чем ближе человек к богу, тем сильнее одолевают его демоны». Я — боевой офицер и мне приходилось убивать, хотя я и не был до конца уверен, что это были враги. Просто не хотелось пулю в спину получить. Да и не только этот грех на мне, когда столько раз сталкиваешься со смертью, раздумья всякие в голову лезут. Нет-нет, да позволю себе интрижку, чтобы отвлечься. Не осуждай меня за это.

— Не мне тебя судить, — Марковна обняла племянника.

— Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты меня в агнцы божьи не записала. Садись, буду инструкции давать.

Дмитрий сел в одно из кресел, поставленных в полукруг перед камином, достал из кармана сотовый телефон, подождал, пока Марковна оденет очки.

— Вот, это телефон, у Лешки видела такой же? Вот эта кнопка, когда он заз­вонит, нажмёшь, будешь разговаривать, эта кнопка выключать. За­ря­жать, вот эта коробочка со шнуром, когда вот здесь, видишь табло, один квад­ратик останется. Он сам напомнит о том, что покушать бы не мешало, начнёт попискивать. В ванне халаты, полотенца в шкафу, потом покажу, как боллер включается, чтобы воду греть. Лучше его выключай, когда нуж­ды в кипятке не будет, техника всё-таки, вдруг замкнёт. В хо­ло­диль­ни­ке еда кой-какая есть, завтра после нотариуса приеду, ещё привезу.

— А зачем тебе к нотариусу?

— Подпишу бумагу, если со мной что случится, чтобы Лёшка не смел тебя выгнать, пока, — он запнулся, — твой последний час не придёт, кто знает, как самостоятельность людей меняет. Это сейчас он — паинька послушный, а вырастет? Ребят пришлю, чтобы они всю свою хитрую сигнализацию отключили, а то музыка заорёт, напугаешься. Вещи твои се­год­ня же из соседского гаража доставят, есть у меня товарищ, фирма у не­го по грузоперевозкам. Скомандуй, пусть они всё в мансарду занесут, там есть комнатка пустая, думаю, всё поместится, как устанешь от моего ев­ро­стан­дарта, так поднимешься наверх, посидишь в своих креслах, душа отдохнёт. Не тяжело будет по лестнице подниматься? Может, внизу ком­на­ту освободим?

— Что ты, для сердца зарядка полезна, — глаза Марковна снова были на мокром месте.

— Отставить слёзы, — нахмурившись, скомандовал Дмитрий, — и тебе хорошо и мне помощь, хочешь, я тебе ружьё выдам?

Марковна рассмеялась сквозь слёзы и махнула рукой.

— Айда, проводи меня до калитки.

Перед тем, как сесть в машину, Дмитрий сунул в карман платья Марковны внушительную пачку денег.

— Да что ты, Дима, не надо, у меня завтра пенсия по графику.

— Отставить пенсию, в город пока не езди, обживись, с людьми по­об­щай­ся, познакомься с соседями, приглядись. До города автобус хо­дит, да что тебе сей час в нём трястись? Вот приведёшь мысли в порядок, душа ус­покоится, тогда и будешь по подружкам бегать.

— Да немного я себе подружек нажила, так, коллеги, а у них своих забот хватает.

— Так, ребят пришлю, они тебе всё подробно расскажут про технику домашнюю, сиди, лежи, отдыхай, по лесу гуляй, воздух тут, точно мёд. На днях заскочу, проведаю.

— Спасибо тебе, Дима, — опять предательские слёзы.

— Ничего, тётка, прорвёмся.

Марковна первый раз за всю свою долгую жизнь как-то неумело сложила пальцы в щепоть и… перекрестила отъезжающую машину.

«Вот и не думала, что благодарить негодяя Сергея буду, а вот поди ж ты. Если бы не он, так и сидела бы в своём скворечнике, где даже сосед соседа не всегда в лицо знает. Полгода воздухом каким дышу, сплю, как младенец. Думала, моя педагогическая работа есть предел высоты сос­ло­вия. А вот, как рыба в воде чувствую себя на… рынке. Торговка- бабушка, семечки-орешки и так, кто что попросит из старья. Сколько людей здесь и с разным образованием, высшее, даже несколько профессоров и доцентов есть. Все последние новости у нас, на базаре, обсуждаются бурно, аргу­мен­тировано. Как никогда сейчас я чувствую свободу, независимость, душевную лёгкость. Димочка, мой дорогой племянник, ему так тяжело деньги достаются, своя семья, а он норовит ещё мне деньги подсунуть. Я их все в коробку из-под обуви складываю и в сейф, к документам, а ключ от сейфа, который он мне дал, прячу под плинтусом. Вдруг помру внезапно, он сейф откроет, а там всё и лежит в сохранности. На своё день рож­дение, когда Дима меня к себе в гости повёз, попросила у магазина остановиться, купила целую красную рыбину, икру, вино. Галина сразу все посчитала, что, мол, „это три ваших пенсии, как вам удалось столько сэко­номить?“. А я сразу нашлась: « первый раз за всю жизнь в лотерее вы­иг­рала, легко деньги пришли, легко с ними надо и расставаться». Не ска­жу же я им, что семечки-орешки — неплохой бизнес! Анне Павловне спа­си­бо, ушлая бабёнка, не зря товароведом в советское время работала, по­мо­лодёжному сленгу «моя крыша». Никто ей на базаре не указ, наоборот, все слушаются. Она меня на рынок и пристроила. Как-то я, получив очередную пенсию, зашла на базар, ходила по рядам, удивлялась ценам, прикидывала, как люди живут, сколько же надо получать, чтобы можно было себе позволить купить то-то и то-то. Мне какие-никакие босоножки надо было прикупить, вот я и подсчитывала, сколько у меня денег после покупки останется. Остановилась, головой покачала. Тут меня Павловна и окликнула, слово за слово и быстро она меня обработала, что можно нам ста­рикам предпринять, чтобы хоть как-то концы с концами сводить. Таи­сья, её товарка, тоже ничего, ладненькая такая, без мыла в любую щель вле­зет, восточная женщина, одним словом, у них это в крови. Боженька такую шевелюру ей дал, даже с годами не поредела. Всегда на шпильках, ни­каких кроссовок, тапочек. Настоящий бухгалтер, подтянутая. По­тре­па­ла ей жизнь, не дай бог кому. Вот так Павловна и собрала нас вокруг себя учить уму-разуму, да и не обидно, она вон, в семьдесят два года и с кры­шей над головой и, как говорят, «в авторитете».

— Григорий, не похож ты на моего Ваську, тот меня слушал, только от­ве­тить не мог, а ты даже глаза не откроешь, когда я с тобой разговариваю. Ско­лько ты у меня, месяца четыре? Пришёл худой, блохастый, глаза за­кис­шие, как у маленького котёнка. А сейчас отъелся, видно, тебе года три-че­тыре. День и ночь по округе гоняешь, каждой кошке норовишь свои гены передать. Никогда не думала, что такая аляпистая расцветка мне понравиться, трёхцветные кошки, говорят, счастье приносят. Хоть и счас­тли­ва я сейчас, но разве счастья может быть много? Ладно, заболталась я с то­бой, завтра рано вставать, дел много. Как сказывала моя покойная сес­т­ра: «кто рано встаёт, тому и петух снесёт».

— Анна Павловна, Таисья, вы уже здесь? А я думала сегодня первая при­ду, автобус задержался.

— Места всем хватит.

Таисья поправила свою шикарную причёску. Анна Павловна, сидя в ста­ром, обшарпанном кресле, лузгала семечки, шелуха аккуратной кучкой лежала на длинном фартуке. Базар уже просыпался, нарастал гул голосов нескольких сотен торговцев.

— Да я же не о месте беспокоилась, просто сегодня, за всю вашу доброту и заботу я хотела пригласить вас к себе в гости.

— Ты никому не должна, — грубый, с присвистом от хронической астмы голос Павловны до сих пор заставлял вздрагивать Марковну.

— Я же от чистого сердца, в благодарность, так получилось, что кроме вас да моего племянника у меня никого на этом свете нет ближе. Мы уже полгода вот так вместе, бок о бок. Если бы не вы, Анна Павловна, я бы никогда не догадалась семечками торговать, а если бы и догадалась, то местные барыги меня давно бы отсюда турнули. Наблюдала я, что к вам за советом не только торгаши подходят, но и люди в костюмах недешёвых.

— Ишь, какая глазастая, — Павловна прищурилась, — можно быть капитаном корабля, но не капитаном океана. Что думала пораньше на базаре делать? Наши места никто не займёт.

— Прибраться хотела, дворники в наш закуток не часто заглядывают.

— Вот ещё, выдумала, ты здесь не в услужении, а такой же член сообщества. А на мусор я уже кому нужно указала, сегодня же нам тут всё облагородят, покрасят, приберут.

— Да я просто, по привычке к порядку.

— Вот сегодня на твою привычку у тебя дома и посмотрим.

— Значит, принимаете приглашения? — улыбнулась Марковна.

— А кто ж в уме от дармовщинки отказывается?

Таисья решила вмешаться в разговор, а то грубоватая Павловна могла испортить приподнятое настроение приглашавшей.

— Чем же потчевать будете?

— Да без особых изысков, — пожала плечами Марковна, — но много. Сыры-колбасы, окорочка с золотистой корочкой, грибочки маринованные, огурчики-помидорчики.

— Хватит, а то уже раньше времени слюни побежали, а нам тут ещё долго сидеть. Я с собой ещё одного человечка хочу взять.

Таисья с укором посмотрела на Павловну, та махнула рукой, мол, «я знаю, что делаю» и закашлялась. Спасительный баллончик и уже через секунду, она смогла вдохнуть полной грудью.

— Она не помешает, давно её знаю и ест немного и талантами бог не обделил. Так можно?

— Да конечно, новый человек всегда интересен, тем более, ваша протеже.

— Ты мне заумными фразами не сыпь, она хорошая бабёнка.

— А кто такая? — проявила любопытство Таисья.

— Кто, кто! Мадам.

— В смысле?

— Какой может быть смысл? Моложе нас всех, лет ей сорок с хвостиком.

— Первый раз о такой вашей знакомой слышу, — пожала плечами Таи-сья, — ни разу о ней не рассказывали, а уже не один день вместе живём.

— На юга она уезжала, лучшей доли искать, не нашла, вот и вернулась.

— Где же вы с ней повстречались? Вроде я всегда рядом с вами? — рев­ни­вые нотки в тоне Таисьи вызвали у Павловны усмешку.

— Она вчера ко мне заходила, когда ты в аптеку на Пушкинскую улицу ездила.

— Автобус долго ждала, на другой конец города всё-таки.

— Вот-вот, подохнешь с такой товаркой нерасторопной, я же тебе на так­си туда-обратно давала, всё экономишь?

— Привычка, — виновато пожала плечами Таисья.

— Зато и ценю, что деньги на ветер не бросаешь, — хмыкнула Павловна, — как Мадам, сказала я ей, мол, «извини, есть у меня уже жиличка и медсестра в одном лице, не надо было меня бросать, хорошо же жили, дружно».

Она тоже моей соседкой была, квартиру продала и умотала, а ты позже к сыну переехала, вот вы и не увиделись. Хотела я её ночевать оставить, потом бы что-нибудь придумали. Но она гордая, говорит, мол, по старой дружбе забежала, просто проведать, а у самой глаза, как у побитой соба­чон­ки, нелегко человеку, видать. Лет десять назад трагедия страшная в её жиз­ни приключилась. У меня, видавшей виды, и то слёзы на глазах были, ког­да я узнала её историю. Растерялась она, что у меня кто-то живёт, ха-рак­тер-то у меня не дай бог. Сама удивляюсь, как мы с тобой, Таисья, при­тёр­лись. У меня бог Иисус, у тебя Муххамед, а ничего.

— Так это только пророки, бог един, — вставила слово Марковна.

— А всё одно, небожители.

— Почему «Мадам»?

— Не знаю, она сама себя так назвала, сказала мне, что кто её настоящее имя упомянет, с тем словом больше не перемолвиться, — Павловна мах­ну­ла рукой, — я уже и сама не помню, как по правде её имя-отчество.

— Где мы её искать будем?

— Это Марковна, как хозяйка, должна вопросы задавать, — нахмурилась Павловна, — а ты и тут свои три копейки вставишь.

— И то правда, вы знаете, куда она пошла? — Марковна опять вступила в разговор.

— А чего её искать? Вон она стоит, делает вид, что случайно тут по­яви­лась и меня не видит. Сама-то прекрасно знает, что я тут уже сто лет сижу.

Марковна и Таисья посмотрели в ту сторону, куда глазами указывала Павловна. Возле прилавка с фруктами стояла миловидная женщина, ры­жие крупные кудряшки освещало солнце, отчего они делались просто ог­нен­ными.

— Раньше обычные космы были, каштановые, а теперь форсить начала, молодиться, видать, седина уже во всю попёрла. Горя много видела, вот и поседела до срока. Раньше её это не смущало, а теперь забеспокоило, раз эту чёртову химию на голову мажет.

Павловна подняла руку и громко крикнула через несколько прилав-ков:

— Мадам, иди сюда, я здесь!

Молодая женщина вздрогнула и торопливой походкой двинулась в сторону трёх женщин. Пройдя какое-то расстояние, она вдруг поняла, что взяла сразу быстрый темп по первому зову и чтобы не терять марку, чуть замедлила шаг.

— Решила фруктов свежих прикупить, витамины, полезно…

— Ага, ага, это молодец, что за здоровьем своим следишь, — хитрый при­щур Павловны смутил Мадам, — знакомься, мои товарки, Таисья, Мар­ков­на.

Мадам приветственно кивнула женщинам.

— Ты что сегодня вечером делаешь? — спросила Павловна.

— До нового года я совершенно свободна, — усмехнулась Мадам.

Шутка удалась, вызвав у всех четверых смех. Павловна закашлялась в приступе астмы, а когда восстановила дыхание снова смутила Мадам своими откровенными вопросами.

— Что, спала спесь?

— Я ушла потому, что просто не хотела вас стеснять.

— На вокзале ночевать лучше?

— Почему на вокзале? У меня номер в гостинице, правда, — Мадам отвела глаза в сторону, — в двенадцать съезжать надо.

— Вещей-то много?

— Да меня в поезде…

— Облегчили, что ли? — хмыкнула Павловна.

— Самое необходимое у меня с собой, в спортивной сумке было.

— Ага-ага, а чё глаза-то прячешь? Не было у тебя ничего, всё промотала, так ведь? — Павловне будто доставляло удовольствие выводить Мадам на чистую воду, — деньги за квартиру куда дела?

— Машину там покупала, — Мадам махнула рукой.

— Ну и где она?

— Да разбил её один, восстановлению не подлежит, — Мадам почесала переносицу.

— Ага, понятно, завела там себе на югах мачо, а он чмом оказался, так?

Без тебя хоть в аварию попал?

— В том-то и дело, без меня, упокой господь его душу, а меня то ли черти, то ли ангелы в тот день увели.

— И не ропщи ни на тех, ни на других, — нахмурилась Павловна, — на кушетке у меня спать будешь, на еду крутись зарабатывай, большего не прошу. Законы и порядки мои знаешь — дом в чистоте соблюдать, мужиков не водить.

— Спасибо, — Мадам улыбнулась и отвернулась, что бы никто не заметил, как на её глаза навернулись слёзы.

— Тебе спасибо, что жива-здорова, а то я уж подумала, помру и не уви-жу тебя больше, — Павловна махнула рукой, — твои байки из психушки я до сих пор людям рассказываю.

— Так вот это кто? — подняла брови Таисья, — что ж вы сразу мне не сказали!

— Ладно, бабоньки, слушайте мою команду. — Павловна хлопнула себя по коленкам, — ты, Мадам, дуй в гостиницу, вот ключ от моей хаты, неси вещи туда и зараз сюда, поторгуешь за Марковну. А ты, Марковна, поезжай домой, готовься принимать нас, дорогих гостей.

Мадам чуть ли не вприпрыжку скрылась за поворотом, а Павловна, нахмурившись, посмотрела на Таисью:

— Тебе, голуба, вот что скажу, не говорю, чтобы ты её полюбила от всего сердца, можно так, поверхностно. Нас никто не пожалеет, мы сами для себя — манна небесная, а вместе всегда легче лихое время пережить.

Судьба, видать, не напрасно нас всех вместе сводит, устраивает нам проверку на прочность, если уж мы друг друга поддерживать не будем, грош цена нашей душевности, чёрствость против нас самих обернётся, — от длинной речи Павловна закашлялась, а, отдышавшись, продолжила, — наша жизнь для нас сама и судья и прокурор и адвокат, ошибается тот, кто думает, что эти должности занимают бог с дъяволом.

— А то нет, — хмыкнула Таисья.

— Позубоскаль мне, — Павловна стукнула кулаком по прилавку, — а ты, учительница, что скажешь?

— Хен цю ми.

— Это покаковски?

— На китайском, значит, «очень умно».

— Удивляешь ты меня, Марковна, говоришь всегда мало, но зришь в корень. Ну, давай, собирайся, Мадам вернётся, распродаст твои семечки, сумки привезём, диктуй Таисье адрес.

Марковна встречала гостей у калитки. Из подъехавшего такси выпорхнула Мадам, потом Таисья и самой последней, опираясь на руку Ма­дам, едва выбралась из машины Павловна. Опираясь на бадик, она оки­ну­ла взглядом окрестность, заглянула в распахнутую калитку и прис­вис­т­ну­ла:

— Да, удивила ты нас, Марковна, сначала решили — ошиблись номером дома, я на Таисью напустилась, думала, она неправильно записала. Слушай, а на кой тебе эти семечки сдались?

— Вы проходите в дом, расскажу я вам свою историю начистоту, — улыбнулась Марковна, — теперь уже можно, обида притупилась.

Оглядев прихожую Павловна покачала головой:

— Да, прямо царские хоромы, мебель добротная, не то, что сейчас делают, срамота да хлипкость одна. А мы со своей бормотухой виноград­ной да конфетами наразвес никак не вписываемся.

— Да что вы, Павловна, разве дело в цене? Да и не мои деньги всё это куплено, откуда мне столько взять было? Прошу к столу, мои уважаемые гости.

Павловна села во главе стола, ничуть не заботясь о правилах приличия, таков характер. Собственно, никто и не перечил бы, для каждой из присутствующих её авторитет был непререкаем. Таисья с любопытством разглядывала обстановку, а Мадам смотрела на огромное, в человеческий рост, зеркало в кованной оправе.

— Что ты хочешь там разглядеть? Свою молодость?

— Старинное оно, я представляю, сколько это зеркало видело ликов, сколько раз его закрывали чёрной материей в день траура.

— Тю, чего тоску нагоняешь? Мы сюда веселиться приехали, так, Мар­ковна?

— Совершенно верно.

Марковна хлопотала у стола, пододвигая к Павловне блюда с закуской.

— Ох, молодец, не поскупилась, всего вдоволь, да всё моё любимое, — Пав­ловна причмокнула языком, — хотя могла бы так и не тратиться, мы все простые бабы. Ба, а уж этого лохматого с глаз моих, если не хотите, что бы я тут у вас от аллергии загнулась.

Марковна ахнула, подскочила, схватила в охапку кота, вышедшего на шум из соседней комнаты и, целуя его в макушку, понесла к входным дверям.

— Прости, мой хороший, прости, но так надо, погуляй пока, вот, я тебе на крыльце молочка поставлю в миске, как ты любишь, концентри­ро­ван­ное.

Женская компания отменно кушала, закусывая немалое количество вы­пи­того вина, никто не упал лицом в салат, а наоборот, с каждым оче­ред­ным глотком выстоявшегося напитка они раскрепощались, открывали свои души и при этом каждая из них не чувствовала себя ущербной. Их всех объединяли трудные жизненные обстоятельства, в которые они по­па­ли волею судеб. Марковна первый раз за полгода нашла в себе силы, рас­ска­зать своим новым и, пожалуй, единственным подругам, что с ней слу­чи­лось. Павловна слушала, подперев щёку рукой, перебивая рассказ учи­тель­ницы крепкими словцами. Когда Марковна закончила, Павловна на­ли­ла себе в бокал вина и, подняв его, дала понять, что ждёт всю ком­па­нию. Марковна накрыла свой ладонью:

— Мне, пожалуй, хватит, я никогда столько не пила.

— Правильно, пить надо до тех пор, пока ты управляешь алкоголем, а не он тобой.

— Спасибо за поддержку, — Марковна прижала руку к груди.

— Это тебе спасибо, я, честно сказать, никогда так душой не отдыхала, выпила чуть не ведро, а ещё ни разу не закашлялась, заметили?

— Заметили, — кивнула Мадам, — хорошее красное вино благотворно влияет на кровообращение, сосуды расширяются, наполняются кисло­ро­дом, спазм, вызывающий кашель, исчезает.

— Ох, и грамотейка, так бы ты в жизненных ситуациях умом блистала, поди, не осталась бы сейчас ни с чем, — хмыкнула Павловна, — давай, пришла твоя очередь рассказывать.

— А что особенного я могу рассказать? Облапошили меня просто классически, красиво, но вспоминать не хочется.

— Нет, уж, не лишай нас удовольствия позубоскалить, — погрозила пальцем Павловна.

В её тоне хотя и была большая порция язвительности, но в глаза — зеркало души, в них было неподдельное сочувствие.

— Училка не постеснялась, хотя вижу, чего ей стоило рассказать нам, каким дерьмом её ученик оказался.

— Да я и не стесняюсь, просто странно, как я, — Мадам ткнула себя пальцем в грудь, — могла попасться на такую «лажу».

— «Я», — Павловна состроила ехидную гримасу, — вот если бы ты по-меньше себя пальцем в грудь била, самонадеянность свою себе, сама зна-ешь, куда, засунула, глядишь бы и по другому всё сложилось.

— Скорее всего, — улыбнулась Мадам, — но тогда бы судьба не свела ме-ня с вами, Павловна, а теперь вот и с Таисьей и Марковной. За всё в жизни надо платить и мне кажется, я заплатила сейчас не самую дорогую цену. А на югах, как вы говорите, со мной вот что приключилось…

Но начать рассказ помешал звонок мобильного телефона Марковны.

— Да — да, Димочка, нет, не занята, — отвечая, Марковна улыбалась, — прямо сейчас? Конечно, конечно я тебя жду. У меня в гостях… коллеги по работе. Ты ненадолго? Нет-нет, ничего не надо, у меня всё есть, ну зачем бы я тебя обманывала?

Марковна выключила телефон и смущённо улыбнулась:

— Это мой племянник, едет сюда с сыном.

— Так, девоньки, нам пора, — Павловна хлопнула в ладоши, — такси успеем дождаться?

— Зачем вам уходить? Не надо, не думаю, что мои гости помешают мо-ему племяннику, — замахала руками Марковна, — это даже кстати, Павлов-на, я говорила — Алешка не знает о доме, вот и прекрасная ситуация, мы скажем, что вы — хозяйка, а я у вас живу.

— Лады, — Павловна кивнула головой.

Марковна вышла встречать.

— Бабулечка, как я рад тебя видеть!

— Господи, да куда ж ты тянешься? — всплеснула руками Марковна, обнимая внука, — за полгода ещё подрос.

— Стараюсь, мужчина должен быть высоким и здоровым, да и есть в кого, — Алешка показал рукой на вылезающего из машины отца и оглядел поляну огромный двор, — ух, ты, вот это хоромы, прямо дворец. Пап, вот бы нам такой!

Марковна с Дмитрием переглянулись.

— Пойдёмте в дом, у нас там девишник, — Марковна смущённо посмотрела на Дмитрия.

— Это хорошо, полезно посидеть, повспоминать, мы не помешаем? — спросил Дмитрий.

— Ну что ты, — Марковна чувствовала себя неловко, но поцелуй племянника в щёку приободрил её.

— Здравствуйте.

Алексей вошёл первым и, со свойственной юности откровенности, стал разглядывать гостиную.

— Красиво у вас, уютно.

— Спасибо хлопчик на добром слове, — усмехнулась Павловна.

— Добрый вечер, извините за беспокойство, — Дмитрий вошёл следом за Марковной, — стало быть, Марковна, здесь и живёте?

— А что, мы с Марковной — давние приятельницы, скучно мне одной в таких хоромах, — Павловна прекрасно играла свою роль хозяйки, — при­са­жи­вайтесь к столу, гостям мы всегда рады.

— Увы, времени в обрез, — развёл руки в стороны Дмитрий, — Марковна, мне надо тебе кое-что сказать.

— Да, Димочка, пойдём на кухню, — Марковна закивала головой, — Лё-шенька, пока мы с отцом поговорим, ты садись, покушай, как чувствовала, купила сегодня твои любимые пирожные.

— Что-то случилось? — встревожено спросила Марковна, закрывая за собой дверь кухни.

— Не волнуйся, всё в порядке, — улыбнулся Дмитрий, но глаза его были грустны, — меня отправляют в командировку, месяца на четыре, не писать, не звонить не смогу.

— Батюшки, да что за командировка такая? — разволновалась Марковна.

— Я — офицер, — Дмитрий нахмурился, — и вот что, если со мной что слу-

читься…

— Ох, — Марковна медленно опустилась на стул.

— Все мы под богом ходим, тётка, — Дмитрий тоже сел на стул, — только дурак думает, что он вечен. Могу задержаться и на больший срок, как карта ляжет. Нашу с тобой тайну позволяю открыть Алёшке только тогда, когда моё тело в гробу увидишь.

— Господи, — Марковна закрыла рот рукой, — как же так? Неужели ты не можешь отказаться? У тебя семья, ребёнок, разве это невеские аргументы?

— Я на службе, когда-то давал присягу, это мой долг.

— Да отбрось ты пафос, Дима, сейчас мирное время и мужчины не должны погибать, — шопотом сказала Марковна и расплакалась.

— Отставить слёзы, Алёшку я сюда специально привёз, пусть навещает тебя. Так, вот карточка, — Дмитрий протянул Марковне банковскую кар­точ­ку, — на твоё имя я положил двадцать тысяч, на всякий случай. Извини, боль­ше не могу, семье тоже надо на всякий случай оставить.

— Да зачем? У меня всё есть, да и что будет со мной, если ты…, — Марковна утирала слёзы платком, — вам жить и жить.

— Пешеход и тот не знает, перейдёт ли он дорогу благополучно, а я — военный человек. Вот этот пакет положишь в сейф и опять же, откроешь его в том случае, о котором я тебе уже говорил. Прекращай плакать, не хочу сейчас отвечать на Лешкины вопросы, прошу, будь терпимее к обстоятельствам.

— Терпимость — пол шага к равнодушию, — качая головой, сказала Мар­ковна, — я постараюсь держать себя в руках.

— Вот и правильно, а то давление подскочить, я говорю с тобой, как со взрослым человеком и единственным, кому я могу сказать хоть половину правды. Прости, что приходиться впутывать тебя во всё это. Но лучше пе-ребдеть, чем недобдеть.

Дмитрий улыбнулся и, придвинув стул, обнял Марковну за плечи:

— Милый ты мой человечек, ты прожила большую жизнь и знаешь, какие она может подкидывать сюрпризы. Я люблю тебя, как родную мать, поэтому не огорчай меня своим упадочным настроением, может, я сгущаю краски, понадеемся на русское «авось».

Проводив Дмитрия и Алексея, Марковна, пошатываясь, вернулась к гостям.

— Слушай, училка, да на тебе лица нет, — нахмурилась Павловна, — сезонное обострение? В нашем возрасте это обычное дело.

— Да-да, — еле ворочая языком, согласилась Марковна.

— Пульс у вас ни в какие ворота, язык вязкий? В голове шум? — Мадам держала Марковну за руку, считая по часам сердцебиение, — мушки чёрные в глазах летают?

Марковна смогла только кивнуть головой.

— Так не годиться, — покачала головой Павловна, — что-то наш вечер перестаёт быть томным.

— Может, «скорую» вызвать? — предложила Таисья.

— Мадам, сама справишься? — Павловна ждала ответ.

Мадам кивнула головой, достала из своей сумки пластмассовый фла­кон­чик с таблетками, налила в стакан сок и, протянув Марковне, выт­рях­ну­ла на её ладонь таблетку.

— Пейте, минут через пятнадцать-двадцать всё должно прийти в норму.

Мадам встала позади Марковны и положила свои руки той на виски, Павловна и Таисья молча наблюдали за происходящим. Через короткое время лицо Марковны, искажённое болью, разгладилось, появился даже лёгкий румянец. Она открыла глаза и вздохнула. Мадам убрала свои руки с висков Марковны и села на стул, снова проверяя пульс женщины.

— Вроде, отпустило, — Марковна покачала головой.

— Вот так визитёры, родственнички, бабку чуть в могилу не свели своими разговорчиками, — хлопнула себя по коленям Павловна, — чего он, негодник, тебя так расстроил?

— Да так, дела семейные, — горестно ответила Марковна.

— Так, Таисья, пора нам, негоже хворого человека напрягать, вызывай такси, а посидели всё-таки хорошо, душевно. Мадам, ты с Марковной оставайся, пригляди, да держи меня в курсе, позвони утром.

Глава 3

Таисия и Анна Павловна

— В связи с неопровержимыми доказательствами, подкреплёнными сви­де­­тельскими показаниями, признать подсудимую Таисию Раушановну Карз, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, виновной по ста­тье…

— Да не брала я этих денег! Я работала бухгалтером, у меня все отчётности есть! Да что же это?!

— Мы её давно знаем, не могла она украсть, — раздались возмущённые голоса из зала.

Судья начал призывать к порядку, дав распоряжения судебным приставам удалить из зала тех, кто кричал с места.

— Учитывая смягчающие обстоятельства, применить к осужденной от­сроч­ку приговора сроком на сорок пять календарных дней для воз­мож­нос­ти возмещения материального ущерба, нанесённого её противоправными дей­ствиями, фирме «Досталь». В случае непогашения суммы по решению суда, назначить меру наказания в виде лишения свободы сроком на два года с отбыванием в колонии общего режима.

«Все купленные и областной суд и республиканский, везде отказ мне пришёл. Ну, Андрей Владимирович, всё вам вернётся в трёхкратном размере, все мои слезинки язвами прожгут тебя и снаружи и изнутри, печень как кислотой прожгут, я уже не меньше ведра наплакала. Как же я так, дура старая, любовь ослепила мне глаза и помутила разум, «пе­ред­ком» начала думать, а не головой. Всё на меня списал, подлец, растоптал, как гулящую шлюху. Ничего со мной не приключится, буду жить с одной целью — плюнуть тебе, Андрюшенька, на могилу. Моё татарское прок­ля­тье посильнее будет суеты земной. Завтра с утра включу мозги на спа­се­ние самой себя.

Деньги то какие огромные присудили, хорошо хоть судья за моральный ущерб иск отклонил, век бы не рассчиталась. Это он мне, гадёнышь, за моральный ущерб должен. Жаль, что оттащили меня от него его верные псы, всю бы морду его холёную своими ноготками отточенными рас­ца­ра­па­ла. «Успокойтесь, Таисия Раушановна, разберёмся, посчитаем, на сколько вы мою фирму „обули“. Вот мразь, разобрался, зечкой меня под старость лет сделал, с биркой на кармашке. Там, конечно, тоже люди си­дят, от сумы, да от тюрьмы не зарекаюсь. Обидно только, что мало брала, мил­лионы ихние с продажи металла отмывала, дебет с кредитом сводила, себе только на лаки, крема, да туфли выгадывала, а они все коттеджей се­бе понастроили, на Канары летали, будто птицы перелётные. Квартиру, сла­­ва богу, хорошо удалось продать, часть суммы погасила, думала, от­сроч­ку дадут, а хрен там. Мой адвокат слабенький, не может с такой ма-шиной сладить. Завтра на дачу документы подпишу, тоже Аллах на моей стороне стоит, землю, что под наши дачи давали, какой-то из европейских банков покупает для своего строительства. Людей не обижают, хорошую цену за сотку дают. Машину сын пообещал продать, тоже вклад хороший будет, правда не хватает, но на этот счёт у меня есть козырь — старинное колье, что мне от прабабки досталось, в антикварный магазин сдам, Лев Абрамович давно на него глаз положил, всё продать просил, хорошо, что в своё время не согласилась. Нет, наверное, всё-таки лучше в Москву и с машиной и с колье съездить, там всё подороже продать можно, может, с машины больше выручу и не придётся колье продавать? Хотя, с машиной…».

— Рауль, сынок, ты уж извини, что мне пришлось потеснить тебя.

— Да что вы, мама, никакого стеснения.

— В твоём голосе не совсем искренние нотки, поди, невестка моя тебе всю плешь проела? Злая она, так и сверлит меня глазами.

— Вовсе она не злая, а справедливая, — молодой мужчина поморщился, — только прошу, не курите в квартире, на балконе или в подъезде, жена не выносит запаха дыма.

— Я же в форточку, — Таисия демонстративно выпустила дым в сторону окна.

— Мама, зачем лишние осложнения? — в голосе Рауля мелькнуло раздражение, — вы же знаете, я живу в примаках, квартира тестя, дарственная на жену.

— Ещё и мать судимую привёл, — закивала головой Таисья, щурясь от дыма.

— Дело не только в этом, — Рауль нервозно сунул руки в карманы, — мне тридцать лет, а у меня ни кола, ни двора, ничего своего, даже приличной работы. Если бы вы, мама, помогли мне, когда была возможность, я бы уже раскрутился.

— Аллах тебя крутилкой обделил, — Таисия затушила окурок, — тебя деньги портят, неужели забыл? Ладно, что там с машиной?

— Всё в порядке, ребята обещали продать за хорошую цену.

Рауль смущённо отвёл взгляд, этот факт не ускользнул от внимания Таисии, она насторожилась:

— А почему так долго? Ты говорил, что всё будет гораздо быстрее.

— Но вы же знаете сами, номера на двигателе перебиты, а это осложняет дело. Её в другой регион гнать надо, чтобы продать.

— Ты что, совсем идиот?! — Таисия чуть не подпрыгнула на месте, — машину здесь наши гаишники на учёт ставили, в другом регионе с ней могут возникнуть проблемы. Это ты сам своим друзьям сказал о номерах?

— У нас с ними всё по-честному, как я мог утаить этот факт? Под­ста­влять ребят я не могу.

— И что я аборт не сделала? Теперь ты хочешь меня в тюрьму засадить из-за этой чёртовой машины?

— А что вы, мама, так забеспокоились? — Рауль надменно хмыкнул, — у вас золотишко имеется, вот и…

— Я тебе сейчас как врежу «вот и», — Таисия сжала кулаки, — от родного сына удар в спину ждать. Нет, тебя точно в роддоме подменили, не могла я такого козла безрогого родить.

— Надоело, — Рауль хмыкнул, — пришло время собирать разбросанные камни. Опять за сигарету? Идите на балкон или на площадку, вся квартира уже провоняла.

Таисия набросила на плечи кардиган и вышла лестничную площадку. Долго не могла подкурить, зажигалка в дрожащих пальцах никак не хотела срабатывать. Сделав два глубоких вздоха, она чуть успокоилась и с наслаждением сделала большую затяжку.

Щёлкнул замок соседской двери и на площадку выглянула грузная и грозная бабулька.

— А, это ты, а я думала опять подростки шабят, хотела им по шее надавать.

Голос соседки был грудной, со свистом и Таисия приготовилась отра­жать атаку.

— Извините, — для проформы, сказала женщина.

— Меня Анной Павловной зовут, — соседка, как оказалось, не хотела на­па­дать, — а ты, так я поняла, мать этого великовозрастного лоботряса, бух­гал­терша, которую полюбовник обобрал до нитки.

— Откуда вы знаете? — опешила Таисия.

— А я, милочка, много чего знаю, поэтому и боюсь, чтобы иностранные раз­ведки меня не похитили, дабы выведать тайные сведенья, что в этой, — старуха постучала пальцем себя по лбу, — золотой голове хранятся. Ты употребляешь?

Павловна сделала характерный жест, щёлкнув пальцами по кадыку.

— Когда есть повод и дармовщинка, — усмехнулась Таисия.

— Повод найти — раз плюнуть, было бы желание, ну, заваливай на мою хазу.

— Спасибо, можно чуть позже? — улыбнулась Таисия.

— Опа, я по два раза не приглашаю, — старуха пожала плечами и сделал шаг в глубину своей квартиры.

— Бычок большой, жалко выкидывать, не в моём сегодняшнем положении шиковать, — коммуникабельность Таисии помогла ей и в этот раз — говорить с человеком на его языке.

— Ладно, заходи со своей попердулькой, — махнула рукой Анна Павловна.

— А как же дым?

— Я хоть и астматичка, но от дыма не задыхаюсь, а вот от животин домашних хоть караул кричи.

Масса старых, ненужных вещей, дубовая мебель времён царя Гороха загромождала небольшую двухкомнатную квартиру соседки. Железная кровать с кованными спинками, пирамида подушек мал-мала меньше, про­давленный диван — обычная стариковская обстановка. И как гость из будущего — жидкокристаллический телевизор на полстены.

— На кухню пойдём, там все яства под рукой, — старуха зашаркала тапочками по коридору, ведущему в кухню, — обувку снимай, у меня полы мыть некому, там шлёпки под полкой. Как на счёт винца?

— В аккурат, крепкие напитки надо пить, чтобы горе не таким горьким казалось.

— А у тебя на душе сейчас что, птицы поют? — прищурилась Павловна и, поставив на стол два бокала, налила из бутылки с импортной этикеткой вино, между указательным и большим пальцем левой руки синела наколка — пять точек, на трёх пальцах были три буквы имени «Аня», а на мизинце какой-то геометрический рисунок.

В вазочке на столе лежали лущённые орешки, на блюде — виноград, яблоки, мандарины. После пары выпитых в тишине бокалов, Таисию с новой силой захлестнула обида. «Хоть и обещала Аллаху не проклинать это­го поганца Андрюшеньку, но так бы и звезданула по харе его сла­ща­вой, мразь, тварь» Таисия неожиданно для себя стукнула кулаком по сто­лу.

— Ой, ой, «растопчу, раздавлю, не помилую!» так вроде таракан грозился, — хмыкнула Павловна, искоса глядя на Таисию, — не в твоих си­лах с ним справиться. Шуры-муры с ним крутила, а ведь женатый и как че­ло­век дерьмо, весь город об этом знает.

— Мне так одиноко было, сама не знаю, как подпустила его к себе, — Таисия расплакалась, закрыв глаза рукой.

— Понимаю, деточка, когда душа замерзла, к печке прислоняешься, хоть она горяченная и до костей прожечь может.

Павловна неумело, видно давно ей не представлялась возможность про­явить сочувствие, погладила плачущую женщину по плечу, а потом не­ожиданно для той ущипнула за щёку.

— Да ты, смотрю, совсем захмелела, надо что по существеннее тебе дать закусить, — Павловна открыла холодильник, — да-а, не густо. Мне одной много ли надо, сын ко мне не заезжает, гостей я не принимаю, сама на базаре ем. Ну-ка, что тут у меня? Годиться, хороша закуска — квашена ка-пустка и подать не стыдно, а съедят — не жалко.

— Сами стихи сочинили? — Таисия улыбнулась сквозь слёзы.

— Да где мне рифмоплётством заниматься, в одном кине слышала, а сейчас вспомнила, — хмыкнула хозяйка дома, — вот ещё колбаска, хлеб, чип­сы с беконом, шибко я их уважаю, вот и собрали закусон.

— Спасибо, не беспокойтесь, — пожала плечами Таисия, — вот скажите мне, вы жизнь прожили, много повидали, почему Аллах отвернулся от меня?

— Ну, во-первых, я помирать не собираюсь, это по поводу «прожила», а повидала я и правда, много. Ничего, девонька, просто так не происходит. Не спрашивай у Бога о справедливости, был бы он справедлив, давно на­ка­зал бы тебя. Не сердись, мне твоя трагедия особой жалости не вы­зы­ва­ет, люди и пострашнее цену платят, ты молодая, а барахло нажитое — ерун­да, как пришло, так и ушло. Ну-ка, покопайся в своих мозгах, разве ты его кровью и потом заработала? Вот, то-то и оно — ж.

— Но мне жить теперь негде!

— Главное здоровое тело, значит, у души есть крыша. Думай о сегод­ня­ш­нем дне, о завтрашнем господь позаботиться. Ты скоро сама до этих ис­тин дойдёшь, раз мои слова для тебя писком звучат. Сама же говоришь — я мно­гое повидала.

— Я уже упала ниже плинтуса, у меня ничего нет, меня перестали уважать все те, кто совсем недавно лебезил передо мной.

— Э, милка, жизнь интересная штука, когда ты думаешь, что находишься уже на самом дне, снизу тихо постучит кто-то.

— Вряд ли, мне уже пятки огненная плазма, что вокруг ядра земли находиться, обжигает.

— Ничего-то ты кроме своей обиды вокруг не замечаешь, есть люди, которым хуже, чем тебе, раз в несколько.

— Это всё слова, простите меня, что заморачиваю вас своими пережива­ни­ями, расскажите, чем вы занимаетесь.

— Ты что, не видишь, сколько мне лет от рождества Христого? Пен­си­о­нер­ка я, скучаю, бездельничаю.

Таисия вдруг истерично расхохоталась:

— Кто-то из шутников когда-то сказал «безделье не было бы таким скуч­ным, если бы была другая форма безделья».

— Точно, это про меня.

— А в свободное от безделья время, что делаете?

— На базаре я время коротаю, приторговываю по мелочам, — махнула рукой Павловна, — не думай, что нуждаюсь, у меня всего вдоволь. Просто общение, последние новости, люди. В любую погоду, как на службу иду, боюсь пропустить, вдруг Антанта проклятая что-то замыслила, а я не в кур­сях.

Павловна засмеялась и тут же закашлялась, сидевший внутри свист вы­р­вался наружу. Ловкое движение и спасительный баллончик облегчил её дыхание.

— Это у вас от дыма?

Таисия сделала попытку затушить прикуренную сигарету, но старуха покачала головой:

— Говорю ж тебе, от дыма мне ничего, астма проклятая со мной уже лет 25 живёт, приступы такие — не редкость.

— А чем-нибудь лечитесь?

— Да ничем её, заразу, не выведешь, вот, слава богу, лекарство придумали хоть спазм снимать. Засиделись мы, однако, пора отдыхать.

— Спасибо вам за поддержку, — улыбнулась Таисия, — давайте я посуду приберу и пойду к себе.

— Вот это дело, люблю, когда народ сам за собой прибирает.

Таисия вышла, тихонько прикрыв дверь. Было далеко заполночь, она выкурила ещё одну сигарету на лестничной площадке и, войдя в квартиру сына, тихонько щёлкнула дверным замком. На душе, после общения с соседкой, стало немного полегче.

Утро следующего дня у Таисии началось с телефонных переговоров. Об­звонив несколько объявлений в газете, она приценилась и пришла к вы­воду — машину удастся продать неплохо и закрыть главу долгов. Она жда­ла сына, которого с утра отправила за машиной. Вошедший в дверь Рауль выг­лядел уставшим и… напуганным.

— Я не слышала, как ты подъехал, — Таисия встречала его в прихожей.

— Мама, вы только не волнуйтесь, — сын не поднимал глаза на мать.

— Что? — обмерла Таисия.

— Машины в гараже нет, угнали.

Ноги Таисия подкосились и она просто сползла по стене на обувную тумбочку.

— Ты слышишь, что говоришь?! Ты вообще соображаешь, что говоришь?!

— Обращаться в ГАИ небезопасно, они поднимут всю компьютерную базу, могут вскрыться ваши махинации, вы же не всех купили. Ребята сказали, предпринимать что-либо бесполезно, ещё решат, что вы были в сговоре с угонщиками и не хотите платить присужденную сумму.

— А ещё что твои ребята тебе сказали?!

— Они в растерянности, вас, мама, жалеют, пришла беда, отворяй ворота. Ничего, мы как-нибудь выкрутимся.

— Что ты «макаешь»? «Открывай ворота», — прошепелявила Таисия, — мозги бы ты свои открыл, когда к своим бандитам обращался. Ладно, надеюсь, это они меня кинули и ты не при чём.

— Куда вы? Не делайте глупостей, мама.

— Отстань, мне надо побыть одной.

Таисия шла, не разбирая дороги, слёзы застилали ей глаза. Первый раз она почувствовала, где находиться и как болит сердце, под левой лопаткой кололо и пекло. «Да пусть разорвётся, к чёртовой матери, все проблемы решатся разом, нет человека, нет проблемы». От своих тягостных мыслей Таисия очнулась тогда, когда сзади раздался визгливый голос грузчика, катившего тележку с коробками.

— Эй, корова, дорогу!

Таисия огляделась — она стояла посередине базарной площади. Туда-сюда сновали люди, жизнь рынка кипела. «Павловна, надо найти её, пусть ругает, пусть насмехается, всё лучше, чем от мыслей мозги лопнут».

— Так, девонька, смотрю, тебе сегодня хуже, чем в день суда.

Павловна сидела в обшарпанном кресле за невысоким прилавком, заваленным хозяйственными железками, ещё какими-то разномастными товарами.

— Выпей-ка валерьяночки, вот, «Фанты» глотни, не бзди, астма — не заразная.

Таисия машинально сделала несколько глотков и, поблагодарив старуху, поискала глазами место, чтобы присесть. Павловна заметила её взгляд и достала из-за спины раскладной стульчик.

— Садись и рассказывай, что со вчерашнего дня с тобой приключилось.

Заставлять Таисию не надо было, рассказ сам просился к слушателю. Павловна сначала слушала, глядя на рассказчицу, потом опустила глаза и посмотрела на Таисию только тогда, когда та замолчала.

— Хреновые дела, дружков сыночка своего знаешь? — когда Таисия утвердительно кивнула, старуха продолжила, — сейчас вот что, иди домой, постарайся отвлечься, отдохни, а я обмозгую, какие рычаги надавить, что­бы нашли твою машину. Но сама понимаешь, бесплатно только чирьи на зад­нице выскакивают.

— Вы меня разыгрываете или как дурочку успокаиваете?

— Ты говори да не заговаривайся, шутки с тобой шутить у меня времени нет. И успокаивать тебя мне не охота, сама такого идиота на свет про­из­ве­ла, пока за деньгами гонялась, упустила воспитание, прошляпила, что­бы уважал тебя и боготворил, как положено к матерям обращаться, как бы они не жили. Не мне тебя судить, по своему опыту знаю, каково это, ког­да сын на мать волком смотрит, у самой такая же история. Мой хоть пакости мне не делает, на том спасибо, но по больному тоже изрядно режет, зна­ть­ся со мной не желает. У нас с ним своя история, но сейчас не обо мне речь. Сказано тебе, иди домой, я сейчас пацанов подтяну, найдут твою лас­точку, гаманок развязывай, людей отблагодарить надо будет.

Павловна говорила вполне серьёзно, но эта её серьёзность и вызвала у Таисии приступ истеричного смеха. Старуха не прерывала этот выплеск эмо­ций, ждала молча, пока та успокоится. Досмеявшись до всхлипов, Таи­сия, не вытирая слёз, уставилась в землю под своими ногами.

— Я-то думала, ты пришла ко мне за помощью, люди посоветовали, а ты во мне клоунессу на пенсии увидела. Что, уважаемая, иди, сама в своём дерь­ме копайся.

— Простите, Павловна, честно говорю, я не хотела вас обидеть, а смех мой от безысходности.

— Да всё я понимаю, девка, откуда тебе знать, что бабка базарная из себя может представлять, а я тебе вот что скажу, по секрету, — Павловна скло­ни­лась к Таисии, — меня многие уркаганы до сих пор уважают, вес в их обществе я своей жизнью заслужила и не стесняюсь этого. Наколки на моей руке видела? Ты думала, они от нечего делать появились? Это — печати моей лагерной жизни.

— Не пойду я туда, лучше с моста головой, — усмехнулась Таисия.

— Ага, чтобы башка дурная вдребезги, валяй, не жалко.

— Аллах, помоги мне! — Таисия затянула на татарском языке заунывную молитву.

— Не смеши своего Аллаха, говори о привычных вещах — лукавстве, обмане, притворстве.

— Об этом и говорю, — перешла на русский Таисия.

— Чем быстрее ты перестанешь корчить из себя невинную жертву и покаешься…

— Я вам всё как на духу рассказала, — перебила Таисия.

— Да не передо мной каяться надо, перед собой, тогда у нас быстрее всё на лад пойдёт.

— Но я, правда, не такая уж и плохая, — всплеснула руками Таисия.

— А кто устанавливал меру плохого и хорошего? — прищурилась Пав­лов­на, потом сунула руку в карман и достала связку ключей, -иди ко мне домой, смотри, не бедакурничай, вино вчера осталось, можешь допить, что­бы на душе потеплее стало.

— Не волнуйтесь, я не стесню.

— Кого? Домового? Думаю, не стеснишь, ему мало места требуется.

— Если я правильно поняла, то вы разрешаете мне пожить у вас какое-то время? — с надеждой в голосе спросила Таисия.

— Ну и шустрая ты, дай палец, она уже готова полруки оттяпать, — нахмурилась Павловна.

— Извините, — Таисия опустила глаза и протянула связку ключей хозяйке.

— Не гоню, у меня характер не сахар, сама сбежишь, — Павловна от­тол­кну­ла руку Таисии и достала из кармана фартука мобильный теле­фон, — с этой хреновиной можешь обращаться?

— Конечно, в своё время у меня три таких было.

— Тогда нажми вот эту кнопку и набери ещё 1 и 5, — Павловна взяла телефон и махнула на Таисию, — всё, иди, остальное — не твоего ума дело, при­ду, поговорим. И дурь из башки выкинь, тебе твой Аллах меня в по­мощь позвал.

Таисия не поняла, от чего она проснулась, от свиста, раздававшегося из грудной клетки Павловны, сидящей напротив дивана в кресле, толи от пристального взгляда старухи.

— Ну, слава богу, а то я, грешным делом, уже как десять минут к твоему дыханию прислушиваюсь, — Павловна хлопнула себя по коленке, — нет, девка, в охранники к себе я тебя не возьму, это ж надо так дрыхнуть без задних ног. Думала ты вино долакала, а то и водочки в него подлила, а смотрю, нет, всё на месте и пустой бутылки нет.

— Вы прямо как миссис Марпл, — улыбнулась Таисия и, встав с дивана, поправила смятый плед.

— Аккуратность любишь, это хорошо, — Павловна откинулась на спинку кресла.

— Ну, есть какие-то новости? — Таисия присела на край дивана.

— А вот это — плохая черта, — Павловна подняла палец вверх, — человек, которому есть, что сказать, сам начнёт, нечего его подгонять. А когда без це­ремоний его прямо в лоб спрашивают, может подумать, что его считают чем-то обязанным или бесплатно пользуют.

— Чаю хотите? — Таисия привстала с дивана, но Павловна жестом, заставила её сеть обратно.

— Опять нехорошо, что ты мне свой чай навязываешь? Ждёшь, чтобы я

отвлеклась на раздумья, хочу чай или нет? Вообще нельзя угадать, что человек хочет. А предлагать надо вот как…

В другой ситуации Таисия уже давно бы вспылила от вздорности старухи, но…

— Что желаете? Любой каприз за вашу улыбку.

— Ну, — Павловна надменно усмехнулась, она или испытывала Таисию на не кофликтность, или такая манера поведения была её настоящей, — не совсем так, но на первый раз годиться. Давай-ка мы эту бутылочку домучаем и с глаз долой, а на её место полнёхонькую поставим.

— Так я мигом в магазин сгоняю, — подхватилась Таисия.

— Шустрая и отходчивая, секунду назад вспылила, но сдержалась, я за­ме­тила, а по сравнению с тем настроем, с которым на базаре была, так во­обще земля и небо. А я думала, приду, надо будет твои слёзы-сопли вытирать, а я этого не люблю. Как поспала-то?

— Мне от валерьянки и валидола так спокойно стало, я пришла, при­бра­лась чуть-чуть и села на диван, сама не знаю, как задремала.

Павловна кивнула головой и полезла себе запазуху. «Крестик что ли показать хочет?» подумала Таисия. Но старуха достала ключ на тесёмке и, сняв его через голову, протянула Таисии.

— Открой вон ту дверцу шкафчика, давай-давай, не стесняйся.

Таисия открыла дверцу и присвистнула:

— Вот это да, целый склад, и все одной марки!

— Я только это винцо и люблю! Что ж я — крыса подопытная, пить всякую бурду, если вдруг моего любимого в магазин не завезут? — пожала плечами Павловна, — люди кто соль-сахар, или муку запасают, а я вот, греш­ница, винишко красное сильно уважаю, да и для здоровья оно по­лез­но, в разумных пределах, конечно. Мне после него дышать лучше.

— Так давайте я себе что-нибудь другое куплю, вам ваших запасов на дольше хватит.

— Нет, девонька, так негоже, когда кончится, тогда и будешь его по всему городу искать, это ж мне на автобусах не наездиться, а ты молодая, порыскаешь. Ох, подустала я что-то сегодня.

Павловна зевнула и прикрыла глаза, Таисия тихонько вышла на кухню.

— Что это ты делаешь? — Павловна стояла в дверях кухни.

— Я мяско уже заранее поджарила, картошку начистила, сейчас, через десять минут будет жаркое готово, — Таисия помешивала в сковороде го­то­вя­щуюся пищу, — Павловна, я ещё кой-каких продуктов прикупила, чтобы холодильник порадовать.

— Может, ты ещё и крестиком вышиваешь?

— Нет, — улыбнулась Таисия, — а вот носки да вещи покрупнее свяжу.

— Сколько раз у меня был шанс этому ремеслу обучиться, — Павловна села за стол, — да так и не сподобилась, терпения у меня на эти петельки-крючочки не хватает. Покер да преферанс — вот самое лучшее время пре­про­вождения. В картишках я — мастер. Как-нибудь сходим с тобой в ка­зино, халявные деньги — достойная награда для матёрого картёжника. Гля­ди-ка, и посолила по моему вкусу, — Павловна, обжигаясь, зацепила вилкой кусок мяса и соломинку картошки.

— Ой, а саму картошку я забыла посолить, — всплеснула руками Таисия.

— А мне это как раз и в елочку, ну, — Павловна подняла бокал с вином, — будем здравы, девка.

Едва они чокнулись, Таисия прислушалась и, даже не отпив глотка, поставила бокал на стол:

— Павловна, вы слышите шум на площадке? Это голос моей снохи.

— А ты не слушай, а кушай, там происходит всё, что надо. Тебе нужен результат?

— Смотря, какой ценой.

Таисия выскочила на лестничную площадку и упёрлась носом в спину одного из двоих крепких высоких парней. Он отступил в сторону, пропуская женщину, но Таисия замерла на месте и почувствовала, как ёк­ну­ло сердце. Её сын Рауль, прячась за спину своей супруги, выглядывал на второго парня, стоящего возле дверей его квартиры. В его глазах был ужас и паника. В приоткрытую дверь выглядывали внуки Таисии, маль­чи­ки-погодки, пяти и шести лет. Парень, который был ближе к Раулю и сно­хе, протянул руку и закрыл дверь, втолкнув мальчишек в квартиру.

— Что здесь происходит? — тихо спросила Таисия.

— Это у вас надо спросить! — взвизгнула сноха и уставилась на Таисию выпученными глазами, — хотите собственных внуков отца лишить?! Я найду на вас управу, не два, а десять лет будете сидеть, пожизненно упе-ку! Старая дрянь! Собственного сына готова за деньги проклятые искале-чить!

Брызгая слюной, сноха разразилась такой отборной площадной бра­нью, что Таисия почувствовала, как вспыхнули румянцем смущения её щё­ки.

— Да ты сама должна была нам нахапанное добро отдать, пожила уже, дай и нам пожить, внуки у тебя! Сволочь жадная! Да я тебе глаза вы­ца­Ра­паю, морда татарская и сын твой мне не указ!

Таисия почувствовала, как тошнота подкатила к горлу.

— Будь мужиком, поехали, вторая наша встреча уже не будет такой ува-жительной, как сейчас, — спокойным голосом сказал тот из парней, кото-рый стоял рядом с квартирой сына, — лучше, когда щеглов родной отец воспитывает, чем отчим.

— Ты ещё угрожаешь?! Да я тебе…

Сноха с кулаками кинулась на говорившего и тут случилось такое, как показывают в кино. Молниеносным движением руки подвергшийся атаке парень схватил нападавшую за шею сзади, припечатал лицом к стенке, а второй рукой выхватил пистолет с глушителем и приставил дуло к за­тыл­ку женщины. Агрессию как рукой сняло и сноха, у которой подкосились но­ги, готова была рухнуть на пол, держала её только мощная рука, впи­в­ша­я­ся в её затылок.

— Вот, можно же спокойно разговаривать, — невозмутимым голосом ска­зал тот, что держал сноху, — наше время стоит дорого, молите бога, что­бы мы не посчитали свои неурочные, которые были истрачены на выс­Лу­ши­ва­ние вашего визга. Если вы, сударыня, предпримете лишние движения, то ваших детей будет воспитывать их бабушка. Поняла, коза?

Испуг Таисии уже давно улетучился, наступило оцепенение и теперь она с жалостью и неприязнью смотрела на своего трясущегося сына, ко­то­рый просто вжался в дверь квартиры. У него зуб на зуб не попадал, тон­кая струй­ка слюны из открытого рта стекала на воротник рубашки. «О ка­ком муж­ском сопротивлении речь, хоть бы от страха тут же не умер. Какое ничтожество я произвела на свет!» подумала Таисия и услышала, как хлоп­нула дверь квартиры на верхнем этаже, кто-то спускался.

— Поняла, — прошептала сноха.

— Вот и молодец, понятливая.

Шаги наверху затихли, а потом повернули обратно, хлопнула дверь квартиры. «Да, сейчас никому ни до кого нет дела, все только за себя» по­ду­мала Таисия.

— Иди домой, к детям, — парень, до сих пор державший сноху за шею, отпустил её и подтолкнул к дверям, — твой муж придёт тогда, когда маши­ну найдёт. И не делай сегодня того, о чём можешь пожалеть завтра, вру­баешь