автордың кітабын онлайн тегін оқу Ленка в Сумраково. Зов крови
Не зови, не ищи — я тебя прогнала,
Не случайно хлопнула дверь.
Не зови, не ищи — я тебя предала,
И закрыт ко мне путь теперь.
Не зови, не ищи! На болотах туман,
Морок серый собьет с пути.
Не зови, не ищи, мое сердце — капкан,
Со мной счастья тебе не найти.
Не зови, не ищи. Пусть тоска и боль
Как забор пред тобой встают!
Не зови, не ищи, мне пропасть позволь,
От беды отыскать приют.
Не зови, не ищи, призрак воет с тоски,
Я боюсь — смерть твоя судьба!
Не зови, не ищи, а проклятья тиски
Разожму я одна, сама!
Пролог
За четыре года до Ленкиного переезда в Сумраково
Андрей лежал на полу заброшенной казармы рядом с железной дорогой и слушал, как где-то за стеной проносятся поезда. Он не помнил, как давно здесь находится, как вообще тут оказался, откуда пришел. Он даже не знал, что это казармы. Совершенно ясно было только то, что снаружи лето, похожее на ад — слишком уж жаркое, с совершенно нестерпимым солнцем, — а внутри старого кирпичного здания тень, прохлада и тишина.
Сил вроде бы немного прибавилось, и он сел, оглядывая пространство вокруг себя. Удивительно, но здесь были и оконные рамы со стеклами, и двери, хотя было понятно, что дом стоит бесхозным уже много лет. А вот пол сохранился не везде: местами не осталось даже следов от старых досок — виднелись островки невысокой травы, мох, хилые ростки кустарника. Там и тут белели земляные проплешины — на одной из них он и сидел.
Поездов через окна не было видно — не с этого ракурса, — но звуки, которые они издавали, как ни странно, возвращали Андрея в реальность. Будто бы он спал, и спал, и спал — много-много лет, а теперь проснулся, благодаря этим поездам.
К лицу подлетела, противно жужжа, толстая черная муха. Зависла рядом, словно изучая Андрея. Он лениво отмахнулся, но не прошло и минуты, как та вернулась с тремя подружками. Где-то вдалеке снова послышался стук колес. Звук нарастал, и мух вокруг Андрея становилось все больше.
Одежда на нем была пыльная, сальная: какие-то штаны неопределенного цвета, все в пятнах неизвестного происхождения, растянутая майка, ветровка, которая, наверное, когда-то была синей. Должно быть, Андрей вонял. Но сам он ничего не чувствовал — ни запахов, ни вообще каких-либо ощущений в теле не было.
Андрей встал и увидел вход в длинный темный коридор с открытыми дверьми. В темноте скрывались другие помещения — может быть, даже гораздо лучше сохранившиеся. Но главное, там было еще прохладнее, и Андрей двинулся туда. Он вдруг понял, что жарко не только снаружи — жарко у него внутри, но воды не было, а как-то унять этот жар было надо.
Мухи летели следом.
Он выбрал самую темную и, пожалуй, самую маленькую комнату, с единственным узким окошком и влажным деревянным полом. Сел, привалившись спиной к стене, вытянул ноги и хотел было снова закрыть глаза, но противные мухи стали лезть в лицо, садиться на кожу, жужжать будто бы уже прямо в мозгу, заглушая поезда. Андрей сперва отмахивался, но потом понял, что происходит что-то странное. Крылатых тварей становилось все больше, больше и больше, они не просто летали вокруг, а роились, и рой постепенно сгущался, превращаясь в одно целое — жуткий черный силуэт прямо напротив Андрея. Через пару секунд уже можно было различить нечто вроде головы, тело, руки и ноги. Существо сидело у противоположной стены в той же позе, что и Андрей. Выглядело так, будто мухи вылепили его отражение или тень, объемную и живую. Андрей пошевелил рукой — и Оно тоже пошевелило. Андрей кивнул, покачал головой из стороны в сторону — и Оно повторило его действия. Андрей открыл рот, чтобы спросить… Но голос не послушался, и он закашлялся, отхаркивая мокроту, которая забила всю глотку. А Оно так и смотрело на него всеми своими мухами, не шевелясь больше и не повторяя за Андреем его судорожного кашля.
Наконец Андрей смог говорить и спросил:
— Кто ты?
Мухи зажужжали громче. Так громко, что это стало нестерпимым. Андрей захотел зажать уши руками, но тут изнутри созданного насекомыми существа раздалось низкое и хриплое:
— А кто ты, чтобы я называл тебе свое имя?
Андрей почувствовал, как внутренний жар, на минуту приглушенный прохладой этого брошенного дома, разгорается с новой силой: словно от голоса, который он услышал, через уши прямо в живот заливалась раскаленная лава.
Андрей застонал. У него не было сил встать и убежать или даже просто выйти, да это и не имело смысла. Даже не стоило пытаться сбежать от Этого.
— Сделка! — сказало существо.
Андрей снова застонал.
— Ты будешь служить мне. А взамен я спрячу тебя. Ты не получишь на земле свою кару. И те, перед кем ты виноват, не смогут до тебя дотянуться с того света.
Андрею начало казаться, что у него в носу и во рту сидят мухи. Он не мог ответить Существу и был почти уверен, что еще минута-другая — и он сдохнет.
Тогда Оно встало, и Андрей понял, что существо гораздо выше и больше, чем он думал. Еще секунду или две Оно походило на человеческую фигуру, потом мухи изменили его форму: существо сгорбилось, руки удлинились почти до пола, суставы на ногах выгнулись в обратную сторону, а из головы, словно огромная корона, вытянулись рога. Пасть, напоминавшая волчью, раззявилась прямо перед лицом Андрея и выдохнула:
— А главное, тебе станет легче. Обещаю.
Андрей едва заметно кивнул.
Существо подсунуло ему обрывок грязного листа, похожего на газету. Различить, что там написано, Андрей не мог. Но было очевидно: это что-то вроде контракта.
Андрей прокусил подушечку пальца на правой руке, а затем капнул красной жидкостью на бумажку. Существо в ответ раздавило поверх этой капли одну из своих мух.
— Каждая жизнь — это короткий памфлет, написанный идиотом, — улыбнулось Оно, а затем весь мушиный рой кинулся на Андрея. Твари по одной стали залетать внутрь, падать в желудок, проползать в кишки, в печень, в селезенку, в сердце — и в конце концов Андрей потерял сознание.
* * *
Деревня Сумраково расположилась на двух высоких склонах маленькой и тонкой, как ручей, речушки под названием Невежа. Андрей насчитал здесь три сотни домов, но большая часть из них давно была брошена, в другие хозяева приезжали только на лето, и уж совсем в немногих жили круглый год.
Немногочисленные жители Сумраково держались в основном верха склонов — тех мест, куда доставало солнце и где мир казался более простым и понятным. Они редко спускались в низину — разве что собрать яблок в чужом брошенном саду или щавеля возле Невежи.
Люди не знали наверняка, но чувствовали, что в Сумраково, там, откуда уходят живые, появляются другие — бесплотные сущности, лесные и полевые твари, позабытая навь. Не стоит заступать на чужую территорию, важно соблюдать хрупкое равновесие. Неприличным считалось говорить с кем-то о невидимых «соседях» или о призрачных поездах, проносившихся время от времени по хребту одного из склонов. А еще лучше — обо всем этом не думать.
Давно было известно: кто треплется о том, что происходит в Сумраково, быстро съезжает с катушек и отправляется в дурку. Хочешь жить нормально — просто молчи. Неназванное не может повлиять на тебя. Неназванное как будто и не существует.
Разве что тихие алкаши не стесняясь вторгались в нижний мир Сумраково и в своей мутной реальности находили тут собеседников, вдаваясь в долгие философские споры. Алкаши были как будто из среднего мира — уже не люди, но еще не духи.
Спустя пять лет Андрей стал чувствовать себя в этих краях местным. Он шел по деревне, по самой низине, быстрой походкой хорошо знающего эти места.
Здесь всегда было сыро, трава на брошенных участках за лето вырастала выше головы, но сейчас ее, уже высохшую, прибило к земле ветром. За покосившимися заборами с приходом осени стали видны серо-черные трупы пустых домов. Каждый из них Андрей знал, как свои дырявые перчатки, в каждом побывал. В иных — не раз. В отражениях пустых темных окон иногда мерещились странные тени и лица, но он всегда отводил глаза.
В низине название деревни вполне себя оправдывало: здесь Сумраково было действительно сумрачным в любую погоду, независимо от того, лето на дворе или зима.
Со дна оврага небо над головой выглядело чужим, непривычным и всегда темным. А по ночам, если оно было ясным, созвездия казались незнакомыми — ни ковша Медведицы, ни росчерка Кассиопеи.
Андрей ходил в низину не просто так. Он нашел там место… особое место.
Дело в том, что если двигаться не по дороге, которая проходила ровно по центру оврага, а по узенькой, почти исчезнувшей тропинке сбоку, то было хорошо слышно все, о чем говорят хозяева домов на той вершине, что справа. Причем неважно, внутри дома они находятся или на улице. Просто если внутри — звук чуть глуше, как будто говорят в старую телефонную трубку, а вот если на улице — доносится четко и ясно, словно говорящий стоит прямо напротив Андрея.
Звук там распространялся вопреки всем законам физики. То есть даже не распространялся, а как будто стекал сверху вниз, прямо к нему.
Андрей обходил Сумраково, словно свои владения. Обходил и слушал, где и о чем говорят, у кого какие новости, кто уезжает в город, кто заболел… Сегодня на левом склоне он видел новую машину, так что надо выяснить, кто приехал и зачем. Пока он слышал два голоса: недовольный, ворчливый мужской и звонкий девичий.
Чужаки.
Глава 1. Очищающий огонь
Сумраково, октябрь
Родная деревня Клюквино осталась далеко позади. За окнами машины Николая Степановича Кадушкина проносились незнакомые пейзажи: тонули в туманах поля, плотный густой лес вставал стеной то с одной, то с другой стороны дороги. Мелькали незнакомые поселки. Серые домики, выглядывая из-за заборов, провожали водителя и его пассажирку грустными взглядами.
Кадушкин едва слышно включил радио. Салон наполнился мотивчиками из двухтысячных, и Ленка быстро уснула под их мурлыканье, спряталась в сон от переживаний и мыслей о том, что ей предстоит жить одной в новом месте, вдали от родного дома, вдали от… от всего, к чему привыкла.
Сначала Ленке снилась река Весточка — сквозь прозрачную воду она видела собственные ноги, стоящие на песке, слышала смех мамы, которая весело, как девчонка, плескалась рядом. Приснился березняк рядом с родным деревенским кладбищем: светлый, пропитанный солнцем, не пугающий, а теплый. И еще холм, на котором так и не построили церковь подле их Клюквина. И смутный, едва угадываемый мужской силуэт маячил где-то вдалеке. А затем в лицо Ленки неожиданно дыхнуло жаром.
Ленка вздрогнула сквозь сон.
Она была в незнакомом деревенском доме, в комнате, окутанной полумраком. На полу — красный ковер, у стены слева — тахта, укрытая пледом в леопардовых пятнах, под окнами — стол с рыжей скатертью и вытянутая настольная лампа, дающая неяркий желтоватый свет. Внутри лампы опускаются и поднимаются огромные пузыри. «Лава-лампа. Кажется, так их называют», — вспомнила Ленка. Рядом с лампой лежат коробочки. Надписи не прочесть, но похоже на лекарства. Вон и блистер с леденцами от горла…
Ленка снова посмотрела на кровать — и только теперь поняла, что под пледом кто-то ворочается. Лица не разглядеть, но вот рука потянулась за таблетками, на ногтях красный облезлый лак — значит, женщина.
Та не глядя взяла что-то со стола, бросила в рот и отвернулась к стене. «Болеет», — подумала Ленка и сделала несколько шагов к тахте. Внезапно жар усилился.
Ленка попятилась и увидела, как в комнате буквально ниоткуда появился черный едкий дым. Он быстро заполнял пространство, щупальцами хватал за горло, застил глаза. Ленка почувствовала, что едва может сделать вдох. Животный страх заставил ее метаться в поисках выхода. «Пожар! Пожар! Что делать? Где дверь? Пожар!»
Она закрылась рукой от дыма, застонала от отчаяния, потом дернулась — и открыла глаза.
Сон исчез. Ленка по-прежнему сидела в машине на переднем пассажирском сиденье. Кадушкин сосредоточенно смотрел на дорогу. Машина неумолимо летела вперед: уже обогнула по объездной город Бабылев и мчалась по неизвестной Ленке дороге. На заднем сиденье спала одноклассница и бывшая ведьма Настя Строганова. Ее светлые волосы растрепались, длинная коса наполовину расплелась.
Когда они добрались до места, солнце село, но еще не стемнело. Холодный ветер порывами носился между деревьев. Октябрьское небо было тяжелым, серо-голубым. Лицо Николая Степановича все больше мрачнело с каждым заброшенным строением, что попадалось на пути. Они с Ленкой шли по дороге, которую честнее было бы назвать просто наезженной колеей на окраине поселка: слева — голый березняк, за которым упирается в горизонт поле, справа — деревня Сумраково.
Названия улиц здесь были перепутаны, номера домов отчего-то шли не по порядку, и Ленка не была уверена, что на ходу сможет опознать брошенное отцовское жилище. Поэтому машину они с Кадушкиным оставили на въезде и пошли искать нужный дом на своих двоих.
Вокруг было тихо, будто поселок вымер. Впрочем, большинство участков действительно заросли. За вишней, одичавшими яблонями и темными щупальцами облетевшего девичьего винограда виднелись мрачные крыши. Кое-где темный пейзаж разбавляли ярко-рыжие ветки облепихи и огоньки физалиса, заметные даже в вечернем полумраке.
Из кустов на дорогу под ноги идущим вынырнула белая кошка с черным ухом, засеменила впереди.
Вдруг попался свежевыкрашенный ярко-зеленый забор. К калитке с дороги шла протоптанная тропа, и где-то в глубине показался желтый маячок света.
— Видишь, дядь Коль, живут! — показала Ленка.
— М-да, — отозвался Кадушкин.
Еще через два дома, один из которых тоже пустовал, они разглядели в березняке огромную кучу старой вагонки. Подойдя ближе, обнаружили, что таких куч две. Между ними прямо в листве валялись разобранные строительные леса, фрагменты наличников, потемневшие от времени балясины, опилки, большие и маленькие пни и диски от автомобильных колес — тоже разных форм и размеров. Подле одной из берез вертикально стояла, прислонившись к стволу, ржавая ручная пила с раскоряченными беспомощными зубцами.
— Если есть рыба-пила, должна быть и птица-дрель, — мрачно прокомментировал зрелище Кадушкин.
Автомобильные диски украшали и забор напротив этой свалки. За ним высился серый некрашеный дом. То есть даже не дом, а что-то огромное, но недостроенное, местами похожее на мальчишескую деревянную крепость, местами — на сарай с огромными щелями. Крыша у этого чудного здания была только наполовину покрыта рубероидом, а там, где его не было, в небо смотрели серые доски. Местами они были прикрыты пленкой, а кое-где — металлическими листами. Из большого окна справа на улицу лился теплый желтый свет. Вокруг этого строения, словно защищая и поддерживая его, росли три огромные старые ели.
Ленка с Кадушкиным невольно остановились, разглядывая удивительную конструкцию и пытаясь понять, что тут происходит: дом разбирают или строят? И вообще, дом ли это?
Белая кошка с черным ухом нырнула в кусты и пропала.
— Это кого к нам принесло? — За воротами словно из ниоткуда возник худой, согнутый в знак вопроса дед в телогрейке.
— Ага, вот и птица-дрель… — сказал Кадушкин так тихо, что его никто не услышал.
Ленка разглядывала хозяина странного жилища: ростом метра два, жилистый, сухой, с седой бородой и шевелюрой. Походка, движения выдают человека лет семидесяти или семидесяти с небольшим. В его образе на секунду ей померещилось что-то знакомое. Должно быть, это было лишь мороком сумерек: никого в этой деревне она не знала. Она вообще первый раз приехала в Сумраково.
— Здравствуйте! Я ищу отцовский дом. — Ленка подошла ближе и по-мужски протянула руку для приветствия. — Видела его только на старом фото, номер знаю, но тут все так запутано, а кое-где и вообще табличек никаких нет. Может быть, вы подскажете, как найти. Сейчас… — Она полезла в сумку, чтобы отыскать старую фотокарточку.
— Таблички есть, — усмехнулся дед и похлопал рукой по той, что была прибита к калитке. Ленка подняла глаза и прочитала: «Дом образцового содержания». — Шутка, как говорится! Как звали-то отца? — добродушно спросил хозяин «дома образцового содержания» без номера.
— Василий. То есть Василий Викторович Лебедев.
Услышав имя, дед как будто замер, даже перестал дышать, потом прищурился, пытливо вперил в Ленку взгляд. Но промолчал.
— Так вы его знали? Василия… — Ленка попыталась вывести старика из оцепенения.
— Знал, — сухо сказал дед. И потом добавил: — Сосед был, как говорится. Тут он жил. — И показал на густые заросли дальше по дороге.
— Где? — не поняла Ленка.
— Да ты обойди ель, увидишь!
Ленка отступила от ворот и повернулась в указанном направлении. Она хотела было уже пойти, но тут вспомнила, что была не очень вежлива.
— Стало быть, дочка Васи, как говорится… — пробубнил дед. — Не знал про дочку-то, как говорится…
— Ой, простите, меня Лена зовут. Мы с матерью в другой деревне живем, то есть жили. Это далеко отсюда, Клюквино. Потому вы и не знали, наверное. Но по завещанию отца дом мой. Просто раньше повода не было приехать. А теперь… — Ленка на секунду замешкалась и посмотрела на Кадушкина, ища поддержки. — Теперь какое-то время тут буду, — закончила она.
— Вячеслав. Можно просто дед Слава. Сосед, как говорится. Дома жена, как говорится, баб Зоя. А это кто? Полиция, что ль?
Дед Слава кивнул в сторону Кадушкина, которого выдавали форменные брюки. Кителя не было видно под кожаной курткой, а фуражку он оставил в машине, не желая привлекать лишнее внимание.
До этого момента Николай Степанович стоял в сторонке и молча рассматривал странный дом Вячеслава.
— Дядь Коль! — окликнула Ленка. — Идите знакомиться! Это сосед моего папы, дед Слава.
— Кадушкин, — протянул руку Николай Степанович. — Участковый, ек-макарек. Приехал помочь Ленке тут обустроиться. Она мне как дочь.
Кадушкин нахмурился, давая понять, что Ленку никому в обиду не даст. Но сосед его грозный вид проигнорировал. Он вообще как будто был немного не в себе, смотрел на приехавших с обалдевшим видом. Длинные руки его вдруг заметались по телу, то влезая в карманы потертых джинсов, то ощупывая грудь и шею старика.
Ленка даже подумала, что они с Кадушкиным его чем-то напугали, и потому без прощаний направилась в сторону дома, на который указал дед Слава. Николай Степанович отстал.
— А что с твоим домом-то, Слав? Ураганом разметало? Тут же ни одной целой стены, как живешь в таком дуршлаге? Дожди не замучили? — Кадушкин не сдержал любопытства.
Руки деда Славы выудили откуда-то портсигар, как будто обрадовались находке и привычным действиям, и достали папиросу без фильтра. Старик прикурил и, доверительно наклонившись к Кадушкину, выдал:
— Зарок у меня такой. Примета, как говорится. Установка. В общем, называй как хочешь, а только если я дом дострою, то помру.
* * *
Дом Ленкиного отца оказался добротным, сложенным из красного кирпича. Стоило продраться через молодой кустарник, перегородивший проход от калитки, как Ленка и Николай Степанович оказались на небольшом дворике, на который выходили мутные, покрытые пылью и паутиной окна просторной веранды.
— Етишкин корень, обнесли, — грустно сказал Кадушкин, пока Ленка задумчиво осматривала открывшееся строение.
— Что?
— Дом твой обнесли. И давно, похоже… — Кадушкин показал на серую дверь, которая неплотно примыкала к косяку. Замок был выломан из нее, но кто-то прибил к полотну две петли и повесил навесной, при этом дужка не входила в паз. Открыто.
Чтобы устранить это формальное препятствие, нужно было преодолеть три ступеньки полусгнившей лестницы неопределенного цвета.
Ленка вздохнула. В общем-то, этого следовало ожидать. Мать говорила, что в доме никто не жил со смерти отца. То есть уже почти двадцать пять лет — папы не стало незадолго до Ленкиного рождения. Дом вообще мог бы развалиться за это время. Но он удивительно хорошо выглядел для заброшенного строения. Не иначе, за ним все же кто-то присматривал.
— Ну что, внутрь-то пойдем или так и будем ворон считать? — Кадушкин уже поставил ногу на первую ступень, проверяя ее на прочность, но тут повернул голову вправо и увидел картину, от которой у участкового открылся рот. — Екарный бабай!
Николай Степанович и представить себе не мог, что увидит нечто подобное: сразу за ровной площадкой у дома Ленкиного отца начинался резкий спуск вниз. Там, где у жителей его родной деревни Клюквино были огороды, здесь земля уходила под уклон градусов в тридцать, не меньше. Овраг? Заросший бурьяном, дикой малиной, вишней и все той же облепихой, но хорошо просматриваемый. И так было не только у этого дома.
Фактически каждое строение на этой улице располагалось на самом краю огромного оврага. Оврага ли? Или… разлома?
С высоты склона виднелись крыши домов и сараев, которые стояли в самом низу. Напротив был такой же склон, с той лишь разницей, что «верхние» дома построены и вовсе прямо на спуске, хотя и не таком резком, как на этой стороне. А вот по хребту, то есть по самой вершине склона, на уровне глаз участкового были проложены рельсы, установлены столбы и несся, звонко сигналя, пассажирский поезд.
Это было настолько странно и непривычно, что на какой-то момент Николаю Степановичу показалось, будто до сияющих огнями вагонов можно буквально дотронуться, стоит только вытянуть руку. Вероятно, этому способствовала и странная акустика места, создававшая ощущение, что железная дорога, до которой визуально было довольно далеко, на самом деле находится метрах в ста.
Кадушкин ошарашенно повернулся к Ленке, как мальчишка показывая пальцем на электричку и улыбаясь.
— Это что за поезд из Ромашково? И почему, едрит его налево, тут такая… — В своем обширном лексиконе участковый никак не мог подобрать слово для того, чтобы обозначить рельеф этой местности. — Такая щель!
Ленка подошла ближе, посмотрела сначала вниз, а потом на железную дорогу и пожала плечами.
— Не знаю, дядь Коль. Мама, кажется, о чем-то таком рассказывала мне в детстве. Но я думала, что это выдумки.
Поезд отгрохотал, и они наконец вошли в дом. Тут уже участковый не сдержался, выругался трехэтажным. Дом был не просто обнесен за долгие годы запустения — он был буквально вычищен.
Никакой мебели, ни единой тумбочки, ни столов, ни кроватей, ни диванов, ни книжных полок — только голые стены с отслаивающимися обоями, кучки дохлых мух и россыпи старых, пожелтевших и разбухших книг на полу, там, где, видимо, раньше были шкафы.
Лена будто впала в транс, рассматривая все это. В голове не было ни единой мысли, на душе пусто, как и в разоренном холодном жилище.
— Лен, как ты тут будешь-то? Это ж склеп какой-то! Даже электричества нет. Все! Разворачиваемся! Пока не поздно, увезу тебя обратно, в Клюквино!
Кадушкин поднял с пола первую попавшуюся книгу. На обложке был изображен какой-то бледный зубастый клоун и маленький мальчик в желтом плаще.
— Ну жуть же! — прокомментировал участковый.
Ленка молча мотнула головой, взяла Кадушкина под руку, положила голову ему на плечо и неожиданно улыбнулась.
— Нет, дядь Коль. Все получится. Все сделаем. Пойдемте Настю из машины заберем. Сегодня мы с ней в спальных мешках переночуем, ночи пока теплые, не замерзнем. И надо узнать у соседей, где тут магазин какой-нибудь. Нам моющие средства понадобятся, тряпки… А может, веник одолжат?
— Лен? Але! Я тебя вроде нормально вез, без аварий! Кукухой не должна была удариться! Какие тряпки и моющие средства? Какой веник? Через пятнадцать минут тут темень будет — хоть глаз коли! А ты уборку затеяла? Ну, сегодня не замерзнете, а завтра отапливаться чем? Водкой? А ну как на Покров день снег повалит?
Вместо ответа Ленка подняла с пола другую книжку. Твердую обложку покорежило. Когда-то она была цветная, а теперь все краски померкли, превратились в оттенки голубого и синего, но название все еще читалось довольно хорошо даже в полумраке: «Я воспитываю ребенка. Л. Пэрну». Ленка открыла: на форзаце среди золотых осенних берез мужчина в сером плаще катил красную коляску с младенцем.
Ленка зажала книгу под мышкой и потянула участкового к выходу.
— Пошли, Николай Степаныч, дел много, не время унывать!
Теперь она была уверена: все получится. Надо только приложить совсем немного усилий!
* * *
За двое суток удалось немного привести в порядок первый этаж: большую комнату, где организовали спальню, кухню-веранду, в которую вела входная дверь, санузел и коридорчик у лестницы. У соседки через три дома выкупили бэушный раскладной диван, чтобы больше не спать на полу, и старый сундук, куда поместилась одежда. Кадушкин смастерил что-то вроде вешалки для курток и пальто, привез продукты, которые долго не портятся: лапшу, крупы, шоколад, чай, а еще горелку и две старые керосиновые лампы, чтобы вечером не сидеть в темноте. Консервацию Ленка взяла у матери.
В отцовском доме, кроме выхода через веранду, обнаружилась еще одна дверь наружу — у лестницы на второй этаж. Дверь была в той боковине дома, которая выходила на крутой спуск вниз, — открыв ее, Ленка увидела под ногами пропасть. Первый этаж здесь превращался практически во второй, а второй — в третий. С земли к проему были приставлены две деревянные палки с перекладинами — до того черные и изъеденные грибами и плесенью, что назвать это лестницей не поворачивался язык. В любом случае встать на это сооружение Ленка никогда бы не решилась. Но эта дверь — дверь в пустоту — манила ее. Когда Кадушкин уехал, а Настя уснула, Ленка принесла с кухни чашку какао, укуталась в пальто и села в проеме, свесив ноги.
Так, прихлебывая горячий ароматный напиток, она смотрела на противоположный край оврага, утопающий в густой темноте осенней ночи, и слушала, как где-то вдалеке неотвратимо приближается к Сумраково очередной поезд. Может, электричка, а может, товарняк. Еще немного — и сверкнут яркие фары, а затем, будто прямо в воздухе, полетят тяжелые вагоны… Сейчас не разобрать ни цвет, ни форму, только слышен грохот, заполняющий весь поселок: «тыдым-тыдым, тыдым-тыдым»…
Откуда-то снизу потянуло запахом костра, но заросли на участке мешали рассмотреть, далеко ли горит и что именно. Ленка невольно поежилась. Перед глазами сначала встал недавний сон, но от него Ленка быстро отмахнулась. А вот выбросить из головы воспоминание о пожаре, который случился совсем недавно в доме Насти, не получалось.
* * *
В первый день, когда они приехали в Сумраково, пока Ленка с Кадушкиным ходили по деревне и искали сперва дом Ленкиного отца, а затем тех, кто согласится помочь навести порядок в брошенном жилище и подскажет, где здесь можно купить самое необходимое, ведьма Настя сидела в машине. «Бывшая ведьма», — поправила себя Ленка.
После пожара Настя, казалось, впала в транс: ничего не говорила, много спала, могла поесть, но в основном сидела, глядя в пустоту перед собой, и никак не реагировала на окружающую действительность.
Ленка не могла знать наверняка, но чувствовала, что трогать лишний раз Настю не надо, — огонь очистил ее, оборвал связи с темными силами, и душа перерождается: из колдуньи она превращается в обычную земную женщину. Насте понадобится время, чтобы прийти в себя. Раз уж Ленка провела одноклассницу через обряд очищения, то Ленке и отвечать за нее, пока та беспомощна и потеряна.
Убираясь в отцовском доме, намывая полы, сметая паутину и разжигая буржуйку, которую притащил сосед дед Слава, Ленка на какое-то время забыла страшную картину: ведьмин дом, объятый пламенем, и Настя с перекошенным от злости лицом, черная и скрючившаяся, будто подбитая ворона, в центре огненного апокалипсиса. Казалось, это ад, конец для всех — и для самой Ленки, и для Насти. Они обе сейчас сгорят, превратятся в дымящиеся головешки. И все станет неважным — история их семей и противостояния перед лицом смерти на секунду показалась игрой в бирюльки…
Усилием воли Ленка вернула себя из воспоминаний в реальность. Сумраково. Дом отца. Веник. Пол. Она сама. Она видит мертвецов — души умерших людей, которые так и не вознеслись на небо. Но колдовать не умеет и не хочет. А Настя — наоборот. Она из семьи ведьм. И в этой семье человеческие жизни и души никогда высоко не ценили. Может быть, они с Настей жили бы себе параллельными жизнями и, окончив деревенскую школу, больше никогда не пересеклись бы, но судьба связала их так тесно, что прямого конфликта было не избежать. И единственным способом остановить Настю было провести ее через очищение огнем.
Ленка никогда не знала и не видела, как именно проводится этот обряд, но, когда выбора не осталось, что-то древнее, что-то большее, чем она сама, заговорило в Ленке и подсказало, что нужно делать и как.
В тот вечер Ленка пришла к Насте, убедившись, что та дома одна. Затем произнесла тайное заклинание, и в печи Строгановых вдруг что-то хлопнуло, загудело — и огромная волна пламени вырвалась наружу, поджигая все вокруг. Черный дым мгновенно заполнил комнаты, жар опалил лица, и все же не коснулся ни Ленки, ни Насти.
В этот миг Ленка увидела, как огромная тень вылетела из молодой ведьмы, словно паразит, которого вытравили дустом. Сначала взлетела под потолок, завизжала вместе с Настей одним пронзительным, истеричным криком, а затем, подпаленная языками пламени, убралась в подпол и там сгинула.
Настя упал на пол без чувств. Ленка бросилась к ней, коснулась пальцами шеи — пульс есть, сердце бьется! Затем удивительно легко подняла бывшую соперницу на руки и, пока огонь не подобрался совсем близко, бросилась из ведьмовского дома на улицу.
…Ни на Насте, ни на Ленке не осталось и следа пожара. Но огонь, разожженный в ту ночь, навсегда изменил каждую из них. И как теперь жить со всем этим, надо будет еще разбираться…
Может быть, тот дурной сон про пожар, который Ленке приснился в машине, — это всего лишь отголосок кошмара, пережитого в доме Насти? Говорят же, что во снах наши страхи оживают, трансформируются, перемалываются сознанием.
Ленка зажмурилась, прогоняя видения. Здесь она обязательно скоро забудет обо всем. Здесь все будет по-другому…
На следующее утро Ленка проснулась от шума: кто-то с силой колотил по окнам веранды. Она села на диване и обернулась на Настю — та продолжала спать, уткнувшись носом в стенку. Со стороны веранды снова донесся стук. Уверенный и настойчивый.
Ленка нехотя вставила ноги в шерстяных носках в тапки, накинула на плечи любимый павловопосадский платок и выглянула из комнаты на веранду. Там за стеклом показалась маленькая морщинистая рука с растопыренными пальцами. Она едва дотягивалась до окна.
Ленка оторопела. Рука сжалась в кулак и снова забарабанила, требуя хозяев. Ленка вышла к двери и открыла.
За порогом в инвалидной коляске сидела старушка. На ней было коричневое пальто советского пошива, на голове — шелковый платок. Лицо ее было перекошено, крошечные крысиные глазки сверкали гневом.
— Здравствуйте! — сказала Ленка. — Вы, наверное, баба Зоя, да? Жена деда Славы?
Сердитая гостья, кажется, еще больше сморщилась от этого вопроса, и Ленка заметила, что левая сторона у нее как будто парализована. Старушка управлялась со своей коляской кистью правой руки — крутила ручку электрического привода.
— Меня Лена зовут, я теперь ваша соседка. Приехала в дом отца, Василия.
Ленка чувствовала себя немного глупо: бабка ничего не отвечала — видимо, не могла, — но глаз не отводила.
— Может быть, вам нужна помощь? — спросила Ленка. — Хотите, я вас отвезу домой?
Ленка вышла на улицу в чем была и подошла к коляске со спины, чтобы взяться за ручки и направить ее к выходу. Интересно, как она попала на участок, калитка ведь была закрыта… Но тут за забором показался дед Слава.
— Пришла к тебе, что ль? — весело спросил он Ленку. — Не напугала? Зоя, ну куда ты! Тут теперь другие люди живут! — Это Слава уже отчитывал супругу. — Пойдем, пойдем домой, Зоя.
Дед Слава сам взялся за ручки инвалидной коляски и покатил бабульку к своему дому, на ходу пообещав через пять минут вернуться и принести тыквы.
— Богатый урожай у нас, как говорится. Сами не съедим. А чего ж с девчонками-то не поделиться?
* * *
В первую неделю Ленки в Сумраково Кадушкин приезжал к ней едва ли не через день — насколько позволяла служба. Он помог ей окончательно обустроить отцовский дом и даже сделать его немного уютным.
В одну из поездок Ленкина мать передала с Кадушкиным белоснежный тюль, новые нежно-охровые шторы и лоскутное одеяло, сшитое еще бабушкиными руками, — и дом сразу стал роднее.
Электрические провода, идущие от общей сети, были срезаны, но с помощью деда Славы Ленке удалось найти электрика. Тот должен был явиться через неделю, а пока Ленка чувствовала себя путешественницей во времени: свечи, буржуйка, чай на свежих травах, металлический чайник, гречка с молоком на ужин.
Но зиму на крупах и травяном чае не протянешь, особенно учитывая, что надо кормить еще и Настю. Надо было устраиваться на работу.
Немногочисленные местные трудоспособного возраста ездили на старый оружейный завод километрах в пятнадцати от Сумраково. За ними в шесть тридцать утра приезжал служебный автобус. Но Ленка даже не стала узнавать, как туда попасть: она чувствовала, что завод — это не для нее. Идеально было бы найти что-то похожее на прежнее место — на заправку у деревни Клюквино, где она до переезда была кассиром. Но дед Слава сказал, что до ближайшей заправки двадцать километров. И конечно, туда никакой служебный автобус Ленку возить не будет. Так что этот вариант тоже не подходил. В крохотном магазинчике, который обнаружился на том склоне, что соседствовал с железной дорогой, вакантных мест не было. Казалось, пространство сжалось вокруг, не оставляя Ленке никаких вариантов, но тут снова прикатил Кадушкин, бухнулся за стол, отодвинул Ленкин тыквенный суп и радостно сообщил:
— Ленка, етишкин корень! Я думал, что в тьмутаракань тебя привез, а тут, оказывается, цивилизация!
— В каком смысле, дядь Коль? Что за цивилизация? А суп? Суп-то будешь? — Ленка снова пододвинула ему тарелку. Она знала, что участковый, оставшись вдовцом, питался кое-как.
— Да я сейчас поворот на Сумраково проскочил, а там глядь — через два километра большое село. Николаевка называется. И железнодорожная станция есть, и поликлиника махонькая, и три магазина. А на развороте — кафе «Сказка». Кормят так, будто готовила фея! Ну или ведьма, не иначе!
— Пообедал, значит? — догадалась Ленка.
— Да я бы ни в жизнь! Я ж понимаю, что ты ждешь. Но такие запахи… И повариха… как булочка с вареньем! — Участковый расставил руки на уровне пятой точки, беззастенчиво обозначая, что именно ему так приглянулось в поварихе. — Ты прости, дочка! Ну, такая Мальвина в этой «Сказке»! Если б я не остановился, был бы полный Буратино!
Ленка рассмеялась. Ее ничуть не задело, что участковый отказался от ее супа. Зато в голову пришла отличная мысль: пара километров по трассе — это не расстояние. Можно завтра сходить посмотреть, что там в этой Николаевке. Может, работа найдется?
На кухню-веранду, где они сидели с Кадушкиным, вышла Настя, перекинула свою длинную светлую косу через плечо и молча выскользнула на улицу, взяв телогрейку при входе.
— О, явилась не запылилась! — прокомментировал ее выход Николай Степанович и обратился к Ленке: — Ну что, приходит в себя эта стерлядь-то?
— По дому мне помогать стала, посуду моет, пол метет. Вот подышать иногда выбирается, на поезда посмотреть. Только не говорит пока и печь стороной обходит. Ну, ее понять можно… — Ленка виновато опустила голову.
— А печь пусть помнит! — Кадушкин неожиданно встал со стула. — Пусть помнит, вошь стриженая! Ты из нашего родного Клюквина уехала, а она-то вернется! И я как представитель власти не хотел бы, чтобы Настька там снова-здоро́во колдовать принялась!
— Я бы тоже, дядь Коль. Я бы тоже…
* * *
Кафе «Сказка» выглядело, вопреки названию, совсем не сказочно.
Ленка стояла на просторной парковке и издалека рассматривала одноэтажное здание. За невысоким кирпичным забором хорошо просматривалась большая крытая веранда, уставленная длинными столами с пестрой клее
