Серийное оформление Ильи Кучмы

Оформление обложки Владимира Гусакова

Иллюстрации Александра Семякина

Иллюстрация на обложке Евгения Деко

Олди Генри Лайон

Блудный сын, или Ойкумена : двадцать лет спустя. Книга 3 : Сын Ветра : роман / Генри Лайон Олди. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. (Азбука-фантастика).

ISBN 978-5-389-16456-7

16+

Отщепенец, беглец, Сын Ветра — Натху Сандерсон сумел обмануть высоколобых экспертов и матерых офицеров разведки. Феномен укрылся в феномене, дитя раздора — в Саркофаге, неприступном бастионе прошлых времен. Три могучие цивилизации — аскеты-брамайны, волки Великой Помпилии и просвещенный Ларгитас — сбили ноги в поисках. Союзники и враги, они ищут сразу все: чудо-мальчика, козлов отпущения, малейший повод для войны. Свободную Ойкумену и тюрьму-Саркофаг роднит главное: где бы ты ни был, твоя жизнь не стоит и выеденного яйца.

«Блудный сын» — пятый роман эпопеи «Ойкумена», давно заслужившей интерес и любовь читателей. «Космическая симфония» была написана Г. Л. Олди десять лет назад, а в «одной далекой галактике» год идет за два — не зря у нового романа есть подзаголовок «Ойкумена: двадцать лет спустя».

Что дальше? Вселенной никогда не быть прежней.

© Г. Л. Олди, 2019

© А. В. Семякин, иллюстрации, 2019

© Е. Деко, иллюстрация на обложке, 2019

© Оформление.
ООО «Издательская Группа
„Азбука-Аттикус“», 2019
Издательство АЗБУКА®

Пролог

— В каком состоянии находилось ваше тело до вашего рождения?

— Вещество, из которого я теперь состою, было рассеяно в воздухе, воде и почве.

— Значит, до рождения вы были мертвы?

— По всей вероятности.

— Но раз вы были мертвы, а теперь ожили, то, стало быть, вы воскресли из мертвых?

— Выходит, что так. Все окружающие нас люди суть воскресшие из мертвых.

— Как вы думаете, можете ли вы снова ожить после смерти?

— В той же точно форме это невозможно. Но в другой форме весьма естественно.

— Но ведь это произойдет через миллионы лет!

— Не беда! Времени в природе сколько угодно. Чувствовать и сознавать время вы не будете: миллионы лет пройдут как одно мгновение, и вам покажется, что после смерти вы немедленно родились.

Константин Челковцев. Грезы о земле и небе

— Детка, чего ты ломаешься?

И правда, подумал Боров. Чего она ломается?

— Еще рыбы?

— Да, — согласилась Мирра.

Ее действительно звали Миррой. И фамилия похожая: Шухайни. Она даже паспорт показала: все сошлось. Паспорт мог оказаться подделкой, на Тилоне подделывали все, включая генный код, но Боров чуял: сегодня ему повезет. Вчера он этого не чуял, и правда — молодая брамайни Мирра Чакраварти оказалась внутриутробным транссексуалом Миррином Чакравартином. Напившись, Миррин разоткровенничался, и Боров постарался распрощаться с ним как можно быстрее. Для цели, которую ставил перед собой старший механик Вандерхузен, транссексуал не подходил. Даже готовый на все — нет, не подходил.

Завтра утром «Вкусняшка» стартовала на Шадруван. Надо было спешить.

— Вот, смотри: сет на двоих. Барабулька, цаца, сардины...

— Сам ешь свою барабульку! Мне лосося со спаржей в грейпфрутовом соусе. И устрицы «Белый жемчуг»...

Зараза, вздохнул Боров. Вслух, разумеется, он ничего не сказал, боясь спугнуть удачу.

— Официант!

Серокожий тилонец возник у столика: сама услужливость.

— Лосося даме! Со спаржей. И устриц...

— Что будете пить? К лососю я бы порекомендовал розовое игристое. Оно придаст рыбе элегантности...

— Фрак надень! — не сдержался Боров. — На лосося.

— Простите, зачем?

— Для элегантности. Мне барабульку с цацей.

— Целый сет? На одного?!

— Ты меня видишь?

— Вижу, сэр. Вы правы. Записываю: на одного.

— И ячменной водки!

— У вас отличный вкус, сэр.

— Ты лапочка, — фыркнула Мирра, когда официант сгинул. — Ночью храпишь?

— Нет.

— Ты дважды лапочка, ларги. Так на чем мы остановились?

На лососе, чуть не брякнул Боров. Ресторан «Мама Акула» был ему не по карману. Чтобы сводить сюда Мирру, старший механик Вандерхузен занял сперва у Глиста, а потом, скачав в вирте меню с ценами и картинками, у всей бригады механиков. Одалживали ему с радостью. Во-первых, он всегда возвращал долги, а во-вторых, это было меньшее, чем члены экипажа «Вкусняшки» могли расплатиться с Боровом за спасение своих драгоценных задниц. Капитан вернул ему приставку «старший», что означало повышение жалованья, вернул отдельную каюту, — черт возьми, капитан бы тоже дал в долг герою деньжат, рискни Боров обратиться к капитану с такой просьбой.

— Детка, чего ты ломаешься?

И правда, подумал Боров. Чего она ломается?

— Мы грузимся осьминогами, — напомнил Боров, ковыряя салат. Зелень он ненавидел. — Каракатицами, гребешками, всякими гадами. Завтра старт. Я беру тебя на борт.

— Где я прячусь? — деловито поинтересовалась Мирра.

Вопрос выдавал большой опыт. А аппетит, с которым молодая брамайни прикончила свой салат и отобрала у Борова его остатки, — большой голод. Похоже, с физическими страданиями в жизни Мирры царил полный ажур, а значит, и с накопленной энергией. Поначалу Боров пригласил девушку в «Бычка-чувачка» кушать говяжьи стейки — и выслушал целую лекцию на тему страданий. Если верить Мирре, грязным пожирателям коров светили безрадостные перспективы: и при жизни, и после. «Само имя коровы указывает, что ее нельзя убивать. Как же назвать того, кто способен ее убить? Бесспорно, тот, кто убивает корову или быка, совершает отвратительное злодеяние!..»

К убийству лосося девушка отнеслась с пониманием. К убийству спаржи — тоже.

— Все официально, чин чинарем. Прятаться не придется.

— Врешь!

— Честное слово, с гарантиями.

— Ты не пожалеешь, ларги! Я толкачиха с большим ресурсом.

И Мирра, на миг оторвавшись от еды, со значением колыхнула грудью. Да, согласился Боров. Ресурс исключительный, спору нет.

— Спишь ты у меня, — развивал идею Боров. — Это не обсуждается.

— Сколько человек в каюте?

— Я один. С тобой — двое.

— Врешь!

Реакция брамайни не отличалась разнообразием.

— Говори сразу: сколько? Если больше трех, я пас.

— Двое. Ты, да я, да мы с тобой.

— Темнишь, ларги?

— Детка, чего ты ломаешься?

— Я?

Ну да, подумал Боров. Она не ломается. Она не верит.

— Извини, детка. Это я так, по привычке.

Мирра скорчила потешную гримасу:

— По привычке? Ты давай выкладывай. Какие у тебя еще есть привычки? Хотелось бы узнать до свадьбы, а то после хлопот не оберешься!

— Расчлененка, — глупо пошутил Боров. — Еще моюсь редко.

— Чепуха! Я тебя вымою, золотце. С мыльцем, с шампусиком. Я тебе такую головомойку устрою — закачаешься! И расчленюсь, если что. Ручки сюда, ножки туда, головку отдельно. Потрошки на супчик! Любишь супчик с потрошками?

Болтливая, отметил Боров. Щебечет. Ладно, привыкну.

— Спим в отдельной каюте. — Он налил Мирре вина. — Работаешь полсмены, больше не надо. Я бы совсем освободил тебя от работы, но ребята не поймут. Станут задавать вопросы, дойдет до капитана. Оно нам надо?

— Не надо, — согласилась Мирра.

— По прилете выгружаемся, дня три сидим на станции. Я нахожу тебе подходящего телепата...

— Кого?!

Вино попало Мирре в дыхательное горло. Из глаз брамайни брызнули слезы, девушка зашлась кашлем.

— Телепата.

— Что значит: подходящего?!

— Молодого. Ну, они там все молодые, других не держат. Красивого. Если что, сама выберешь.

— И что он будет со мной делать?

— Мысли читать, — буркнул Боров. — У тебя же есть мысли?

— Есть одна.

— Вот ее он и прочтет. Детка, что ты обычно делаешь с красивым молодым парнем?

— А, так ты сутенер...

Мирра успокоилась. Ситуация свернула в привычное русло — и тут же плеснула на берег кипящей волной.

— Я сутенер?! — Боров побагровел. — Детка, я твой выигрышный билет! Слушай и не перебивай: мы находим тебе телепатика...

— Ну находим.

— Ты идешь с ним на пару дней...

— Ну иду. Мне шестьдесят процентов от заработка!

— Никакого заработка! Ты идешь с ним бесплатно. Не переживай, я все компенсирую. Ты пьешь таблетки для зачатия...

— Что?!

— Таблетки. — Боров достал из кармана упаковку. — Для зачатия.

— Чье производство? Борго? Хиззац?!

— Ларгитас.

— Ого! — Мирра присвистнула. — Хорошо, я обзавожусь ребеночком. Что дальше?

Официант принес лосося и барабульку. Расставив еду, он щелкнул пальцами — и откуда ни возьмись объявились вино с водкой. «Мама Акула» умела удивить клиентов. Мирре официант налил первой — на донце бокала. Дождавшись, пока девушка попробует и кивнет, официант налил игристого до краев, так, что шапка пены чудом удержалась наверху.

Боров потянулся к графину и налил себе сам. И выпил сам, и по второй налил. Нервы что-то расшалились, да.

— Мы фиксируем зачатие, — сказал он, когда официант ушел. — Это обязательное условие.

— Где мы его фиксируем?

— На станции прекрасный медблок. Он укомплектован квалифицированным персоналом. Детка, наша медицина — лучшая в Ойкумене.

— Ты сказал, три дня. За три дня мне никто не поставит точный диагноз.

— Двенадцать часов. Я выяснял: наши гинекологи определяют, есть зачатие или нет, через двенадцать часов после полового акта. В благоприятных случаях — через шесть часов с половиной. Зигота формируется, становится бластоцистой... Ты знаешь, что такое зигота?

— Нет.

— Я тоже. Так написано в инструкции к таблеткам. Короче, фиксируем и улетаем. Останавливаемся здесь, на Тилоне. Ты...

— Я высаживаюсь? Лапочка, ты псих. Ты хочешь продать моего ребеночка на органы? А, поняла! Ты хочешь шантажировать молоденького телепата! Мне шестьдесят процентов! Ну ладно, сорок...

— Никакого шантажа. Ты никуда не высаживаешься, ты остаешься на борту. Я обращаюсь к капитану с просьбой зарегистрировать наш брак...

Мирра кашляла долго, надсадно. Смуглое лицо девушки приобрело синюшный оттенок, из носа потекло. Боров даже забеспокоился. Еще задохнется! Наверное, косточка в глотке застряла.

— Брак? — тихо спросила она, когда вновь обрела дар речи.

— Брак.

— Законный?

— Законный.

— Ты небось и колечко приготовил?

— Небось.

Сарказм вопроса обидел Борова. Он полез в карман и достал коробочку из красного бархата в виде сердца. Откинул крышку, показал Мирре тоненькое колечко белого золота. В розетке блестел темно-синий сапфир.

— Сейчас не дам, — предупредил он. — Только на обратном пути: здесь, на Тилоне. После фиксации зачатия. Как моя жена, ты оформишь вид на жительство. Жить будешь на Ларгитасе, со мной, там же и родишь. Ребенка я усыновлю...

— Зачем?

— Ну да, конечно. Ты права, детка. Ребенок родится моим, по закону. Телепат не считается, он так, погулять вышел. От экспертизы мы откажемся. Они не могут, если без разрешения...

— Потом ты меня выгонишь?

— За кого ты меня держишь?! Мы будем жить долго и счастливо. Ты слыхала про антиса? Про первого ларгитасского антиса?

— Слыхала.

— Ты в курсе, что я, считай, его отец?

— Ты Сандерсон? Ты же говорил: Вандерхузен!

— Я Вандерхузен. Это я познакомил Гюнтера Сандерсона с Миррой Джутхани. Я их познакомил, а они сделали антиса. Мы с тобой сделаем второго. Я знаю рецепт, я им свечку держал! В каком-то смысле...

— Рецепт?

— Брамайни-автостопщица. Станция на Шадруване, рядом с Саркофагом. Случайная связь с телепатом. Поняла?

— И это все?

— Нет, не все. Еще травка.

— Какая травка?

— Не важно. Ты куришь?

— Курю.

— Вот и покуришь перед сексом. Я тебе сверну косячок, ты и покуришь. Ты вообще понимаешь, как тебя назовут? Мать второго ларгитасского антиса! А если первого не поймают, наш сын выбьется в первые. Да мы утонем в деньгах! Лосось на завтрак, устрицы на обед! Ты откуда родом, с Чайтры?

— Нет, с Пхальгуны.

— На Пхальгуне тебе памятник поставят. И на Чайтре поставят. В ножки поклонятся, лишь бы ты вернулась. А мы им: накось, выкуси! А мы на Ларгитасе, на всем готовеньком! Антисовы папа с мамой, понимать надо! Детка, ну что ты ломаешься?

— Я?

Мирра встала. На глазах девушки блестели слезы.

— Ноги буду мыть, — твердо произнесла она. Взгляд ее прояснился: взгляд истинно верующей, обращенный на Мать Шриджу, божество удачи. — Ноги тебе буду мыть и воду пить. Если сделаешь, как сказал, я на тебя молиться стану.

— Вина! — заорал Боров. — Еще вина! И водки.

Никогда он не был так счастлив, как сейчас.

Часть первая
Три планеты, не считая четвертой

Глава первая

Со всем подобающим почтением,
или С мертвых спрос невелик

I
Чайтра

Вызов настиг Бхимасену в самый неподходящий момент.

Утонув в вытертом бархате любимого кресла, генерал запустил на визоре спортивный канал и отключился от презренного тварного мира столь качественно, что иным йогинам стоило бы поучиться у него медитации. В правой руке — бокал кокосового бренди двенадцатилетней выдержки. В левой — ароматная сигара «Гуркха». Курил генерал редко, но в сигарах толк знал.

Сизыми облаками дым уплывал к вентиляционным решеткам.

Ойкумена — растревоженное осиное гнездо. Чайтра — котел, булькающий на огне. Космос — театр военных действий. Карусель боевых флотов: Брамайнское Содружество, Ларгитас, Великая Помпилия. Секретариат Совета Безопасности Лиги — помойная яма. Как из каскадного излучателя, в секретариат СБЛ всаживались официальные заявления и ноты протеста, одно за другим. Тучи сгущались, недвусмысленно громыхая. Разряды молний сверкали все ближе...

Но какое значение это имело в данный момент?

Сегодня транслировался финал планетарного чемпионата по Калари-паятту. Ярый поклонник древнего боевого искусства, генерал не собирался его пропускать. Пусть хоть вся Ойкумена накроется черным тазом или медной дырой! — так говорил его восьмилетний внук, путая эпитеты. В юности Бхимасена увлекался Калари-паятту, но увы — служба, годы, семья, дела... Он до сих пор втайне стыдился, что забросил тренировки — и рьяно болел за молодых спортсменов, словно пытался компенсировать этим собственную измену истинно брамайнскому единоборству.

Двое жилистых бойцов в набедренных повязках — киноварь против малахита — уже вышли на утоптанную арену храма Калари. Они начали сходиться, когда сквозь восторг зрителей и пафос комментатора до генерала, словно из иной вселенной, долетел голос жены:

— Рама, тебя вызывают!

Генерал еле слышно выругался.

— Рама, это срочно! Красным мигает. Ответишь?

Бхимасена и сам расслышал требовательное вибрато уникома. Сигнал набирал силу, пять-шесть секунд, и он накрыл собой весь дом. На кухне в панике задребезжала посуда. Срочно? Ничего подобного! Высший государственный приоритет. Вызов такого класса генерал получал третий раз в жизни. Первые два раза это не принесло ему ничего хорошего.

Тазом или дырой, финал накрылся. Потом можно посмотреть в записи, но...

— Генерал Бхимасена слушает!

Миг, и он вытянулся по стойке смирно.

— Так точно! Вылетаю немедленно!

* * *

Аэромоб стремительно рухнул вниз. Если бы не компенсаторы инерции, генерала и пилота расплющило бы в лепешку. Древние ремни безопасности, имейся они в машине, разрезали бы обоих пополам. С высоты белокаменная громада дворца походила на облако, спустившееся отдохнуть. Сверху облако золотили лучи жаркого чайтранского солнца. Падение, захватывающее дух, еле слышное подвывание антигравов, торможение — мгновенное, почти неощутимое, — и дворец Майясабха вознесся, навис над головами во всем своем подавляющем великолепии.

Выпустив шесть колес, аэромоб перешел в наземный режим и мягко коснулся пластифицированного нанобетона. Последний километр он проехал по подъездной аллее: в зоне безопасности дворца любые полеты были запрещены. Нарушителей сжигали из плазматоров без предупреждения. Исключение делалось только для личного транспорта махараджи.

Покрытие светло-розового цвета: идеально ровное, чуть шершавое. Живая изгородь по обе стороны аллеи. Благоухание соцветий: белых, пурпурных, алых. Генерал всякий раз забывал название этого растительного гибрида, выведенного ботаниками Чайтры по указанию Аурангзеба XXII Справедливого. Кроме декоративных, гибрид обладал целым рядом свойств, которые не афишировались: полезных — или, напротив, вредных и опасных, это с какой стороны посмотреть. На середине пути ряды одинаковых, словно клонированных, пальм — каждая семь метров в высоту и ни на палец выше — сменились рядами семиметровых араукарий-близнецов. Приближались арки и нефы, колонны и скульптуры, барельефы и резные панели стен. Бхимасена ясно видел их: крыша аэромоба была прозрачной. Генерал нервничал. За одно посещение Майясабхи, памятника архитектуры и зодчества, чуда из чудес Ойкумены, иной турист продал бы душу. Генерала красота дворца не успокаивала ни в малейшей степени. Он бы с удовольствием уступил свое место идиоту-туристу.

Караул замер у входа, следя, как гость поднимается по широким ступеням: муха на пхальгунском белом мраморе. Поправляя тюрбан, генерал украдкой скосил глаз на часовой браслет, вытатуированный на запястье. До назначенной ему аудиенции оставалось шесть с половиной минут. Генерал очень надеялся, что его ждет сопровождающий, что шести минут им хватит, чтобы пройти (пробежать?!) по лабиринтам дворца до тронного зала махараджи.

Опоздал? Бросить его под ноги слонам!

Почистить зубы и воспользоваться дезодорантом он не успел. Явиться к махарадже, благоухая перегаром бренди и табака? Определенно не лучшая идея. Но заставить махараджу ждать — идея и вовсе самоубийственная.

— Генерал? Следуйте за мной.

Субедар-майор дворцовой стражи вел его бесконечными коридорами. Мрамор, яшма, лазурит. Золоченые светильники холодной плазмы. Бхимасена почти физически ощущал, как утекает время его жизни. Металлодетектор. Четыре проверки личности: папиллярный идентификатор, сканирование сетчатки, комплексная антропометрия, блиц-анализ потожировых.

— Его величество ждет вас.

Ждет, вздрогнул генерал. Ждет?! Земля мне пухом!

— Вы проводите меня в зал?

— Нет.

Высокие двери распахнулись перед ним.

Тронный зал украшали орнаменты и мозаика благородных коричневых тонов. Панели были инкрустированы кусочками зеркал, создавая эффект звездного неба. В нишах журчали искусственные водопады, стекая по рифленым стенам. Двадцатиметровая ковровая дорожка цвета венозной крови, с золотой каймой по краям, упиралась в возвышение, на котором стоял трон. Шагая по дорожке, Бхимасена знал, что находится под прицелом десятков камер и сканеров — и доброй дюжины стволов в руках лучших снайперов Чайтры. Шестерка гвардейцев личной стражи махараджи замерла вдоль стен. Их вполне можно было принять за искусно раскрашенные статуи. Меж гвардейцами стояли придворные со знаками царской власти: опахала из буйволовых хвостов, луки, мечи и желтые зонтики.

Три шага до подножия трона.

— Ваше величество! — Бхимасена опустился на колени, коснулся лбом ковра. — Генерал Бхимасена по вашему повелению прибыл.

Пауза. Тишина.

— Встаньте, генерал.

Встав перед троном навытяжку, он осмелился взглянуть на повелителя всех брамайнских миров. Этикет это дозволял, если не смотреть в упор. Махараджу генерал видел лишь однажды — когда ему, в числе других офицеров миротворческого контингента брамайнских ВКС, вручали орден Благих Дел I степени за операцию на Астлантиде. Тогда махараджа предстал перед отличившимися офицерами в парадном мундире верховного главнокомандующего. Сегодня Аурангзеб XXII облачился в голубой шелк. Золотой пояс блестел кровью рубинов. В центре чалмы, прямо надо лбом махараджи, ослепительно сиял знаменитый бриллиант Раджеш.

Лицо владыки приводило в трепет. Жесткие скулы и подбородок, крючковатый нос. Тонкая полоска усов, брови сведены к переносице. Серо-стальные глаза глубоко запали. Бхимасена был не робкого десятка, но от взгляда махараджи его пробрал озноб.

— Мы вами недовольны, генерал, — дрогнули сухие губы.

Бхимасена молчал. Говорить ему не разрешили.

— Ваша операция с треском провалилась! Мало того что мы не получили нашего антиса, теперь нам даже неизвестно, где он. Совет духовных лидеров прислал нам закрытое письмо. Пока закрытое. — Махараджа отчетливо выделил слово «пока». — Ознакомьтесь, генерал.

В воздухе возникла сплюснутая голосфера. Поползли строки текста:

 

«Со всем подобающим почтением и заботясь исключительно о благе и процветании расы Брамайн, Совет духовных лидеров доводит до Вашего высочайшего сведения:

1. Как нам стало известно из заслуживающих доверия источников, юный брамайнский антис Натху Джутхани, аватар божественного Марути, был уведен с Ларгитаса в неизвестном направлении двумя неопознанными антисами, чьи волновые слепки отсутствуют в атласе Шмеера — Полански.

2. Нынешнее местонахождение Натху Джутхани неизвестно.

3. Ни ВКС Брамайнского Содружества, ни наши антисы не смогли — или не захотели помешать этому повторному похищению. Более того, никто даже не попытался следовать за Натху и его конвоирами, чтобы выяснить, куда они направляются. Гибель наших собратьев в ходе случившегося военного столкновения оказалась бессмысленной и напрасной.

4. Судя по имеющимся у нас сведениям, можно с большой степенью вероятности утверждать, что исследования техноложцев Ларгитаса увенчались успехом и созданные ими антисы отконвоировали Натху Джутхани в неизвестном направлении, чтобы помешать его возвращению на родину.

5. Совет духовных лидеров глубоко опечален как всеми этими фактами, так и полным бездействием светской власти.

6. Совет духовных лидеров настоятельно рекомендует предпринять незамедлительные и самые решительные меры:

а) по скорейшему выяснению методики, с помощью которой техноложцам Ларгитаса удалось создать своих антисов, дабы использовать это бесценное духовное знание во благо расы Брамайн;

б) по скорейшему обнаружению и возвращению на родину Натху Джутхани.

7. Совет духовных лидеров хорошо понимает, что способы достижения этих целей могут быть самыми различными: от широкомасштабного военного конфликта до переговоров и мирного сотрудничества. Любой из способов, который приведет в итоге к нужному результату, будет признан Советом духовных лидеров приемлемым и оправданным.

8. Совет духовных лидеров хорошо понимает, что обнародование вышеприведенных сведений было бы сейчас преждевременным. Однако никакую тайну невозможно хранить вечно. Если в самое ближайшее время не будут предприняты решительные и результативные меры по вышеназванным пунктам, утечка информации станет весьма вероятной, что может привести к нежелательным народным волнениям и иным потрясениям. Совет духовных лидеров не только стремится к духовному развитию расы Брамайн, но и желает процветания и стабильности всем мирам Брамайнского Содружества. Именно поэтому мы считаем своим долгом предупредить светские власти и Ваше Величество лично о возможных нежелательных последствиях промедления в этом исключительно важном деле».

 

Над подписями стояла голографическая печать СДЛ: хорошо знакомое каждому брамайну стилизованное изображение чакры-глаза на фоне звездного неба, каким его можно видеть с экватора Чайтры.

Подтекст послания был ясен даже не искушенному в иносказаниях генералу. «СДЛ не потерпит святотатства и оскорблений от техноложцев. Как власти допустили, что великое духовное знание, по праву принадлежащее брамайнам, оказалось в распоряжении грязных ларги?! Если власти Содружества и махараджа лично неспособны к решительным действиям, священный гнев брамайнского народа всегда к услугам Совета духовных лидеров. Нынешние власти обленились? Найдутся другие мантрины, а то и другой махараджа — те, что станут более чутко прислушиваться к чаяниям народа».

На Аурангзеба XXII Справедливого за последние семь лет покушались дважды. Кто поручится, что в третий раз заговорщикам не улыбнется удача? Зона безопасности, охранные системы, личная стража — ничто не поможет, если удар будет нанесен из ближайшего окружения правителя.

— Мы великодушны, генерал. Мы даем вам еще один шанс.

Бхимасена пал на колени.

— Мы не требуем от вас невозможного. Нас интересует результат. Скорейший результат! Ситуацией с Ларгитасом и их предполагаемыми антисами, — махараджа сделал акцент на слове «предполагаемыми», — займутся другие. Ваше дело — Натху. Найдите его! И поторопитесь.

Генерал ударил лбом о ковер.

Ну конечно, владыка не требует невозможного! Всего лишь надо отыскать пропавшего антиса на просторах Ойкумены. Раз плюнуть! Вы ведь руководите антическим центром, генерал? Значит, эта работа для вас!

— Вы все поняли?

Это было разрешение говорить.

— Так точно, мой повелитель! Благодарю за высочайшее доверие. Будет ли мне позволено задать вопрос?

— Вам это позволено.

— Каким образом Совет духовных лидеров получил столь оперативную информацию о провале операции?

— Серьги, генерал.

— Серьги?

— Кое-кто из духовных лидеров сведущ в политике. Наши гуру, да продлятся их дни, меняют знаки посвящения на ряд полезных услуг от молодых офицеров. Серьги йогина, благословения, священные шнурки. Это очень хороший товар, если покупатель молод, глуп и честолюбив. И это очень хорошие офицеры, они не медлят с докладом. Если надо, они не ждут милости от богов, а пользуются гиперсвязью.

— Я не понял...

— И не надо. Действуйте!

Взмахом руки махараджа завершил аудиенцию.

Стараясь не кряхтеть, Бхимасена встал и попятился к выходу. Генеральская спина была мокрой от пота. Слоны откладывались, но вряд ли надолго.

II
Саркофаг

— Извините, вы модификант?

— Нет, я под шелухой.

Разговор напоминал беседу умалишенных. Человек, задавший вопрос, — жилистый, загорелый мужчина — изобразил лицом удивление. Мимике ларгитасского посла позавидовал бы иной актер. Не знай Гюнтер, сколько лет Николасу Зоммерфельду, он с равным успехом мог бы дать ему и шестьдесят, и все семьдесят пять — в зависимости от выражения лица и угла освещения.

Ровесник своей жены, доктора Ван Фрассен, Зоммерфельд в этом году отметил пятьдесят седьмой день рождения. Чепуха по меркам Ойкумены, в особенности — Ларгитаса, но выглядел посол скверно. Кожа обветрилась, покрылась морщинами, худоба граничит с измождением. Шаровары зеленого шелка, рубаха подпоясана кушаком, жилет с вышивкой, колпак с меховой оторочкой — при сабле и кинжале, Зоммерфельд походил не на дипломата высокого ранга, а на бандита из костюмного исторического фильма.

Левую руку, затянутую в перчатку из тонкой кожи, он держал скованно. Повреждение нерва? Тогда зачем ему и сабля, и кинжал?

— Под шелухой? Что вы имеете в виду?

— Я — ментал. Эмпакт. Это значит...

— Эмпат активный. Я знаю, что это значит. Моя жена — ментал. Универсал высшей квалификации.

— Да, конечно. Я — кавалер пси-медицины.

— Диссертация?

— Готовлю баронскую...

Напротив стояло высокое зеркало в резной раме: золоченые переплетения листьев и виноградных лоз. Гюнтер взглянул на себя и чуть язык не проглотил. В зеркале отражался кавалер пси-медицины, гражданин просвещенного Ларгитаса: рогатый, мохноногий, парнокопытный. Козел козлом. Кем еще мог счесть его посол, кроме как модификантом?

— Увы. — Гюнтер развел руками. Уши полыхали двумя кострами. — Таков мой облик в галлюцинаторном комплексе, он же вторичный эффект...

— Спасибо, я в курсе.

— Короче, в нем я сейчас и нахожусь. Собственно, мы все в нем находимся.

— В вашем галлюцинаторном комплексе?

— Не в моем! — подступило раздражение. Гюнтер еле сдержался, чтобы не нахамить послу. — В нашем общем. На изнанке бытия, если угодно. Разве госпожа Ван Фрассен вам не говорила?

Посол кивнул:

— Говорила. Но это всего лишь ее гипотеза.

— Считайте, что гипотеза госпожи Ван Фрассен полностью подтвердилась.

— И как же тогда выглядит...

Зоммерфельд на миг замялся, подбирая слова.

— Как выглядит в обычной реальности он?

Посол указал на подпиравшего стену мрачного Натху. Макушка юного антиса на восемь сантиметров не доставала до потолка комнаты. Булава занимала весь угол целиком.

— В обычной реальности он мальчик четырех лет.

В путаницу с возрастом сына Гюнтер решил не вдаваться. Зоммерфельд все равно ему не верил, так какая разница?

— А он?

Указать на брамайна, невозмутимо восседавшего в углу, посол не решился. Лишь красноречиво посмотрел в его сторону.

— Мудрые разговаривают без посредников, — сообщил Горакша-натх, делая вид, что не имеет в виду никого конкретно. — На другой грани вселенской иллюзии мой облик не слишком отличается от здешнего. Разумеется, я не ношу на поясе кобру, а на плечах — шкуру. Но в целом...

Кобра зашипела на посла: чего уставился? Аскетов не видел?

— Но почему тогда все мы, — шипение кобры Зоммерфельд проигнорировал, — я, моя жена, сотрудники посольства, местные... Почему мы выглядим как обычно? Если мы находимся в галлюцинаторном комплексе, как вы утверждаете?

Гюнтер вздохнул:

— Это долгая история, господин посол. Объяснения потребуют времени. Желаете, чтобы я все рассказал вам прямо сейчас? Или подождем, когда соберутся все?

— Вы правы, не стоит повторяться. Подождем остальных. А сейчас, извините, вынужден вас оставить. У меня есть обязанности. Пожалуйста, не покидайте этой комнаты до моего возвращения.

— Мы под арестом?

— Ни в коем случае. Это моя просьба, и она касается вашей безопасности. Дверь не заперта, ваша свобода при вас. Еду вам принесут сюда. Санузел за той дверью.

Посол вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Щелчка не последовало: похоже, гостей и правда не заперли. Гюнтер откинулся на спинку продавленного кресла. Кресло встало на задние ножки, молодой человек чуть не упал на спину. Восстановив равновесие, он обвел взглядом комнату. И это — посольство Ларгитаса, богатого и просвещенного? Драпировка стен — варварская роскошь! — выцвела, полиняла, а кое-где и протерлась. Кресла знавали лучшие времена. Дверь скрипит. Ни визор-центра, ни узла связи, ни пультов управления светом, климатизатором, прозрачностью окон. Может, это они туземцев берегут, а? От цивилизационного шока?!

О цивилизационном шоке Гюнтер читал. Хорошо, туземцы. Но ведь в здании живут ларгитасцы! В запустении, упадке! От Ойкумены их отрезали, куча времени прошла, но порядок-то поддерживать можно? Аккуратист от природы, кавалер Сандерсон отказывался принять такое положение вещей.

— Хватики. Их хотят съесть?

После драки, закончившейся знакомством, Натху впервые подал голос. В голосе мальчика звучало беспокойство. Гюнтер расслышал и угрозу: «Пусть только попробуют!»

— Что за ерунда? — изумился Гюнтер. — Никто не станет есть твоих хватиков!

Натху промолчал, но было видно: мальчик не слишком доверяет гарантиям отца. Потянувшись и хрустнув могучими плечами, он направился к окну. Сгорбился, оперся о подоконник. Кресло жалобно застонало, когда Гюнтер выбрался из него и встал рядом с сыном. Кончики рогов едва доставали до плеча Натху.

Растут дети, да.

С той стороны окна на кавалера Сандерсона смотрел город. Здания, украшенные резьбой и барельефами. Плоские крыши. Ажурные арки мостов. Выветрившиеся скульптуры: львы держали в пасти человеческие головы, кони пытались взлететь. Далекие башни, купола: храмы? дворцы? Фонтан на площади не работал. Все, как и посольство, носило на себе следы упадка и запустения, все было изгрызено зубами разрухи. Обшарпанные стены, штукатурка местами обвалилась, часть барельефов сколота. Мутные бельма давно не мытых окон. Гниет палая листва. Ветер гонит по брусчатке грязные обрывки. Кожа? бумага? ткань? Людей не было, а те, что изредка появлялись, спешили шмыгнуть в какой-нибудь переулок. Гюнтер толком не успевал их рассмотреть.

Госпожа Ван Фрассен, мысленно воззвал Гюнтер. Что здесь у вас происходит? Он смотрел из окна на город, пыльный и безрадостный, а видел пустыню, руины, химеру с тремя телами. Видел огненного человека и женщину с флейтой.

* * *

— Гюнтер Сандерсон? Это действительно вы?

Со второй попытки Регине Ван Фрассен удалось подобрать флейту. Женщина сжала ее в руках так, словно это было последнее сокровище, которое у нее собирались отнять.

— Да, госпожа Ван Фрассен. Извините, я сегодня плохо выгляжу.

Губы женщины тронула улыбка: сухая, нервная. Время, проведенное под Саркофагом, не пощадило Регину. Гюнтер помнил ее по той последней встрече, да еще по снимкам, которые, бывало, разглядывал, мучаясь бессонницей, не в силах избавиться от нервного напряжения после рабочего дня. Да, она должна была постареть за эти годы, но не так же! Тонкие руки флейтистки загрубели под солнцем неприветливого мира. Лицо изрезали морщинки — мелкие, как следы песчаных бурь на выветренном камне. Некогда каштановые, а ныне пепельные волосы были коротко острижены и убраны под круглую, расшитую бисером шапочку. Длинный, до колен, жакет блестел темным малахитом. Лиловые мужские шаровары заправлены в сапоги из мягкой кожи. На поясе — длинный прямой кинжал в ножнах, украшенных серебром.

— Значит, я все-таки была права!

— Простите, вы о чем?

Это сон, сказал себе Гюнтер. Я стою под Саркофагом, в яйце, которое двадцать лет били-били, не разбили. Стою в компании сына-антиса, террориста-брамайна и стаи криптидов. Беседую с доктором Ван Фрассен, мир ее энергичному праху.

— О том, что вокруг — вторичный эффект Вейса. А нашу, привычную реальность от нас отсекло.

— Что отсекло?

— Не «что», а «кто», кавалер Сандерсон. Вы кавалер или уже барон?

— Кавалер. — Гюнтер зарделся.

— Это я ее отсекла, кавалер. Иначе мы бы все погибли. Впрочем, тогда я не вполне понимала, что делаю. Просто очень жить хотелось... Вы пришли за нами?

Ну конечно! Они тут целую вечность лет ждали, что за ними придут! Взломают Саркофаг, вытащат, вернут домой... Уже и надеяться перестали, и вдруг появляемся мы — посланцы из внешнего мира!

— Мне очень жаль, госпожа Ван Фрассен.

— Регина. Просто Регина, без госпожи.

— Мне очень жаль, Регина. Мы всего лишь беглецы. Мы здесь случайно. — Гюнтеру больно было произносить эти слова. — Ох, простите! Я не представил моих спутников.

Этикет, думал он, знакомя доктора с сыном и брамайном. Нормы приличия. Я цепляюсь за них, как за последнюю ниточку, что связывает меня с привычной жизнью. Хрупкая опора, но уж какая есть.

— Артур Зоммерфельд, — представила доктор человека-из-огня, когда пришел ее черед проявить вежливость. — Мой сын.

— Зоммерфельд?

— У него фамилия отца. Артур, он некоторым образом джинн. Вы только не удивляйтесь, хорошо? Здесь происходит много необычного.

Артур к тому времени окончательно перестал полыхать. Лишь под кожей кое-где рдел жар, подобно углям под слоем пепла. Ровесник кавалера Сандерсона, атлетически сложенный — Гюнтер ощутил укол зависти — Артур был полностью обнажен и нисколько этого не стеснялся. Смотрел он на Натху, и только на Натху, словно они остались вдвоем на целой планете. Натху отвечал джинну таким же мрачным взглядом.

— Я не удивляюсь.

Гюнтер запоздало осознал, что не соврал ни на йоту. Похоже, лимит удивления был исчерпан.

— Фрида, моя химера.

Фрида сменила ипостась на козью, но при этом продолжала по-кошачьи тереться о ноги хозяйки. Пришельцы химеру не интересовали.

— Беглецы? — Доктор Ван Фрассен нервно сжала флейту. — Я не стану спрашивать, от кого вы бежите. Меня больше интересует, как вы сюда попали.

— В целом из космоса. Мы двигались под шелухой. Извините, я сам все это плохо понимаю.

— Из космоса?

В отличие от Гюнтера доктор еще сохранила способность удивляться.

— Да. То, как вы нас видите, — это, в сущности, наши волновые тела. Понимаете, мой сын некоторым образом антис.

— Антис? Сегодня день сюрпризов!

— Я, мой сын и этот брамайн... Мы некоторым образом, — чудной оборот привязался накрепко, — коллант, коллективный антис. А может, просто коллектив из трех антисов, мы еще не проверяли.

— Коллектив, значит. А эти тоже с вами? В коллективе?

Госпожа Ван Фрассен указала на криптидов. Стая опасливо жалась позади Натху.

— Криптиды?

— Как вы их назвали?

— Криптиды. Флуктуации континуума, если не ошибаюсь, первого класса. Хищные, но симпатичные. Вы не волнуйтесь...

Флейтистка улыбнулась:

— Я не волнуюсь. Вы тоже мне симпатичны, Гюнтер. Вы так мило вешаете лапшу на уши! Антисы? У нас, техноложцев, не рождаются антисы. Кстати, флуктуации не могут спускаться на планеты. Прочесть вам курс начальной космобестиологии?

Я ей завидую, подумал Гюнтер. Для нее все разложено по полочкам: могут, не могут.

— Да, вы правы. — Он шагнул к женщине. — Мы невозможны. А отсечь физическую реальность от галлюцинаторного комплекса — возможно? Одним ментальным усилием, а?!

— Уели, — честно призналась флейтистка. — Тут вы меня уели, кавалер, спору нет. Значит, флуктуации? Вы уверены?

— Абсолютно!

Госпожа Ван Фрассен зашлась хохотом.

— Флуктуации! — с трудом выговорила она между приступами смеха. — А мы-то, мы, дураки дурацкие... Мы же их едим!

III
Ларгитас

— О чем я думаю? — спросил Фрейрен.

Линда пожала плечами:

— О том, что я говорю правду? Это было бы лучшим вариантом.

Без труда, в течение доли секунды она могла бы узнать, о чем думает Зигмунд Фрейрен, начальник отдела внутренних расследований службы Т-безопасности. Могла бы, несмотря на блокаду, защищавшую рассудок Фрейрена. Как ментал, Линда Рюйсдал была вдесятеро сильнее любого начальства. Черт возьми, она была сильнее еще тогда, когда мелкой соплюшкой училась в интернате, а Фрейрен ходил в старших инспекторах, не претендуя на высокие посты. В те годы его главной обязанностью было изъятие детей-телепатов из семей, а также давление на родителей, оказывавших безрассудное сопротивление.

Чтение мыслей руководства? Без разрешения, оформленного надлежащим образом?! В Т-безопасности это деяние квалифицировалось как уголовное преступление с отягчающими обстоятельствами. Рискни Линда, соверши роковую ошибку, и ей было бы гарантировано пожизненное заключение в спецтюрьме для узников, обладающих ментальными способностями. Трехразовое полноценное питание, спортзал, видеотека, прогулки, камера-одиночка (ионный душ, санутилизатор, средства гигиены) — и, вишенкой на торте, ежедневные инъекции «Нейрама плюс». Кси-контроллер двенадцатого поколения применяли к телепатам-преступникам сразу же по вынесении приговора. «Нейрам» подавлял кси-ритмы мозга, ослабляя ментальную деятельность до безопасного минимума. У телепатически одаренных детей, не прошедших курс социализации, он снижал шанс воздействовать на окружающих — в шутку или всерьез, не важно. Сроки приема «Нейрама» рассчитывались интернатскими медиками для каждого пациента индивидуально, иначе ребенок рисковал впасть в каталепсию. Взрослым, если речь шла о Т-преступниках, срок ограничивали только сроком пребывания за решеткой. Препарат с отметкой «плюс» не имел побочных действий в виде каталепсии. Инструкция утверждала: безопасен для постоянного применения. Тот факт, что двадцать восемь процентов заключенных, ходивших под «Нейрамом плюс», лишались рассудка уже в первый год заключения, а еще девять процентов находили способы покончить с собой, списывался на конфликт тюремных реалий с хрупкой психикой менталов.

— Вы мне не верите? — спросила Линда.

Фрейрен отмахнулся:

— Верю. Вам я верю целиком и полностью. Но я человек, и вы человек. Людям свойственно ошибаться, впадать в крайности, принимать желаемое за действительное. Обвинение, выдвинутое вами против господина Бреслау, слишком серьезно, чтобы мы удовлетворились слепой верой.

— Чего вы хотите?

— Сбросьте мне вашу энграмму. Я сам ознакомлюсь с воспоминанием.

— Вы даете разрешение на контакт наших разумов?

— Даю.

Огромная рука потянулась к сенсорной панели. Палец лег на красный огонек. Красный сменился зеленым, но этим панель не удовольствовалась — из нее выдвинулась мини-камера на гибком стебельке-манипуляторе. Лицо Фрейрена, круглое как луна, отсняли в шести различных ракурсах, после чего камера убралась в гнездо.

Прозвучал зуммер: разрешение зафиксировано.

— Ну? — нетерпеливо буркнул Фрейрен.

Сформировав чувственный образ, Линда отпасовала его начальству.

 

На полу вздувается глянцевый волдырь, вздувается и лопается.

— Натху, стой! — кричит кавалер Сандерсон. — Назад!

Из пузыря наружу прыгает мальчик. Отца мальчик не слушает.

Не слушается.

— Вернись в детскую!

Понял, вопит Натху во всю мощь своего разума. Понял! Не боюсь!

— Натху! Вон отсюда!

 

— Ну, допустим, — пробормотал Фрейрен. — Смотрим дальше.

— Этого вам мало?!

— Мало.

Давит, отметила Линда. Как всегда. Он иначе не умеет.

Давить Фрейрену было чем — его габариты приводили неискушенного зрителя в трепет. Свитер из серой шерсти с красными оленями, который связала ему Линда на позапрошлый день рождения, туго обтягивал тушу гиппопотама. Под свитером Фрейрен скрывал пояс с антигравитационными поплавками — иначе он не сумел бы сделать и шага. Согласно распоряжениям медиков, пояс облегчал вес Фрейрена на треть, чтобы мышцы — а главное, сердце! — окончательно не отвыкли справляться с нагрузкой. Оставшихся двух третей хватало, чтобы Фрейрен начинал пыхтеть, пройдя от стола к двери.

В юности он был борцом, в зрелости напоминал борца, утратившего форму. Сейчас же форма развеялась как дым, а от борца не осталось и напоминания. Диета? Физкультура? Медикаментозная коррекция? Хирургическое удаление жира? Бесполезная трата времени и сил. Врачи по сей день спорили, какой вид гипоталамического синдрома вызывает такие резкие нарушения метаболизма. Линда уверяла себя, что ее собственный лишний вес не связан с проблемой Фрейрена, — ей вовсе не хотелось с годами превратиться в неподъемную груду жира.

Впрочем, взгляд начальства оставался острым, а голос — звучным и требовательным.

— Смотрим дальше, — повторил Фрейрен.

 

...пузырь лопается, исторгает из себя обезьяну. Ловкая, быстрая, с собачьей головой, обезьяна скалит острые клыки. Прыжок, и зверь повисает на плечах брамайна, словно голодный самец-бабуин на детеныше антилопы. Металл наплечников лопается под напором хищных челюстей. Хлещет кровь, кипящая от чувств, мыслей, переживаний, но наземь падают разве что редкие капли.

Обезьяна пьет, давится, глотает.

 

— Это не ваше воспоминание.

— Да, не мое.

— Где вы его взяли?

— Я подцепила эту заразу во время свалки. Полагаю, это энграмма одного из налетчиков. Не сомневайтесь, все было именно так. Вот мое персональное воспоминание. Я специально начала с чужой энграммы, чтобы вы имели возможность сравнить.

С минуту Фрейрен молчал, изучая два воспоминания: личное и подхваченное. Минута — это очень, очень долго. Линда не знала, как толковать такую задержку — в свою пользу или наоборот. Дерзкая и насмешливая со всеми, включая любимого мужа, в присутствии Фрейрена она терялась, хотя и старалась не подавать виду. Только Регина Ван Фрассен, школьная подруга, умела держать Фрейрена на расстоянии — единственный человек, которому Линда завидовала в этом смысле.

— Это ничего не доказывает, — наконец произнесло начальство.

— Смеетесь?

— Я абсолютно серьезен.

— Мальчик был под шелухой во время нападения на бункер!

— Он антис.

— Антисы опускаются под шелуху только во время взлета! Это означает выход в большое тело!

— Он и взлетел.

— Позже!

— Это всего лишь ваши домыслы. Мы не знаем, как взлетают антисы. Мы о них вообще ничего не знаем. Возможно, процесс старта способен затянуться по внутреннему времени. Что же до времени внешнего, его и так прошло очень мало.

— Он сосал эмоции жертвы! Он эмпат!

— Вам могло померещиться. Адреналин — штука коварная.

— Хорошо, мне померещилось. А брамайну? Я не зря скинула вам обе энграммы. Брамайну тоже померещилось?!

— И это возможно. Но даже если вы правы... Сосал эмоции? Мальчик несколько лет прожил в стае флуктуаций. Да, он сосал человеческие эмоции, и не только эмоции. Последствия нам известны. Если он начал выход в большое тело, если пошел на взлет — почему бы ему не вернуться к старым привычкам? Нет, энграммы ничего не доказывают.

— Мальчик — ментал! Он был менталом все время, которое провел в бункере!

— И ни разу не раскрылся перед вами?

— Я не отслеживала...

— А перед отцом? Кавалер Сандерсон — сильный эмпат. У него большой опыт работы с трудными подростками.

— Я уверена, что отец знал. Знал и скрывал.

— С мертвых спрос невелик.

— А с живых?

— Для обвинения такого уровня энграмм недостаточно.

— Вы должны потребовать, чтобы память господина Бреслау принудительно отсканировали. Вскроются факты...

— Предположим, я добился принудительного сканирования. И оно показало, что Ян Бреслау ни сном ни духом не знает о ментальных способностях Натху Сандерсона. Мы голословно обвинили адъюнкт-генерала Бреслау, начальника особого отдела научной разведки. Как это скажется на моей карьере? На вашей?!

Фрейрен наклонился вперед:

— А если нас обвинят в измене? В шпионаже?! Скажут, что обвинение было уловкой? Что целью сканирования было похищение ряда государственных тайн с целью перепродажи их врагу? Брамайнам, например?! Да голова Бреслау просто нафарширована этими тайнами! Комиссар Рюйсдал, вы готовы рискнуть?!

У Линды затряслись руки. Ты зашла слишком далеко, сказала она себе. Подруга, ты в опасных краях. Тут водятся драконы. Мальчик сбежал, его вряд ли поймают. Кавалер Сандерсон погиб. Что у тебя есть, кроме твоего слова и комплекта сомнительных воспоминаний? В ответ по тебе шарахнут из самых тяжелых орудий. В ход пойдет все: компромат, провокации. Отступить? Да, пожалуй. Отступление — наилучший выход...

Все существо Линды Рюйсдал, вся ее буйная натура противились такому решению. Мастер работать с чужими эмоциями, Линда с трудом управлялась со своими собственными.

Взвизгнул зуммер служебного коммуникатора. Срочно, поняла Линда.

— Обождите, я быстро...

Фрейрен включил конфидент-поле. Линда видела, как шевелятся его губы, отвечая на вызов, но не слышала ни слова. Смешно, конечно: от ментального вторжения конфидент-поле не защищало. Два пожизненных вместо одного? Линда с трудом сдержала истерический смешок. Она бросила все, оставила подопечного в бункере, точнее, в наскоро оборудованном лагере-муравейнике, которым стал бункер после атаки брамайнов; рванула к Фрейрену, не думая о последствиях, уже в дороге отправила заявку на срочную встречу... Стоп! Ты оставила Бреслау, подруга! Оставила на произвол судьбы, забыв о своих обязанностях. Словно наяву, Линда увидела Скорпиона, идущего по лагерю. Если наемный убийца клана Сякко решит навестить Бреслау в ее отсутствие, никто не сможет остановить сякконца. Голова подопечного нафарширована государственными тайнами? Подопечный оставлен без защиты?!

Три пожизненных. Четыре. Десять.

Смертная казнь слишком гуманна: раз, и все. Ты рассчитывала дожить до глубокой старости, Линда Рюйсдал? Боялась располнеть сверх меры? Так, что никаких оленей не хватит тебе на свитер? Ты состаришься и располнеешь за решеткой, под вечным «Нейрамом плюс». Тебе подберут оранжевый комбинезон по размеру. И покончить с собой тебе не дадут, уж поверь! Останется лишь надеяться на безумие. Двадцать восемь шансов из ста? Не самый плохой вариант...

— Конец связи.

Фрейрен отключился. Конфидент-поле растаяло, начвнур, как звали Фрейрена сослуживцы, пристально глядел на Линду. Взгляд его ясно говорил, что разговор состоялся и комиссару Рюйсдал было уделено в разговоре должное внимание.

— Вы знакомы с доктором Йохансоном?

— Да.

— Вы в курсе, что он — один из постоянных экспертов Бреслау?

— Да. Дело яхты «Цаган-Сара», охота на Отщепенца...

— Вы в курсе, что доктор Йохансон контактировал с кавалером Сандерсоном?

— Да. Я видела их встречу.

— Лично?

— Нет, трансляцию.

— О чем они беседовали?

— О мальчике. Кавалер Сандерсон пичкал сына позитивом. Они с доктором Йохансоном обсуждали состав эмоциональных коктейлей. Состав, дозировку... Кавалер Сандерсон отмечал прогресс в поведении ребенка.

— Какой?

— Раньше мальчик отвечал отцу изменением позы. Со временем его реакции стали естественней. Сбросить вам воспоминание?

— Не надо. Во время их встречи вы были рядом с Бреслау?

— Разумеется. Мы находились в его кабинете.

— Он вам предлагал подслушать разговор Йохансона с Сандерсоном? Я имею в виду ментальный план?

— Да.

— Вы ему отказали?

— Что за дичь! — взорвалась Линда. Нервное напряжение требовало выхода, и она пустила направленный взрыв по безопасному каналу. — Вы прекрасно знаете, что я ему отказала! Любой на моем месте отказал бы!

— Извините, — буркнул Фрейрен. — С языка сорвалось. Вы ответили отказом, в этом у меня нет сомнений. Я прошу еще раз извинить меня. Но уже не за то, что оскорбил вас подозрением. Я прошу прощения совсем за другое...

— За что же?

— За то, что не поверил вам сразу. Мальчик — ментал, вы были правы.

— Вам звонил доктор Йохансон? — Догадка, едва возникнув, превратилась в уверенность. — Он рассказал вам, о чем они говорили с Сандерсоном на ментальном уровне?!

Фрейрен отрицательно мотнул головой. Блики от лампы дневного света играли на бритом черепе начвнура. Сейчас Фрейрен напоминал святого, страдающего водянкой.

— Нет, мне звонил не Йохансон. Мне звонил Ансельм Лонгрин.

— Реаниматолог?

— Да. Он тоже входит в команду экспертов Бреслау.

— Лонгрин — ваш осведомитель?

— Ну почему сразу осведомитель? В молодости Лонгрин прошел обучение на Сякко. Как вам известно, все менталы Ларгитаса, получившие сякконское образование, являются внештатными сотрудниками службы Т-безопасности. Об этом их предупреждают еще до отлета на Сякко. Те, кто не соглашается...

— Никуда не летят, — съязвила Линда.

— Именно так. Никуда не летят. А те, кто летит, прилетают нашими внештатниками.

— Что сообщил вам Лонгрин?

— Что доктор Йохансон изучал параллели между спектрограммой антиса, находящегося в большом теле, и ментограммой телепата, находящегося в активном состоянии. Он разослал другим экспертам ряд спектрограмм разных антисов, коллантов и флуктуаций...

— Он разослал им волновые слепки фагов?!

— Доктор не сказал коллегам, чьи это слепки. Он солгал, заявив, что это вообще не слепки, а ментограммы, записи деятельности мозга разных людей и животных. Все спектрограммы, кстати, были из открытых источников. Так что формально Йохансон не разгласил никаких секретов. Для достоверности он подмешал туда ряд настоящих ментограмм ларгитасских телепатов, включая свою собственную.

— Что сказали эксперты?

— Эксперты, в том числе и Лонгрин, ни на минуту не усомнились, что во всех случаях имеют дело с ментограммами. Кретины! Им даже не пришло в голову проверить источники записей! Волновой слепок антиса они отметили как мозг, обладающий сильными ментальными способностями, но с отклонениями от нормы. Волновой слепок колланта — как коллективное сознание группы менталов слабого уровня. Слепки флуктуаций классифицировались как нечеловеческая мозговая деятельность.

— Ваш честный парень Лонгрин тоже не стал проверять?

— Нет. Он реаниматолог, а не следователь прокуратуры. Но тут, на наше счастье, доктор Йохансон не выдержал. Ему захотелось признания, аплодисментов. Он встал в позу и сообщил коллегам о сути розыгрыша. Согласно гипотезе доктора, сходство антисов и менталов принципиально, что открывает нам новое понимание эволюции. Лонгрин проникся величием момента и пересмотрел список заново, уже внимательней...

— И что?

— В списке присутствовали ментограмма Гюнтера Сандерсона и волновой слепок Натху Сандерсона. Лонгрин опознал слепок мальчика — как эксперт Бреслау, он работал с ним еще тогда, когда Бреслау только ловил парня в открытом космосе. Ментограмму Сандерсона он тоже опознал, несмотря на анонимность. Затем сложил факты один к одному: доктор Йохансон работает с юным антисом, доктор встречался с кавалером Сандерсоном по просьбе Сандерсона, у доктора проснулся живейший интерес к сходству антисов и менталов...

— Это шаткие доказательства.

— О, вы заговорили совсем как я! Да, шаткие, если сами по себе. Но вкупе с вашим заявлением, подкрепленным рядом воспоминаний... Это совсем другое дело, комиссар. Если я выясню, что Бреслау действительно скрыл от нас факт ментальной одаренности ребенка, что Натху Сандерсоном должна была заниматься не научная разведка, а Т-безопасность...

Глаза Фрейрена сверкнули черным огнем.

— Скорпион?

Начвнур привстал. Казалось, он сбросил тридцать лет и сто пятьдесят килограммов, готовясь вновь выйти на борцовский ковер.

— Господин Бреслау тысячу раз пожалеет, что им занялся я, а не Скорпион.

Десять пожизненных отменяются, поняла Линда. Начинается славная потасовка. Радуйся, подруга. Гиппопотам на твоей стороне, о большем нельзя и мечтать.

IV
Саркофаг

— Ваш обед.

В дверь со скрипом протиснулся бородач неопрятного вида. Спецовка вылиняла до белизны, ветхие штаны с заплатами на коленях — одежда висела на бородаче, как на вешалке. То ли она была с чужого плеча, то ли мужчина катастрофически похудел за последние годы. В руках он держал поднос с грубыми керамическими мисками. Над мисками стоял густой пар. На краю подноса лежала низенькая стопка лепешек.

Ровно три лепешки, по числу мисок.

Опустив поднос на столик посреди комнаты, бородач с неприятным любопытством оглядел присутствующих и молча удалился. Гюнтер подтащил к столику кресло, но стол оказался слишком низким, а кресло — слишком продавленным. Махнув рукой на приличия, кавалер Сандерсон уселся прямо на пол.

— Натху! — позвал он. — Иди обедать.

Натху с сомнением взглянул на угощение, шумно потянул носом.

— Еда, — констатировал мальчик.

Одним махом он опрокинул в рот содержимое своей миски. На горле дернулся огромный кадык, и Натху целиком запихал в рот лепешку, после чего вернулся к окну. Брамайн унес свою порцию в угол, где пристроился у другого столика — совсем миниатюрного, две ладони от пола.

Гюнтер остался в одиночестве.

Суп был овощной, жидкий, с редкими бледными кубиками какого-то корнеплода. Картошка? Спасибо хоть пряностей не пожалели. Гюнтер макал в суп черствую лепешку, кусал, хлебал... Стейк, думал он. Слабой прожарки. Отбивная. Шницель. Тушенка. Мяса хочу! Увы, судя по рассказу доктора Ван Фрассен — да и по виду ларгитасцев, включая господина посла, — с питанием под Саркофагом дело обстояло скверно.

«Флуктуации? — сказала Регина. — А мы их едим!»

Выходит, криптиды — не первые волновые порождения континуума, которые забрели сюда? Выходит, раньше обитатели Саркофага не догадывались, что это флуктуации? До чего должны дойти люди, чтобы начать есть неведомых монстров?!

— Что такое колланты? — спросила его доктор Ван Фрассен, когда они шли от руин к городу.

Ну да, сообразил кавалер Сандерсон. Она же была на Шадруване, когда Ойкумену облетело известие об эпохальном открытии: создании первого коллективного антиса! Она ничего не знает! Гюнтер задумался, что это значит — выпасть из Ойкумены на целых двадцать лет? Для него это была почти вся сознательная жизнь.

— Рассказывайте. — Доктор правильно оценила его задумчивость. — Сколько успеете. Без системы, подряд, что вспомните. Я внимательно слушаю.

И он заговорил. Колланты, рождение Натху, противостояние Ларгитаса и брамайнов... «Ты давал подписку! — рявкнул издалека разгневанный Тиран. — Это государственная тайна!» Тайна? Подписка? Гюнтер едва не расхохотался. Идите в задницу, милейший господин Бреслау! Атака на лабораторию, бегство на Шадруван — рассказ длился, пока перед ними не выросла стена из тесаного камня.

Высокие ворота были заперты.

— Ваши криптиды. — Доктор Ван Фрассен остановилась. — В посольстве есть подземный ангар. Сейчас им не пользуются. Запрем криптидов там.

Гюнтер кивнул. Идея жить со стаей в одной гостевой комнате — а даже в двух! — его не вдохновляла.

Женщина что-то выкрикнула на незнакомом языке, громко и повелительно. Лязгнул металл, за стеной раздался натужный скрежет. Ворота начали медленно открываться.

— В посольство пойдем через Конюшенные ряды, — предупредила Регина. — Там сейчас никто не живет. Чем меньше людей вас увидит, тем лучше.

За воротами ждали шестеро дикарей в конических шлемах, обмотанных тряпками, и мятых латах поверх стеганых халатов. Таращась на пришельцев, дикари судорожно сжимали копья. Не было нужды прибегать к эмпатии, чтобы понять: стража разрывается между двумя желаниями — броситься наутек и пригвоздить гостей к створкам ворот. Сдерживало их лишь присутствие флейтистки.

Она права, вздохнул Гюнтер. Чем меньше людей нас увидит, тем лучше.

— Не беспокойтесь, они вас не тронут. Я сказала, что вы со мной. Ах да, забыла представиться. — Доктор печально усмехнулась. — Аль-Сахира Химаятан, к вашим услугам.

— Аль-Сахира?

— Волшебница-Охранительница на унилингве, официальный титул. Идите за мной и не отставайте.

Потянулись переулки и закоулки. Мелькнула меж домами площадь с неработающим фонтаном. К посольству они вышли «с тыла». Черный вход открыл дворник из туземцев, как сперва решил Гюнтер. Дворник оказался чрезвычайным и полномочным послом Зоммерфельдом. Муж? Из биографии доктора Гюнтер в свое время прочел все, что смог найти в открытых источниках. Доктор Ван Фрассен не была замужем. И детей у нее не было. Посол с доктором зарегистрировали брак уже здесь, на Шадруване, но фамилию доктор оставила девичью. Артур, джинн он или кто — сын Зоммерфельда от первой жены. Судя по всему, Регина усыновила мальчика, потерявшего мать.

Гулкий ангар под зданием посольства. Четверка аэромобов, мохнатых от напластований пыли. Машинами не пользовались лет десять, если не больше. Натху стоило немалого труда загнать криптидов в ангар. Потом мальчик не хотел оставлять «хватиков» одних. Потом...

...Ложка скрежетнула по дну миски. Эхом прозвучал голос молчавшего доселе брамайна:

— Утратить надежду — утратить все.

— Что?

— Они отчаялись. Мне жаль их. «Смущение, отчаяние, волнение — тот, кто свободен от этих пороков, свободен воистину!»

Цитата, понял Гюнтер. Когда что-то говорил брамайн, ему сразу хотелось возразить.

— С чего вы взяли?!

— Вот. — Брамайн обвел рукой комнату. Провел пальцем по столику, продемонстрировал Гюнтеру грязный след. — Допустим, автоуборщик сломался. Иссякли аккумуляторы. Но ведь можно взять веник и подмести? Так делают те, кто надеется. Те, кто опустился на дно, не убирают за собой.

Скрипнула дверь.

— Все собрались, — объявил посол Зоммерфельд. — Идемте.

* * *

— Позвольте представить вам наших гостей из внешнего мира...

Я в зоопарке, сказал себе Гюнтер. В вольере для экзотических зверей, по другую сторону силового барьера. На кавалера Сандерсона, не испытывая ни малейших стеснений, глазели три десятка человек. Именно столько собралось в зале для совещаний. Роль вольера выполнял стол президиума, за который и усадили гостей. Натху сесть не захотел — опасался за хлипкую на вид мебель. Мальчик опять подпирал стену, нависая над залом, и недружелюбно пялился на посетителей импровизированного зоопарка.

Посетители отвечали ему взаимностью.

Мужчины и женщины. Исхудавшие, осунувшиеся. Затрапезные комбинезоны и спецовки техников. Костюмы и платья, давно вышедшие из моды на Ларгитасе. Цветастые варварские одежды. Шаровары, рубахи, кафтаны, накидки. Оружие: ножи, кинжалы, сабли.

У двоих — лучевики.

В первом ряду, напротив кавалера Сандерсона, сидел Артур Зоммерфельд. Нет, не голышом. Еще по дороге в город парень вытащил из-под приметного валуна шаровары и вышитую безрукавку. Обувь и головные уборы Зоммерфельд-младший, похоже, не признавал. Когда Артур вспыхивает, пояснила доктор Ван Фрассен, одежда на нем сгорает. Он раздевается загодя, если знает, что придется зажигать. Случается, ходит нагишом по улицам — местные привыкли, джинну прощается многое.

— ...Горакша-натх с планеты Чайтра, — закончил представление господин посол.

— Какого фага?!

— Что здесь делает грязный энергет?!

— Откуда они взялись?!

— Это они, что ли, пришли снаружи? Вот эти?!

— Они издеваются?!

— Спасательная экспедиция? Это паноптикум!

— Тише! Дамы и господа, тише!

Густой баритон посла накрыл зал. Возгласы смолкли, остался лишь глухой ропот.

— Наши гости ответят на все ваши вопросы. Нет, это не спасательная экспедиция. Тише, я сказал! Вы хотите получить ответы?

— Они люди?! — выкрикнули сзади.

— Люди. — Доктор Ван Фрассен выступила вперед. — Такие же, как мы с вами.

Кажется, послу не понравилось вмешательство жены, но он тактично не стал ей мешать.

— Так наши гости выглядят в галлюцинаторном комплексе. До их прихода я уже излагала вам свою гипотезу, не правда ли?

— Бред!

— У нас что, у всех галлюцинации?!

— Я телепат, и вам это хорошо известно. — В голосе доктора прорезался металл. — Я знаю, что такое галлюцинаторный комплекс, и знаю, что говорю. Кавалер Сандерсон — мой коллега, ментал. Я купировала ему инициацию на Ларгитасе. Уважаемый Горакша-натх — энергет высокой квалификации. Натху Сандерсон... Да-да, именно он — антис. Антис, зачатый отцом-ларгитасцем. Мне надо объяснять, кто такие антисы?

Зал потрясенно молчал.

— Они пришли из космоса. В волновых телах, как вы их сейчас и видите. В обычной реальности они выглядят как мы с вами. Но мы с вами — не в обычной реальности. Облики наших гостей — лучшее тому подтверждение.

Тишина. Лишь жужжала и билась о стекло одинокая муха.

— Они пришли...

Женщина из второго ряда, бледная до полупрозрачности, походила на тень. Ей не хватило воздуха завершить фразу. Она сглотнула и закончила:

— Они пришли за нами?

— К сожалению, нет, — вернул себе инициативу господин посол. — Наши гости попали к нам случайно.

— Но они же прошли! — Бородач, принесший гостям еду, вскочил на ноги. — Прошли сюда! Значит, есть путь! Они смогут вывести нас отсюда!

Во взгляде бородача горело столько ожидания, что у Гюнтера защемило сердце. Проклятье! Ну почему он?! Почему именно он должен отнять у этих несчастных вновь затеплившуюся надежду? Отобрать, разбить вдребезги, разорвать в клочья?

Гюнтер встал. Оперся руками о стол. Впервые на его памяти выражение «все затаили дыхание» соответствовало действительности буквально.

— Мы едва не погибли, когда шли сюда, под Саркофаг. Я не знаю, сумеем ли мы вернуться обратно. Боюсь, нам никого не вывести за собой. Если вы не могли пройти пустыню раньше, не сможете и сейчас. Простите меня, я — дурной вестник...

— Саркофаг?! Он сказал — Саркофаг?!

— Они нас похоронили!

— Не можете вывести? Убирайтесь!

— Какого рожна вы здесь?!

— От них будут проблемы!

— Убирайтесь!

— Большие проблемы! Попомните мои слова!

— Два монстра и грязный энергет! Вон!

В руках Гюнтера возникла раковина. Накрыть зал паникой? Пусть бегут прочь? Какая-то озлобившаяся часть кавалера Сандерсона, о существовании которой Гюнтер и не подозревал, страстно желала этого. Монстр? Будет вам монстр!

— Дамы и господа! Постыдитесь!

Доктор Ван Фрассен стояла рядом с Гюнтером, вся — натянутая струна. Пальцы доктора нежно оглаживали серебряную флейту, в точности так же, как пальцы кавалера Сандерсона гладили теплый перламутр раковины. У ног женщины сидела Фрида в барсовой ипостаси — откуда и взялась? — и умывалась розовым языком.

Вопли смолкли. Люди подались назад. В глазах собравшихся плескался ужас, как если бы раковина с флейтой уже сыграли в унисон. Публика с удовольствием сбежала бы с этого концерта, но каждый понимал: вскочить с места означает привлечь к себе особое, персональное внимание женщины с флейтой и козлоногого сатира, похожих больше, чем мать и сын.

— Спасибо за понимание, — поблагодарила доктор в мертвой тишине. — Рада, что мы поняли друг друга.

Раковина, отметил Гюнтер. Она исчезла.

— Очень вкусный суп. — Натху лениво перебросил булаву с одного плеча на другое. — Хочу добавки!

Гюнтер решил, что сын научился говорить тонкими намеками. Но в зале, похоже, слова ребенка поняли буквально.

— Сейчас! Я принесу!

Бородач-разносчик снова вскочил. Губы его тряслись.

— На кухне осталось...

Протолкавшись меж рядами, он бегом бросился к дверям — и те распахнулись перед ним, как если бы сработал датчик движения. Автоматика кое-где еще действует, подумал Гюнтер — и ошибся. В дверях возникло золотистое сияние. Не сумев вовремя остановиться, бородач врезался в него и отлетел, как от стены, с размаху сев на задницу.

Двое воинов в золоченых доспехах, начищенных так, что больно смотреть, встали по обе стороны двери. Синхронно ударили в пол древки алебард, чьи лезвия тоже были отполированы до зеркального блеска.

— Проблемы! — охнул кто-то. — Я же говорил...

Размашистым шагом в зал вошел смуглый красавец в бордовом кафтане до пят. Широкий кушак украшали тяжелые золотые кисти.

— Светоч вселенной, опора трона...

Голос у красавца удался на диво: зычный, раскатистый.

— Могучий Кейрин-хан, да продлятся дни его вечно, оделяет вас милостью своего посещения! Падите ниц!

...