Оглавление

Азраил

Азраил! Прекрасный ангел смерти!

Не роняй бесценный жемчуг в море, —

Без тоски, без трепета и страха

Жду с тобой блаженного свиданья!

Мирра Лохвицкая

Азраил парил над долиной и смотрел вниз, на мир людей. Вскоре он увидел Петра. Тот сидел на лавочке и любовался закатом. Азраил беззвучно приземлился за его домом, свернул крылья, принял человеческое обличие и, обогнув дом, подошёл к Петру.

Петр, увидев его, как всегда, обрадовался. Людей в окрестностях было немного, и когда друг заходил поболтать, это приносило и радость, и утешение. Азраил часто приходил к Петру: только в беседах с Петром одинокая душа Азраила могла успокоиться и согреться. С Петром он мог быть откровенным, потому что Петр был добр, чист душой и не подозревал в людях ничего иного, кроме того, что они сами о себе рассказывали. Петр встал, чтобы поприветствовать гостя. Они обнялись, сели на лавку и некоторое время молчали. Начал Петр:

— Я ждал тебя, мой друг. Так хорошо, что ты пришел, Измаил! Я сегодня много думал, и мне не с кем было поделиться. Скажи мне, ты боишься смерти?

— Почему ты вдруг спросил об этом? — насторожился Азраил.

— Когда мы познакомились с тобой, я был еще молод и здоров. У меня была семья, жена и дети, которые бегали по этому дому и саду и частенько отвлекали нас от философской беседы. Сейчас мои дети живут далеко, а жена умерла. Я стар, Измаил. По ночам меня мучают боли в груди. Я чувствую, смерть моя не за горами. Как ты думаешь, что будет потом, когда все закончится?

— Ты всю жизнь неустанно трудился, ты вырастил детей. А главное, ты чист душой, друг мой. Ты никогда не делал зла людям, не был подл, не лгал, не крал. Я знаю тебя как брата. Ты попадешь в рай и там встретишь жену свою, родителей, всех близких и друзей. Они обнимут тебя, и ты будешь счастлив и спокоен.

— Речь твоя утешительна… И все же я боюсь умирать. Мне страшно покидать этот мир! Здесь у меня есть мой сад, мой дом, ты, мои дети. Я не хочу уходить. Я знаю, это неизбежно, но я не хочу! По ночам, страдая от боли, я молюсь: «Господи, дай мне прожить еще один день! Дай хотя бы еще день…» И Господь оставляет меня здесь. Но я не знаю, как долго это продлится.

— Ты крепок, твои глаза смотрят ясно. Мы с тобой еще много дней проведем здесь, сидя у твоего дома, вот увидишь. Ты не должен бояться.

Петр на секунду закрыл глаза, и с его лица будто бы ушла тень тяжких мыслей.

— Ты знаешь, Измаил, как только я понял, что в любой день могу умереть, я начал заново чувствовать жизнь! Как будто теперь все, что я делаю, имеет смысл! Посмотреть в окно, умыть лицо водой, почувствовать вкус еды… Я всю жизнь был так занят, что не понимал этого, просто так было — и все. Но вот я подумал, что однажды у меня этого не станет, и тогда я вновь ощутил, что жизнь прекрасна!

— Да, друг мой. Жизнь прекрасна для того, кто добр и безгрешен. Но мне случалось видеть и другое… Человеческая жизнь бывает ужасающей. Я был на поле боя и знаю, сколько там ненависти, боли, страха! А когда человек убивает другого из зависти, ревности или ради достижения цели? В мире так много злобы! Ты не знаешь, потому что ни злобы, ни подлости нет в твоей душе, но в других людях кишит целое море пороков: алчность, властолюбие, жажда наживы — они толкают их на страшное. Если я вижу такого человека, черного изнутри, то случается подумать, что жизнь его жестока и отвратительна, и пожелать ему смерти, потому что, если он не умрет, другие люди будут обречены на муки.

— Представь себе: этот человек зол на мир, он совершает страшные поступки, о которых, возможно, потом мучительно жалеет, но вот приходит срок ему умирать. Каждый человек боится перед смертью, и он бы тоже боялся. Он молил бы Господа оставить его в живых хоть на чуть-чуть, хоть еще на пару минут! Неужели ты бы не почувствовал сострадания? Неужели ты не пожалел бы его?

— Нет, Петр, мне не жаль убийц, мне не жаль подлецов и тех, кто обрекает на смерть и муки других людей ради собственной выгоды. Пусть хрипят и взывают о помощи. Я бы не облегчил их страданий.

— Ты немилосерден, друг мой. Каждое живое существо жаждет прощения!

— Я не милосерден, а справедлив. Я испытываю сострадание к достойным, к тем, кто своей добродетелью и поступками заслужил милосердие. На остальных я растрачивать его не буду.

— А кто решает, кто достоин, а кто нет?

— Как кто, Господь решет… В его руках все наши души.

— Это понятно. Но это ведь и твой выбор, каким ты считаешь человека. Ты можешь видеть в нем плохое или можешь сконцентрировать свой взгляд на той толике хорошего, которая в нем есть, а она есть обязательно! Именно поэтому ты можешь все отбросить и в конце пожалеть его.

— И все же, Петр, не нам решать, кто достоин жалости и сострадания, а кто нет, ибо наивысшее сострадание в этом мире — милость Господа нашего, но ни я, ни ты не можем влиять на эти силы.

— Тебя всегда трудно было переубедить, вот и сейчас ты, как я вижу, остался при своем мнении, что милосердие — для избранных.

— Да, ты прав. Но сегодня я понял, какой великодушный человек мой друг. Дай тебе волю, Петр, ты бы простил всех убийц и насильников, всех воров и палачей. Ты бы всех спас. Но увы, не тебе делать выбор…

— Да, я бы спас их всех. Потому что поступали они так от слабости своей и от страха. Именно таких в конце и нужно пожалеть.

Петр улыбнулся. Он видел, что Измаил смотрит на него как на блаженного.

— Я стар, мой друг. Видишь, как стала думать моя голова… — и Петр тихо засмеялся. — Ты знаешь, я давно хотел спр