Оглавление

Мимикрики.

Песок времени

Прошлое. Настоящее. Будущее.

Это не более, чем маски одного лица. Цельность не обнаруживается, она возвращается.

Мы были цельными, прежде чем стали кем-то.

Вечный

Я же вам говорил. Ну, помните? Как-то. Может быть, не в этой реальности, в другом измерении, в иной жизни, не такой форме, что явленна вам в этот момент, но вы точно должны помнить… То, что присутствует в вашем сознании, даже в виде невозможного, где-то уже существует на самом деле. Наше с вами «где-то» находится на Вар-Вилоне. Знакомое название, не правда ли? Уверен, что-то подобное или созвучное с этим, вы уже где-то слышали.

Ну вот, опять это «где-то». Давайте я приближу его к вам вплотную, чтобы у вас была возможность, разглядеть, более подробно то, что так явственно вижу я.

Итак, Вар-Вилон. Цивилизация Запутанных Судеб.

Время Жриц Тучных Радостей и Расстановщиц Рока. Реальность в этом мире выступает трижды. Сразу тремя слоями. Просто так и не разберёшься. Сначала видно чётко, и всё кажется понятно, привычно. Этот слой можно понюхать, потрогать, в общем, знакомый вам материальный мир во всей красе.

Затем второй слой. Что-то едва-едва, не имеющее объёма и веса, но имеющее очертания и собственное мнение, странные… нет, неправильное слово, скорее непривычные формы и существа.

А ещё есть третий слой — мерцающий. Он то появляется, то исчезает, проявляя в себе жуткие картины. Но на них лучше внимание не заострять. Как прыгнут! Как вцепятся! Как втекут жидким металлом в сознание, и пиши пропало. Поэтому третий слой игнорируем. Делаем вид, что пока не замечаем. Право же, так безопаснее, вот просто поверьте. Когда настанет момент полной видимости, тогда нужно будет соображать по ходу дела.

А сейчас это дело обстоит так — три слоя реальности, ручьями вытекают из-под Сапфирового Божества Мгновений. Он, вернее, она, высечена из цельного куска сапфира в виде юной прелестной девушки. Божество находится в храме Семи Ветров в Охраняющем Замке-крепости. Замок принадлежит Верховному Консулу Вар-Вилона и, знаете ли, не просто так Замок, а целый Город в городе. В народе его вообще Башней называют.

Фу! Кажется, всё объяснил. Не очень понятно? Ну а вы как хотели? На то она и Цивилизация Запутанных Судеб.

Сегодня на Вар-Вилоне наступило Лето. В эту пору всегда усиливается проявление всех трёх реальностей. Лето — последняя временная точка, в которой, по расчётам авторитетных лиц, могут случиться перемены.

Хотя не мне вам рассказывать, как сложно что-либо менять летом. Тем более на Вар-Вилоне. Поскольку именно в этот период в Цивилизации Запутанных Судеб наступает перемирие между реальностями. Всё немного успокаивается, перестаёт цепляться друг к другу, напряжение спадает — приходит пора полной отдачи и бурного цветения. Кажется, что так будет всегда. Но это только кажется. И все об этом знают, но продолжают пребывать в сладкой летней иллюзии, теряя возможность что-то изменить, потому как Лето на Вар-Вилоне проходит мгновенно и в связи с этим имеет большую ценность. Пора наслаждений длится три дня. Всего три дня! Ну кто захочет что-то менять в тот момент, когда кажется, что всё уже и так прекрасно?

Вот и я думаю, получится ли на этот раз распутать то, что запуталось давным-давно?

Все инструменты и Потоки для этого уже опущены в Мир. И я сейчас говорю не только про это измерение. Вам ведь не надо объяснять, что есть невидимая связь, которая существует между Мирами? А между мыслью и воплощением? Для многих эта связка до сих пор объясняется одним лишь словом — чудо. А это, дорогие мои друзья, никакое не чудо, а закономерный процесс. Всё, что вы испытываете, и всё, что вас окружает, — проекция ваших мыслей.

Осмыслили то, что я вам сейчас нашептал? Ещё раз повторю, чтобы наверняка — всё, что вас окружает и в вас рождается — это проекция ваших мыслей. А порой и не ваших… но каким-то образом с вами связанных. Связанных через время, расстояния и даже измерения.

Опять у меня какие-то запутанные объяснения, да? Но вы ведь что-то уловили? Вы ведь всегда что-то улавливаете? Если прижмёт. А прижимает периодически, поэтому опыт для улавливания у вас, скорее всего, есть. Воспользуйтесь им, и тогда вы сможете читать не только строки, но и то, что спрятано между ними.

Ну что, — в путь, за вашей мыслью! Понеслись!

Глава 1

Пассионарный скачок

Ви- Тот, Верховный Консул Вар-Вилона, с трудом открыл глаза. Провёл по ним рукой, смахивая горячие песчинки. Лёгкие, словно пёрышки, они поднялись в воздух и растворились с остатками сна. Странно, — подумал Ви- Тот, и взгляд его упёрся в чью-то руку, покрытую звериной шкурой. — Странно, — вновь пронеслось в голове у Верховного Консула. В этот самый миг в его сознании произошёл переворот. Из струящегося изнутри света стало складываться воспоминание.

Рядом с кроватью стоял его старый камердинер Бамбулек. Ви- Тот улыбнулся ему, а Бабулек с почтением приклонил голову. Бамбулеки, как секвойи, живут долго. Жили. Этот был первый и, видимо, последний в своём роду. Полубобр, получеловек, приятной наружности, спокойный, аккуратный, невозмутимый. Сама надёжность с изрядной долей аристократичности.

Бамбулек — часть Замка, его первый и единственный Распорядителель. А этот Замок нуждается в распорядителе, уж поверьте. Причём именно в таком: выдержанном, хладнокровном, способным пережить все его закидоны и не повредиться рассудком. Ходят слухи, что дед Ви- Тота был Магом Архитектором, а в свободное от магических трудов время занимался алхимией. Он-то и дал жизнь этому Дому-крепости. Да-да, именно дал жизнь. Назвал его — Умный Дом Альберт. Однако тот никак не хотел оправдывать возложенные на него надежды и долгое время вёл себя как полоумный. Пока не появился специалист по укрощению.

Здесь я нахожу нужным ещё раз заострить ваше внимание на том, что Бамбулек наполовину человек, а на другую половину бобр. И, как вы могли догадаться, ничто бобриное ему не чуждо. Хватило пары демонстративных предупреждений в виде источенной в мелкую стружку входной двери и десятка лестничных балясин, и Альберт стал податлив, как гоблин на допросе, которому пообещали ужин. Каменные холодные стены затянулись шёлковыми обоями с невероятной по своей красоте и изобретательности сюжетами и орнаментами. На окнах появились воздушные тюли и шторы, расцвеченные сном безумного художника, аккуратно выглаженные магией. Альберт преобразился до неузнаваемости, потому как Бамбулек подошёл к делу с чувством, с толком, с расстановкой и даже написал для Альберта специальные сценарии-партии, который тот исполнял с подозрительной дотошностью и щепетильностью. Ви- Тот предполагал, что Бамбулек — Бытовой Маг, но камердинер отнекивался и говорил, что это всего лишь программы, помогающие убрать суету и упорядочить действия.

Ходили слухи, что когда прежний Консул Вар-Вилона, сверкнув последней огненной искрой, ушёл к праотцам, у Альберта на какое-то время основательно съехала крыша. Он остервенело сыпал песком, дико подвывал в своих длинных коридорах, скрипел половицами, царапал на стенах неприличные слова… ну, в общем, вы поняли. Распоясался до разнузданного состояния, став неуправляем. Ви- Тот этого не помнил. Маленьким был. Но остались дневники, в которых всё это описывалось. Там говорилось, с каким профессионализмом и дипломатией подошёл к делу усмирения Альберта, Бамбулек. Как ввёл маленького Ви- Тота в сложную и болезненную Церемонию Наложения Рук. Как сопровождал его по жизни, словно древний обет, вырезанный в воздухе самой судьбой. Благодаря этому всё опять заработало, и неизменная стабильность вновь воцарилась над всей Цивилизацией.

В общем, Замок Верховного Консула был не просто Замком. Он был… разным. В солнечные дни он вальяжно растягивался в усадьбу с внутренними двориками, где каждый куст знал своё имя. Когда надо — становился Крепостью, хмурой и неприступной. Иногда был Храмом, задумчивым и пахнущим благовониями. По ночам превращался в Башню, вечно слушающую звезды. А временами в нём просыпалось родовое Поместье, где в коридорах эхом катались детские воспоминания, которых и быть не могло.

Он умел становиться всем этим и даже чуть больше. Осуществляя сообщение между различными реальностями, он являлся объединяющим инструментом в их коммуникациях. Да и был он не столько Замком, сколько медиумом между Мирами, точкой, где невозможное проходит таможню и получает визу в человеческое восприятие. Альберт отправлял отданное, возвращал ожидаемое, сглаживал возмущённое, успокаивал гневное. Пребывание Охраняющего Замка по имени Альберт в мире и здравии было жизненно необходимым условием для мирного и здорового существования всей Цивилизации Запутанных Судеб.

И ещё кое-что. Условие. Правило. Консул Вар-Вилона никогда, ни за что, ни под каким предлогом не мог покинуть Альберта. Ни по долгу службы, ни во имя любви, ни даже если бы его позвали звёзды. Его уход означал бы не только нарушение протокола, но и вызов самой ткани реальности. Вар-Вилон держался на Консуле Ви- Тоте. Пока он был в Замке, мир жил, пусть и с перекосами, капризами и вечно спорящими между собой слоями различных реальностей.

И вот теперь, почтеннейшие уши и пытливые умы, настала пора временно покинуть чертоги Консула и перенестись вместе с вашим вниманием в Плюющую Пещеру Вар-Вилона. Потому что там, — как говорят старые хроники и безответственные поэты, — тронулся лёд. Не буквально, разумеется, а в смысле метафизическом, драматическом, ну и, в общем-то, лирическом.

Для тех, кто подзабыл или, чего доброго, не знал, хочу представиться. Я… э-э-э… м-м-м… Как же себя назвать в этот раз?

Я Голос Вечного!

Скромно и со вкусом. Да, так и запишем. Пока не появится новое имя. А имён у меня… Но я отвлёкся. Речь-то сейчас не обо мне.

О чём это я? Да, о Плюющей Пещере на Вар-Вилоне. У неё священный и неприкасаемый статус. В здравом уме и в твёрдой памяти в её сторону никто не смотрит и, как следствие, не посещает. Табу есть табу. Страшный запрет со страшными последствиями в виде сверхъестественных наказаний и, само собой, изощрённейших, несмываемых проклятий. Есть ещё проклятья смываемые, но это совсем другая история. Так вот, в этой самой Пещере, в эту самую минуту, когда вы осознаёте написанные мной строки, разворачивается судьбоносное для многих действие, смахивающее скорее на простую перепалку.

Дети мои… Так я вас ещё не называл? Хорошо звучит!

«Дети мои!» — давайте это тоже закрепим.

Так вот, дети мои, многое, очень многое, кажется одним, а на самом деле, оказывается… другим. Достаточно чуть-чуть расширить контекст, добавить новые вводные, и ситуация полностью может поменять своё значение. Давайте понаблюдаем, как всё развернётся.

— Па-па! Па-па! Па-па!.. Феюс! Брат! Па-па! Отзовитесь… кто-нибудь! Па-па! — орал Пропыпут таким припротивнейшим, надсадным голосом, что будь у меня уши, они бы отстегнулись и сбежали.

— Сколько он здесь уже надрывается?

— Век ещё не прошёл.

— Кому-нибудь это нравится? — пробормотал мох, пуская споры сомнения. Он часто разговаривал сам с собой.

— У нас на второй день все ризоиды заложило. Вода теперь через них не поступает. Сохнем.

— И мы больше не можем это слушать. Думаем. Будет целесообразно выплюнуть его из Пещеры.

— Как в прошлый раз того коротышку, что ОМ без умолка ныл? Думаем. Хорошая идея!

Прокл замер, прислушиваясь, зацепился за Поток невысказанного, а потом вдруг выдал:

— Вообще-то, я вас слышу. Думающий Мох, я полагаю?

— Он слышит!

— Он слышит!

— Он нас слышит!

— Ерунда, не зеленейте больше меры. Думаем. Такого не может быть.

— Мы тоже. Думаем. Мы уникальный Думающий Мох. Нас не способен услышать простой смертный.

— Плохо думаешь, Мох. Не тем местом, видимо. Ты уши мои видел? — Прокл горделиво подбоченился и затрепетал ушами. В воздухе разлилось концентрированное обаяние.

— Ах-х-х, какой хорошенький, — тут же отреагировала одна часть Мха.

— Ух-х, какой непростой, — отозвалась вторая часть. И обе одобрительно зашуршали.

Прокл Пылающий Путираспутываюший Тарарамский, в быту известный как Пропыпут Болотный — личность, скажем так, с изысканным налётом сложности. Не то чтобы он был странен… хотя, будем честны, он был странен. Но в этом и заключалась вся его прелесть. Он был существом капризным, обидчивым и жеманным так, что даже пафосные павлины стеснялись при нём распускать хвост. Любил точность, придирчивость возводил в ранг искусства, а любое невежливое замечание в свой адрес воспринимал как личную трагедию. Но не спешите осуждать! Внутри этого бурлящего котла характера билось сердце огромное, щиряще-бурлящее, полное страсти, чувств и тонких ноток эмпатии. Если кто-то приходился ему по сердцу, он щедро осыпал избранных благосклонностью и поддержкой, такой всесторонней, что за ней можно было укрыться от всех бурь жизни.

Длинный, тонкий, пластичный. Формально он мог сойти за человека, если бы не ряд очаровательных нюансов: кожа его была зелёная, с жёлтыми пупырышками, будто его собирали из огурца и горчицы, глаза круглые, бездонные, с разлившимся в них морем. А уши… эти уши! Розовые, длинные, трепетные, как у взволнованной медузы. Стоило ими чуть-чуть пошевелить, и наблюдающие тут же хватались за сердца, выдыхая дружное протяжное: «Ах-х-х!».

Прокл резко прервал восторги. Притормозил трепещущие уши, свернул в спирали и с неожиданной грацией завязал на затылке в аккуратный, почти элегантный хвост.

— Уф-ф-ф, — разочарованно откликнулся Мох на изменения.

— Ну, раз ты, наконец, разговорился, давай поговорим, — по-деловому предложил Прокл, усаживаясь в самом центре зелёного мшистого ковра.

Мох молчал.

— Значит так? Молчим? Ну ладно. Па-па! Феюс! Па-па! — вновь заорал Пропыпут Болотный, явно получая от этого удовольствие.

— Нет…

— Нет…

— Нет… — заволновался Мох.

— Поговорим? — ещё раз спросил Прокл, и его глаза подёрнулись рябью, как будто по воде пробежал ветер.

— Думаем. Можно, — нехотя протянул Мох.

— Кстати, ничего, что я тут на тебя… сел?

— Мы тактильно нечувствительны. Думаем. Это благо.

— Когда о тебя вытирают ноги или ещё чего похуже, а тебя это совсем не трогает — это точно благо. Спокойствие через абсолютное безразличие! — глубокомысленно произнёс Пропыпут. — Это благо, Мох.

Мох одобрительно зашуршал:

— Думаем! Ты неглуп. Можем поговорить.

— Слушаем…

— Слушаем…

— Слушаем…

— Так уж случилось, — начал Прокл, выразительно подняв бровь, — что я чувствую все, так скажем, душевные занозы собеседника. Так уж случилось. Прокл выдержал паузу, убедившись, что его действительно слушают, и продолжил: — Судьбой так задумано, что, улавливая их, я могу распутывать очень запутанные Потоки. Но сам я этому не рад. Часто получается, что мой Дар против меня и работает. Людям не всегда приятно слушать правду. Почти всегда неприятно. Больно. И мне от этого больно. Но я ничего с собой поделать не могу, таким уж я создан. Понимаешь?

— Понимаем…

— Понимаем…

— Понимаем, — подтвердил Мох и плотнее прижался к Проклу, заострив внимание.

— Так вот, — продолжил Пропыпут, — сейчас меня одолевает одна навязчивая идея, и я точно знаю, что она не моя. Миграция Мха! Что-нибудь слышал об этом?

— Ересь!

— Ересь!

— Ну-у-у… я допускаю… не всё так однозначно…

— Значит так, с тобой… ну, тем, кто последний сказал «я допускаю», будем разговаривать дальше. Ты где?

— Ну-у-у… под попой твоей.

— Думаем. Тема щекотливая. Развивать не стоит, — заволновалась бо́льшая часть Мха.

— Так это пожалуйста. Не развивай. Кто не готов, тот спит дальше. Я обращаюсь к той вашей части, которая допускает эту прекрасную идею.

— Думаем. Нужно выбросить его из Пещеры как можно быстрее.

— Думаем. Мы имеем право на своё мнение. Даже если оно противоречит общепринятому.

— Думаем. Это ересь.

— Думаем. Это ерунда.

— А ну-ка, тихо все! — пророкотало тысяча голосов, отразившись от стен Пещеры. Звук укатился в тоннели-коридоры раскатисто и округло. Духи Плюющей Пещеры спали слишком долго, а недавно они проснулись и сразу заметили, что под самым их носом зарождаются странные, свежие, по-хорошему подозрительные идеи. А идеи, как известно, любят рост, а рост, увы и ах, без конфликта не обходится. А конфликт — это почти праздник! Особенно для Духов, которым надо чем-то заполнять вечность. Поэтому они, разумеется, не могли позволить, чтобы нечто новое просто проскользнуло мимо незамеченным, без приличного взрыва смысла.

— А ну-ка, тихо! — контрольным заревели Духи Пещеры, и Мох разумно предпочёл притихнуть.

— Благодарю! — сказал Прокл, с изяществом приложив ладонь к сердцу, и продолжил: — В общем, идея с миграцией содержит в себе зерно развития. Пассионарный толчок, если ты понимаешь, о чём я?

— Думаем… думаем… думаем… думаем…

— Заклинило? — прищурился Прокл, поднял руки, как дирижёр перед особо упрямым оркестром, и, хорошенько размахнувшись, смачно хлопнул по зелёной макушке Мха, настраивая его на свежую волну.

— Ик, — произнёс Мох и перестал думать. По крайней мере, та его часть, которая нашла в себе силы признаться, что даже не знает, как относиться к такому понятию, как «пасси… мусси… пусси…».

— Пассионарный толчок, — с важным видом подсказал Прокл. — Видишь ли, Мох, даже такие почтенные и без сомнения чарующие древние организмы, могут меняться не только через мутации — эти медленные шалости природы, — но и через модификации.

Прокл наклонился ближе, понизил голос, словно собирался поведать Мху рецепт внутреннего преображения с лёгким вкусом безумия:

— Ты, конечно, и дальше можешь сидеть в Пещере и быть невероятно уникальным, а можешь рискнуть, выйти за пределы спор — ну, в смысле споров, — и шагнуть за идеей. А там… может произойти что-нибудь. Может, даже что-нибудь великолепно непредсказуемое. А это, согласись, на порядок интереснее, чем просто сидеть и философски плесневеть в тишине.

— Думаем. Мы всегда были исполнителями пассионарного толчка. Просто не знали, как это называется.

— Думаю, — в тон Мху ответил Прокл. — Что пора становиться непосредственным участником. Как насчёт Коровы в сферическом вакууме?

На этой фразе Прокла, мы с вами ненадолго покинем Пещеру и вернёмся в Замок. Обожаю, мгновенные переносы. Есть у меня знакомая девочка… она так здорово умеет переносить… но я отвлёкся… понеслись… обратно в Охраняющий Замок… держитесь…

Ви- Тот хотел задержать остатки сна, рассмотреть их, вспомнить, но тот ускользал, прятался и вместе с тем закреплялся в мышцах каким-то важным переживанием.

Бамбулек деликатно кашлянул.

— Мой Саиб, вам необходимо обтереть лицо.

— Да-да, конечно. Просто у меня такое чувство… такое чувство. Что я… что-то должен.

Бамбулек с торжественной осторожностью протянул Консулу Кисею Забвения — прохладную, чуть покалывающую дымку, похожую на материю, но таковой не являющуюся. Это были крошечные микроорганизмы, которые составляли колонию: видимое изолированное скопление, выросшее на питательной среде цифрового кода. А в целом они очень походили на тонкий шёлковый шарф. Кисея была древним ритуалом перехода из Мира Снов в Цивилизацию Запутанных Судеб. Согласно суровому, тщательно отполированному регламенту Верховного Консула Вар-Вилона, Кисею следовало использовать незамедлительно после пробуждения, желательно до того, как сознание вспомнит, кто оно.

Ви- Тот взял протянутую Кисею. Помедлил. Прислушался к себе. Что-то странное происходило внутри. Он должен вернуться. Куда? Зачем?

— Ах да, простите, мой Саиб. С возвращением, — Бомбулек с достоинством приклонил голову. — Пусть ваше путешествие будет приятным и на этот раз.

Ви- Тот уловил короткую волну сожаления. Оно всплыло в сознании и тут же растворилось, как только Кисея коснулась его лица. Он задумался. Путешествие… новое путешествие, не выходя из замкнутого пространства, очерченного Альбертом. Может «путешествие» не совсем то слово? Сегодня оно звучало как-то неестественно. Путешествие. Сегодня оно не казалось таким привлекательным.

Глава 2

Миграция мха

— Так как насчёт Коровы в сферическом вакууме? — повторил свой вопрос Прокл.

Духи Пещеры мгновенно затаили дыхание. Мох, потрясённый в самую суть фотосинтеза, вообще язык проглотил. Непонимание, плотное, ощутимое, завернулось в тишину. Та, в свою очередь, потянулась, разрослась, пытаясь стать необъятной, но, натолкнувшись на стены Пещеры, нервно зазвенела.

— Вижу, что предложение сильно опережает время. Мысли на этот счёт ещё не подвезли? Так, что ли? — усмехнулся Прокл.

Мох молчал.

— Э-э-э… к-хм… к-хм… Мы долго были в состоянии сна, — отозвались Духи Пещеры. — Из того, что ты сейчас сказал, лично мы не поняли ни слова… извините.

— Поверьте мне, этот Поток не понимают даже те, в чьём измерении он был зафиксирован. Если объяснить простыми словами, получается что-то типа упрощённого взгляда на сложные явления и модели. Типа тебя, Мох. Ты ведь прародитель всех растений? Один из древнейших?

— Думаем. Да, — неуверенно ответил Мох, не понимая, куда клонит этот зелёный ушастик.

— У тебя ведь корней нет? Не так ли?

— Ризоиды. Крепятся над поверхностью земли, — ответил Мох, польщённый тем, что Прокл знает о нём такие тонкости.

— Ну вот. Очень необычно для растения. Уникально. Воду берёшь не из земли, из воздуха?

— Думаем. Ты весьма осведомлён, — смущённо произнёс Мох.

— Живёшь сотни лет, — продолжал Прокл, — можешь впадать в состояние криптобиоза. Тогда метаболические процессы прекращаются, и ты засыпаешь. Разбудить тебя может только солнце. Так было и в этот раз. А ещё ты можешь впитывать в себя воду, во много раз превышающую твой вес. Просто потрясающе!

Звенящая тишина вновь встрепенулась и стала фоном звукового бархата, чтобы лучше оттенить то, что было сказано, и то, что залегло в складки каменного чрева Пещеры, оставшись невысказанным.

Думающий Мох и подумать не мог, что о нём кто-то знает, да ещё так много. Впервые за сотни лет нашёлся тот, кому судьба Мха была не безразлична. Мало того, предлагался путь развития. А это вам ни хухры-мухры, ни ёлки-опёнки и даже ни ёшки-крошки.

Это путь! Путь, по которому можно идти! Пока непонятно как, но идти было можно, то есть двигаться, перемещаться, мигрировать.

— Мы… выделим тебе нашу часть для исследования идеи миграции Мхов. Думаем. Это будет, хорошо… — Мох запнулся. И хорошенько подумав, решился уточнить то, что понял, но не до конца. — Корова в сферическом вакууме — это форма, в которой будет заключена наша часть?

— Ты очень сообразителен. Вот уж действительно Думающий Мох, — сказал Прокл и, аккуратно оторвав точку соприкосновения с ковром, встал. — Да, я хотел ещё кое-что тебе сказать.

— Слушаем…

— Слушаем…

— Слушаем…

— Понимаешь… — начал Прокл, слегка поморщившись. Его длинные подвижные уши едва заметно дрогнули, улавливая настроение Мха. — У моей чувствительности есть обратная сторона. Я имею дело со сложными закрученными Потоками. Он поёжился, уши плавно легли назад, как паруса в штиль.

— Поэтому мне необходимо материальное. Многие думают, что это избалованность, блажь, но это не так. Это компенсаторная мера. Мне нужно что-то тяжёленькое, надёжное, как гиря Истины. Но… — он вскинул палец с театральной изящностью, — не абы что! Я чувствительный, понимаешь? Мне нужно, чтобы это материальное было… изысканным. Прекрасным! Таким, чтобы сознание цеплялось за форму и говорило: «О, как хорошо! Я остаюсь».

— Думаем. Мы понимаем.

— Сложность можно понять только сложной системой. Такой, как ты, Мох. Я рад, что не ошибся в тебе. Моя нервная ткань гипперсложная. В одном из измерений есть Поток, называющий таких, как я, существами без кожи. Многие говорят, что я не похож на человека. Но я человек. И знаешь почему?

— Почему?

— Почему?

— Почему?

— Потому, что я так решил, — ответил Прокл, и уши его затрепетали.

Глава 3

Дикие Шуруны

Эва Комкинс была девушкой без возраста. Некоторые считали, что она хорошо сохранившаяся старушка, другие… просто проходили мимо. Зачем обращать внимание на того, кто и сам не хочет обращать на себя внимание?

Высохшее перекати-поле, бесцветная амёба… Острый подбородок, нос, рот — всё острое. Плечи её сжались в подобие крыльев, но таких, что давно не летают. Провалиться бы сквозь землю, — думала Эва, — и утащить за собой всё прилегающее: тело, руки, ноги, прошлое, настоящее, будущее.

Будущее? Нет! Будущее я не отдам.

Походка у Эвы была такая, будто она извинялась за каждый шаг. Неуверенная, осторожная, словно земля под ногами могла обидеться и отказаться держать её. Глаза… За круглыми очками, похожими на иллюминаторы очень уставшего дирижабля, глаз толком не было видно. Что-то там маячило, плавало в глубине линз, как любопытная камбала в тумане. Эти глаза, казались большими. Больше, чем нужно для жизни, но для чтения, размышлений и разглядывания мира с безопасного расстояния — в самый раз.

Эва Комкинс — ни тебе приставки Великая, ни Чудесная — вообще никакая, без приставки.

Комкинс… — это что вообще? — размышляла Эва, толкая перед собой чемодан с платьями. Славик рвался её проводить, помочь, донести, подвести, но она отказалась. Ей был жизненно необходим этот мятежный марш-бросок по мокрой от недавнего ливня, булыжной мостовой.

Эва Комкинс — комок нервов, комок иголок, комок в горле или… комок земли, может? Комок земли — это неплохо. Из капель — море, из комков — земля. А я ведь Принцесса древнего племени Теллуров. Племени, возникшего из земли, защищающего её, преобразующего её… забывшего, что значит быть Теллуром, ёлки-палки.

Чемодан какой тяжелющий. Нахапала платьев, теперь вот мучаюсь. Не, если честно, мучаюсь не из-за платьев, конечно, но из-за платьев тоже. Теперь никто никогда не подарит мне платье.

Уф! М-м-м-м-м… Как же я не заметила эту лужу? Мокрая с ног до головы. И грязная… Принцесса фигова, крот недоделанный, ненавижу тебя…

— Слышишь? Ненавижу тебя! — крикнула Эва, что есть мочи. А мочь у неё была. Откуда-то. Сама удивилась, как громко это получилось. Над головой скрипнула оконная рама, и из неё высочился такой же скрипучий голос:

— Чего орёшь? Люди приличные спят ещё.

— А я неприличная! Неприличная, слышите? — как ужаленная взвилась Эва. — Буду орать! Мне нужно орать! Мне нужно орать и мне плевать на всех! А если кто-то недоволен, пожалуйста, все претензии в Замок к Мэл- Карту! Слышите? Всё к нему. Я его поверенный! То есть… я в женском роде… слышите… в женском… Поверенная!

— Чего сразу не сказала? Ори на здоровье… если надо.

Окно с грохотом закрылось.

Эва только сейчас почувствовала, что между платьем и телом гуляет ледяной ветер, что ноги её промокли. Взгляд тяжёлой каплей смолы упал вниз. Она стояла в глубокой луже по щиколотку в воде. Из лужи на неё смотрело нечто растрёпанное, нелепое, со съехавшими в сторону очками и перекошенным от гнева лицом. Чисто городская сумасшедшая, — чтобы не потревожить свою хозяйку, пробежали на цыпочках оставшиеся разумные мысли Эвы Комкинс.

— Шу-шу-шу, — раздалось у самого уха. Дикие Шуруны? Серьёзно? Так бывает? Редкость необыкновенная. Я думала, что они только в сказах у Шептунов остались — и на тебе, пожалуйста, в первой попавшейся луже.

Эва согнулась в три погибели и не погибла. Из лужи никто не выпрыгнул, никто не вцепился в нос. Из глубины неглубокого на неё смотрело лицо. На Эву не походило. Ну, то есть совсем.

— Это что, галлюцинации от переохлаждения? — произнесла она, надеясь тем самым придать происходящему хоть каплю разумности.

— Шу-шу-шу, — развеяли вполне логичное предположение сказочные Шуруны, и отражение в луже, вернее, изображение, чуть дрогнув, вновь сложилось в лицо молодого…

— Извините, извините… А кто это? — спросила лужу Эва.

— Шу-шу-шу-шу, — ответили невидимые создания и показали незнакомца в полный рост.

— Ну, хорошо, я посмотрю более внимательно, раз вы такие настойчивые. Видимо, вы считаете, что это важно? Так. Ну и кто это? Зачем вы мне его демонстрируете? У меня сейчас и ситуация, и настроение… Неужели не видно, что я в терзаниях и обидах, и мне не до… подождите, подождите… — Эва вгляделась в демонстрируемый Шурунами образ и почувствовала, как в ней что-то откликнулось. Это что-то постучалось из глубины души и, надо сказать, очень громко. Эва даже оглянулась, не услышал ли кто ещё? Слава Великому Логосу, поблизости никого не оказалось. А изображение укрупнилось и притянулось, как магнит к железу.

— Мне сейчас отношения не нужны, — шёпотом, сопротивляясь внутреннему порыву своего внутреннего, активно запротестовала Эва. — Тем более с этим… этим… этим… чудовищем…

— Шу-шу-шу, — обиженно отозвались Шуруны и добавили в изображение чёткости и яркости.

— Не, ну вы совсем обалдели? Я только что рассталась с парнем. Ну, то есть это был не мой парень, конечно. Но потенциально он мог бы им быть. Я переживаю и злюсь, а вы мне подсовываете… этого, зелёного…

Из лужи на Эву, благодаря стараниям Шурунов, смотрел почти живой, почти настоящий…

— Да нет, не может быть. А-а-а-а-а!

Эва на всякий случай закрыла рот рукой, чтобы снова не закричать, и ошарашенно уставилась на максимально приближенные глаза невиданного существа. В них плескалось море.

— Принц Воды! — наконец смогла произнести Эва. — Надежда Тэллуров, моя судьба и миссия. Какой страшненький. Но красота ведь не главное, так? Ох. Дедушка не говорил мне, что Принц Воды может быть таким страшненьким. Ёлки-палки, корки-норки, как теперь со всем этим жить?

Эва шмыгнула носом, отпустила ручку чемодана, которую до сих пор сжимала в правой руке, поправила очки. Затем набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в неизвестность, и одним точным, крепким жестом стянула всю растрёпанность и мокрость в тугую ракушку на затылке.

Стало полегче. Яснее стало. Чему она у Славика, то есть Сан- Раху, научилась, так это тому, что внешнее сильно влияет на внутреннее. Повлияло. Решимости придало. Она взялась за ручку чемодана и с выражением обречённой отваги потащила его в Замок Мэл- Карта.

— Шу-шу-шу, — как будто кто-то встряхнул воздух за её спиной. Что-то лёгкое, живое скользнуло мимо, будто ветер.

Эва остановилась. Нахмурилась. Душа отозвалась, как будто распознала что-то важное ещё до того, как разум решил, важно ли это, вообще?

Шуруны… Дикие. Вольные. Они не поддаются дрессуре, не терпят приказов. Они приходят сами. И если уж выбрали, значит, разглядели в тебе что-то, что ты и сам в себе ещё не увидел.

— Я согласна, — произнесла Эва тихо, как произносят очень важную клятву, и, помедлив, прислушиваясь к трепету в груди, добавила: — Спасибо, что выбрали меня. Я постараюсь быть вам хорошим… Слово «другом» запнулось на краю языка. Оно показалось слишком тёплым, слишком личным. Вместо него она выбрала более сдержанное: — …компаньоном. Я постараюсь.

А в небе, буквально на долю секунды, совсем незаметно для глаз что-то блеснуло и растворилось — как знак принятия.

Глава 4

Встреча

В это время в замке Мэл- Карта происходила встреча. Эпическая, напряжённая, хотя по странной логике сильных мира сего, она произошла ещё до того, как участники обменялись хоть одним словом. Да, так бывает, когда одна личность входит в пространство, а другая уже чувствует её приход.

О ком это я?

О Рэйне. Владетельнице Тоскливых Островов. Хотя «Владетельнице» — громко сказано. Рэйна не мечтала ни о каких островах. Она туда вообще не собиралась. Это судьба доставила её не по адресу.

Рэйна был из рода Мимикриков — тех, кто умеет работать с материей Мира, менять оболочки, как маски на балу. Она была редким цветком, распускающимся один раз в столетие. Её пророчили в Матери Клана — высокое звание, огромное бремя, контроль и взращивание потомства. И создание волшебных Миров, в которых она бы, в конце концов, растворилась, отдав по крупицам всю себя. Но Рэйна всё это не приняла. Для неё это было слишком скучно, обыденно, сложно. Она пошла по другому пути, — туда, где свобода пахнет дымом и солью. Туда, где можно быть, кем угодно.

Так вот, давным-давно, в один, казалось бы, обычный день в Замке Мэл- Карта выбирали горничных на ежегодном конкурсе красоты (дело, конечно, государственной важности), и Рэйна из чистого любопытства, ради игры, решила принять в нём участие. Проблема в том, что она была не просто красива, она была умна и интересна. А для Мэл- Карта, сурового, самодовольного и слегка одинокого, это оказалось куда опаснее красоты. Он был заворожён. Очарован. Он слушал её, и сам не замечал, как начинал улыбаться. Слуги многозначительно переглядывались, Советник Крэгир тактично кашлял и удалялся при виде задушевно-беседующих в кулуарах Замка. Воздух начал пахнуть теплом, и реальность стала мягче, как будто кто-то подложил под доспехи Охотника за Мирами шерстяную подкладку.

И вот, однажды утром, не выдержав всей этой своей нежности, Мэл- Карт сделал предложение.

Рэйна, сдержанно улыбаясь, вроде бы согласилась. Ну, как согласилась… она не сказала «нет», однако и «да» не прозвучало, а внутри у неё что-то тревожно скрипнуло. Потому что всё это — любовь, внимание, восхищение — предназначалось не ей, а созданной ею оболочке, образу, который она сотворила, ради игры. Настоящая Рэйна была пышным Пионом, а не стройной Розой, подходящей под формат Мэл- Карта. И она знала: он не полюбит её без прикрас. Не сможет.

А он… он испугался. Ведь сила Рэйны была, как надвигающаяся буря. Она умела наполнять пространство собой, и тогда Замок начинал дышать по-другому, стены оживали волшебными сказками. Мэл- Карт был правителем, привыкшим к контролю. Его тянуло к её свободе, но в то же время до дрожи пугало. Поэтому он сделал то, что делают слабые, когда встречают сильных — приказал сковать её ограничителями.

Когда Рэйна очнулась и поняла, что в ней замкнули бурю, она обрушилась на Мэл- Карта с силой, что была ей ещё подконтрольна, и снесла пол Замка. Горе и обида в ней были неукротимы.

Она ответила отказом. И тогда… её сослали.

На Тоскливые Острова.

Туда, где почти никогда не бывало солнца, где плачет дождь, где творить можно только по ночам в одиночестве, превращая утёсы в крылатых чудовищ, а туман в страшные сказки. Была ли это любовь, история ещё не решила, но Рэйна точно знала: любой, кто любит за оболочку, — влюбляется не в человека, а в фантазию.

И вот сейчас, спустя столько лет, они сошлись лицом к лицу, там, откуда она была изгнана. Её скрывали до последнего, но такой Дар не утаишь. Отпечаток одухотворённой энергии Мимикриков остаётся в материальной форме. У каждого — свой индивидуальный стиль. Стиль неповторим, неподражаем. И если внешнее можно скопировать, то Отпечаток личного Духа — никогда.

Мэл- Карт — Единый Судья и Правитель, Воин, говорящий с оком Луны, а с недавнего времени ещё и Царь, — видел, как его владения проявляют в себе идеальную упорядоченность. Разрушенный Дворец восстанавливался и приобретал доселе неизвестную ему симметрию и стройность. Мэл- Карт был очень внимателен. Как Воин он всегда был начеку. Как Судья — мог выстроить причинно-следственные связи. А как трёхголовый Царь — обсудить сам с собой закравшееся подозрение и сделать вывод. А именно: ищите женщину!

Когда появляется так много индивидуальной красоты, которая имеет столь неповторимый стиль, нужно искать ту, чей Отпечаток Духа застыл в материальной форме. Да, встречались спонтанные, эмоциональные всполохи в виде чёрных глянцевых куч, соломенных чучелок, залитых золотом, витой торжественной лестнице в прожилках вен, но всё это современное искусство явно кричало о своём авторе — Великом Кутюрье-Режиссёре, непревзойдённом Славике.

Непревзойдённом? — Мэл- Карт усмехнулся своим размышлениям. — Всё-таки она сумела тебя превзойти. Сумела! Интересно, как долго её от меня прячут и главное где? — Мел- Карт принюхался одновременно тремя головами… — Запах… какой знакомый запах. Запах роз на закате. Аромат усилился, став плотным. Она где-то поблизости. Демон её побери! Столько времени прошло. Столько прошло. Она уже другая. Я другой. Этот аромат… Как мог какой-то запах, который не увидеть, не потрогать, так меня потревожить? Как он мог? Как посмел? — У Мэл- Карта заскрежетало внутри. Болезненно заныло. В голове сам собой сложился разорванный на клочки образ… Царь на секунду закрыл глаза, а когда вновь открыл, перед ним пышной розой стояла Рэйна.

Скептическая полуулыбка скользнула по её лицу, как лёгкая тень от облака на солнце, но в глазах плескался смех — тёплый, непочтительный, совершенно бесстрашный. Она в упор рассматривала оболочку Мэл- Карта, созданную для него Славиком, и, казалось, еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Странная реакция, — подумал Мэл- Карт. Глядя на него, обычно все испытывают страх. Преклонение перед подавляющей силой. Чаще эти чувства смешаны с отвращением, но всё же. А она? Она смотрела в глубину… и улыбалась. По телу Мэл- Карта прокатилась неожиданная, давно не испытываемая волна тёплого волнения.

— Я смотрю, вы масштабировались, — кивнув на дополнительные головы Мэл- Карта, произнесла Рэйна. Искрящийся смешинками звуковой сачок точно накрыл стоящего перед ней трёхголового Правителя, сосредоточивая его внимание. Мэл- Карту стало неловко. Неловко, но вместе с тем и приятно. Он нашёл эту женщину! Это она отражалась в каждой детали воссозданного Замка, это она подмигивала из чистейших зеркал, картин, фресок. Отпечаток её Духа вошёл в эти стены, раскрасил, оживил безжизненное. Она стояла перед ним и не боялась. Не боялась!

Рэйна! Сказочная дева из рода Мимикриков, видящая глубину и смыслы. Мэл- Карт с трудом отцепился от нахлынувших на него воспоминаний. Не надо жить прошлым. Не надо. Сейчас он другой. Другой.

— Парламент… э-э… создали, — неуверенно начал он, кашлянув в кулак, и слегка стукнул чешуйчатым хвостом об мраморный пол. — Теперь, значит, Потоки… разные… в общем, потекут свободно, как и положено в просвещённой державе.

Рэйна подняла бровь и с лёгкой улыбкой кивнула в сторону трёх голов, каждая из которых отчаянно пыталась выглядеть умнее двух других.

— Потоков всего три, и все из одного источника, — сильнее затянула невидимый сачок серебристой нитью голоса Рэйна.

— Умеешь ты сказать, Рэйна, ох, умеешь. Из одного Источника! И все три Потока попадают в одно русло. И текут, текут. Я тоже могу красиво говорить. Красиво?

— Аллегорично.

— Тебе всегда нужно показать, что ты умнее? Да? Словами запутать, заморосить…

— Заворожить и развлечь!

— Развлечь?

— Ваш этот Кутюрье-Режиссёр… Как его?

— Славик?

— Заманил меня в ловушку. А потом уговорил.

— Уговорил?

— Да. Что же ты, Рэйна? — говорит. — Такой Великий человек… то есть Царь, в твоей жизни появился, а ты этот подарок судьбоносный посмела отринуть.

— За дурака меня держишь? — взревел Мэл- Карт, и сам, похоже, удивился силе собственного рыка. Из пасти пламя вырвалось дикое, неуправляемое, с запахом расплавленной гордыни. Но до Рэйны не долетело. Она только руку навстречу вытянула, и огонь с шипением в воздухе растворился.

— Вообще не держу, ваше… Величество? — произнесла она, слегка сместив ударение, как будто взвешивая, а есть ли оно здесь, это величие?

— Пережил я твой отказ, — глухо сказал Мэл- Карт. Голова в центре упрямо смотрела прямо на Рэйну, а две боковые синхронно прикрыли глаза и глубоко, с сожалением вздохнули. Тишина после этих слов, повисла такая, как мёд из ядовитых цветов. Рэйна ситуацию оценила. Увидела открывшуюся брешь в сознании Правителя и поспешила туда журчащим ручейком просочиться.

— Знаю, знаю. Кто я, а кто вы, Ваше Величество. Заботы, дела… Я, чтобы искупить… как-то загладить… послужить, так сказать, и отдать свой талант для цели великой, которую вы, моё Величество, так сказать, воплощаете ежеденно, еженощно восстанавливаете свой организм нетривиальный, вот для этого, чтобы потом, поутру, с новыми силами броситься на решение того, что сами накануне напортачили… — то есть оттого, что мозг ночью не отдыхает, всё в думах тяжёлых рабочих варится… гормоны не успевают выработаться нужные… — необходимо мозг утешить, переключить, расслабить…

— Понял, понял, — прервал словесный поток Рэйны Мэл- Карт. — Как утешать собираешься?

Не просто будет, — подумала Рэйна, — воля в нём железная, контроль неусыпный. Придётся сначала воспоминания укрепить, положительный окрас им придать и только потом…

— Сказки! — сказала Рейна, растёкшись патокой золотистой. — Помнишь, мне ведь титул Первой Красавицы именно за них дали.

Сладкие воспоминания хлынули водопадом в расщелину между скалами, но Мэл- Карт их попридержал, подозрительными взглядами Рэйну с ног до головы просканировал.

— Твой интерес в чём? — спросил холодно, отстранённо. Но одна из голов выжидательно как-то, с надеждой на Рэйну взглянула, и та поняла, что шанс есть. Не всё потеряно. Чутьё у него, конечно, звериное, — всполохом на небе пролетели мысли Рэйны, — чтобы поверил, нужна правда… хоть какая-то. Хоть малая её часть.

— Одиночество, Ваше Величество. Знаете ли вы, что такое одиночество? Острова сырые, угрюмые. Там не поблистаешь. Я рождена, чтобы блистать. А там… на Тоскливых Островах… никогда не бывает солнца… Тяжело выносить… смертельно тяжело. Бессмысленная, серая жизнь. Какой дурой я была… признаваться в этом неприятно, но вы были правы… Я украшение… дорогое украшение… и я хочу блистать. В этом моё предназначение и великий Дар Мимикриков.

— Победа! — закричала на три голоса поистрепавшаяся самооценка Правителя.

— А я говорил, предупреждал… — не удержался Мэл- Карт от упрёка. — Говорил, что сама ко мне прибежишь и… на коленях умолять будешь… — злорадство разлилось по лицам всех трёх голов сразу, словно в них вдруг проснулась древняя хоровая обида. Они выжидательно уставились на Рэйну.

Ах, ты ж гад, — с холодной яростью подумала Рэйна. — И посмотрите на него, единогласие-то какое!

Но вслух — ни слова. Никакой вспышки, ни капли возмущения. В глаза раскаянья плеснула, распределив его мазками на лице. Медленно, не отводя взгляда от центральной головы, словно в танце с ядовитой змеёй, она стала опускаться на колени.

В её движении было столько напряжения, что даже воздух сжался в ожидании.

— Ну, не надо, не надо. Встань. Вижу, что раскаиваешься, — так хорошо Мэл- Карт себя давно не чувствовал. — Красиво тут всё создала, — снисходительно перевёл разговор на другую тему Правитель и мотнул башками в разные стороны, указывая на дизайнерские изыски Рэйны. — Вижу, что старалась. Дорого, богато. Со вкусом, как я люблю. Не то что Славик. Эти его золотые унитазы с глазами… ёршики танцующие — перебор, по-моему.

— Он препарирует стереотипы, создаёт искусство, — защитила коллегу Рэйна и после небольшой паузы добавила недостающий элемент, специально для Мэл- Карта: — Со временем его произведения вырастут в цене. Не сомневайся. Славик творит на века.

— Ну, то есть он тебе не конкурент? — продолжил расслабленный диалог Мэл- Карт, упиваясь этой словесной игрой с красивой, умной, талантливой. Как в былые времена. Лёгкий разговор ни о чём, летающий от одного к другому мячик, состояние игры и свободы… давно этого не было. Нужно возобновить. Срочно нужно возобновить. Такое приятное чувство. Головы заурчали.

Готов, — подумала Рэйна и, взяв костлявую, покрытую чешуёй руку Мэл- Карта, поднесла к своему лицу.

— Мой Правитель, — прошептала она и прикоснулось к холоду теплом.

Глава 5

Выход из Пещеры

Последнее, что Пропытут помнил, это звуки восторга и одобрения. Если точнее, он помнил цветы, похожие на смесь лопоухих орхидей с театральными веерами. Они хлопали лепестками и издавали звук, смахивающий на бурные, продолжительные аплодисменты. Пропыпуту даже показалось, что он артист, который только что сыграл свою премьерную роль. Причём блестяще.

Но прямо перед этим было странное… Сложное. Словно сон на трёх языках. Пропыпут чувствовал, что реальность… наложилась сама на себя, как трёхслойный бутерброд. Один слой — плотный и привычный. Второй — зыбкий, с ощущением забытой тоски. А третий… третий мелькал на самом краю восприятия, как отражение в глазу древнего существа.

Пропыпут помнил, как его удивили плавающие в воздухе существа, прозрачные, едва заметные, и веяло от них холодом тарарамским. Среди прочих неопознанных были Люди-Кувшины, прозрачные, словно хрусталь. Пропыпут их запомнил, потому что они, в отличие от всех остальных, хоть на что-то знакомое были похожи. Медленные, важные. Тела как у людей, а вот головы… голов не было, вместо них были кувшины разной формы: пузатые, вытянутые, со шрамами старых трещин. И все звенели, как будто в них пел ветер. От этого звона у Пропыпута аж голова закружилась. Создавалось ощущение, что внутри они пустые. Остальные были ещё сложнее. Какая-то мешанина форм и фактур.

Мерцали дымчатые целлофановые Монстры. Скользкие, полупрозрачные, они сновали меж Людей-Кувшинов, оставляя за собой тёмные странные следы, какие-то кляксы с резкими, нервными движениями, Слизняки-перекормыши, ленивые, жирные, с десятком наблюдающих глаз и Духи разных мастей и силы.

Однако самыми заметными во всём этом были Синие Мартышки. Небо словно распахнулось, и из чёрного провала чётко, слаженно, как будто их запускали по приказу, начали появляться клетки. Клетки с визжащими, потрясённо жестикулирующими Мартышками, ярко-синими, словно их выкрасили в цвет волшебного сапфира. Над каждой клеткой, хлоп, раскрывался парашют, похожий на крылья летучей лисицы, натянутый на тонкие косточки.

Парашюты медленно и торжественно опускались в долину, где, слепя глаза, сверкала от утренней росы сочная зелень. Там по берегам петляющей реки стоял настоящий город, разделённый руслом, как пирог, разрезанный мудрым, но немного рассеянным великаном.

Пропыпут помнил, как с опаской, выжидательно смотрели на него бестелесные существа, плавающие в разных слоях реальности. Они