Пустоту. Такая бывала у стариков, смертельно больных и приговоренных к смерти. Томительное ожидание: «Ну когда уже?» То самое состояние, когда человек еще дышит, ест, спит, улыбается, работает, но уже мертв. Когда сквозь знакомый взгляд на тебя смотрит смерть
е поведение и превратимся в стариков? На самом деле я, возможно, суровый и депрессивный парень, а ты вполне милая и сентиментальная. Тайком читаешь дамские романы и рыдаешь.
Она с иронией глянула на него, и Мартин широко, ослепительно улыбнулся. Друзья замолчали, наблюдая за знаменитым
Дым смешивался с паром, закручивался в замысловатые фигуры, растекался по потолку, а Люк лежал в полудреме, не сопротивляясь более набегающим воспоминаниям.
Самым светлым в его детстве всегда была мать. Теплая, добрая, ласковая. Он не помнил, чтобы она повышала на него голос, — хотя сейчас, в свои тридцать пять, понимал, насколько часто нарывался на хорошую порку.
Один раз, лет в пять, Люк так набегался, что залез в собачью будку поиграть со щенками — и с месяц назад ощенившаяся сука не тяпнула его, не рыкнула даже. Животные к нему вообще относились снисходительно, слушались. Люк тогда пробрался в узкий лаз, поглядел на копошащихся пискливых малышей и заснул там, прижавшись к собачьему горячему боку. Проснулся только ночью, когда на парковке перед домом уже мигали огнями несколько полицейских машин, в лесопарке мелькали фонари, раздавались голоса членов поисковых групп и лай собак.
Полицейские и спасатели с непередаваемыми выражениями на лицах наблюдали за бредущим ко входу в Мелисент-хаус заспанным черноволосым мальчишкой. Он еще какое-то время любовался на машины, даже попросил посидеть за рулем, спросил, зачем приехали.
— Постоять приехали, — с юморком ответил один из спасателей. Они на него не сердились, улыбались: пусть вызов был ложный, зато ребенок живой. Слишком часто эти люди видели совсем другое.
И мать не сердилась. Схватила его в охапку, зацеловала всего и зарыдала так, что он испугался.
Когда Люку было шесть, ему подарили двухколесный велосипед. И именно тогда, отчаянно накручивая педали по лесопарку, ощущая баланс и предугадывая необходимые маневры каким-то шестым чувством, съезжая с холмов так быстро, что ветер больно бил в лицо, он навсегда полюбил скорость.
Леди Шарлотта просила его быть осторожнее, но он только отмахивался. Осторожность пришла, когда он сломал руку — и целый месяц не мог ездить. Это стало худшим наказанием, даже хуже, чем боль.
Тогда, лежа в постели с закованной в гипс рукой, засыпая
Стоит ли ввязываться туда, где не справилась огромная служба безопасности со всеми ее ресурсами?
Полковник Тандаджи после конференции аккуратно сложил в папку свои записи и пошел на запланированную
Жизнь, — служитель говорил размеренно, будто рассказывал малышу волшебную сказку, — дается не просто так. Самоубийство не зря считается тяжким грехом, брат мой. У каждого на Туре есть своя задача. Главное — прожить жизнь до конца, принимать испытания с достоинством и смирением. Нет ничего, что дается тебе, что было бы тебе не по силам, Игорь.
Священник вздохнул. Он был стар, очень стар, и очень устал. Но его служба еще не закончилась.
— Это как всем миром нести огромную, размером с океан, чашу с водой, — продолжил он. — Непосильно, тяжко, страшно. Но сойдет с дистанции один, другой, третий — и остальные не удержат. И тем, кто сошел, все равно придется пройти этот путь, уже в следующей жизни, и еще тяжелее, искупая все недоделанное в прошлом. Если только их уход не перевернет чашу, не уничтожит этот мир. Поэтому, — священник пытливо взглянул на Игоря, — если ты решишь прийти обратно, мы примем тебя, брат. Но тогда твои долги придется затыкать другими жизнями. Мир ждут серьезные потрясения. И кто знает: может, именно тебе уготовано его спасти?
Воистину, детский смех может звучать даже во время войны — звучать надеждой для взрослых, уводить их от безнадежности.
— Не порть все, Кот, — устало попросила Вики. — Я только начала думать, что ты мне иногда даже нравишься. Почему ты постоянно изображаешь придурка?
— А ты почему изображаешь из себя стерву? — серьезно поинтересовался блакориец. — И Макс почему у нас такое хамло? А Алекс — добрый дядюшка, хотя почти десять лет проработал в отряде зачистки нежити и может удавить ототона голыми руками. Это наш комфортный способ общения с миром, Вики. Нам сложно меняться — вдруг мы оставим привычное поведение и превратимся в стариков? На самом деле я, возможно, суровый и депрессивный парень, а ты вполне милая и сентиментальная. Тайком читаешь дамские романы и рыдаешь.
Все исправимо, кроме смерти. В конце концов все будет так, как ты захочешь.
