Оглавление

2018 год
Ксения

Дождь пошел в аккурат когда я свернула на кольцевом перекрестке с трассы по направлению к городкам в горах. Неудивительно, даже место, куда мы едем, можно перевести с немецкого как переиначенный «дождливый угол». Говорят, из-за полугодовых ливней здесь периодически выходит из берегов местная речушка, впрочем, обходится без жертв, словно природа сама заготовила это место под вечную серость и воду.

Карина закинула ноги на парприз. Я скосила глаза. Еще немного, и она отстегнет ремень безопасности, чтобы развалиться в кресле на полную.

— Убери ноги, пожалуйста, — спокойно прошу я.

— Слушай, мы едем уже пять часов, у меня все онемело. Нужно хоть немного вытянуться, — почти рявкает она. — Я потом протру влажной тряпкой твою прекрасную машину, — докидывает слегка покорно.

— Дело не в грязи. По правилам дорожного движения запрещено класть туда ноги.

— О Боже мой, — хлопает Карина себя по лицу. — Как же ты задрала со своей генетически заложенной правильностью.

— Это из уроков в автошколе, по-моему ты тоже там училась.

— Я училась там водить, а не быть занудой. И вообще, ты же помнишь, что я буду брать твою машину, чтобы спускаться в город?

— Да, — эта идея не нравилась мне с самого начала, но по-другому Карина не соглашалась поехать, так что мне пришлось смириться и проверить, точно ли моя страховка покрывает все риски.

— Но я не думаю, что тебе понадобится часто спускаться, это же не Париж, никаких развлечений там особо не будет.

— Не волнуйся, я найду чем заняться.

— Мы едем, чтобы проводить время с папой, — еще не договорив, я поняла, что эта фраза вызовет очередной язвительный комментарий.

— Ты прямо как моя мама, когда она меня отправляла к нему в детстве. «Ты едешь туда, чтобы общаться с твоим отцом, а не играть в приставку», — ее голос, и до этого будучи не самым приятным, стал почти каким-то противным.

Я решила, что пока не время развивать эту тему. Дождь усиливался, и я с трудом разглядела табличку, сообщавшую, что мы въехали в Регенэк. Внизу мелким шрифтом было написано название городка на эльзасском диалекте, но его я прочесть не успела. Машина стремительно ворвалась на узкую дорогу. Мы проехали реку, начальную школу, вокзал. Возле него дети из одного школьного автобуса, привезшего их из средней школы в другом поселке, пересаживались в следующий автобус, на лобовом стекле которого висела бумага с крупным словом «ВИЛЬДЕРУПТ».

Карина тоже обратила на это внимание.

— Это туда мы едем?

— Да, — согласно навигатору, выехав из городка, я должна буду свернуть на ответвляющуюся дорогу.

— Как думаешь, она среди этих детей?

— Ты про Киру?

— Наверное, мне как-то все равно, как ее зовут.

— Не знаю, возможно.

Проигнорировав указатель, сообщавший, что по главной дороге до следующего городка 7 километров, я свернула на разветвлении. Машина поднималась по крутой горе, серпантины были такими резкими, что ехать нужно было медленно, ведь можно в любой момент слететь на мокром асфальте.

Говорят, что водителей не укачивает, но когда я преодолевала последний поворот, голова закружилась. Карина молчала, сжав губы.

— Меня сейчас вырвет, — сказала она, когда мы наконец выехали на прямую дорогу.

— Уже все, дыши глубже.

— Мы что, на вершине горы?

— Да.

— Черт, — Карина прижалась к окну, рассматривая дорогу, которую мы только что преодолели, с высоты. — Отсюда реально пешком не спустишься, только машиной.

— Или велосипед, как вариант.

— Ага, и сорвать себе все колени, пока будешь подниматься.

— Или во время спускаться разогнаться так, что не сможешь затормозить, и слететь с горы.

— И упасть лицом прямо в кучу навоза, — Карина указала на овец, которые паслись на участках вдоль подъема на гору.

Она рассмеялась, я представила себе эту картину, и мне тоже стало смешно. Мы хохотали, впервые с тех пор, как в Париже встретились у метро и, сев в машину, отправились в путь.

В детстве нас с Кариной смешило то, что мы сестры только по отцу. Приезжая на каникулы, мы постоянно украдкой рассматривали папу и говорили друг другу, какое у кого сходство.

В последний раз мы виделись больше десяти лет назад, за три месяца до того, как у отца перевернулся мир. Тогда мне уже было четырнадцать, а Карине еще не исполнилось десяти. Ей все еще было смешно, а меня вдруг все стало раздражать. Я больше не хотела играть в семью, я хотела нормальных родителей, и нормальный братьев с сестрами.

Возможно, это было начало конца наших сестринских отношений. Встретившись с Кариной неделю назад, я сразу поняла, что той милой девочки больше нет. Она превратилась в красивую, но грубую девушку. Я уговаривала себя, что в нашем напряженном нынешнем общении виноват ее сложный характер, но и я вела себя не самым лучшим образом. Я знала, что еще два года назад она переехала в Париж, но ни разу с ней не встретилась, хотя мы жили почти в соседних районах.

Мы ехали по прямой к Вильдерупту, поселку, где нам впервые за много лет предстояло встретиться с папой, и не только. Карина, видимо, все еще боролась с укачиванием. Поселок был окружен густым лесом, перетекавшим из горы на гору, и начался он уже здесь, вдоль дороги.

Я пока не видела ни одной живой души, что не удивительно, в такую-то погоду. Едва мы проехали табло с названием поселка, как в лесу, еще не открывшем плато с жителями, возник деревянный домишко, спрятанный в елях так, что его с трудом можно было рассмотреть.

— Останавливайся, ты куда? — возмутилась Карина.

— Зачем? — недоуменно спросила я.

— Это же дом отца.

— Нет. С чего ты взяла?

— Он же живет отшельником.

— Да, но не здесь. Ты что, не помнишь, это в самом конце поселка. И там рядом есть соседи.

— Слушай, я была тут сто лет назад.

— Ну я эту хибару тоже не помню, наверное, недавно построили.

— Кому охота жить в лесу, посмотри, тут же до следующих домов переть и переть.

— Наверное, в селе появился еще больший отшельник, чем папа.

— Надеюсь, они стали друзьями, — саркастично промолвила Карина.

Наконец безлюдная часть поселка закончилась, и по главной улице мимо нас проплывали типичные эльзасские яркие фахверковые дома. На дворе были первые числа ноября, но некоторые уже начали украшать балкончики к рождеству. У большинства же еще висели хэллоуинские маски и тыквы.

Папин дом был на отшибе. Кроме него, здесь было еще одно строение. Я смутно помнила его. Дальше заканчивался асфальт и начиналась грунтовка в лес.

Чтобы подъехать к папе, нужно было пересечь парковку, которая, видимо, принадлежала соседу.

— Как думаешь, я могу здесь припарковаться? — нерешительно остановилась я.

— Конечно, иначе на фига тут это место.

— Я не помню, чтобы папе принадлежала целая парковка. Да и его машина стоит во дворе. Вдруг мы нарушим частную собственность.

— Слушай, за десять лет могло много чего измениться. Мало ли, купил еще земли. В его дворе места для еще одной машины нет.

— Ладно, — с сомнением сказала я. — Пусть пока будет так, если что, найду другой вариант.

Я еще не успела поставить ручной тормоз, как Карина уже вылезла из машины.

— Господи, как тут выжить, — заорала она.

— Тише, — шикнула я.

— Да кто нас тут услышит, Ксения? Мы пока ехали, ни одного жителя не встретили. Не удивлюсь, если все, кроме семейки Дюран уже вымерли давно. Тут даже продуктового нет.

— Вообще-то так было всегда, в детстве тебя это особо не беспокоило.

— Потому что я не соображала, какая это жопа. Все только на машине, а теперь мы должны переться к папке, когда он слег, и ничего больше не может. Жил бы не на горе, ехал бы на инвалидной коляске в магазин через дорогу, никто ему не нужен был бы.

— Слушай, — я хотела сказать, что не стоит так говорить, папа ведь не виноват в стрессе, который пережил в своей жизни, и в болезнях, которые после этого возникли. Но поняла, что Карине будет наплевать в любом случае, так что попыталась сгладить ситуацию. — Я знаю, что ты от этого не в восторге.

— Как ты угадала? — закатила сестра глаза.

— Но у отца все равно будет медсестра и соцработник от страховой. Мы приехали сюда не для того, чтобы за ним ухаживать, по крайней мере все время, а чтобы решить личные вопросы. Это ненадолго, через пару недель вернемся назад, и потом будем периодически его навещать.

— Ты будешь, — с нажимом сказала она.

Я решила не комментировать эту реплику. Дождь из ливня перешел в моросящий, но мы все равно уже намокли, так что пришло время идти в дом. В наш дом.

Я открыла калитку, пропустила недовольную Карину, снова закрыла хлипкую внутреннюю защелку, которая была здесь только для вида. Мы обошли машину, и остановились перед дверью.

— Готова?

Карина кивнула. Я нажала на звонок. Подумала было, что, может отец спит, но за дверью послышались шаги, и нам сразу открыли.

— Девочки мои, проходите.

Папа стоял перед нами. За эти десять лет, он, безусловно, сдал, а болезни окончательно его подкосили. Ему было всего 55, но в волосах уже пробивалась седина, а рукой он тяжело опирался на палочку.

— Папа, — я обняла его, пытаясь вдохнуть знакомый запах, но в этом доме все пропахло лекарствами. И горем.

— Привет, — Карина слегка потрепала его по плечу, а он и не настаивал на большем. Впрочем, папа всегда был довольно холоден, я удивилась, что сейчас он ответил на мое объятие.

— Пойдемте, я сегодня получше, смог съездить в Регенэк, купил пирог, будем пить чай. И Кира скоро придет.

— Может, дождаться ее?

Карина опять закатила глаза. Но мы все равно будем жить с этой девочкой в одном доме, что она пытается оттянуть?

— Ничего страшного, пока чай заварится, пока мы поговорим… Она всегда приходит вовремя.

Тяжело опираясь на трость, отец пошел в кухню. Мы занесли наши сумки в гостиную. Карина уже собралась идти наверх искать нашу спальню, но я ее остановила.

— Подожди, давай поможет папе накрыть на стол.

— Ты же видишь, все не так плохо, он даже ездил вниз сегодня, — но она покорилась. Все-таки вид отца впечатлил и ее. Наверное.

Впрочем, помощи от Карины особо не было. Она сидела за столом и рассматривала с окна вид на поселок, ведь дом стоял на возвышении, будто гора на горе. Мы с папой расставляли чашки, тарелки, пирог.

— Может вы голодные? У меня, правда, ничего не готово на ужин, я обедал макаронами из паста бокс, а Кира ест в школе, но…

— Папа, все в порядке, мы брали еду в макдональдсе на заправке. А ужин я приготовлю. Садись уже, отдыхай.

Мы наконец уселись, и какое-то время обсуждали пирог, и эльзасскую еду, которая не похожа на парижскую, да и в целом на французскую. В детстве отец часто рассказывал нам про Эльзас. Он был коренным жителем, и восхищался здешней культурой, природой, диалектом, архитектурой. Тогда он еще не закрылся от мира, и возил нас в Страсбург, Кольмар, красивые места в вогезских горах. Помню, как мы взбирались на Каскад Нидек, и Карина чуть не свалилась с горы, испугавшись собаки какого-то туриста.

Мне стало уютно, хотя той атмосферы детства уже не было. Да и отец говорил все меньше, а потом вздохнул:

— Девочки, я знаю, что много лет вас не видел, редко звонил. Но несмотря на это, вы бросились ко мне, как только я написал.

— Пап, все в порядке, на то были причины.

— Да, но у меня есть еще семья, и я не должен был забывать про вас.

— Но мы могли бы тоже чаще звонить тебе, навещать, — Карина пнула меня ногой под столом, но я продолжила. — Просто мы были детьми, и не знали, что сказать.

— Вот именно, вы были детьми, это я несу ответственность за наши отношения. Я вам очень благодарен, что вы приехали, и постараюсь загладить свою вину как смогу. Надеюсь, еще не поздно.

По лицу Карины я видела, что ей так и хочется прокатиться на счет пафосности этой речи, но папа никогда не говорил о чувствах, так что пусть делает это, как умеет.

— Конечно, не поздно, — с жаром сказала я. — И все таки, не вини себя слишком сильно. Смерть Софии была ужасным потрясением, и Кире ты явно был нужен больше, чем нам.

— Ну да, мы-то уже были взрослыми. Особенно я, в десять лет, — не удержалась таки Карина.

Я хотела шикнуть на нее, но папа жестом остановил меня.

— Вы имеете право обижаться, — сказал он.

Честно говоря, я точно не знаю, что именно случилось с третьей женой отца, Софией. Ни моя, ни Каринина матери с ним связи после развода не поддерживали, и он не вдавался в подробности, объясняя им, почему больше не сможет забирать нас на каникулы. А нас это мало интересовало, тем более, что и Софию с Кирой мы никогда не видели, они всегда уезжали к родственникам, когда мы гостили у отца.

Но спрашивать сейчас о причинах ее смерти было бы невежливым, вряд ли отец готов вспоминать все это. Я боялась, что Карина все же полезет к нему в душу, так что перевела разговор на другую тему:

— Папа, так что с тобой? Чем нам тебе помочь?

— Ой, да что только эти врачи мне не ставят. И во всем винят меня, мол, я запустил свой диабет второго типа, и теперь у меня уже полинейропатия. Да и сердце шалит.

— Что это значит? Полинейропатия? — Карина сунул в рот остаток пирога, словно смотрела фильм в кино.

— Это проблемы с нервами в ногах. Но не волнуйтесь, это не так страшно, как звучит. Меня больше волнует сердце.

— Типа у тебя ноги могут отказать? — не могла угомониться Карина.

— Девочки, меня лечат, и я надеюсь еще немного пожить. Хотя бы до Кириного совершеннолетия.

— Тогда зачем нас вызвал?

— Карин, — вздохнула я.

— Вы мои дочери. Я хотел немного провести с вами время, и к тому же, нужно обсудить вопрос наследства.

— Так что там обсуждать, все равно государство все поровну делит, — перебила Карина.

— Послушайте, я думаю, что сегодня нам всем стоит отдохнуть, а всякие серьезные дела обсудим в другой день. Мы же приехали на две недели точно, еще успеем, — закрыла я тему.

В этот момент хлопнула входная дверь. Папа встал.

— Это Кира, сейчас я вас познакомлю. Кирен, иди сюда, мы в кухне, — отец засуетился, наливая чай, и отрезая пирог.

Мы с Кариной замерли. На пороге почти бесшумно появилась девочка. Она выглядела как типичная четырнадцатилетка — сутулая, угловатая, с прыщами на лице. Но за эти невзрачным портретом уже пробивалась смесь интересной славянской и французской внешности. У нее были длинные волосы, которые закрывали лицо. Откинув их, девочка обнажила темные глаза, остро осматривающие все вокруг.

— Кира, это Ксения, а это Карина. Твои старшие сестры, — улыбаясь, словно сделал лучший подарок для младшей дочери, папа указал на нас.

Мы поочередно пожали девочке руку. Вопреки ее внешности, хватка у нее была мощная.

— Я много рассказывал Кире о вас, но, к сожалению, вы о ней ничего не знаете. Надеюсь, получится вам пообщаться, узнать друг друга получше.

— Конечно, — сказала я.

Кира не сказала даже «приятно познакомиться». Вместо этого она бросилась к отцу.

— Папа, почему ты встал, тебе нужно лежать. Они могли бы и сами все сделать.

— Кира, ну это же наши гости, невежливо все-таки. Да и мне нужно ходить, иначе полинейропатия будет прогрессировать.

— А сердце ухудшаться. Иди ложись, я помою посуду.

— Не стоит, я все сделаю. Кира, тебе, наверное, нужно делать уроки, — встряла я.

Кира впервые посмотрела четко на меня. От ее пронизывающего взгляда карих глаз мне стало не по себе.

— Я уже все сделала в обеденный перерыв в школе, — сказала он, и ее губа чуть дернулась.

— Ну тогда тоже отдохни, ты же устала за день.

Девочка ничего не ответила. Отец взял ее за руку.

— Кирен, иди, порисуй, посмотри сериал. Я сам все сделаю, не волнуйся. Только покажу девочкам их комнату, и сразу лягу.

Не промолвив ни слова, Кира ушла наверх.

— Вы простите ее, Кира немного замкнутая, это после смерти матери, ей было тяжело. Но она очень славная.

— Не волнуйся, все в порядке, — заверила я отца.

Мы взяли наши сумки и пошли за папой по лестнице. Наверху было три комнаты: одна отцовская, я помнила ее с детства; вторая, судя по странному плакату с черепами на двери, — Кирина; и последняя, еще в детстве принадлежавшая нам.

Отец открыл дверь. В комнате все еще стояла наша двухэтажная кровать. Кроме нее был еще старый деревянный стол, пара стульев, и шкаф.

— Комната, конечно, не совсем удобная, — смущенно улыбнулся отец. — Но я все убрал, застелил чистое белье.

— Спасибо, папа, не переживай, нас все устраивает.

Карина не разделяла мое мнение, но молчала, пока отец не вышел из комнаты.

— Прекрасно, мало того, что мы живем в одной комнате, так я еще и должна спать на детской двухэтажке, — она пнула ножку кровати.

— Слушай, не психуй. Это же не на всю жизнь. И вообще, на что ты рассчитывала? У отца никогда не было королевских хором.

— Я рассчитывала, что мне не придется сюда переться и видеться с ним.

Я решила, что если буду игнорировать ее выпады, это облегчит жизнь нам обеим. Вместо этого стоит сосредоточиться на нашей третьей сестре.

— Может, пойдем, получше познакомимся с Кирой?

— Зачем? По-моему, она сама не блещет желанием с нами общаться.

— Она подросток, стесняется может. А мы взрослые, мы должны делать первый шаг.

— Ну вот иди и делай, а я подхвачу, потом, — и Карина растянулась на кровати, собираясь вздремнуть до ужина.

Кира

Когда я вылезла из школьного автобуса, который никогда не развозил детей по домам, как в американских фильмах, а останавливался на окраине поселка, отправляя всех, от мала до велика, самих топать до дома, ливень сменился на моросящий дождик. Мне это нравилось. Я люблю дождь. Большинство туристов, приезжающих сюда на выходные, впадают в прострацию от того, что вместо легкой прогулки со скандинавскими палками по лесу, им приходиться путаться в дождевиках и увязать в грязи, так что их первый приезд сюда становится последним. Но я тут родилась и выросла, так что дождь стал частью меня, словно я мутировала, когда в детстве открывала рот и глотала дождевые капли, так что теперь совсем не страдаю от отсутствия солнца и вечной влаги.

Я немного постояла на остановке. Мелких разобрали родители с зонтиками, даже тех, кто жил в соседних с остановкой домах. Кроме меня в поселке еще трое подростков, но мы не общаемся. Точнее, я ни с кем не общаюсь.

Когда все разошлись, я посмотрела назад, на лес. Было еще не время, я знала, но мне так хотелось его увидеть. Но делать нечего. Я натянула капюшон дождевика, затянула завязки, и пошла домой.

По пути я заметила, что некоторые соседи посматривают на меня в окно. В основном старики, которые целый день сидят дома, и которым нечего делать, типа Сюзанн и Эрве. Конечно, они смотрят на меня с детства, как и на моего отца, но в этот раз как-то слишком уж пристально. Я поняла, что эти две уже приехали, но надежду не теряла до самого дома, пока не увидела чужую машину на парковке. Эти овцы даже не в курсе, что тут лучше не парковаться, учитывая, какой шум был тогда из-за куска земли между моим отцом и Фабрисом. Впрочем, что они могут знать, духа их не было тут десять лет, а теперь решили что-то изобразить.

Войдя в дом, я сразу услышала их голоса, и отец звал меня Кирен, хотя я терпеть не могла, когда он меня так называл. Будто его бесит, что мое имя не французское, и он изо всех сил пытается сделать хоть чуть-чуть традиционным.

Я швырнула мокрый дождевик в сенях, и прошла в кухню. Отец много мне о них рассказывал, поэтому я сразу поняла, что крашенная блондинка с подведенными черным глазами — это младшая, а коротко стриженная, с мелированием в волосах, — старшая. На самом деле ничего он мне про них не рассказывал, кроме имен и родословной, точнее, похождений отца по разным женщинам, которые привели к появлению детей. Я просто нашла их страницы в соцсетях, чтобы знать врагов в лицо.

Пожав им руки, в надежде сломать их на фиг, я стала изображать заботу об отце. На самом деле в последнее время я терпеть не могу с ним разговаривать, но выбирая между папой, который заботился обо мне, несмотря на свои жуткие недостатки, и двумя будущими опекуншами, которые пока еще ни черта не сделали, я лучше буду игнорировать их, а не его.

Оказавшись у себя, я разложила на столе бумагу и карандаши. В голове уже вырисовывалась новая картина. Но мой покой был недолгим. Еще когда я услышала, что эта шобла поднимается по лестнице, то поняла, что скоро они придут общаться ко мне. Куда же без общения в приличном обществе.

Через десять минут в дверь постучали. Они, походу, даже вещи не разложили. Я знала, что даже если не скажу «Войдите», они все равно завалятся. Жаль, что у меня нет защелки. Отец убрал ее после смерти мамы, видно, боялся, что я уйду вслед за ней, что, конечно, было странным умозаключением, учитывая, где выбрала покинуть этот мир мама. А может, он просто хотел меня контролировать, чтобы я ничего не заподозрила, к примеру. Хотя, всех доставать контролем — это его фишка и без каких-то вторичных намерений.

В комнату заглянула Ксения.

— Я могу войти?

— Да, — я быстро попыталась прикрыть рисунки учебниками по немецкому.

Ксения закрыла за собой дверь, и осмотрела комнату. Даже при дневном свете здесь было как ночью из-за черных обоев, и плакатов, в основном с мотивами смерти и дремучих лесов.

— У тебя тут… красиво, — сказала она.

Я только хмыкнула. У нее на лице написано, что она из тех, кто видит стакан наполовину полным и украшает квартиру цветами.

— Слушай. Кира, я знаю, что это непросто для тебя.

— Что?

— Ну, вы с папой перенесли страшное горе, жили обособлено, а теперь он болеет, и в доме появились незнакомые люди. Да, хоть мы и сестры, но я понимаю, что для тебя мы лишь незнакомки.

— Что ты вообще знаешь о моем горе?

Ксения замерла. Кажется, я сбила ее с толку, но она не растерялась.

— Ничего, конечно, прости, я не это хотела сказать.

— Слушай, давай проясним. Ты мне не сестра. У нам просто общий отец, но это ничего не значит. Вон, вторая, видимо, так и считает.

— С чего ты взяла?

— Ну а чего с душещипательными беседами только ты пришла?

— А, — Ксения попыталась улыбнуться. — Карина просто устала. И я пришла, потому что правда хочу узнать тебя поближе.

— Жаль, меня не спросили, чего я хочу.

— Ты художница? — Ксения, видимо, решила перевести разговор на другую тему.

— Да.

— И что рисуешь? Может, покажешь?

— Нет. Ты еще не готова.

— Не готова к чему? — она ухмыльнулась. Наверно, думает, что я рисую котиков и солнышко, как другие дети.

— Да ко всему, — бросила я, боясь зайти слишком далеко. С ней нельзя откровенничать. Она слишком правильная, а значит, в ней есть что-то темное. Не зря на родине моей мамы говорили: «В тихом омуте черти водятся».

— Ладно, а как у тебя в школе?

— Слушай, я устала, голова болит. Давай это все в другой раз, да? — и я жестом указала на дверь.

Было видно, что Ксения не привыкла к такой дерзости в свой адрес, и на языке у нее крутилась какая-то нотация или нравоучение, но она не желала портить отношения в первый же день, так что натянуто улыбнулась и вышла.

Я не стала спускаться к ужину, демонстративно выпив перед этим таблетку парацетамола, пока эти две готовили еду. Они, к счастью, не стали меня доставать.

Перед сном, когда Ксения раскладывала вещи у себя, а Карина была в душе, я вошла в спальню к отцу. Он уже возлежал на всех своих подушках, с кучей лекарств на ночной тумбочке. В комнате пахло какой-то мазью.

— Что такое? — спросил отец.

Я прикрыла дверь и села к нему на край кровати, словно навещала тяжелобольного в больнице.

— Я не хочу с ними оставаться.

— Послушай, они здесь ненадолго. Пойми, мне важно наладить с ними отношения, да и тебе тоже.

— Вот я об этом и говорю. Я не хочу жить с ними, ни сейчас, ни когда ты умрешь.

— О чем ты, Кира?

— Я знаю, что ты хочешь, чтобы после твоей смерти кто-то из них забрал меня.

— Кира, дело не в том, чего я хочу, дело в том, что у нас больше нет ни родственников, ни друзей. Никто не сможет позаботиться о тебе.

— Я сама могу позаботиться о себе.

— Я имею ввиду в юридическом смысле. До 18 лет кто-то должен нести за тебя ответственность.

— Но ведь бабушка с дедушкой по маминой линии еще живы, — почти в отчаянии закричала я.

— Кира, они после смерти Софии сами еле ноги передвигают, — отец отвел глаза.

— Да, конечно, — кивнула я. — Просто скажи честно, что они меня ненавидят, так же, как ненавидели тебя.

— Это не имеет значения, они слишком больны и стары, чтобы заботиться о ком-то.

— Ну тогда отдай меня в интернат, черт подери!

— Ты правда думаешь, что там тебе будет лучше, чем дома, с сестрами?

— Да какие они мне сестры? Ты сам их десять лет не видел, они были тогда еще детьми. Ты понятия не имеешь, во что они выросли, что они за люди, чем занимаются, как себя ведут. И хочешь сплавить меня им.

— Кира, я для этого и пригласил их в гости. Чтобы понять, будет ли тебе с ними лучше, чем где-либо еще, — я собиралась встать, но отец схватил меня за руку. — Пойми, я переживаю за тебя. Я пытаюсь что-то сделать для тебя и твоего будущего. Прошу тебя, дай мне шанс. Дай им шанс. Кира, пожалуйста!

Я ненавижу его. Он мне отвратителен. Жалкий, больной мужик, проживший ничтожную жизнь. Я хочу вырваться, уйти, причинить ему такую же боль, какую испытываю сама. Но мне становится страшно. Так же страшно, как было тогда, десять лет назад. Когда я впервые поняла, что осталась одна. И этот страх заставляет меня сказать то, о чем я не хочу даже думать.

— Хорошо.

Отец целует мою руку. Я выхожу из спальни, и вижу, как Карина входит в свою комнату. Наши взгляды сталкиваются, и я понимаю, что она подслушивала под дверью.

Ксения

На следующий день я проснулась рано. Карина мирно сопела на нижнем ярусе кровати, а я подложила руки под голову и думала.

Перед моими глазами все еще стоял взгляд Киры, когда мы беседовали о горе. Глубокий, недетский. Я вспоминала себя в четырнадцать лет. Что меня тогда волновало, как я говорила. Точно не так, как Кира. Найти с ней общий язык будет труднее, чем я думала. И чтобы ей помочь, нужно понять, что же тогда случилось с ее матерью. Только так мне будет проще избегать острых моментов в разговоре, знать, на что нужно надавить.

У отца лучше не спрашивать, его состояние здоровья явно не позволит ему ударяться в болезненные воспоминания без ухудшения самочувствия. А сама Кира? Может, она как раз хочет об этом поговорить, выговориться? С другой стороны, за эти годы ей наверняка уже неоднократно задавали бестактные вопросы. Мой интерес она тоже скорее всего воспримет в штыки.

На помощь от Карины рассчитывать не стоит. Хорошо, если она просто сумеет общаться со всеми, не скандаля, и не мешая решать проблемы. Впрочем, я ведь знала, что так будет с самого начала. Вчера после душа она вернулась в комнату какая-то очень нервная, расшвыряла свою одежду, и, ничего не сказав, легка спать. И вот как это понимать, эти ее странные смены настроения?

Было слышно, что Кира встала, что-то готовила, собиралась в школу. Я решила, что с завтрашнего дня буду вставать раньше нее, и готовить завтрак. Начать нужно с мелочей. Как давно этому ребенку кто-то готовил с утра перед школой что-то вкусненькое?

Когда Кира ушла, я слезла с кровати. Открыла окно, распахнула ставни. Наша комната выходила на лес, но сегодня его почти не было видно из-за тумана. Так здесь всегда в октябре-ноябре. Если не дождь, то молочно-белая завесь.

Я отправилась на кухню, нарочно громко скрипнув дверью, чтобы разбудить Карину. Судя по грязным ругательствам, которые она шептала, пока я в коридоре заглядывала в спальню отца, мой план сработал.

— Ты не спишь? — прошептала я папе.

— Нет, уже давно, — он стал пытаться вылезти из-под одеяла.

— Не вставай, я принесу завтрак и твои лекарства.

Папа все же встал, аргументируя это тем, что нам все равно нужно поговорить, а общаться на серьезные темы с дочерьми, лежа в кровати в одних трусах, явно не настраивает на серьезный лад.

За завтраком в гостиной глаза папы блуждали по комнате, Карина не отрывалась от своего телефона, а я, забросив свои попытки общаться как настоящая семья, смотрела в окно. Тут оно выходило на улицу, точнее, на парковку, за ней виднелась дорога, по которой мы приехали, ведущая через весь поселок в лес. По ней периодически проезжали велосипедисты, в основном возраста папы и старше.

— Пап, а у тебя есть велосипед? — спросила я.

— Да, есть мой старый, есть Кирин, но она на нем часто ездит. Я своим уже давно не пользуюсь, но если подкачать шины, смазать там что-то, то будет в самый раз для тебя.

— Отлично. Тогда я займусь этим после обеда. Он в подвале?

— Да.

— Зачем тебе это? — Карина наконец показала лицо из-за мобильного.

— Это удобно, и полезно для здоровья, и для природы. Здешние жители много об этом думают.

— Да только с такой генетикой, — она кивнула на папу, — С такой генетикой тебя велик не спасет, нас ничего не спасет, только лотерея.

— Карина, что ты несешь!? — я разозлилась. — Папа не виноват, что болен, и кроме генетики, есть еще и стрессы, и здоровый образ жизни.

— В ситуации, в которой мы сейчас находимся, без стрессов не обойтись, — язвительно бросила сестра.

— Перестань, ты говоришь так, будто папа в чем-то виноват, а это не так.

— Да ладно, хватит уже выпендриваться, и перед ним, и перед всем миром. Велик, бедный папочка… — она очень похоже изобразила мой голос.

— Заткнись уже, так я тебе не выпендриваюсь, — рявкнула я.

— Девочки, хватит, пожалуйста, — папа взялся за сердце. — Не нужно этого делать, вы же уже взрослые. Вспоминаю старые времена, как же вы хорошо ладили.

— Пап, прости, не волнуйся, пожалуйста, — я встала и обняла его.

— Да он же… — Карина не договорила, и, махнув рукой, схватила свою тарелку и понесла в мойку.

Мы успокаивались по разному. Я убрала половину дому, а Карина в очередной раз заперлась в ванной и навела там марафет. Потом папа снова позвал нас за стол.

— Я думаю, не стоит тянуть, пора уже обсудить наследство.

У меня закрутил живот.

— Пап, но мы же только вчера приехали. Еще успеем, зачем сейчас, когда мы еще и не поговорили о житейском нормально.

— Нет уж, — Карина уселась рядом с отцом. — Давай сейчас, чего тянуть. Раньше начнем, раньше закончим.

Она, похоже, считала, что обсудив бумажные вопросы, ей наконец позволят отсюда свалить. Но я не собиралась так быстро сдаваться.

— Ксения, твоя сестра права, в моем состоянии, да и в целом, в нашей жизни может и не наступить это «потом».

— Но разве Кира не должна тоже присутствовать? Может, дождемся ее?

— С чего это? Она все равно несовершеннолетняя, от нее ничего пока не зависит, не ей все бегать оформлять, — хмыкнула Карина.

— Кира сейчас в том возрасте, когда ее не особо интересуют деньги, и она не понимает важности всех этих вопросов. К тому же ей еще тяжело с вами общаться. И все равно она обедает в школе, и в лучшем случае приходит домой к пяти часам, уже уставшая, не до разговоров.

— Тогда подождем до выходных?

— Слушай, тебя заело что ли? — спросила Карина.

— Ксения, пожалуйста, — не дал мне ответить папа. — Я уже устал, скоро придет мой физиотерапевт.

— Хорошо, — я села с другой стороны стола.

— Как вы знаете, по закону все мое имущество, и деньги со счетов в банке будут поделены между всеми моими детьми — то есть между вами тремя — поровну. Но по законам Франции есть небольшая часть, которую я могу завещать кому захочу. И я принял решение отписать ее Кире. Я знаю, что это может быть непросто для вас, но Кира самая младшая, у нее нет матери, ей будет тяжелее всех. Я надеюсь, вы поймете и примите мое решение, и это не скажется на вашем отношении к Кире.

— Меня деньги мало парят, у меня своих полно, — в качестве доказательства Карина повертела в руках последнюю модель айфона.

Папа с надеждой посмотрел на меня.

— Конечно, папа, ты поступил правильно, — я улыбнулась, хотя внутри меня поднималась волна злости. Все-таки хорошо, что Кира сейчас здесь не присутствовала. Такая как она точно смогла бы вычислить мои истинные чувства.

— Славно, — папа похлопал нас по рукам, и стал рассказывать, как найти его нотариуса, который будет заниматься разделением имущества в случае его смерти.

Ближе к предполагаемому приходу Киры со школы Карина, которая все обеденное время была странно вежливая, почти потребовала у меня ключи от машины.

— Серьезно? Ты за сегодня ничего не сделала, только всех достала, и уже едешь тусить?

— Слушай, я не напрашивалась с тобой ехать и тут всех обхаживать. И ты обещала мне давать машину, так что гони ключи.

— Если ты такая богатая, чего свою машину себе не купишь? — не сдержалась я.

— А, так вот что тебя волнует, — высокомерно сказала Карина. — Не твое дело.

— А если мне понадобиться поехать вниз?

— Возьмешь машину отца. Или свой распрекрасный велик, иначе зачем ты его чинишь, — она кивнула в сторону инструментов, которые я разложила на траве на заднем дворе. — Давай ключи, или я возьму папину машину.

— Так возьми, я не для того на свою зарабатывала, чтобы ты ее побила, возвращаясь пьяная из бара.

— Хорошо, — она развернулась и отправилась в дом.

Я была уверена, что папа не даст ей свою машину, которую он так страшно любил, и запрещал нам в детстве ее даже трогать. Но через пять минут Карина вышла из дома, помахала мне ключами, и укатила в закат, в прямом и переносном смысле. Я в сердцах бросила гаечный ключ.

Кира

Я подозревала, что после школы мне не захочется ехать домой, так что с утра предусмотрительно взяла велик, чтобы быть полностью независимой от всех автобусов. Спускаться и подниматься с горы на велике, конечно, непростая затея, но я натренированная, да и есть повод свалить из дома до пробуждения милых сестричек, чтобы не встречаться с ними лишний раз.

Я позвонила отцу, и сообщила, что еще немного погуляю. Он сказал вернуться домой до темноты, а поскольку уже перевели время, я могу шататься по Регенэку до шести вечера. Потом домой, ужин, душ и делать вид, что спать. Чудесно. Вот бы так было до самого отъезда эти двух.

У меня нет друзей, ну кроме него, но это не совсем друг. Зато врагов немерено, аж целый поселок, так что гуляю я так, чтобы меня как можно меньше замечали соседи из Вильдерупта.