Оглавление

1. Игра знамёнами
2. Глава 1  «Со своим уставом на чужое капище»
3. Глава 2  «Как волки ходят»
4. Глава 3  «Капкан для охотника»
5. Глава 4  «Высшие промыслы»
6. Глава 5  «Политика большая и малая»
7. Глава 6  «Братские узы»
8. Глава 7  «Болотная княгиня»
9. Глава 8  «Кровь Сокола»
10. Глава 9  «Сложнейшая из сделок»
11. Глава 10  «Как волки мстят»
12. Эпилог «Гнев богов»

Глава 1 
«Со своим уставом на чужое капище»

Середина осени. Полуночный рубеж Черноградских земель

Что боги не сотворят — всё лепо! Куда взгляд не бросишь — хоть леса, хоть реки, хоть холмы, даже болота — всё удивления достойно, и глаз радует. А эти дикари вятичи, за что не возьмутся — только изгадят. Ну что за обычай у них такой — в землянках жить? Ну ладно бы в голой степи, где деревьев — хоть заищись, но посреди густых боров, где из-за крон небесного купола порой не разглядеть? Зимой в таком жилье холодно. По весне же, стоит только залить дождям — всё в воде стоит. А как подсушит, небось — от мышей и прочей мелкой лесной гадости не продохнуть. Ну, какой уют может быть в таком доме? Одно слово — глупые лесовики.

А откуда такая манера одеваться? Ладно, ещё куда ни шло — одёжа из цельных волчьих и медвежьих шкур, имитирующая этих самых животных, — может для каких-то там дикарских обрядов это очень даже способно. Или, например, плащи-накидки из берёзовой коры — наверняка хорошо защищают от дождя. Но обматываться вместо доспеха просмоленной верёвкой — что-то глупее себе и представить трудно! Как его, например, каждый раз снимать и надевать? И отчего он может защитить, кроме стрел с костяными наконечниками? И ведь наверняка всё платье под такой верёвкой пропитывается смолой — потом не отстираешь.

А питаются как? Сплошь рыбой, ягодами да мёдом! Мяса же, молока и хлеба почти не едят. Зато, ходят слухи — с охотой употребляют в пищу грибы!

А уж о нравах-то и говорить срамно. Поговаривают, покуда вятские отроки не надумают ожениться, все естественные надобности удовлетворяют с собственными матерями! А отроковицы, соответственно — с отцами! А после свадьбы не жена переходит в дом мужа, а наоборот! Тьфу… даже подумать о таком срамно!

Впрочем, что взять с этих вятичей, если они деревьям кланяются?

Правда, справедливости ради, собственными глазами Олег ничего из подобного не видел. Однако поведал ему обо всём этом человек, слову которого он доверял, почти как своему. Увидев тогда княжича в Дебрянске, Остей от удивления едва не утратил дар речи. Купец поначалу решил даже, что Олег явился в этот глухой угол, чтобы припомнить ему давешнюю встречу у пристани на Десновой. И такое подозрение только укрепилось, когда тот увидел, кто приехал к нему вместе с Соколовичем.

Но княжич поспешил рассеять его сомнения. Конечно, расстались они тогда не лучшим образом, но ссорой или тем более оскорблением это назвать было сложно. Так — лёгкая размолвка.

Сообразив, что этот нежданный визит ничем плохим ему не грозит, Остей тут же преобразился в гостеприимного хозяина. Для Олега и его спутников тут же организовали роскошное угощение, почти не уступавшее почестным пирам ни в Чернограде, ни даже в самой Столице. А потом натопили отличную баню. Пусть и не такую жаркую, как на княжьем дворе, но после двух седмиц пути — самое то. Кроме того, к услугам путников была практически любая местная девка. Чем большинство из них с удовольствием и воспользовались.

Однако когда после всего этого Олег поделился с купцом своими планами о дальнейшем своём пути, тот даже замахал на него руками.

— Что ты, княжич — и думать о таком забудь!

Тут-то Остей и поведал ему, какие эти вятичи дикари и беззаконный народ. Если верить преданиям, в правдивых землях они появились позднее всех остальных племён. И не смогли угнездиться нигде, кроме как в дикой чаще, населённой совсем уж дремучими лесовиками, в чьи владения испокон веков не совался ни один завоеватель. Потому что нечего было брать. Настолько нечего, что они в голодные годы питались собственными вшами и даже друг другом! А уж поклонялись едва ли не жабам! В общем, вятичи перебили всех мужей, а жён разобрали в наложницы. Сами они пришли они с заката — из варварских княжеств, и никакой высокой культуры с собой, естественно не принесли. Набраться же её здесь тоже не вышло. А получилось только перенять отвратительные обычаи от своих предшественников. Точнее, после смены нескольких поколений, одна дикость слилась с другой.

В ответ же на вполне резонный вопрос, отчего он ведёт торг с таким вот непотребным народом, Остей усмехнулся и пробурчал что-то вроде «на пенязях не написано — с кого взяты». Впрочем, это было понятно и без объяснений. Из всех купцов Руси, вятичи отчего-то жаловали и пускали к себе одного только Остея. Отчего же ему не торговать — коли нет конкурентов?

Кроме слов купца резоном против такой поездки была и недавняя война. Пусть старший брат Олега Роман завершил её быстро и без большой крови. Зато, как рассказывали, ему ради победы пришлось пойти на святотатство. И вот это вятичи вряд ли способны были скоро забыть. Храбр, которого Роман оставил управлять усмирёнными территориями, увёл основные силы на полуночь, где, по слухам, снова объявилась недобитая банда Вука. И теперь почти по всему верхнему и среднему течению Окоёмной под властью Чернограда фактически находились всего лишь с полдюжины небольших городков. Причём с гарнизонами не из опытных бойцов, а мальчишек, набранных Святославом из числа вчерашних дворовых отроков.

Вот потому-то поездка по тем землям была не самой лучшей идеей. Появись они там — и недовольные вятичи могли вспыхнуть, подобно куче сухого хвороста. Конечно, случись новое восстание, отец снова отправит сюда большие силы, которые, в конце-концов, наведут порядок. Но сколько до этого пройдёт времени? А им нужно было на полудень прямо сейчас.

Да — пора уже было Олегу приучаться мыслить по государственному. И заботиться не о своих сиюминутных потребностях, а в первую очередь о спокойствии и стабильности на подвластных землях.

Ведь взять того же Остея. Насчёт своего большого торгового похода, к которому он как раз готовился к моменту прибытия гостей, договаривался с дикарскими старейшинами заранее — едва ли не за три луны. Ездил на их капища и даже давал священную клятву на волчьих кишках, что ни одного мужа сверх оговоренного числа в его отряде не будет. И что ни у кого из них не будет никакого оружия, кроме охотничьего.

А планы меж тем у него были грандиозные. Для того чтобы перегнать ладьи из Десновой в Окоёмную, надо было наладить протяжённый волок между. И поставить для его охраны несколько острожков. И всё — в окружении диких лесов. Населённых не менее дикими жителями.

Потому, после недолгих размышлений, Олегу пришлось согласиться с доводами купца. В землях вятичей делать действительно было нечего. Лучше объехать.

Чем они сейчас и занимались.

После Дебрянска Десновая теряла свою полноводность, разделяясь на несколько куда менее мощных потоков. И маленький отряд перебрался с ладей на насады — вместительные плоскодонки с дощатыми бортами. Они донесли Олега со спутниками до самых полуденных отрогов Большого водораздела. До того места, где Десновая настолько уже мельчала, что не могла нести и эти суда. Взяв обещание с жителей крохотного городка перегнать их обратно в Дебрянск, вои двинулись дальше уже конно. Теперь их путь лежал почти строго на восход полудня — вдоль подножия всё того же Большого водораздела.

Его холмы, кстати, служили прекрасным ориентиром — в отличие от прочих примет, их всегда было видно — не заплутаешь. Да и любоваться ими было одно удовольствие — осенняя листва на склонах отливала на солнце едва ли не всеми цветами, какие только придумали боги! Тут тебе и охра, и смарагд, и ярь, и багрец, и руда. Только лазури нет! Впрочем последней, даже с избытком, хватало на небесном куполе.

Ещё год назад, когда Олег не был опоясанным витязем, он при виде всего этого великолепия наверняка пустился бы в романтические рассуждения. Мол, вот он — рубеж доброй и знакомой отчины, и — таинственной суровой Полуночи, откуда на Полудень когда-то пришли его могучие предки. Один шаг — и можно оказаться там — в мире бескрайних лесов, необоримых витязей, прекрасных, но холодных дев, злых колдунов и загадочных древних знаний, хранимых в дебрях мудрыми жрецами. Ну и всякой жуткой нечисти тоже.

Однако с тех пор княжич повидал достаточно, чтобы не вести себя, как наивный юноша. Побывал уже за этими холмами, и даже дрался самими жителями полуночи. Поэтому теперь он рассуждал о водоразделе лишь с сугубо с практической стороны. Что, мол, держать его в поле зрения очень даже удобно — едь себе и едь, да видами любуйся, пока холмы не закончатся. А закончатся — поворачивай прямо на полуночь! Во всяком случае, так эту дорогу расписал Остей.

И пока всё выходило по сказанному.

Отряд пересекал долину невеликой речки Угры, нёсшей свои воды всё в ту же Окоёмную. Она то и дело петляла, огибая возвышенные места, протягивая к холмам Большого водораздела голубые языки своих притоков. Отряд старался к ней не приближаться, чтобы не пришлось лишний раз искать переправу, ни через саму реку, ни через её дочек. Держась возвышенности, почти всякую водную преграду можно было пересечь, не замочив при этом даже брюха коню.

Сама Угра могла, конечно, стать для них куда более удобной дорогой. Но только если бы по ней пролегал хоть сколько-нибудь оживлённый торговый путь с городками и причалами, где можно было бы достать новые насады. Вот только ничего подобного здесь и близко не наблюдалось.

Всему виной, как поведал им всё тот же Остей, было небольшое племя голядь, обитавшее чуть дальше к полуночи. Пришлое, как и вятичи. И так же не очень-то жалующее чужаков. Известно о нём было крайне мало, поскольку голядь выбрала себе для проживания совсем уж глухой угол. Долгие годы, даже столетия, никто не думал покушаться на её независимость. Тем более что народ этот якобы взял себе в покровители каких-то тёмных духов — то ли навьих, то ли нечисть, то ли ещё кого. Но так было только до поры до времени — пока за голядь не взялся отец Олега. Это произошло ещё до рождения княжича. Он пришёл в эти земли с дружиной, разбил местную рать и захватил несколько городков. Большего не потребовалось — голядь признала власть Соколовичей, законы правдивых земель, и обязалась платить дань. И никакие навьи не помогли. Однако отвратительный нрав этого народа за те полтора десятка лет, что прошли с той поры, поменяться не успел. Чужаков голядь не любила по-прежнему, и купцов через свои земли если и пропускала, то с большой неохотой. Да и предложить торговым людям этим лесным дикарями тоже было особо нечего. Разве что мёд да шкуры. Но такого добра и у других племён было навалом.

Олег на мгновение отвлёкся от своих мыслей и прислушался, о чём болтают его дружинники. И ухмыльнулся. Ну конечно — снова два главных спорщика до хрипоты судачат о словоплетении. А конкретно — о новой песни Баяна, которую тот посвятил, само собой разумеется — Полочанскому князю Всеславу, сбежавшему от своего же войска накануне встречи с великим князем, и благополучно вернувшемуся в родные земли. И развязавшему новую войну против Соколовичей. Причём довольно успешную. Поговаривали, что он уже вернул себе едва ли не всё, что потерял по весне.

Огура закончил декламировать и откинулся в седле.

— Ну что скажешь? — повернулся он к полянице — Неужели ты и сейчас ответишь, что хоть кто-то сейчас может паровать края строк лучше этого барда?!

Рада пренебрежительно фыркнула.

— Можешь болтать всё что угодно! Но этот виршеплёт — только в начале своего пути. И ещё даже отдалённо не приблизился к свершениям великого Пенязича! Что ты мне этим рыжим волком в нос тычешь?! Где «Поляница»? Где «Крамола земная»? Где хотя бы «Родник в лесу»?

Огура едва не захлебнулся слюной от такого ответа.

Прочие гридни при виде его реакции весело расхохотались.

— Вот уж Радка щербатого то уела! — схватился за живот Полкабана — Того и гляди — подавиться!

В долгу у него вой оставался не дольше того времени, чем требуется куску сухой бересты, упавшей в костёр, чтобы вспыхнуть и расточиться в пламени.

— Это что там за подсвинок захрюкал? Великий знаток плетёного слова?! Для которого нет ничего слаще урчания собственного сытого брюха! Или ветров из зада!

Эти слова сопроводил новый поток хохота. Заставивший перепугаться птиц на ближайших деревьях.

— А ты, воительница, не желаешь медов стоялых испить? — обратился он уже к Раде — В которых хорёк сдох! Зим эдак двадцать назад!

В ответ на её уничижительный взгляд он пафосно воздел руки к небесам.

— Ты думаешь, зачем я это тебе предложил? А затем что твой Пенязич давно то же самое всем в уши вливает! Его слушать — всё одно, что брагу прогорклую пить! Иное дело Баян — его вирши после песней этого старика — как глоток свежего кваса с похмелья!

Где-то такой довод княжичу уже доводилось слышать. Причём от этого же мужа. И в ответ на похожий вопрос.

Олег встретился взглядами с ехавшим рядом Кремнем. «Эта песнь не закончиться никогда» — читалось в его глазах. Юноша мысленно с ним согласился и снова погрузился в свои думы, не выслушав даже ответа поляницы. Та ведь наверняка сейчас приведёт в качестве примера последнюю песнь Пенязича, посвящённую возвращению на престол великого князя.

Рада в сознании княжича давно уже заняла место погибшего Гундяя. Как, впрочем, наверное, и для всей его малой дружины. Во всяком случае, споры они вели одинаковые. Причём эти двое, похоже, совершенно забыли, что ещё какое-то время назад их разделяла едва ли не смертельная вражда. Теперь она осталась только во взгляде на словоплетение. В остальном же те стали — едва ли не лучшие друзья. Какое-то время назад это вызвало даже новую волну шуток насчёт их «особых» отношений. Но поскольку никакой ответной реакции она не вызвала, то соответственно, очень скоро сошла на нет.

Небольшой отряд выехал на перекрёсток двух лесных дорог. Едва не сплетавшие до того свои густые кроны над головами путников буки, грабы и яворы расступились, открыв небольшую — примерно в пол чети, росчисть, посредине которой стояло маленькое захудалое подворье.

Постройка выглядела совсем ветхой и необжитой. Между бревнами зияли громадные щели, в которых свободно гулял ветер — либо дерево рассохлось и его повело, либо оттуда повыдёргивали мох вездесущие сороки. Зато последнего с преизбытком хватало на двускатной крыше, которую он покрывал буквально сплошным ковром. Причём кое-где пустил корни настолько глубоко, что проел в досках немалые дыры. В общем, всё указывало на то, что это здание возвели чуть ли не во время отцовского похода — зим эдак пятнадцать назад. И с тех пор подворье либо вообще не использовалась, либо люди появлялись тут крайне редко.

А ещё по всему выходило, что попали путники сюда именно в такой час. Более того, учитывая привычное для этих мест малолюдство, можно было сказать, что сейчас на этот перекрёсток буквально кипел жизнью! Это происходило вокруг пристроенного к подворью помоста. Он-то как раз выглядел так, словно им регулярно пользовались и периодически подновляли. Сейчас на его свежеструганных досках толпились примерно три дюжины совсем юных и при этом совершенно голых отроковиц. Поголовно худеньких, что твои птички, и светлоголовых. Самой старшей из них вряд ли было больше дюжины зим. Об этом можно было догадаться по практическому полному отсутствию у всех у них выпуклостей в нужных местах и растительности между ног. Да и сами удёнки у большинства юниц ещё не успели потемнеть и оставались по-детски розовыми. Между ними сновали несколько жён постарше. Причём намного — зим так на двадцать-тридцать. И в одежде. Бесформенной и похожей на балахоны из дерюги. Они заставляли отроковиц вертеться и изгибаться, демонстрируя свои недозрелые «прелести». Хотя, какие у них там, к лешему, «прелести»? Поди, ни одна из них ещё первую кровь даже не уронила!

За этой картиной наблюдали с два десятка мужей, столпившихся вокруг нескольких довольно вместительных возов, запряжённых двойками низкорослых крепеньких лошадок. Вождём этого отряда, скорее всего, был важный муж с обширным брюхом и реденькой бородкой, разодетый в меха и адамашки, восседавший, а точнее возлежавший, на груде мягких тюков в голове одной из телег.

И не было похоже, что кто-то из выставленных на помосте юных созданий испытывал хоть малейшее смущение от происходящего. Они не сбились стайкой, и не жались друг к другу, как наверняка сделали бы на их месте ровесницы откуда-нибудь из под Чернограда. Наоборот, весело щебетали и сами с удовольствием оттопыривали задки.

Всё это очень походило на то… Что дела здесь творились совсем уж беззаконные!

Олег ударил рыжего конька пятками по бокам, заставив того обогнать ехавших впереди дружинников.

— Эй! Что здесь происходит?!

Выкрикнуть эти слова солидным мужским басом не получилось. Ломающийся голос княжича подвёл своего хозяина и едва не сорвался на визг. Оставалось надеяться, что полтора десятка суровых гридней за его спиной заставят мужей на повозках отнестись к его словам серьёзно.

Действительно заставили. Те из них, которые походили на воев, подобрались, и, на всякий случай, потянулись к оружию.

Но только не предводитель. Тот даже с места не сдвинулся. Разве что голову в их сторону повернул. И то нехотя.

— А вы кто такие, чтобы я вам отвечал?! — высокомерно процедил он через губу.

Хм. Этот муж, похоже, или очень плохо видит, или бесстрашен до безумия! Как ещё объяснить то, что его не впечатлил ни грозный облик его малой, но весьма солидной на вид дружины, ни даже целых два стяга: малый пурпурно-жёлтый прапорец Шебарши с атакующей пустельгой, и собственный олегов однохвостый с пардусом. Может быть, он не разбирается в геральдике?

Или чувствует за собой силу?

Княжич даже заозирался по сторонам. Но ничего подозрительного ни на самой росчисти, ни среди окружавшего её леса не разглядел.

— Ты что ослеп, купец?! — выехал вперёд его воевода — Разучился гербы читать?! Вежество забыл?! Не видишь, что перед тобой княжич Черноградский Олег?!

Но тот не испугался и грозного витязя.

— Я не купец! — чванливо протянул тот в ответ — И не тебе учить меня вежеству, вой!

Ах, он! Да за такие речи его…

Рука Олега непроизвольно поползла к рукояти клевца.

— Да будет тебе известно! — продолжал бросать дрова в свой погребальный костёр разодетый наглец — Что здесь уже не владения Чернограда, а Смолянская земля! А я Шишко! — доверенный муж самого набольшего боярина Мутилы!

Произнося это имя, тот видимо, ожидал, что при его упоминании все новоприбывшие тут же упадут ниц и немедленно попросят прощения за свои слова.

Да не на тех напал! Про Мутилу княжичу, конечно, слышать доводилось — из речей старших товарищей. Но не более того. И, кстати, в не очень положительном свете. Говорили, что он и при прежнем князе, Вячко, который правил Смолянской землёй до минувшей весны, забрал себе чересчур много власти. А уж когда тому на смену пришёл куда менее волевой Игорь — вовсе обнаглел, и принялся распоряжаться княжеством как собственной вотчиной. И людей набрал в услужение — себе под стать.

Так это что выходит — они уже пересекли рубеж Смолянских земель? Как-то это незаметно прошло. Хотя, впрочем, чего он ожидал — что на каждой лесной стёжке, уводящей из одного княжества в другое, будет стоять высокий столб с резами, оповещающими, что здесь пролегает граница? Смешно ведь!

А вот речи, которые вёл разодетый муж, улыбки отнюдь не вызывали. Произнёсшего такие слова требовалось если и не наказать, то, по крайней мере, вразумить.

— И что теперь, Шишко? — немедленно взялся за эту задачу Шебарша — Если земля Смолянская — вежество блюсти уже не надобно?! Это тебя Мутила научил — каждому встречному грубить, гербов не разбирая, да морду на сторону воротить?!

Свои слова витязь подкрепил не менее эффектным действием.

Его каурка в мгновение ока донёс хозяина до телеги, на которой возлежал «собеседник». В руки витязя прыгнула плеть.

Один удар — и на землю летит оглушённый вой, пытавшийся заступить дорогу.

Второй — и запряжённые в повозку лошадки рвут с места в намёт, едва не вставая при этом на дыбы.

Уже через несколько десятков шагов сидевший на облучке возница пришёл в себя и замедлил их бег. Зато от резкого движения Шишко сверзился с тюков на землю, «удачно» угодив прямиком в лужу со свежей грязью.

Тут же заволновались и остальные кони. А люди похватали оружие, ощетинившись в сторону пришельцев двумя десятками рогатин, копий и дротиков.

Сопровождавшие княжича дружинники тоже мгновенно сменили строй, сбившись в боевую линию. Отроки привычно подались назад, чтобы не мешаться.

Ну вот — теперь хоть поговорить можно по серьёзному!

— Ещё кто-нибудь желает?! — Пустельга поднял над головой плеть.

Ответом ему было дружное молчание.

— То-то же!

То, что сейчас у всех на глазах проделал Шебарша, княжич, наверное, должен был совершить сам. Ну да ладно. Во-первых — подобное ему как-то даже невместно. А во-вторых — он просто опешил от наглости.

— Вы чего тут учиняете?! — тем временем возопил измазанный в грязи Шишко, которому помог подняться подскочивший холуй. — Да я вас!

Видимо, создавая некоторых людей, боги настолько обделили их разумом, что им для понимания одной простой истины, требуется, как минимум сломать шею.

— Да угомонись ты уже! — рявкнул Пустельга.

Его боевая плеть снова взвилась над головой.

В этот раз её конец обхватил рожон копья, которым своего хозяина пытался прикрыть один из воев.

Рывок — и оно с размаху ударило Шишко прямо в лоб.

Сурово! Доверенный Мутилы ошалело затряс головой. Что — искры посыпались?

Витязь же преспокойно отъехал назад, игнорируя направленные на него острия. Окружавшие Шишко люди заметно присмирели. Их оружие, словно стыдясь своих хозяев, само по себе пригнулось к земле. И вправду, к чему нарываться, когда тебе так явно демонстрируют своё превосходство?

— Ну что, хватит с тебя?

Ответа не последовало. Впрочем, это молчание было красноречивее слов.

Олег снова выехал вперёд.

— Теперь скажешь, что здесь происходит?!

Шишко посмотрел на княжича исподлобья налитыми кровью глазами, словно бык, которого готовят к оскоплению. Но потом всё-таки соизволил разлепить толстые губы.

— Да вот… девок тут для боярина Мутилы выбираем!

У юноши едва не перехватило дыхание от возмущения. Вот оно значит что! Впрочем, об этом с самого начала можно было догадаться.

— А твой хозяин разве не знает, что в правдивых землях запрещено торговать людьми?! — гневно спросил он — И продавать, и покупать! Ещё дед мой, Ярослав запретил! Не слыхал?!

Шишко в ответ только яростно засопел, ещё больше усилив своё сходство с быком.

— В поруб тебя сейчас за такие дела! А потом и боярина твоего!

Тут неожиданно, словно уд из портов скомороха, на первый план выскочил совсем другой муж, до того державшийся в тени. На вид он был довольно боек и одет совсем не как вой. Но и не возница тоже. Скорее всего, приказчик. А вот возраст определить было трудно — то ли молодой муж, то ли середович — сразу и не поймёшь.

— Да простит меня и юный княжич, и могучий воевода, и прочие славные мужи! — зачастил он на удивление звучным и приятным голосом — Уважаемый Шишко просто не достаточно ясно выразился! Речь совершенно не идёт о какой-либо купле или продаже! Тут сейчас происходит нечто другое! Всё по правде!

Во время свой речи он ловко подобрался чуть ли не вплотную к Олегу, заглядывая ему прямо в глаза.

— Стой! Подожди! — осадил его Пустельга — А ты-то сам-то — кто таков будешь?!

Муж тут же склонился в поясном поклоне. Но смотрел по-прежнему только на юношу.

— Бажен меня кличут! — представился он.

— Приказчик?

— Не-е-ет, что ты, княжич, толмач я!

Олег даже опешил.

Толмач? Неужто здесь — в самом центре правдивых земель — кто-то может говорить на непонятном наречии?

В ответ на резонный вопрос Бажен лишь пожал плечами.

— Да вон, эти! — он махнул рукой в сторону столпившихся на помосте голых юниц и одетых баб. — Ни слова по-человечьи не понимают!

Юноша принудил рыжего подвести себя ближе к помосту. Вои Шишко послушно перед ним расступились. Уступил дорогу и сам присмиревший ближник Мутилы.

— Эй, вы! — обратился Олег к стоявшим на возвышении — Кто из вас здесь старший?!

Он выжидательно посмотрел на одетых жён.

Те глядели на него с недоумением, явно не понимая, о чём он их спрашивает. Когда же одна из них — на вид самая старая, наконец, открыла рот, то в ответ…

Защебетала! Не хуже чем твоя синица или коноплянка!

Тут у княжича словно спала с глаз пелена. Теперь только он обратил внимание, что все как одна жёны и девки на помосте чересчур уж, даже словно не по-человечьи тонки в кости, а тела у них были… какие-то искривлённые. И болезненно худы. Лица же — сплошь плоские и некрасивые. А глаза узкие, что твои щёлки.

А уши-то, уши… острые! И зубы тоже!!!

Боги! Да люди ли это вообще?!

Навьи?!

Ой, сурово-то как! Какой-то небольшой уголок сознания, подспудно хранящий в себе лютый страх перед всем неизведанным и потусторонним, мгновенно разросся, едва не заполонив его собой целиком. Нутро резануло острым, как нож, приступом паники.

К счастью, княжич смог его вовремя обуздать, вспомнив, что вокруг него сейчас стоит немало людей, которые видят то же самое, что и он, но при этом совершенно ничего не боятся и ничему не удивляются.

— Это же угра дикая, княжич! — принялся объяснять Бажен — Живут тут леший знает с каких времён! И ни с кем не смешиваются! И знаться даже не хотят!

В общем, с его слов выходило, что народу этому чуть ли не тысяча с лишним лет. И сидел он в этих лесах со времён самих легендарных скифов. Когда-то племя было сильным и могучим. Пока с полуночи не пришли свирепые готы. Которыми угра была многократно жестоко бита. И начала откатываться на восход — из лесов в степи. На месте остались только несколько небольших родов, которых завоеватели почему-то не тронули. Возможно, потому что забились те слишком уж глубоко в чащобы, а выковыривать их оттуда готам было недосуг. Да и незачем — угры сидели в своих дебрях и носа оттуда не показывали. А потом готы сгинули, а эти люди настолько привыкли прятаться в лесу, что так там навсегда в нём и остались. И за столетия изоляции совершенно выродились. От постоянного кровосмешения и плохой пищи стали сплошь тощими, мелкорослыми и больными. Да ещё и сохранили целый ворох замшелых обычаев, вроде подрезания ушей младенцам и подпиливания зубов в более позднем возрасте. В их понимании подобное выглядело жутко красиво.

А в роду, представительницы которого стояли сейчас на помосте, последние полвека начали происходить странные события — почти перестали рождаться мальчики. Каждый раз, когда это происходило, для племени был настоящий праздник. Вот только с каждым годом подобное случалось всё реже и реже. Теперь там имелось от силы с полдесятка мужей, занятых исключительно воспроизводством рода. Вся остальная работа лежала на плечах жён. А поскольку плечи эти были совсем не крепкими, произвести они могли не так уж и много. Оттого и яди на всех не хватало — род периодически голодал. Торговать же ему запрещали обычаи. Да и делать это было особо нечем. Потому они были вынуждены время от времени избавляться от лишних ртов. И если раньше, когда в очередной раз подступал голод, таких вот юниц попросту выгоняли в лес — умирать от бескормицы, то теперь некоторых из них соглашался приютить на своём подворье многоуважаемый Мутила. Он же преподносил в ответный дар роду необходимые ему вещи и еду. И шли на это всё отроковицы исключительно добровольно, да ещё и с превеликой радостью. Всё лучше — чем с голоду пухнуть, или достаться на обед волку!

Тут в памяти юноши всплыло событие трёхдневной давности. Когда его отряд только-только вступил в долину Угры. Это был примерно такой же перекрёсток двух лесных троп. Может быть чуть пошире. И примерно такое же подворье. Только чуть более обжитое и людное. Было самое утро — рано было останавливаться даже на дневку, поэтому княжич со спутниками собирались просто проехать мимо. Но заинтересовались разворачивающимся там действом и остановились посмотреть.

Состязались юноши. Примерно в таких же годах, что и эти худые отроковицы. И таки же плосколицые и узкоглазые. Правда, одетые. Стреляли из лука, метали сулицы, бегали взапуски, боролись на поясах и что-то там ещё. В общем, зрелище оказалось так себе, соревновались то отнюдь не опытные вои. Хотя силы они явно отдавали все. Посмотрев немного, Олег совсем было собрался уже продолжить путь. И, так, между делом, поинтересовался у одного из зрителей — ради какого интереса так стараются эти отроки. А тот и ответил, что у них в роду — очень мало жён. Каждая из них, якобы, имеет по несколько мужей, но всё равно рожают почти исключительно мальчиков. Поэтому по обычаю в племени оставляют только самых сильных и ловких. Для чего и проводят такие вот состязания. Их победитель становиться младшим мужем у одной из большух. А остальные отправляются в изгнание. Ну, или остаются, если соглашаются на оскопление.

Подивившись тогда дикости людских обычаев, княжич поехал вместе со своим отрядом дальше. Спустя же небольшое время и вовсе забыл об этом происшествии. А теперь вот, вспомнил.

— Ты это — переведи им! — княжич повернулся к Бажену — В трёх поприщах отсюда по той дороге — он махнул рукой в нужном направлении — Тоже род живёт. Как они. Тоже угра, вроде. И там — почти только одни мужи! Жён мало очень! Им бы с ними это… объединиться. Глядишь — и голодать тогда перестанут! И вырождаться тоже!

Толмач внимательно выслушал Олега, и, хотя в его глазах зажглась искра сомнения, он послушно повернулся к помосту и… принялся издавать точно такие же птичьи звуки.

Надо же — клекочет что твой сизарь! И как только человеческое горло может воспроизвести подобное?! Ну ладно там — подражать крику какой-нибудь птицы. Но построить на этом целый язык?!

Однако не успел Бажен докурлыкать всё до конца, как его воркование прервал гневный щебет одновременно всех одетых угринок. А потом и не одетых. Причём по их ощерившимся лицам и обнажившимся острым зубкам было видно, что за предложения, которые им озвучил Бажен, они готовы были прямо сейчас на месте изорвать его в куски.

Толмач тут же замолчал, примирительно поднял руки над головой и отступил за спину Олегу.

— Как я и думал княжич! — сказал он — На такое они не пойдут. Они же только себя людьми считают. Потому что древние обычаи блюдут. А всех остальных — непонятно кем. И девок своих Мутиле отдают — всё равно, что на смерть. Даже вон бабы их — он мотнул головой в сторону «одетых» жён — Потом специальное очищение проходят, потому что с «нечистыми» общаются. С нами то есть. А паче всех они своих бывших соплеменников ненавидят. Тех, про которых ты рассказал. Если мы для них — не люди, то те — вообще — мерзее самых мерзких тварей. Что-то вроде подменышей. И они скорее все от голода умрут, чем будут с ними дело иметь!

— А как же те, кого Шишко твой не выберет? — спросил подъехавший к княжичу Огура.

А действительно? Что с ними-то?

— А те никуда — враз помрачнел Бажен — В лес — сами себя кормить! Или собой. Волков…

Олег от всего услышанного впал в глубокое раздумье.

Надо же — в одном лесу — пусть и большом — сразу столько племён! И у каждого — своя история, пусть даже совсем не славная! И обычаи — один другого мерзопакостнее!

Неужели многие люди на земле появляются только для того, чтобы божественные замыслы изгадить? И ведь ничего с такими не поделаешь! Княжич прекрасно помнил главный принцип, на котором зиждилась Правда — никогда не лезть в чужие обычаи.

Олегу захотелось как можно быстрее уехать отсюда, чтобы забыть обо всём, что он только что видел. А ещё — как следует отпариться в бане.

Похоже, зря они унизили сейчас этого Шишко. Он-то ведь для угры — всё равно, что благодетель!

Хотя нет — не зря — сам заслужил!

— А ты откуда их язык то узнал, Бажен? — поинтересовалась подъехавшая Рада — Коль они такие скрытные, как допустили?

И вправду! И почему самого Олега сразу не посетила такая мысль?

Толмач развёл руками.

— Да сам не знаю, добрая поляница! Само как-то вышло! С рождения у меня к чужим наречиям способность! Как какое где не услышу — через час-другой понимать начинаю! Мальцом был — язык зверей понимал, как подрос — людей понимать начал!

Юноша в очередной раз подивился сначала разнообразию божьих замыслов, а потом — глупости людей, которым достаются их дары. Это ж надо так бездарно использовать столь необычные способности! Да ему бы делами великими воротить! А он…

Тьфу!

Тут Олегу пришла в голову, как ему показалось, удачная мысль. Он отъехал в сторону, давая тем самым понять Шишко и его людям, что больше им не препятствует, и подозвал к себе Бажена.

— Не хочешь поменять хозяина? — спросил он без обиняков — Зачем тебе эти Шишко с Мутилой? Переходи ко мне. Мне такой справный муж пригодиться.

А что — разве такие самородки на дороге валяются?

Бажен даже остолбенел от неожиданности. И запустил пятерню в волосы на макушке. Задумался, стало быть.

— Что — хорошо платят? Небось, немалые пенязи? Больше чем Мутила, обещать пока не могу, но честь княжья тебе точно будет!

Ну а что? — не век же ему в княжичах ходить! Вон и Роману отец стол дал! И Глебу хотел, да тот сам не пожелал. Достанет и ему городов на Руси!

А будет стол — будет и честь!

— А путь мы сейчас на полудень держим, в Залесье, в Гостов-град.

Толмач молчал.

Олегу показалось, или у того в глазах зажглись огоньки согласия?

— Так ты с нами?!

Бажен очнулся, наконец, от своих дум. И решительно рубанул ладонью воздух.

— Прости, княжич! В другой раз — не думая с тобой бы пошёл! Но сейчас — не могу! Дело у меня! Важное! Неотложное!

Ну — на нет и суда нет.

Не позволяя затопить своё сознание горькому разочарованию, Олег холодно кивнул.

Княжич окинул взором свой небольшой отряд — вроде все на месте. И отдал короткую команду.

Дружинники тронулись с места.

По-хорошему, сейчас стоило принести извинения этому, как его… Шишко. Всё-таки, его облыжно обвинили едва ли не в работорговле.

Нет. Не стоило.

Все что с ним проделали, он заслужил. Может, это будет ему уроком на будущее.

Когда Олег почти доехал до конца росчисти, его неожиданно догнал Бажен.

Передумал?

— Княжич… — толмач избегал смотреть ему в глаза — Там… дальше по дороге… говорят, большая банда бойников орудует. Лютые! Творят всякое. Вы это… на стороже будьте!

Олег даже хмыкнул.

Да уж, довесочек! Ну и земли здесь — там вятичи, там голядь, здесь угра дикая. Так ещё и бойники до кучи!

И почему они должны их бояться? Тут промеж обычных людей нравы такие — куда там татям!

Тем не менее, он кивнул головой.

— Спасибо за предупреждение, Бажен. Будем настороже.

Юноша снова пришпорил жеребца.

Перекрёсток остался позади, вместе с толмачом, Шишко, его людьми и дикой угрой. Части которой предстояло умереть для прежней жизни и возродиться для новой, а части — вернуться к старой, только с целой кучей даров. Которые, быть может, помогут дотянуть до следующего обоза набольшего боярина Мутилы.

Впереди снова замелькали бесконечные буки, грабы и яворы. На горизонте по левую руку всё так же возвышались разноцветные холмы большого водораздела. Словно ничего и не происходило за поворотом. Как будто перед глазами путников не промелькнула только что отвратительная картина, которую хотелось как можно скорее забыть.

Юноше однажды уже доводилось испытывать подобные чувства. Причём в собственном доме. Случилось это несколько зим назад, когда он, срезая путь, забрёл невзначай в покои одного из отцовых бояр. Пука. И обнаружил там их хозяина, голого, с отвислым волосатым брюхом, яро сношающим пухлый зад одного из своих слуг, стоявшего на караках прямо посреди светлицы.

Да уж — как вспомнишь — до сих пор передёргивает.

Олег снова погрузился в свои мысли.

Вот ведь странные выверты происходят порой в головах у людей! Это до какой же степени надо ненавидеть своих прежних соплеменников, можно сказать — былых товарищей по несчастью, чтобы предпочесть общению с ними лютую голодную смерть?! И как понимать то, что с другими людьми из внешнего мира, ни общаться, ни хоть как-то торговать они никак не хотят, и в то же время не брезгуют принимать от них дары за собственных дочерей?! Какие боги заставили их так видеть мир?!

Да и боги ли это?!

Из задумчивости Олега снова вывели голоса его воев.

Двое из них кажется, рассуждали о тех самых отроковицах на помосте.

— А я взял бы, себе, пожалуй, одну из тех девок — мечтательно протянул дружинник по имени Жадоок. — Они такие… — он пожамкал воздух длинными пальцами — Прям как птички. Сла-а-аденькие.

С ним совершенно не был согласен другой вой, Клоп.

— Да что ты несёшь такое! — возмущался он — Во-первых — кто их знает — люди ли они вообще — или нечисть лесная!

Олег мысленно с ним согласился.

— А во вторых — ну какой прок такую ять? Ни ухватить её не за что, да и в придачу — не умеет толком ничего!

И на это возразить было нечего.

— Э-э-э — не скажи — не согласился его оппонент — Такую помять — наоборот — самая сладость! Ух-х…

Бр-р-р! Княжич невольно попытался представить в своих объятиях одну из тех юниц, и его даже передёрнуло.

— А у вас, смотрю — только одно на уме! — осадила спорщиков Рада — Кроме пиха и поговорить то не о чем! Всё к нему сводиться!

Ответом на её отповедь были смешки дружинников.

— Тебе легко судить, поляница! — не упустил возможности позубоскалить Полкабана — Захотела покувыркаться — ушла со своим Огурынькой в кусты! А у молодцев считай, от Ёльни пиха не было! А у кого — и от самого Дебрянска!

Дружный гогот, разлетевшийся окрест после этих слов, перепугал птиц на доброе стрелище вокруг.

Воительница в долгу оставаться не пожелала.

— А чего ты о других печёшься?! — отпарировала она, перекрыв своим пронзительным дискантом испуганные крики пернатых — За себя переживай! Небось, с самого Чернограда ни с кем не кувыркался! Да и там, последний раз — луны три назад!

Птицы, не успевшие ещё успокоиться после первого раза, теперь вовсе разлетелись кто куда, побросав свои гнёзда вместе с птенцами. И к ним присоединились их товарки на два стрелища окрест.

Княжич, наконец, улыбнулся.

За весёлыми прибаутками и разговорами день начал клониться к закату. А вместе с солнцем стали уходить и дурные воспоминания о виденном на перекрёстке.

На дневку по обоюдному решению останавливаться не стали. Двигались и так неспешно — куда ещё отдыхать? А перехватить кус вяленого мяса с сухой лепёшкой да запить то и другое мёдом из фляги можно и на ходу.

Не требовалось остановок и по нужде. По малому вои ходили, не покидая сёдел. А по большому можно и потерпеть до вечера.

Дважды по дороге путники пересекали небольшие речки. Ещё несколько раз — совсем уж мелководные ручьи. Всякий раз через них удавалось перебраться сходу — не выискивая брода.

Если в самом начале пути, в широколиственном лесу, через который ехал отряд, островки хвойных деревьев попадались лишь изредка, то теперь это происходило всё чаще и чаще. Взор то и дело натыкался на раскидистые лиственницы, сосны и пихты. И, похоже, недалёк был тот час, когда они должны были полностью вытеснить уже примелькавшиеся грабы с яворами. Кроме того, среди деревьев начал появляться подлесок. Периодически на глаза попадались разбросанные там и тут заросли лещины, ольхи или вереса.

Кто-то из воев тут же принялся рассуждать, мол, хорошо бы, если им по дороге попался малинник. Там, мол, в эту пору легко можно наткнуться на бера. Который как раз сейчас не должен быть злым. А вот жирка наверняка уже успел нагулять.

Олег мысленно с ним согласился — добрый ломоть сочной медвежатины с наваристой мозговой косточкой в котле на ужин им бы не помешал.

И на малинник они вскоре действительно наткнулись. Причём довольно обширный — он протянулся вдоль лесной стёжки едва ли не на половину стрелища. Правда, ни одного бера там не было. Да и ягода большей частью либо осыпалась, либо её склевали птицы.

Тем не менее, полакомиться путникам тоже осталось. Не обращая внимания на шипы, вои хватались за колючие ветки, свисавшие едва ли не до центра тропы, жадно срывали и тут же поглощали аппетитные волосистые костянки. Олег тоже не удержался и бросил в рот несколько сладких комочков, оставивших на ладони липкие пятна.

Отроки же, ехавшие позади старших товарищей, так и вовсе облепили малинник — не хуже твоих медведей. И, похоже, никуда не собирались уезжать, пока не обдерут его до основания.

— Бера… бера смотрите… — подзуживал остальных Жадоок. — Я не я буду, если сегодня медвежатинки не отведаю!

По имени лесного хозяина он, скорее всего, называл преднамеренно. Известно ведь — покличешь его вот так вот — возьмёт да и явиться. Но им-то — только того и надо!

Когда малинник остался позади лесные стены внезапно разошлись в стороны. И на сей раз это была не росчисть, подобная той, где стояло приснопамятное подворье. Теперь впереди лежала огромная поляна, край которой виднелся только где-то в четырёх-пяти стрелищах впереди.

А посреди неё на небольшом возвышении стояло городище. Оно было настолько маленьким, что его можно было даже назвать весью, если бы не довольно высокая для столь незначительного поселения стена. Да ещё и сразу с двумя сторожевыми вежами. Впрочем, всё это было неудивительно, учитывая, в каком окружении приходилось жить его обитателям. Здесь дикая угра, там голядь…

Городище, в отличие от того подворья, выглядело вполне обжитым. Видно было, что подгнившие брёвна в стенах регулярно меняли, а насыпь подновляли. Тем удивительнее, что ни на стенах, ни вокруг поселения не наблюдалось ни одного человека. Ни защитника, ни даже дозорного. Более того, когда маленький отряд бесстрашно подъехал поближе, выяснилось, что ворота стоят гостеприимно распахнутыми!

Что там такого могло произойти? Мор? Нападение?

Но тогда где следы? И в том и в другом случае, остались бы мёртвые тела. А во втором ещё и — почти наверняка — следы пожара.

Тогда… навьи?

Бр-р-р!

— Как бы ловушки не было, княжич! — озвучил и без того очевидную мысль ехавший рядом Огура.

Тут как тут оказался Полкабана.

— Что, Огурынька, испугался? Ой, гляди — набегут сейчас, да за щулята ка-ак схватят! Порточки то не обмочил?

Вот ведь неугомонный!

— Откуда это дерьмом пахнуло? — тут же отпарировал Огура. — Не иначе в малиннике обделался, кабанчик, когда про бера услыхал?!

Он прихлопнул на щеке неизвестно откуда прилетевшую зелёную муху и продемонстрировал её окружающим.

Привычного гогота после его отповеди в этот раз не последовало. Так — два-три смешка. Вот уж действительно — случай не самый подходящий.

— Угомонились бы вы уже, вои! — выразил общую мысль Шебарша.

Подавая пример бесстрашия, воевода пришпорил каурого, понуждая нести себя к ближней из дозорных веж — прямиком в ворота.

Его примеру последовали и остальные гридни.

Олегу ничего не оставалось, как поддаться общему порыву.

По мере приближения к распахнутым створкам впереди нарастал какой-то странный гул. И усиливался мерзкий запах.

Вскоре вся кавалькада оказалась за стенами.

А за ними были… другие стены! Смотрящие в центр укрепления! Как будто те люди, которым выпало бы их защищать, одновременно должны были отбиваться от нападения и снаружи, и изнутри.

Очень странное городище!

Пространство между стенами было забито землёй и бутовым камнем, преодолеть которое можно было только через узкий ломаный коридор. Он вывел дружинников к самому центру. И не будь они бывалыми воями, успевшими немало повидать на своём веку, открывшаяся картина наверняка заставила бы их содрогнуться.

Небольшая площадь, занимавшая всё свободное пространство внутри городища, напоминала поле боя. Начавшегося по меньшей мере несколько лун назад. Да так и не закончившегося. Вся земля была усеяна окровавленными кусками человеческих тел: оторванными или отгрызенными руками и ногами, головами, обглоданными рёбрами, хребтами, просто костями да грудами требухи. Часть останков была ещё «свежей». Другие уже тронул тлен. Третьи вовсе успели сгнить. Между ними там и сям были разбросаны большие кучи дерьма. Которые точно так же можно было разделись по времени их «появления на свет». От уже окаменевших, до ещё истекающих «соками».

И этот почти сплошной покров из кусков людских тел казался живым из-за нескольких сотен расхаживающих по нему ворон. Понятно стало, почему никто из этих пернатых падальщиц не кружился по своему обычаю над этим местом в небесах. С такими-то раздувшимися брюхами — поди, полетай! Но птицы упорно продолжали клевать, надеясь видимо, наестся вперёд на всю оставшуюся жизнь.

И над всем этим вились огромные рои противно жужжащих зелёных мух. Производивших тот самый несмолкаемый гул, от которого у княжича уже начала болеть голова.

«Ароматы» здесь витали соответствующие. Олегу стоило огромного усилия удержать в желудке недавно съеденные лепёшку и горсть малины.

Однако всё названное служило лишь фоном для основной части картины. Напоминавшей описания загробного мира, куда попадали люди, совершившие при жизни страшное преступление. Вроде предательства или отцеубийства. Вдоль стен, на равном расстоянии друг от друга, площадь «украшали» полтора десятка деревянных столбов. К каждому из которых было привязано по голому человеку. Или по части человека.

Муж средних лет. Старуха с дряблой кожей и отвисшими до пупа сиськами. Отрок. Симпатичная молодка. Опознать остальных не представлялось возможным. У кого было отгрызено пол лица. У кого вся верхняя половина туловища. А кто уже успел превратиться в полусгнивший труп.

Полноценными хозяевами этого места были три здоровущих бера, вальяжно расхаживавшие по площади. Огромные. Косматые. Со свалявшейся шерстью, которой, впрочем, почти не было видно из-за сплошного покрывала из мух. И жёлтыми трёхвершковыми клыками.

Точнее расхаживали двое из них — то ли просто прогуливались, то ли искали место «почище». Третий же явно собирался «поужинать».

Вот и накликали бера!

Кто там сильно хотел его увидеть? Жадоок?

Повезло ему!

Вот только есть такую медвежатину Олег точно не будет.

Княжич мысленно согласился ещё раз побывать на том злосчастном подворье с выставленными в дар отроковицами, и даже попросить прощения у Шишко — лишь бы не видеть того, что открылось его взору.

И снова первым, опередив остальных, начал действовать Шебарша. Сначала пронзительно свистнул, до смерти перепугав отожравшихся ворон, часть из которых даже попыталась улететь, безуспешно замахав крыльями, а потом бесстрашно погнал своего каурку к самому центру площади, врезавшись в плотное облако мух. Подкованные копыта буквально в кашу размололи нескольких не успевших убраться с дороги пернатых падальщиц. Витязь привстал в седле и метнул сулицу точно в морду беру, обнюхивавшему голый живот привязанного отрока. Тот одёрнул её и обиженно заревел. И в раззявленную пасть ударила стрела, выпущенная из лука Рады. А потом ещё одна. А потом на площадь ворвались и другие всадники.

Только олегов рыжий заупрямился, не желая нести хозяина к столь свирепым хищникам.

Эх-х-х! Заводно-о-ой! Жаль, воронка гнали где-то сзади нерадивые отроки.

Впрочем, помощь княжича не потребовалась. Всех трёх медведей, оказавшихся на диво нерасторопными, в мгновение ока буквально изрешетили дротиками.

А нет — двух. Один из зверей умудрился каким-то образом избежать смертельных ударов. Он сделал несколько грузных, но проворных скачков в сторону стены, безжалостно при этом раздавив с полдюжины ворон. И попутно опрокинув могучим ударом когтистой лапы вставшего у него на пути всадника. И ускользнуть в нору, тёмный зев которой зиял недалеко от подножия второй дозорной вежи. В спину и огромный зад зверя тут же полетели оставшиеся сулицы и стрелы. Однако, ставший в один миг похожим на гигантского ежа, бер всё-таки скрылся внутри. Лезть же за ним следом никто желания не изъявил.

И так издохнет.

Пострадавшим от медвежьих лап гриднем оказался Жадоок. Да уж — позвал бера на свою голову! К счастью, он отделался лишь несколькими неглубокими царапинами. А вот его конь хлебнул полной мерой. По земле волочился сизый пучок кишок, вылезших из распоротого брюха.

Жеребца, в отличие от его седока, было жаль. Средство от такой раны было только одно — шило в ухо, чтобы тот ушёл в свой лошадиный ирий быстро и без мучений. Нелёгкую миссию взял на себя Пустельга.

Примерно такую же «помощь» пришлось оказать и почти всем спасённым. Отрока, которым беру помешал закусить Шебарша, зверь всё-таки успел полоснуть когтями по бедру. И перехватил главную жилу. Во всяком случае, кровь хлестала у него из ноги бурным неостановимым потоком. Витязь и его отправил за кромку милосердным ударом.

Перехватить глотку пришлось также мужу, стоявшему у соседнего столба. Глубоких ран на его теле не было, зато несколько неглубоких, полученных ранее, успели основательно загноиться, и его не ждало ничего, кроме мучительной агонии. Впрочем, он и так прибывал без сознания, поэтому вряд ли что-нибудь почувствовал.

Голая старуха с отвислыми грудями оказалась уже мертва. На весу её удерживали только сыромятные ремни. Открытые глаза вороны ей не выклевали лишь потому, что и так чересчур пережрали и не имели сил даже взлететь.

Последняя из уцелевших — красивая молодая девка, оказалась жива, и даже, каким-то чудом — почти не поранена. И даже вроде как в сознании. Которого она, правда, сразу же лишилась, когда спешившийся Огура перехватил удерживающие её ремни. Не удивительно! — княжич сам был готов хлопнуться в обморок хоть сейчас. Гридень подхватил её на руки, не давая свалиться в кишащую мухами гниющую массу, и бросил обмякшее тело поперёк седла.

А у Полкабана хватило, наконец, ума промолчать, воздержавшись от очередной чуточки.

Олег переглянулся с Шебаршей. Оба подумали об одном и том же — у этой жены, после того, как она придёт в себя, можно будет выспросить — чьих рук это дело.

Повинуясь сигналу княжича, вои двинулись ко второму выходу — под дозорной вежей. Страшную площадь хотелось покинуть как можно быстрее, выезжать же прежним путём означало неминуемо застрять перед проходом, который, судя по весёлым крикам, заполнили только что подтянувшиеся отроки. Когда те втянулись, наконец, внутрь укрепления, их сменили сначала возгласы удивления. А потом — звуки неудержимо стремящейся наружу рвоты.

Не на пользу, значит, пошла малинка то!

Миновав коридор, словно брат-близнец похожий на тот, который привёл их внутрь, Олег с облегчением выдохнул.

Уф-ф-ф! Как, оказывается, хорошо — просто дышать чистым воздухом, не отравленным миазмами разлагающихся тел!

Однако наслаждаться этим княжичу довелось лишь несколько мгновений.

Пока до сознания не дошло, что его глаза видят сейчас впереди отряд вооружённых всадников. На глаз примерно — дюжины три легкооружных верховых.

Ого! — на кожаной основе их доспехов — даже не коровьи копыта — а деревянные дощечки! Вот это старье!

Никакой команды давать не потребовалось. Пусть его гридни ехали совсем без доспехов, даже походных, обучены своему делу они были на совесть — мгновенно рассыпались широким строем, охватив отряд неизвестных воев полумесяцем. В руках дружинников грозно сверкали копья и сулицы. Один миг — и они улетят точно в цель, не оставив от противников и половины.

Вообще-то, в мирное время так поступать не стоило. Согласно вежеству сначала требовалось выяснить, кто они такие. Однако место тут было такое… лучше уж перестраховаться.

— Стойте! Стойте!

Вперёд выехал предводитель отряда. Это был солидных уже лет муж. Весьма благородный на вид и довольно богато одетый — особенно для этих мест. Не в меха и адамашки, как пресловутый Шишко, но его доспех явно выделялся на фоне остальных. И не только тем, что был изготовлен из металла — в изгибах кольчужного плетения чувствовалась опытная рука мастера. А такие латы дёшево не стоят.

Ага — и стяг над ним вроде какой-то трепыхался. Олег в горячке его попросту я не разглядел. Хм — совсем не знакомый рисунок! Бежево-алое поле с приготовившейся к атаке медведицей.

Сзади за своим вождём на двух здоровенных битюгах выехали два не менее здоровенных воя. Статью — истинные быки. Пожалуй, оба покрупнее Кремня будут!

— Я князь славного народа голядь! Можай моё имя! А это мои ближники Десница и Шуйца!

Предводитель кивнул головой сначала направо, а потом налево.

— Мы выслеживаем банду бойников, которая бесчинствует в этих местах! Может быть, вы что-то о них слышали? Или видели?

Большой водораздел. Окрестности города Гжатеск

Столь велики боги в своём высокоумии, и порой столь извилисты пути, которые они выбирают для достижения своих неведомых целей, что простым смертным иногда очень трудно понять, зачем те творят то или иное. Ну, вот для какого такого лешего они создали эту нелепую и беззаконную дикую угру? Она ведь даже хуже вятичей! Всякому известно — преодолеть большую опасность куда легче, объединившись с соплеменниками. Ну, или с народом, который ближе всего по крови. Вместе способнее и отпор находникам дать, и пережить трудные времена. Эти же — наоборот — ухитрились, обитая в одном лесу, разделиться на враждующие друг с другом роды, каждый из которых обрёл свои собственные поконы, различные по сути, но одинаковые по мерзости! Одни вьюношей оскопляют, другие отроковиц на товар меняют, а третьи и вовсе — людей в жертву берам приносят, считая их своими богами! Или детьми богов. Или кем-то там ещё… Кто в них до конца разберётся, в этих дикарских верованиях?

Хотя, в одном они, пожалуй, все сходились — в нелюбви к чужакам. Отличались только степенью этой неприязни. Кто-то просто избегал общения с ними, а кто-то… скармливал берам.

Совсем иное дело благородная голядь! Этот народ можно было считать настоящим примером того, как, обитая сотни лет в окружении дикарей, можно сохранить в неприкосновенности высокую культуру, доставшуюся в наследство от великих предков. Её этот народ принёс с берегов Варяжского моря, где жил со времён седой древности. И не просто жил, а верховодил всеми окрестными племенами.

Так было, пока на горизонте не показались бесчисленные паруса вражеского флота. Это было первое появление в этой части обитаемого мира великих и непобедимых готов. И первыми, кто рискнул дать им отпор, были именно сына народа голядь. Битвы кипели, не утихая, несколько лун. И никто не мог одолеть. Пока князь готов не подкупил вождей племён-союзников. Те в решающий миг перешли на сторону врага, и голядь оказалась разгромлена. Перед народом встал выбор: либо полностью покориться находникам, либо уходить с родных земель. Гордые мужи и жёны этого народа выбрали второе.

Бросить буквально всё — города, земли и почти всё имущество. Зато они смогли сохранить главное богатство — собственную свободу. Уходить на восход тоже пришлось с боями. Сначала на плечах у отступающих висели готы, потом — дикари, на земли которых они пришли. Так продолжалось, пока беглецы не пересекли Большой водораздел. Дикие угры тоже не были рады гостям, но в боевом мастерстве пришельцам явно уступали. Да и, к тому же, здесь почти сразу обнаружилось обширное пустое пространство, не занятое ничьими городами и весями. Тут голядь и осела. Однако спокойной жизни не обрела. Оказалось, что это самое незанятое место — священное для здешних обитателей. И вскоре жизнь в этом лесу превратилась для беглецов в непрекращающуюся войну со всеми соседями. Впрочем, им было не привыкать. Да и соперником угра была слабым.

Их соседство даже выработало среди голяди несколько воинственных обычаев. Например, отрок мог считаться мужчиной, только когда приносил домой пару-другую отрезанных острых ушей. Предложить же девушке пойти к нему в жёны он мог, только насобирав их целую связку. Так гордый народ и жил здесь, никому не подчиняясь, исключительно своим обычаем, до тех пор, пока в этих местах не появился Святослав Черноградский.

Можаю, который и поведал княжичу эту историю, тогда было столько же зим, сколько Олегу сейчас. На переговорах, в которых тот участвовал на правах младшего брата тогдашнего князя, Соколович предложит добровольно пойти под его руку, пообещав мягкие законы и низкие подати. Однако можаев старшук не захотел его слушать. За что и поплатился — выставленное им войско было сметено первым же ударом. А затем, один за другим, пали почти все города. Впав в отчаяние, тогдашний вождь голяди бросил Святославу вызов на поединок. Мол, кто одолеет, того и правда. Значит, тому и достанется вся земля вместе с жителями. И тот его неожиданно принял.

Можаев брат был необычайно рослым, сильным и ловким, поэтому считал, что легко одолеет пришельца. Но не тут-то было. Святослав превосходил соперника буквально во всём. Несколько раз мог нанести смертельный удар, но не делал этого. Однако распалённый яростью противник, не желал признать очевидного, и, в конце концов, сам напоролся на меч.

После этого Можай, как старший в роду, признал победу черноградца, и объявил о вхождении голяди в состав правдивых земель. И за полтора десятка лет, что прошли с тех пор, ничуть об этом не пожалел. Соколович выполнил все до одного данные обещания, и не нарушил ни единого пункта договора.

Едва в голове всплыл образ отца, как мысли Олега сами собой перескочили с размышлений о судьбах местных народов, на последний разговор, который был между ними в княжьем тереме. Это случилось вскоре после того как Олег вернулся в город.

И незадолго до отъезда на Полуночь.

Когда схлынула первая радость от нежданного воскрешения княжича, которого все почитали мёртвым, выяснилось, что многие старые знакомые не так уж и рады его видеть. Особенно удивила Даянка, которая сначала буквально повисла у юноши на шее, а потом, по непонятной причине, отказалась оставаться на ночь в его покоях. Чуть ли не единственные, кто искренне обрадовались его возвращению, были старый Колюта и Виринея. Кормилица, в отличие от Даянки, в близости юноше не отказала. В перерывах же между соитиями, вдоволь излившись желчью в сторону бывшей олеговой наложницы, поведала ему, отчего так происходит. По её словам, многие опасались, что юный Соколович был возвращён из-за кромки не лечением, а тёмной ворожбой. А то и вовсе — что в Черноград явился не он сам, а подменыш. Княжичу оставалось только подивиться глупости таких людей. Это он то — мертвяк ходячий?!

Старый пестун рассказал иное. Это потому, что все уже привыкли жить без тебя — объяснил он. А такое вот появление, да ещё и вместе с дерзкой поляницей, кроме того — с опальным Шебаршей, на которого многие точили зуб, лишь добавляло лишних нитей в клубок противоречий, который и без того туго закручивался при Черноградском дворе.

Отец же никаких версий излагать не стал. Да и вообще — его история воскрешения младшего сына волновала, как выяснилось, меньше всего.

— Ты доподлинно знаешь, что Некраса непраздна не от тебя? — был его первый вопрос.

Олег вздохнул и в очередной раз принялся описывать то, что произошло в гостиной палате тем приснопамятным днём. Мол, удами то они с дубовой девой тёрлись — что было, то было — но семени своего он в воеводу не бросал. А понести та могла от кого угодно! Известно ведь — собственным телом тётка награждала всех отличившихся воев своей дружины.

Эту историю он рассказывал уже неоднократно. Но, почему-то, выслушивая её, люди всякий раз как-то странно отводили глаза.

Не верили, что ли? Но почему? — Зачем ему врать?

Жаль, что правоту юноши не могла подтвердить сама тётка, поскольку уехала в свою вотчину по каким-то неотложным делам.

— Ты вот что! — прервал его отец, сурово нахмурившись — Никому этого больше не рассказывай! Пусть пока все думают, что так оно и есть. А будут спрашивать — молчи!

Наткнувшись на суровый взгляд отца, юноша осёкся.

«Ну не могу я, земляной змей, тебе сейчас это объяснить!» — читалось в его глазах. — «Просто делай, как я сказал!»

Олегу оставалось только послушно кивнуть.

А потом отец принялся рассуждать о политической обстановке. Поведал, что в благодатной степи твориться неладное — мол, Светлый князь неожиданно серьёзно захворал, и вожди кланов тут же сцепились друг с другом. Рассказал, что плохо дело и в Столице. Народ недоволен жестокой расправой над зачинщиками недавнего бунта и долгим засильем наёмников, которых только недавно удалось выпроводить обратно. А тут ещё и вспыхнула новая война с рыжим волком, вести которую великий князь отправил своего первака Ярополка. Воевода тот, конечно, справный, но не политик.

Олег удивлялся всё больше и больше. Раньше таких разговоров с ним отец не заводил. То ли почитал ещё несмышлёнышем, то ли опасался, что тот, по юношеской горделивости возьмёт да и разболтает кому не надо какие-нибудь секретные вести.

Может, решил, что его последыш достаточно повзрослел?

— Самое тревожное, сын — продолжал Святослав — Не понятно, что происходит за Десновой — в Переславских землях. — Всеволод никакой вести о себе не подаёт. Всеми делами, похоже, заправляет его жена — дочь светлого князя. А дела эти — очень и очень худые!

Затем он поделился своими мыслями о делах в Залесье — территории, располагавшейся на восходной окраине большого водораздела — в стороне и от Полудня, и от полуночи правдивых земель. В то же время она была крайне важной, даже можно сказать стратегической, поскольку там переплетались сразу несколько оживлённых торговых путей. Принадлежали же эти земли как раз переславскому столу — ими надлежало управлять его наследнику. И сейчас там сидел Владимир — старший сын Всеволода. И со своими обязанностями управлялся он вроде бы неплохо. Но в последнее время из Залесья всё чаще и чаще доходят тревожные слухи. Мол, народ там волнуется, поднимается на бунты, нападает на купцов и княжьих людей. А по городам и весям бродят странные люди, распускают тёмные слухи, что, мол, скоро грядут великие события, которые принесут с собой не менее великие потрясения, и очень, очень большую кровь.

Между тем не за горами была нешуточная схватка за Полуночь с Полочанским князем. И Святослав опасался, что в решающий момент Залесье могло попросту отпасть от их дома. А в худшем случае ещё и достаться рыжему волку. А если это произойдёт, следующая на очереди — Славия с Новоградом. И тогда вся держава, созданная трудами великих предков, рассыплется, словно соломенный домик.

Далее отец без обиняков предложил сыну собрать небольшой отряд и отправиться с ним в это самое Залесье. Пособить братаничу. Если не мечом, то советом. Известно ведь — один ум хорошо, а два — лучше! А если Олег покажет себя хорошо, через год-два можно будет подумать и о собственном столе.

Юноша согласился не раздумывая. Мало того что дело, которое ему предложили, было крайне увлекательным, так ещё и самостоятельным! Пусть даже таким образом отец хотел всего лишь на какое-то время убрать его подальше от Чернограда. В конце концов — на то он и политик, чтобы уметь разрешить одновременно целый клубок проблем, всех при этом оставив довольными.

Когда юноша бросил клич среди дружины, первым, вполне ожидаемо откликнулся Шебарша, лишившийся на Снови всех своих воев, и теперь явно пришедшийся в Чернограде не ко двору. Его Олег сразу назначил воеводой.

Следом, после некоторых колебаний, согласилась Рада. Затем — полюбившиеся княжичу Кремень с Огурой. И ещё несколько человек. Так и набралось полтора десятка. Святослав, не торгуясь, отпустил с сыном воев лучшей дружины, пообещав даже, в случае удачного возвращения, каждому из них пояс витязя и личный герб. Да еще, в очередной раз продемонстрировав дальновидность, присовокупил к ним с дюжину отроков, дабы те набирались опыта рядом со старшими товарищами.

И вот сейчас весь этот небольшой отряд выходил на подступы к малому городку Гжатеску.

Малому, но очень, очень злому…

Это его жители творили непотребство в окрестных лесах. И приносили в жертву берам — древним богам диких угров, пойманных путников, которым не посчастливилось проходить через их владения. Именно им и принадлежало то злосчастное капище.

Об этом княжичу тоже поведал Можай. Пообещавший что его люди обязательно очистят то место от поселившейся там скверны.

Тогда, на дороге, он очень обрадовался появлению в своих владениях группы столь опытных бойцов. И особенно тому, что верховодил ей сын самого Святослава Черноградского. По словам годяского князя, он уже не один год выслеживал банду бойников, похищавших путников на лесных тропах, но всякий раз ей удавалось от него ускользнуть, укрываясь за стенами этого самого злосчастного Гжатеска.

Этот городок был для него всё равно, что тонкая рыбья кость в горле — казалось бы, пустяк, но никак её не выплюнуть и не проглотить. А собственных сил маловато — тот неплохо укреплён, да и защитники знают с какого конца браться за топор. Договориться же с ними по-доброму не получалось — со всеми доводами жители вроде бы соглашались, но никакие договорённости соблюдать не желали. С помощью же Олега и его дружинников он надеялся, наконец, вытащить эту занозу.

Княжич подумал тогда, что сначала хорошо было бы всё-таки поговорить с теми, кто верховодил в этом самом Гжатеске. Но потом согласился с доводами Можая — что такие вот переговоры лучше внести не снаружи, а внутри стен. Да и картина, представшая на том капище, была ещё очень свежа в памяти.

Тем не менее, вежества ради сначала спросил совета у своего воеводы.

— А давай, Соколович, накажем безобразников! — беспечно махнул рукой тот — Да и скучно что-то — уж сколько дней никого не убивали!

Чуть позже, за ужином, уже разбив стан, обсудили план предстоящего боя. Точнее, выслушали предложение всё того же Пустельги. Он сначала внимательно рассмотрел очертания крепости, которые изобразил на мягкой земле Можай, после чего растёр их сапогом и изложил свои соображения.

Голядский князь восхищённо присвистнул.

— А не боишься, витязь? — спросил он.

Шебарша весело ощерился, ничуть не обидевшись на вопрос.

— Мне гадалка предсказала, что от горла помру — ответил он — По всему выходит — на почестном пиру медами упьюсь! Но точно — не сегодня! Да и уж больно с бойниками теми за учинённое поквитаться охота!

Показалось тогда княжичу, или после этих слов на лицо Можая пала тень? Или просто прихотливо отразились блики от танцующих языков пламени?

Как бы то ни было, теперь, по прошествии двух суток, которые ушли на дорогу, воевода в одиночку отправился выполнять задание. Им же самим на себя и возложенное.

Олег крепко подозревал, что на никогда не унывающего Пустельгу сильно повлияла гибель дружины в недавней битве на Снови. Пусть даже благодаря этому и была достигнута победа. Вряд ли воевода пытался сейчас доказать всем, что он не трус — это и так все знали. Скорее — больше никого не желал посылать на смерть. А может — просто хотел забыться в бою.

Размышления Олега, которым тот предавался, шагая через лес, прервали громкие голоса. Ага — всё те же Рада с Огурой! И снова спорят о набивших всем окружающим оскомину виршах! Не потому ли они в стороне от общего стана? Хотя нет — не потому.

А это кто с ними? Можай?!

— Я думаю, вам обоим, и тебе — досточтимая Радислава, и тебе — храбрый Огура — изливался голядский князь — Следует признать, наконец, несомненные достоинства и Пенязича, и Баяна! Ведь согласитесь — и тот, и другой — немало обогатили искусство словоплетения! И его уже трудно представить и без эпических песен столичного барда, и без острых парований полуночного соловья!

Да — это было ещё одним несомненным достоинством Можая. Он оказался не только изрядным краснобаем, но и удивительным знатоком всего, что касалось песенного слова. И единственным, кто смог если не примирить вечных спорщиков, то, по крайней мере, заставить их допустить возможность существования мнения, противоположного собственному. В итоге он, похоже, влюбил в себя и витязя и поляницу.

Но не заставил княжича иначе относиться к предмету их вечного спора.

Он потряс головой. Вот леший! — из-за своих размышлений едва не забыл — зачем их искал!

— Ну, как там Безымянка? — прервал он разговор, продравшись через заросли вереса на полянку — Так и не в себе?

Такое прозвание дружинники, не сговариваясь, дали спасённой на жутком капище девке. Сколь либо серьёзных повреждений на её теле ни тогда, ни позже не обнаружили, только сознание бывшей полонянки явно пребывало где-то в горних мирах. Даже когда её глаза были открыты, в них не проблескивало ничего, кроме какого-то утробного звериного страха.

Само собой, ничего интересного она поведать не могла.

Можай говорил, бывает такое — иногда от большого испуга разум человека забьётся куда-нибудь — в самый дальний уголок сознания, и не хочет оттуда выходить.

Взгляд, брошенный на княжича Радой, был красноречивее всякого ответа. «А то сам не видишь» — читалось в нём.

И ещё кое-что.

То самое, чему Олег никак не мог дать оценку с того приснопамятного дня на поляне. Когда они были близки. То ли затаённая грусть по оставленной родине, то ли недовольство недостаточной ретивостью княжича, то ли… Поди вот угадай — что у неё в душе твориться!

— Как видишь, княжич! — ответил вместо поляницы Огура — Всё где-то за кромкой скитается!

Впрочем, это было ясно и так. Освобождённая полонянка лежала на потнике, накрытая сверху попоной, всё в той же позе — на спине, бессмысленно таращась в небеса.

— Тут такое дело! — юноша смущённо кашлянул — Не могла бы ты… — обратился он к полянице — Не ходить со всеми в бой, а остаться с Безымянкой?

Опасаясь немедленной гневной отповеди, он поспешил тут же объяснить свою просьбу. Только что, в последний раз перед атакой объехав позиции своего небольшого воинства, он оставил коня отрокам. И случайно, краем ухом услыхал их разговор. Который непосредственно касался спасённой девки.

— Обсуждают стервецы, как её по очереди пользовать будут, когда все большаки на стены полезут!

С одной стороны ребят конечно можно было понять — возраст у них сейчас — самый такой, когда хочется испытывать все взрослые удовольствия, а вот возможностей для этого — не очень много. В такой ситуации Безымянка для них — просто подарок судьбы. Красная, телястая, да ещё и не расскажет никому!

Вот только непотребства в своей дружине Олег допускать не собирался. Конечно, он мог бы просто приказать им не касаться бывшей полонянки. И те, наверняка, на голубом глазу поклялись бы этого не делать. Но цена таким обещаниям… Ну кто бы помешал отрокам после этого исполнить своё намерение, а потом заверять старших товарищей, что всё время были с лошадьми? С Безымянки то потом ничего не спросишь. Потому оставить с ней Раду представлялось просто идеальным вариантом. Во-первых, поляница и так присматривала за ней, а во-вторых — отроки явно её побаивались. На стенах же гридни и без неё сдюжат.

Поразмыслив немного, воительница согласилась с доводами.

— Я им руки-ноги повыдёргиваю, если сунуться! — пообещала она. — И всё остальное тоже!

Можай тут же рассыпался в цветастых комплиментах, одновременно восхищаясь неземной красотой поляницы, ей самоотверженностью и воинскими навыками.

Ого! — Олегу показалось, или на щеках Рады появился румянец смущения? Да этот князь — страшный человек!

Впрочем, через несколько мгновений зардеться пришлось самому княжичу. Когда похвалы и благодарности водопадом обрушились уже на него. Первые — за далеко не юношеские прозорливость и умение решать непростые вопросы, вторые — в очередной раз, за согласие помочь.

— Достойный сын достойного отца! — жаворонком заливался Можай — Святослав помог голяди на равных войти в семью народов, чтящих Правду, Святославич же поможет навести порядок в её владениях!

И поток этот не иссякал до тех пор, пока они не добрались, наконец, до стана, где ожидали своего часа остальные дружинники. Там Можай откланялся, вспомнив, что ему тоже надо к своим людям.

— Ну что, накувыркался со своей зазнобой? — не преминул сострить при виде Огуры Полкабана.

Однако хохма эта была настолько уже заезженной, что не вызвала даже тени улыбки ни на одном из лиц.

— Угомонился бы ты уже! — осадил воя Олег — Не смешно ведь!

Тот обиженно насупился.

Княжич зашагал вверх по склону — ещё раз, пока не зашло солнце, бросить взгляд на город, который им сегодня предстояло брать.

Неприступной крепостью назвать его было нельзя. Хотя и взять Гжатеск было не такой уж простой задачей. Располагался он на дне протяжённой теснины — меж двух холмовых гряд. И был похоже на чирей, созревший на спине гигантского ящера. Узина эта представляла собой единственный на две дюжины поприщ проход через самое сердце Большого водораздела. Так что этот «прыщ» вырос в очень даже стратегическом месте. Захочет, например, тот кто в нём сидит, не пропустить войско, идущее скажем, из Черноградского княжества в Смолянское, и ведь не пропустит же! И придётся топать в обход, теряя две, а то и три седмицы! Да уж — трудно было представить, что подобное возможно в самом сердце могучей державы. Банда бойников, обосновавшаяся в таком вот укреплении.

И, тем не менее — вот оно — извольте созерцать.

Ну, ничего — у отца руки не дошли — у сына дойдут!

Хотя, орех, откровенно говоря — не из слабых. Лучи заходящего дневного светила играли розовыми бликами на заостренных концах брёвен, венчавших собой полуторасаженные стены. Заборол на них не было, но хватало и боевых мостков, откуда спокойно, как на стрельбище, можно выцеливать атакующих. А ещё лучше — с двух сторожевых веж, стоявших в противоположных концах крепости.

Что-то это Олегу напоминало. Ах да! — укрепления того самого капища, где бойники скармливали людей берам.

В дополнение к перечисленному, с одной из сторон — как раз, откуда смотрел княжич, Гжатеск прикрывало русло ручья. Не очень широкого, но быстрого, и с крутыми берегами. С другой — два ряда частокола.

Дайте боги, чтобы Шебарше удалось задуманное! Взять эдакое будет очень трудно. Но зато — какая слава ждёт их в случае успеха!

Олег даже зажмурился, предвкушая похвалы, сыплющиеся из уст гостей на почестном пиру, который в его честь непременно закатит отец. Ещё бы — не успел даже доехать до места назначения, а вон уже как пособил державе — взял да и захватил целый бойничий город!

— Как думаешь, княже, сдюжит Шебарша?

Юноша дажё вздрогнул от неожиданности. Вот ведь замечтался!

Это кто к нему подполз? Жадоок?

В дружине этот гридень был довольно давно, и наверняка не по наслышке знал о воинских навыках воеводы первой черноградской дружины. Поэтому вряд ли он решился нарушить уединение Олега для того, чтобы обсудить его способности.

— Говори, что хотел — без обиняков бросил ему княжич.

Тот хмыкнул.

— Тут это… — замялся он, видимо не зная, как начать — А отчего вы не условились с Можаем, как добычу делить будем? Поровну — или наша доля больше?

Надо же — Олег об этом совсем не подумал!

Да и стоило ли?

— Мы здесь не за тем! — ответил юноша твёрдо — Мы порядок пришли навести! И неправду искоренить! Бойников осадить, а не самими бойничать! Какая уж тут добыча?

— Ой, зря, княже! — тут же жарко задышал ему в ухо гридень — Известно же — что с бою взято — свято! А ещё, что князь, который своим людям поживиться не даёт — в скорости совсем без людей остаться может! Вспомни хотя бы пращура своего, Игоря! Или тёзку — Олега Деревлянского, который с прадедом твоим воевал!

Ишь, как загнул! Какую давнюю историю вспомнил!

Интересно, он сейчас говорит только за себя, или от лица всей дружины?

Последнее было сомнительным — вряд ли для переговоров в столь щепетильном вопросе вои выбрали именно Жадоока.

— Я в дружине своей никого не неволю! — был непреклонен Олег — Коли не любо — не держу!

Гридень досадливо крякнул.

Но не сдался.

— Ну, посуди сам, княже — продолжал он — Вот захватим мы сейчас этот… Гжатеск. Там же наверняка уйма добра награбленного! Бойники ведь! Неужто всё за здорово живёшь лесовикам диким отдать? Которые сами бы — ни в жизнь город не взяли!

Резон в его словах, безо всякого сомнения, был. Вот только…

— Да ты возьми сначала город этот! — вспылил княжич — Тогда и рядиться будем! А то невелика наука — других хаять, самому в кустах сидючи! И шкуру волка не убитого делить!

Жадоок пристыжено замолчал.

Надолго ли?

Закатное солнце скрылось, наконец, за горизонтом, забрызгав на прощание прилегающую к нему полоску небес разными оттенками багрянца. Вместо него источником света, пока ещё не успели зажечься звёзды, неожиданно стал сам Гжатеск. Над стенами городка появилось отчётливо различимо марево, создаваемое то ли пламенем костров, то ли жаром печей. А скорее всего — и тем и другим.

Урочный час был близок.

— Скажи гридням, чтобы готовились — бросил Олег Жадооку.

Однако делать тому ничего не пришлось. Вои и сами прекрасно знали, когда надо выдвигаться на позиции для атаки.

— Да мы здесь уже — донёсся из-за спины голос Огуры. — Готовы давно!

Княжич даже вздрогнул от неожиданности. Вот ведь байбаки! Специально, небось, тихо подползли, чтобы над ним подшутить.

Но оборачиваться не стал.

Небо вскоре совсем почернело, и на нём одна за другой начали вспыхивать звёзды. Ночное светило, как и полагается в безлунную ночь, даже и не думало появляться.

— Вот он — на стену полез! — громко зашептал за спиной кто-то из гридней. — Из ручья выскочил!

— Тиш-ш-ше… — тут же шикнул на него Огура.

Олег изо всех сил вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть фигуру своего воеводы.

Тщетно.

Где же этот вой его увидел?

Видимо, некоторые воинские навыки ему ещё постигать и постигать.

Хотя, судя по голосу, Шебаршу углядел Стрелобой, а этому вою боги, как известно, то ли шутки ради, то ли ещё зачем, вместо обычных человеческих очей подарили глаза кречета. Где уж с таким тягаться?

Что это? Княжичу показалось, или со стороны Гжатеска долетел условленный сигнал — переливчатый стрёкот, который издаёт пустельга, когда атакует добычу?

Ага — вот ещё раз!

Эти крики можно было перепутать разве что с трелями канюка, который, в отличие от птицы, давшей прозвище могучему витязю, в этих местах водился, вот только отправлялся на охоту исключительно днём.

— Вперёд! — отрывисто скомандовал Олег.

И подхватил брошенный на землю клевец. Другое оружие — короткий меч-ската свободно болтался на поясе и совершенно не стеснял движений. По этой же причине ни на нём, ни на его воях не было боевых доспехов. Кожа с набитыми на неё коровьими копытами — не в счёт. Ещё два швырковых ножа ждали своей очереди за голенищами сапог.

Весь его небольшой отряд одновременно и совершенно бесшумно сорвался с места. Одним махом перескочив через гребень, гридни заскользили вниз по склону.

Сердце юноши гулко бухало, качая кровь в привычном ритме. Погружаться в боевое опьянение было ещё рано, чтобы раньше времени не перегореть.

Ноги словно сами по себе ловко перебирали по земле, избегая столкновения с крупными камнями или кочками. Не зря старый Колюта часами гонял своего воспитанника в темноте по ристалищу, усыпанному всяким хламом — он теперь словно кожей ощущал все попадающиеся на пути препятствия.

Вот и ручей. Берег у него — и вправду крут. Но для воев с выучкой гридней из лучшей черноградской дружины — не препятствие. Два прыжка — и Олег без единого всплеска вспарывает водную гладь.

Ух-х-х! Леденючая!!!

Переплыв ручей в несколько могучих гребков, княжич так же бесшумно выбрался на противоположный берег.

Одёжа и доспех на нём почти не намокли. Только в сапоги начерпал.

Ещё несколько десятков шагов и вот оно — подножие стены.

Высо-окая! Сажени, пожалуй — даже не полторы, а все две!

И как только на такую взобраться?

Ответ тут же появился сам собой. Точнее, об этом позаботился Шебарша. Оставивший свисать с верхнего края стены тонкую льняную верёвку с узелками, завязанными через каждый аршин.

Гридни, добежавшие до стены почти одновременно с княжичем, начали переглядываться между собой, решая, кто полезет первым.

Да нечего тут думать! Олег запихнул рукоять клевца за пояс и решительно ухватился за бечеву.

Вот леший — режется! Ладно, сдюжим. Стиснув зубы, юноша принялся перебирать руками по узелкам, упираясь ногами в неошкуренные стволы брёвен.

Ого! Пустельга для их удобства ещё и ножи в стене оставил! Наступая на них, княжич птицей взлетел наверх, замешкавшись только на самом верху. Верёвка там плотно вошла в щель между брёвнами, нескольких пядей не доставая до гребня стены. Тем не менее, надо было каким-то образом умудриться через него перебраться.

И снова за Олега всё придумал Шебарша. Высунувшись наружу, он ухватил княжича за запястье и втащил на мостки.

А пока юноша приходил в себя и осматривался, успел проделать то же самое и с остальными гриднями.

Изнутри Гжатеск был похож на десятки других подобных городков. Сразу за голой полосой земли, шириной примерно в сажень, которая отделяла стены от жилой части, начинались дома. Они все были выстроены в два поверха и плотно лепились друг к дружке, образуя две улицы. Между которыми, в самом центре, лежала центральная площадь.

Сотен шесть человек тут жить могло. А если откинуть баб, стариков и детей, и считать бойниками — как говорил Можай — всё взрослое мужское население, то их банда могла насчитывать до полутора сотен копий.

Прилично! Особенно учитывая, что они — у себя дома.

— Олег и Огура на дальние, вон туда! — уже начал распоряжаться Шебарша — Я с остальными на ближние, сюда!

Это действие было оговорено заранее. Воевода с половиной воев должен был обезвредить дозорных и открыть восходные ворота городка, чтобы впустить туда голядь. Княжичу с остальными гриднями предстояло захватить ворота закатные. Но только открывать ни в коем случае не следовало, наоборот — их требовалось держать на засове, чтобы никому не дать ускользнуть от законного возмездия. Всё в полном соответствии с заветами Атиллы и Боромира — атаковать более многочисленного противника в наиболее уязвимых местах.

— Пошли! — Пустельга рубанул ладонью воздух.

Его часть отряда бесшумно устремилась следом за воеводой.

Олег дал отмашку своим. Их путь лежал в противоположную сторону — по примыкающим к стене мосткам.

Слажены они оказались на совесть. Во всяком случае, доски даже не думали гулять под ногами. Немудрено, ведь они должны были выдерживать тяжесть не только защитников, но и запаса снарядов.

О том, чтобы его подготовить, тут позаботились заранее — вдоль стены ровными рядами были сложены разноразмерные валуны. Те что покрупнее, годились чтобы забрасывать ими врага, вышедшего на подступы к стенам. Меньшими из пращей можно было обстреливать даже гребень того самого холма, с которого Олег смотрел на город.

Ого! Ещё и здоровенные куски смолы приготовили — чтобы топить их на огне и заливать тех, кто подступит к самому подножию. Какие предусмотрительные жители этого Гжатеска!

Вот только появление воев, лихостью подобных тем, что бежали сейчас по мосткам, они не предвидели. Тем хуже для них!

Впереди показалась человеческая фигура. В кожаном доспехе и высоком сарматском шеломе.

Дозорный. Стоит, прислонившись к брёвнам, и смотрит куда-то за стену.

Ах, нет — это всего лишь одна из милых шуточек Шебарши! Стоило Олегу приблизиться к этому «стражу», стало видно, что его горло перехвачено буквально от уха до уха. Когда же один из пробегавших мимо гридней случайно задел того плечом, мёртвец с готовностью съехал вниз по стене.

Дальше, до самой вежи, подобных «обманок» больше не попадалось.

На самой вышке нашлись ещё два ратника, сидевших во вполне естественных позах, но явно пребывавших где-то за кромкой. Сурово тут Пустельга похозяйничал — словно сама Марана пролетела!

А ещё там обнаружился изрядный запас стрел и дротиков. Первые были слажены кое-как, и стрелять ими можно было только из таких же кривых лесных луков, а вот сулицы вполне можно было использовать. Тем более что с собой олеговы гридни такой снасти не брали. Княжич, а следом за ним и вои расхватали со стойки сразу по нескольку.

Узкая лестница, закрученная винтом вокруг одного из опорных столбов вежи, вывела прямиком к воротам. Те выглядели, как и полагается — могучие петли, крепкие дубовые доски, усиленные полосками железа, и, конечно, здоровенный поперечный брус. Не черноградские врата конечно, но тоже солидно.

Задача их обороны изнутри крепости заметно облегчалась тем, что располагались ворота в нижнем поверхе дозорной башни, которая являла собой прекрасное укрытие. Кроме того, подступы к ней прикрывала притулившаяся рядом избушка. Видимо сторожка.

Туда предстояло наведаться в первую очередь. Это тут же сообразили и гридни. Первым у входа оказался Жадоок. Он осторожно подёргал дверь. Убедившись, что она открывается наружу, рванул её и скользнул внутрь.

Остальные остались снаружи ждать от него сигнала.

Но такового не последовало.

А вскоре гридень вылез обратно, разводя руками. Мол, никого нет.

Проверять не стали. Тем более что в городке кто-то уже поднял тревогу. Захлопали двери, загрохотали сапоги, завизжали бабы. А потом раздался и звон металла. Затем, перекрывая гам, над Гжатеском разнёсся заливистый боевой клич.

— Ну вот! — выдохнул рядом Клоп — Хоть развлечёмся! А то скучно!

Олег скептически смерил взглядом малорослого гридня. Это он что — Шебаршу из себя строит? Зря! — совсем не похоже.

Вскоре в промежутке между двух домов, откуда брала начало городская улица, показался первый противник.

Бездоспешный и безоружный.

Бежит и орёт во всю глотку.

— Эй, вы там, Вяз! Ракита! Уснули что ли?! Враг в городе! Голядь проклятая!

Повинуясь сигналу Олега, вои затаились, дав тому добежать до подножия лестницы. После чего аккуратно попотчевали по голове. Пусть пока отдохнёт.

Почти сразу следом показались ещё трое ратников. На вид таких же байбаков, как и первый. И тоже безоружных. И тоже орали, окликая стражников. Их также удалось успокоить без особого шума.

А вот дальше без него обойтись уже не могло. Из уличного устья показался целый отряд — два десятка мужей. Оружных. Причём появились они там в аккурат после того, как в проём башни шагнули те трое. Поэтому мгновенно изготовились к бою.

— Эй, Клён! Орех! Верес! Вы где?! — крикнул, видимо, их предводитель.

У них что — все имена такие… древесные? Хотя чему тут удивляться — в лесу живут.

Не получив ответа на свой вопрос, вожак бойников отдал отрывистую команду. В нижний проём вежи ударил залп из десятка луков.

Большая часть снарядов с громким чоканьем вошла в крепь воротных створок. Меньшая — в землю у их подножия.

Одна же из стрел просвистела перед самым лицом княжича, едва не чиркнув его по носу.

Уф-ф-ф…

Сурово! От груди вниз живота прошла холодная волна.

Гридни сидели не шелохнувшись. Никто, вроде, не пострадал.

А ну! Дождавшись, когда противники приблизятся, вои разом рванулись со своих мест.

Опередив своих хозяев, вперёд упорхнули полдюжины дротиков. А потом ещё столько же. Отряд бойников одним махом поредел наполовину.

Хозяева Гжатеска боя не приняли. Сообразив, что ничего хорошего в этой схватке их не ждёт, бойники задали русака. Только пятки засверкали.

Увлечённые порывом, гридни рванули следом. Поддался ему и Олег. Брошенная им сулица уже напилась крови. Теперь этого жаждали клевец и короткий меч.

Вот только угнаться за своими гриднями оказалось не так-то просто. Те летели вперёд, что твои лоси во время гона. И только практически вбежав в неширокое пространство меж двух крайних домов, Олег начала соображать.

И остановился. Во-первых, впереди могла ждать засада. И боги с тем, что его вои наголову превосходили местных — он не хотел терять ни одного из них, даже раненным. А во-вторых — их задачей было держать ворота, чтобы не дать уйти из города никому из местных жителей. Между тем сейчас внутри вежи лежали целых четыре таких мужа. Пусть и «приголубленные» по затылкам. Кто их знает — насколько крепкие у них головы?

— Назад! Осади назад!!! — заорал княжич что есть мочи.

Эх — не слышат!

Ещё бы — в таком то гаме. Бегут как оглашенные и секут всех встречных.

А нет! Один обернулся и замахал руками остальным.

Успокоенный Олег затрусил обратно.

Что это? Глаза подводят в полумраке, или действительно сейчас по лестнице на вежу взбирался человек?

Причём какой-то странный… На вид — как взрослый муж, но ростом — с семилетнего ребёнка.

Кто это и откуда взялся?! Из города то он точно прибежать не мог!

Олег зажмурил глаза, прогоняя морок.

— Что там, княже?! — дыхнул ему в ухо подбежавший Жадоок.

Юноша обернулся, ожидая увидеть и остальных воев.

Больше никого?!

А нет — вроде бегут обратно.

— Видел на веже? — спросил он гридня осторожно, словно сам опасаясь собственных слов. — Карлик поднимался!

Ну лице у того появилось искреннее удивление.

— Ты что княжич?! Какой ещё карлик? Откуда ему здесь взяться? Померещилось — как пить дать!

Может и вправду привиделось?

Да и зачем тому странному мужу — откуда бы он ни взялся — лезть на вежу? Вниз что ли с неё сигануть? Или, может, он какой-нибудь колдун, которому надо забраться повыше, чтобы поразить пришельцев злыми чарами? Юноша попытался вспомнить известных из песен колдунов-карликов.

И тут в голове княжича, словно молния, мелькнуло озарение.

Верёвка!

Её ведь так и оставили привязанной к крайней доске мостка — свисать со стены! Никто не догадался ни обрезать её, ни смотать.

— Пригляди за воротами! — бросил Олег Жадооку.

А сам метнулся обратно к веже.

Пристукнув древком клевца по темечку одного из бойников, который уже начал было шевелиться, княжич соколом взлетел на второй поверх вежи. А потом с него — сразу на мостки.

Вроде никого. Но проверить не мешает. Мало ли кто захочет воспользоваться злосчастной верёвкой!

Подкованные сапоги загрохотали по доскам. Теперь можно было шуметь не опасаясь поднять тревогу. Гжатеск и так уже стоял на голове. С улиц города доносились крики — вперемежку испуганные, яростные и предсмертные, звенело железо. А кое-где уже полыхали пожары.

Похоже, кому-то приспел час отвечать за старые грехи! Ничего — будут знать, проклятые бойники, как скармливать путников берам!

Пробегая мимо мёртвого дозорного, Олег подмигнул ему, как старому знакомому. Тот приветствие проигнорировал, безучастно взирая пустыми зрачками на творящееся внизу.

А вот и то самое место, где они оставили верёвку.

Вроде никого.

В этот миг город озарила яркая вспышка.

Должно быть, огонь добрался до запасов масла или смолы. Во всяком случае, столб пламени поднялся вверх на несколько саженей.

В его свете Олег разглядел чью-то фигуру, карабкающуюся через гребень стены. Как раз в том месте, где была переброшена верёвка.

— А ну стой!

Княжич в два прыжка настиг беглеца и ухватил его за ворот. Другая рука занесла для удара клевец.

— Куда?!

И тут в ярком свете пожара он разглядел лицо пойманного.

И узнал его.

Шуйца разжалась, словно сама собой. Десница опустила оружие.

— Бажен?! Ты как тут?!

Это действительно был тот самый толмач, знающий все на свете языки, встреченный на подворье диких угров в трёх дневных переходах отсюда.

И если его нахождение там не вызвало особых вопросов, то появление здесь поддавалось только одному объяснению.

Так вот, значит, какое у него было важное дело!

— Княжич, не бери ещё один грех на душу! — поспешно заговорил тот — Зачем тебе моя жизнь сдалась?!

Олег едва не поперхнулся от удивления.

— Какой это ещё один?! Что ты такое несёшь?! Ты что в этом городе делал, толмач?! Бойникам пособничал?!

Теперь уже в глазах Бажена мелькнуло непонимание.

— Бойникам, княжич?! Откуда такие вести?! А грех — ясное дело какой! — это ведь твои люди вместе с голядью беззаконной город зорят?! Или, по-твоему — это благо великое — посреди правдивых земель такое учинять?!

У юноши в голове всё перемешалось.

Голядь — беззаконная? А жители Гжатеска тогда, выходит, кто — честные мужи?

Что он — леший его раздери — такое несёт?!

— Если ты готов ответить за свои слова, толмач — лезь обратно! — сурово сказал юноша — И на суде, который я учиню, ты сможешь открыто сказать всё это!

Теперь на лице Бажена появилось сомнение. Которое почти сразу сменилось решимостью.

— Прости, княжич — не в этот раз! Твоему суду я пока не верю!

Его руки ухватились за верёвку, а тело, которое он во время разговора успел незаметно переместить по ту сторону стены, скользнуло вниз.

Ах ты! И ведь там его уже не достать!

Всё равно суд будет! Распалённый яростью, Олег отбросил клевец и выхватил из ножен скату.

Как раз верёвка натянута, что твоя струна на гуслях!

Резко выдохнув, княжич что есть мочи ударил клинком, зараз перерубив все льняные волокна.

Обрывок бечевы рванулся вверх.

А потом снизу раздался едва различимый в общем гвалте грохот упавшего тела.

Циталель Можая

Суда не получилось.

Точнее судить оказалось попросту некого…

Не предъявлять же обвинения полудюжине до смерти перепуганных девок и нескольким десяткам враз осиротевших ребятишек!

Резни, к сожалению, избежать не удалось, не смотря на все старания княжича и Можая. Населявшая Гжатеск дикая угра, в том числе жёны со стариками, во время ночного нападения все до одного впали в какое-то боевое неистовство. Даже когда ситуация стала для них совсем уж безнадёжной, сдаться никто не пожелал. Так что драться с ними пришлось всерьёз.

Хорошо хоть никто из отряда княжича не только не погиб, но даже серьёзно не пострадал. Ссадины, синяки и царапины в счёт не шли.

А вот люди Можая понесли серьёзные потери — к предкам отправилось не меньше половины его воев.

Но это не шло ни в какое сравнение с уроном, который притерпели сами спровоцировавшие эту резню горожане. Первые лучи солнца, вывалившегося наутро из-за края стены, осветили груды мёртвых тел, устилавших незамощёные улицы.

Разверзнутые рты… остекленевшие глаза… застывшие руки…

Мужей… жён… стариков… детей…

И целый ручей крови, неспешно текущий из-под мертвецов.

И полчища с готовностью налетевших мух.

Эта картина потом ещё долго стояла перед глазами Олега, даже на какое-то время затмив виденное на капище. Однако то, что произошло там — сотворили чужие руки. Гжетеск же — целиком и полностью был на совести Олега.

Достойное ли это воздаяние бойникам? Даже столь жестоким?

Согласно законам правдивых земель ничего предосудительного не произошло — княжич со своей дружиной делали то, что должны были. Просто горожане слишком уж рьяно сопротивлялись. Судить себя, казалось, не за что. Однако Олег, когда его сознание в очередной раз начинало проясняться, продолжал делать это снова и снова.

Всё-таки прав он был, или нет? И почему с ним так категорично говорил Бажен? Его тело, кстати, под стенами города не нашли.

Ох — если бы знать!

Прогоняя очередной приступ вины, княжич сделал несколько добрых глотков ставленого мёда. Он здесь был какой-то особенный, с непонятными добавками. Терпкий и вяжущий язык. Зато отменно крепкий, помогающий на время прогнать прочь дурные мысли.

Олег поднялся на несколько ступенек по всходу, едва не наступив на полосатую кошку, которая, жалобно мявкнув, спаслась от него под кровать, вышел на галерею и с облегчением опёрся локтями о перила.

Уф-ф-ф — задышалось то как свободнее!

Внизу княжила суета, по двору туда-сюда лавируя между лужами помоев сновала челядь, готовившая очередной пир. Его Можай в этот раз обещал сделать особенным.

Юношу это, честно говоря, мало интересовало — за последние несколько дней пиры ему уже изрядно поднадоели. Как почти не волновало его и происходящее внизу. Взор Олега устремился вдаль — через забороло ближней стены. Благо она была не очень высокой.

Хотя в целом цитадель вождя голяди была укреплена довольно хорошо. Тому кто пожелал её захватить, пришлось бы преодолеть сначала глубокий ров, потом взобраться на трёхсаженную высоту, где его ждал перекрёстный огонь с заборол и высоких сторожевых веж. И если он родился под счастливым солнцем и смог каким-то образом преодолеть стены, то его ждала неожиданность в виде ещё одного рва, утыканного острыми кольями.

Но вряд ли какому-нибудь безумцу пришло в голову атаковать город с этой стороны. Проще было три раза сломать себе шею, пытаясь взобраться на склон.

А ещё отсюда открывался роскошный вид на берег речки Протвы, делавшей в этом месте широкую петлю. Крутой яр покрывали густые заросли ивы, чьи пожелтевшие кроны, вкупе с красными резными листьями клёнов и зелёными лапами елей, тут и там торчавшими в ветляке, создавали просто роскошную картину. Которую прекрасно дополняли неспешные воды реки и закатные небеса.

Закатные? Это что — уже вечер? Быстро же день пролетел!

А что он сделал за это время?

В том-то и дело — что ничего. Только пил…

И снова вспоминал Гжа…

Тьфу! Княжич потряс головой.

Он поднял чашу, которую уже по привычке взял с собой, и всмотрелся в янтарные глубины напитка.

А они, оказывается, умеют затягивать не хуже болотной трясины! Сколько они дней здесь уже провели, а так и не приступили даже к сборам в дальнейший путь!

Ох-х-х… боком выходит это можаево гостеприимство!

Хотя — хозяин-то тут причём? Он ведь всего лишь, как может — благодарит их за помощь — и никому насильно не вливает. Сами от ковша оторваться не могут!

Пожалуй — пора прекращать!

Олег решительно поставил чашу на перила.

Та тут же сорвалась вниз с покатой деревяшки, со звоном хрястнувшись о доски мостовой. И обдала остаткам мёда порты не вовремя проходившего мимо челядинца.

Тот злобно посмотрел наверх.

Юноша тут же зажмурился и потряс головой.

Этот злосчастный городок, наверное, теперь никогда его не отпустит! На миг ему показалось, что этот челядинец — тот самый карлик, которого он видел там — на лестнице сторожевой вежи. На вид — как взрослый муж, но ростом — с семилетнего ребёнка. И неимоверно шустрый.

Стоило же княжичу разлепить веки, как морок пропал. Низкорослого мужа словно пролетавшая мимо сорока склевала.

Так показалось или нет?!

У Олега мелькнуло желание спросить про карлика у кого-нибудь из носившихся внизу челядинцев. Но он тут же его подавил.

Не хватало ещё перед местными опозориться!

Бросив последний взор на пейзаж за стеной, юноша вернулся в обширную светлицу, которую Можай выделил ему для жилья.

Уф-ф-ф! — надо бы тут проветрить! По сравнению со стоявшим здесь тяжёлым хмельным духом даже кислая вонь заднего двора казалась целительным глотком свежего воздуха.

И если бы только от разлитого и недопитого! Поверх скомканных покрывал, на здоровенном топчане, занимавшем едва ли не третью часть горницы, развалилась телястая девка, и распространявшая большую часть запахов. От неё одновременно несло и ядрёным потом, и перегаром, и ещё какой-то тухлятиной.

И почему она раньше не казалась ему такой вонючей?

Как там её зовут? Совсем забыл.

— Эй ты! Пошла отсюда!

Олег махнул рукой в сторону двери.

Девка была вдрызг пьяна. Уставилась на юношу осоловелыми глазами и перевернулась на бок, подставляя ему необъятную задницу.

Вот ведь… говяда.

— Да нет! Не хочу больше! Уходи!

Он с оттягом припечатал её по жирной ляжке.

Похоже, поняла. С трудом сползла с топчана, едва не грохнувшись на пол, и, прямо как была — голая, зашагала в сторону двери, мотыляя отвислым задом и огромными сиськами.

Ноги-то заплетаются — ещё сверзиться вниз головой на какой-нибудь лестнице!

Опасения княжича она оправдала, едва дойдя до двери. Та распахнулась, слегка зацепив девку за плечо. Чего ей оказалось достаточно, чтобы потерять равновесие и с грохотом распластать свои телеса прямо перед входом. В проёме показался Жадоок.

Опять?!! Да сколько можно?! Житья от него нет!

Понятно, почему о его появлении не упредил отрок — поди — не пусти старшего дружинника.

— Ну чего тебе опять?

Олегу даже не пришлось стараться, чтобы добавить в голос раздражения. Оно при виде этого гридня в последние дни появлялось само по себе. Но того, похоже, это нимало не смущало.

— Вот ты, княжич, и сегодня с Можаем разговор о добыче не завёл! — «запел» он с места в намёт свою привычную песню. — А меж тем голядь себе уже всё определила! И добро, и полонянниц!

Вот ведь репей!

— А ты мало тут пожрал-выпил?! — взъярился Олег — Вон как местные тебя принимают и угощают! Дались тебе эти полдюжины девок! Убудет от тебя без них что ли? Или может, ты детей за собой в лес тащить собрался? Дикарям лесным на продажу?

Выпалив сгоряча поносные слова, княжич тут же пожалел о них. Даже такое вот — брошенное по запальчивости обвинение в причастности к работорговле было серьёзным оскорблением. А уж кидаться подобными словами в собственного дружинника и вовсе было не по вежеству.

Однако Жадоок этого, похоже, и не заметил.

— Да что ты, Святославич — какие полдюжины! — возмутился он — Тут их в подвале — добрых три десятка!

В ответ на изумлённый взгляд княжича гридень поспешил пояснить.

— Так эти — полонянки освобождённые — с того подворья, где их люди этого… Мудилы выбирали! Мелкие такие девки, скуластенькие, с ушами острыми! По-птичьи щебечут. Их, видать, бойники захватили, да в этот самый Гжатеск и доставили! А мы, это… стало быть — отбили!

В и без того далеко не светлой сейчас голове княжича теперь и вовсе всё смешалось.

Угринки? Как? Откуда? Ведь в освобождённом городе их не было!

Или были, но ему и его дружинникам их просто не показали?

И не потому ли в Гжатеске оказался и Бажен?

Возможно… этих девок и вправду захватили бойники, а толмач пришёл туда на разведку? Прикинуть — как половчее их освободить?

Хорошая версия.

Но… если так всё и было, почему Можай ничего ему не рассказал?

— Ты ничего не перепутал, вой?! Это точно те самые девки?

В глазах Жадоока мелькнуло нечто, похожее на возмущение.

— Да ты что княжич — руку на отсечение даю! Я их тогда хорошо разглядел! И всех запомнил!

Ну да — то-то он тогда так жадно обсуждал их «прелести» с Клопом!

— Постой-постой… — у юноши закралось сомнение — А ты сам-то чего здесь в подвале искал? Проверял, что в закромах храниться?

— Да боги с тобой, княжич! — отмахнулся гридень — За бабой одной гнался, да забрёл случайно!

Он, было, замолчал, но сообразив, что последняя фраза требует объяснения, продолжил.

— Ну, это… играли мы с ней… Она убегала, а я, значит — догонял. Ну, я это… заглянул в одну дверь — там они сидят! Ну, и подумал — укрывает Можай добычу! Разве ладно это?! Ну и к тебе…

Княжич хмыкнул.

Как-то подозрительно всё это.

— И что они там — без охраны?

Жадоок закивал.

— Одни — одинёшеньки. Сидят — друг к дружке жмутся.

— Ну ладно — пошли, проводишь.

Но тут гридень неожиданно пошёл на попятную.

— Да чего там провожать-то — заюлил он — Тут идти то всего — три лестницы, да два перехода! Я сейчас всё обскажу!

И зачем-то пустился в пространные запутанные объяснения.

Боится… — понял княжич. Вот только чего? Ну ладно — схожу без него. Небось не убудет.

Вот только когда они вернуться в Черноград, в его дружине этого воя больше не будет. А может и раньше.

Олег переступил через девку, так и лежавшую возле двери, и махнул рукой, призывая гридня посторониться. Что тот с готовностью и сделал.

— Тут это… — снова забормотал Жадоок — Тебе же не надо сейчас? — он указал глазами на бесчувственное тело на полу — Я попользую малость?

Ах вот оно что!

Ну да — с этой нет нужды играть в догонялки.

— Да пользуй на здоровье — мне не жалко! — отмахнулся Олег.

Значит, сначала налево, потом прямо до лестницы, потом вниз на два поверха, потом направо.

В эту часть терема ему ещё забредать не приходилось. Да и много ли он тут ходил? В основном только из светлицы в пиршественный зал. Да ещё до задка.

Спустя небольшое время Олег понял, что всё-таки заблудился. Он оказался в самом низу длинного всхода, уводившего в тёмные недра терема. Вот только никаким подвалом тут и не пахло. А пахло, судя по кислому запаху онучей, людской, в которой ночевали дворовые.

И спросить было не у кого — как назло, челядинцы, ещё несколько мгновений назад сновавшие вокруг, что твои муравьи, все куда-то попроваливались.

Хотя спрашивать у них было бы глупо. Эй, подскажи, где у вас тут подвал, в котором вы втайне от нас полонянниц держите! Так что ли?

Ладно — попробуем тут. Княжич наудачу толкнул дверь в людскую.

К его удивлению, она распахнулась совершенно бесшумно. Словно кто-то специально заранее смазал петли.

Внутри было темно. Свет в помещение попадал только через два узеньких оконца, прорезанных почти у самого потолка. Вдоль стен стояли два ряда топчанов. В углу — лохань для отправления естественных надобностей. В самом же центре комнаты высилась немалая груда скрученных в мотки верёвок.

Это, интересно, зачем?

Или — для кого?

В противоположной стене неожиданно открылась ещё одна дверь. Через которую в людскую ввалились два мужа.

Олег инстинктивно отступил назад, не желая попадаться им на глаза.

И не пожалел. Диалог они вели оч-чень интересный.

— Снова тут этот Ноготь ошивается — сказал один — Всё что-то вынюхивает. Ух-х-х — мерзкая рожа — так и хочется раздавить, как червя!

Ноготь? Княжич навострил уши.

— Держи себя в руках — ответил ему второй — Пока его хозяин ещё нужен нашему. Вот выгорит всё…

Он не договорил. Судя по последовавшим звукам, он запнулся о кучу верёвок и с грохотом растянулся на полу.

Однако ожидаемой порции проклятий не последовало.

— О! Приготовили уже? Славно! На всех хватит!

Значит, всё-таки для кого-то!

Но кого? Девок — угринок?

Однако больше подслушать ничего не удалось.

— Эй, а почему дверь открыта?! Там кто-то есть?!

Из головы мгновенно выветрились последние остатки хмеля. Сам не понимая, почему он так поступает — ведь гораздо правильнее было бы остаться, да порасспросить этих двоих как следует, Олег пардусом взлетел вверх по всходу.

Фу-у-у! Вроде не заметили.

Ну, Жадоок! Ну, втравил!

По хорошему, княжичу следовало сейчас пойти к Можаю и поговорить с ним обо всём виденном и слышанном. Что, мол, всё это означает?

Но, с другой стороны — в чём его можно обвинить? Точнее — на что сослаться? Мол, мой гридень гонялся по твоему терему за девкой, да случайно забрёл в подвал, где разглядел угринок? Которых, сам княжич, кстати, так и не увидел. Или — шёл я в твои подвалы — проверять, правду ли мой дружинник сказал, да подслушал разговор двух челядинцев?

Даже и подумать такое смешно!

И вообще — с чего он решил, что Можай злоумышляет?

Жадооку поверил? Нашёл кому!

Тьфу! Ноги его в дружине не будет!

Хорошо бы Шебаршу отыскать, да посоветоваться. Только с того дня как началась эта нескончаемая череда пиров, того было не найти — всё где-то колобродил. Словно витязь решил сам исполнить пророчество гадалки, которое касалось его смерти.

Занятый своими мыслями, Олег сам не заметил, как оказался на знакомом поверхе. Где он уже точно не мог заблудиться.

Ага — похоже, он знает, куда пойдёт.

— Ну как там Безымянка? — задал юноша уже традиционный вопрос, войдя в светлицу. — Не очнулась?

Застать воительницу в непотребном виде он не боялся. И так уже всякого навидался. Да та по этому поводу никогда и не переживала.

Однако сейчас момент оказался всё-таки неподходящим. Судя по резкому запаху, подопечная поляницы буквально только что справила большую нужду. А Рада за ней прибирала.

Могла бы и служанку позвать!

Ответом на вопрос в очередной раз послужил столь же привычный выразительный взгляд.

«А то сам не видишь!» — читалось в нём.

Взор княжича сам по себе скользнул по изгибам распростёртого на топчане обнажённого тела.

Да уж — он-то думал, что после той бабищи вряд ли так скоро найдётся кто-то, кто сможет заставить снова прийти в себя его мужское начало.

С такими-то грудью, ляжками и бёдрами — и запах не помеха!

Ух, ты — а у неё, оказывается, острые уши — как и у тех угринок! И как он сразу не обратил внимания?

Вид этих ушей напомнил Олегу о главной цели его прихода сюда.

— Там это… — начал он.

И вкратце рассказал полянице о последних событиях, поделившись заодно своими сомнениями по этому поводу.

Почему он выбрал для этого именно Раду?

В первую очередь, потому что она была сейчас единственной трезвой во всей его дружине.

А во вторую… он не терял надежды снова с ней сблизиться.

А как это ещё можно сделать, если не с помощью доверительных разговоров?

Юношу воительница выслушала, не прерывая своего занятия.

Прежде чем ответить, пожевала губами.

— Что тут скажешь? К Можаю надо идти! Хотя веры этому Жадооку…

Да уж, посоветовала. А то он сам не знает!

Разговор прервало появление нового гостя.

Хлопнула дверь и в проходе возник Огура.

Ну, хоть не Жадоок.

— Эй, Рада! — жизнерадостно заорал вой — Хорош киснуть! Там Можай на почестен пир опять зовёт!

Гридень ввалился в светлицу, наполнив её ароматом ядрёного перегара.

— О-о, и княжич тут! — обрадовался он — Скажи ей — пусть тоже идёт! Ничего с Безымянкой за это время не случиться!

— Опять пир? — сварливо проворчала в ответ поляница — Да сколько можно уже? Что ни день — то пир! Когда вдоволь нахлебаетесь? Кому-то, кажется, надо было в Гостов-град ехать?

Это уже камень в мою ограду — догадался Олег.

— Да ты что?! — возмутился Огура — Сегодня пропускать никак нельзя! Можай расстарался — достал два бочонка настоящего малинового мёда! Того самого! Вятского! Говорят, ради нас их у лесовиков за бешеные пенязи сторговал! Но ведь и дело большое сделали — как не отпраздновать?!

Рада состроила недовольную гримасу.

Однако когда она отошла, чтобы сполоснуть руки в большой бадье с водой, на её лице стало заметно раздумье.

Следовало её подтолкнуть.

Хотя, стоит ли? Он ведь и сам уже устал от всего этого! И, вроде бы даже решил сам для себя пока закончить с возлияниями!

Но малиновый мёд… Юноша о нём столько слышал. А вот попробовать пока не доводилось. Брат Роман привозил в Черноград несколько бочонков, взятых в качестве трофеев, но до возвращения младшего Святославича ни один из них, естественно, не дожил. Всё выхлебали.

— Это будет последний пир! — решительно заявил княжич. — Но пусть он уж будет! А завтра начнём собираться в путь!

Поляница вытерла руки вышитой ширинкой.

Кажется, в её глазах мелькнуло согласие. Вот и славно!

А на пиру можно и с Можаем поговорить. Если и вправду в чём-то виноват — призвать к ответу! — закончил Олег собственную мысль.

Но уже исключительно для себя.

Дикий лес

Лунный свет разлился ярким серебром по иглам елей, растопыривших свои лапы вокруг. Причём разлился настолько обильно, что юноша даже прикрыл глаза рукой, не в силах вынести его блеска. Отчего замешкался и едва не упустил из виду спину своего проводника. Поляна открылась неожиданно. До этого путь лежал по едва заметной стёжке, петлявшей между неохватных стволов, росших так часто, что между ними вряд ли смог бы протиснуться взрослый муж. Разве что отрок.

Олег почему-то знал — сходить с тропы ни в коем случае не следовало — закончиться это могло чем-то страшным. Да не больно то и хотелось. От деревьев веяло такой жутью, что гадать не надо было — без навьих, или ещё какой нечисти — точно не обошлось. Оттого юноша и цеплялся изо всех сил глазами за спину своего проводника — невысокого мужа средних лет, шагавшего по тропе, казалось бы, размеренным шагом, но так быстро, что княжич едва за ним поспевал. При этом приходилось ещё и внимательно смотреть под ноги, не дайте боги запнуться — упадешь и поминай, как звали — растащат лесные упыри по оврагам молодые косточки.

Как он оказался в этом месте, и что он здесь делал, княжич не брался вспомнить. С тех пор, как его сознание вынырнуло из глубин забвения, он так и брёл через этот странный бор, напоминавший спину гигантского ежа, с деревьями вместо игл.

Тем удивительнее было созерцать картину, открывшуюся посреди столь дремучих дебрей. В центре поляны возвышались немалой высоты стены городища, сложенные из добротных дубовых брёвен. Последнее было очень странным. Вокруг-то рос исключительно ельник, и выходило, что для лес для строительства сюда притащили специально.

Впрочем, размышлять об этом было особо некогда. Олег едва успел разглядеть как фигура проводника нырнула в приоткрытые ворота, зияющие в стене подобно огромному рту. Значит — ему тоже туда.

Хм. А створки то могли и пошире раздвинуть! Те, похоже, намертво вросли в землю. Едва протиснувшись в узкую щель между половинками ворот, юноша оказался в кривом и очень тесном коридоре, уводящем куда-то в сторону. И поймал себя на странном ощущении, словно всё это что-то смутно ему напоминает.

Кое-как миновав проход, княжич оказался в самом центре городища, и вспомнил, что именно. То самое жуткое капище дикой угры, встреченное давеча по дороге. Такая же пустая площадь примерно в пол чети. И такие же столбы, врытые на равном расстоянии друг от друга.

Только привязаны к ним были не люди. Точнее, не совсем люди. Тела то у них были, как у мужей. А вот головы…

Как у беров!

Оборотни? Навьи? Нечисть?

Что, леший задери, здесь происходит?

Проводник меж тем бестрепетно вошёл в самый центр образованного столбами круга. Юноша вдруг понял, кто это.

Бажен!

Олег попытался выкрикнуть имя мужа, знавшего все на свете языки, но его горло по непонятной причине не смогло издать ни звука.

А толмач подошёл к одному из пленников и…

Перерезал удерживавшие его ремни!

Освобождённый беролюд отвалился от столба и с облегчением поднял вверх затёкшие руки.

Или лапы?

Бажен двинулся дальше — к следующему столбу.

Потом к следующему. И к следующему.

Зачем его сюда завели?

Какая ему отведена роль в предстоящем действе?

А кто ему этот человек — друг или враг?

Силясь решить задачу подобно тому, как это делал легендарный древний герой — князь Ратимир Македонский — покоритель огромной Ындейской державы, Олег двинулся внутрь круга. Старый Колюта рассказывал, что тому однажды показали удивительный узел, который никому было не под силу развязать. А великий воитель попросту разрубил его мечом.

Авось и сейчас подобная тактика сработает!

Сработало. Только наоборот. Заслышав звук шагов, проводник обернулся.

Это был не Бажен.

Это был…

— Никто не смеет вс-ставать на пути с-стихии… Она с-сметет… — прошипели искривившиеся в злобной усмешке губы.

Где-то Олег уже слышал эти слова!

Можай — а это был именно он — поднял руку, указывая на княжича.

Это был призыв к беролюдам. Повинуясь приказу, освобождённые чудища набросились на юношу и в считанные мгновения скрутили его.

Олег пытался было сопротивляться, но члены, как и горло, почему-то отказались ему повиноваться.

Вскоре он оказался привязан к одному из столбов. Окружившие его медвежьи морды расступились, пропуская вперёд вождя голяди.

Перекошенное лицо Можая приблизилось вплотную.