Оглавление

Часть 1

Глава 1

Опять эта ночь. Ничего не меняется. Сижу в баре, как обычно. На работу иногда хожу, но редко. Выпивка — моя постоянная спутница.

На работе меня пока не уволили, зарплата капает. Шеф — мой друг, помогает как может. Знает про мою жизнь и про то, как я спился.

Иногда пью только когда совсем плохо, от боли и паники. А иногда каждый день. Хотя бы так чувствую, что живу.

Нет, я не алкоголик в последней стадии, просто жизнь сломалась. Потерял жену — единственного человека, который был мне дорог. Она умерла во время родов. Дочь осталась со мной; зовут Надей, как мы и хотели.

Ох, как банально и тупо всё это. Я мог прочитать об этом в десятках книг, увидеть в сотнях фильмов. Все эти истории о потерях, о боли, о том, как жизнь рушится в один миг… Я всё это читал, смотрел и никогда бы не подумал, что окажусь в такой же ловушке, что и герои этих выдуманных историй.

Но есть одно важное отличие. Они выдуманные. Ни один из них никогда не почувствует того, что придумали для них авторы. Никто из них не испытает той боли, той пустоты, что гложет меня изнутри. Они не знают, каково это — просыпаться каждое утро и понимать, что часть тебя утеряна навсегда. Что свет, который освещал твою жизнь, погас.

Прервав поток мыслей, я потянулся к стакану. Свеженалитый виски, который был налит в холодный стакан, ещё не успел согреться, чем приятно покалывал руку. Кубики льда, потревоженные только что поставившим его барменом, медленно танцевали в янтарной жидкости.

— Сегодня вы сами платите или, как обычно, за счёт заведения? — улыбнулся бармен.

— За счёт заведения, — ответил я. — А Татуированному передай, что в следующий раз я рассчитаюсь со всем долгом.

С этими словами я осушил стакан залпом. Горло обожгло, приятное жжение разлилось по телу, предвкушение следующей волны опьянения приятно защекотало нервы.

— Да тут такое дело… Борис Александрович разозлился из-за вашего долга. Говорит, если не заплатите, то ваше прошлое его не остановит. Он… он будет действовать.

Конечно, деньги у меня есть. Хватило бы и на сегодняшнее, и на весь долг разом. Но после оплаты у меня бы не осталось ничего. Вот почему я тянул.

— Не переживай за меня, а ему скажи так, как я тебя попросил. И плесни-ка мне водочки. Выпью последнюю и уйду.

Рюмка оказалась в моей руке быстрее, чем я успел сообразить. Я замер, глядя на неё. А вот если так подумать, что было бы, если бы я не встретил её? Как сложилась бы моя жизнь? Этот вопрос хоть раз, но задаёт себе каждый, и ответа нет.

Кто-то скажет, что разбогател бы. Кто-то — что нашёл бы другую, полюбил бы её… Пока не задался бы этим же вопросом снова. А как было бы со мной? Легче или тяжелее?

Думаю, хуже. Хотя бы потому, что я познал любовь. До неё я был никому не интересен. Худой, некрасивый… До неё у меня не было ни одной девушки. Ни одной!

Так что эту рюмку я пью не только за неё, но и за случай, который нас свёл.

Подняв рюмку, я запрокинул голову и осушил её до дна. Горячая волна алкоголя хлынула вниз, оставляя за собой приятное жжение в груди.

Опустив пустую стопку на стол, я откинулся на спинку стула, расслабляясь.

Внезапно тишину прервал грубый голос :

— Вот он.

После этих слов мир на долю секунды вспыхнул белым светом из-за удара, который пришёлся в затылок, с силой припечатав меня к столу. Кровь хлынула из носа, заливая белый воротник рубашки.

Двое крепких парней схватили меня за руки, поднимая на ноги. Сжатие было таким сильным, что пальцы онемели.

Разворачивая, они показали мне того, кто стоял за всем этим. Борис Александрович, или, как я его называл, Татуированный. Он в три раза больше меня ростом и в полтора — шире в плечах. На половине лица набит огромный кинжал, а другая идеально чистая.

Этот контраст всегда вызывал у меня смех. Сейчас, правда, смеяться было не над чем. Увидев Борю, я понял, что сейчас полетит кулак. И он полетел. Прямо в солнечное сплетение. Воздух вышибло из лёгких, каждый вдох давался с трудом. Боль — резкая, жгучая — распространилась по всей груди, заставляя сжаться и рухнуть на пол. Но меня крепко держали эти две горы мышц.

— Попробуй-ка объясни мне, дружок, — прорычал Борис, — каково это — бухать за чужой счёт? Просто сидеть тут каждый день и пропивать честно заработанные деньги? Мне зарплаты платить, сына кормить, а ты их просто пропиваешь! Ладно бы ты иногда возвращал долги, но нет! Ты пытаешься меня разорить своей печенью! Я понимаю, в твоей жизни был перелом… два года назад. Целых два года ты приходишь сюда и бухаешь! Многие пережили бо́льшие потери и не спились! А ты… Ты тащишь за собой в эту бездну и чужие жизни! Объясни, почему я должен из-за этого страдать!

— Я думал… мы друзья, — прохрипел я. Кровь из носа заливала рот, делая каждый вздох болезненным.

— И с чего это ты меня к друзьям приписал? Потому что я знал твою жену и сказал, что можешь приходить в мой бар, если будет тяжело? — Борис усмехнулся. — Я хотел помочь, на время. С условием, что ты вернёшь долг, когда сможешь. Но, похоже, моя помощь оказалась затяжной и расценена как слабость.

Жестом он велел своим «гориллам» отпустить меня. Они швырнули меня на пол. Я упал на колени, хватая ртом воздух.

— Ладно, слушай. Или ты возвращаешь долг, или я выношу твою квартиру. Не хочу, но ты не оставляешь выбора.

— Я… я всё верну, — прошептал я, пытаясь подняться.

— Конечно, вернёшь, — сказал Борис, помогая мне, схватившись за руку. — А пока иди и подумай над своим поведением.

Он пнул меня, после чего толкнул к выходу, и я поспешил убраться с глаз долой. Его голос за спиной затерялся в гуле бара, в шёпоте и оценивающих взглядах окружающих.

Лунный свет, заливающий улицу, ударил в глаза, когда я вывалился из бара. Ноги ватные, заплетаются, спотыкаюсь на каждом шагу. Страх? Или это проклятое пиво ещё не выветрилось? Не знаю. Да и плевать.

Больше всего удивило, что Боря не приложил меня по-настоящему. Зная его… Он же типичный бандит, любит чувствовать власть над людьми. А тут — отпустил.

Видимо, сегодня везёт.

Вот только главное теперь — отдать ему эти чёртовы деньги. Как можно скорее. Затяну с долгом — он взбесится по-настоящему. А тогда… тогда мне точно не поздоровится. До гроба останется недалеко.

До дома — рукой подать, проклятый бар стоит почти у самых дверей. Но в голове всё ещё гудит после удара. Мысли путаются, словно старые, заношенные нитки, которые никак не распутать. Каждый шаг даётся с трудом, ноги словно налиты свинцом, а в висках пульсирует мерзкая тупая боль, от которой хочется выть. Нужно доползти. Нужно идти… не останавливаясь. Главное — не упасть. Чувствую, если свалюсь сейчас, то больше уже не поднимусь.

Прошло минут пять или десять, точно не скажу, время словно размазалось в голове. Но через этот короткий период я всё-таки дошёл до дома. Пальцы дрожат, пока ищу ключ в кармане. Замок тугой, с громким скрежетом сделал четыре оборота. Дёрнул ручку — дверь поддалась. Короткая вспышка света из подъезда выхватила из темноты квартиры силуэты вещей у порога.

Закрыв дверь на все замки, словно отгораживаясь от всего, что оставил там, в баре, я разулся и побрёл в спальню. Щёлкнул выключателем ночника на тумбочке. Мягкий свет нарисовал кровать и кресло. Я стянул окровавленную рубашку, стараясь не задеть сбитых костяшек на руке, и швырнул её на стул. Ткань соскользнула и бесформенной лужей упала на пол. Подошёл к зеркалу. В тусклом свете разглядел расплывающееся пятно на щеке. Кровь вроде остановилась. Хоть что-то хорошее за этот вечер.

Подошёл к кровати, тяжело опустился на самый край. Пружины скрипнули под моим весом. Голова гудит, словно там кто-то молотком стучит. А может, этот Татуированный прав? Может, я и правда слабак? Не могу оправиться от потери жены, дочь толком не воспитываю… Нет, я, конечно, не виню Надю в смерти матери. Она ни в чём не виновата. Просто… всё пошло наперекосяк. В тот самый день, когда всё закончилось. Я мечтал о другом, представлял себе другую жизнь. А теперь вот сижу здесь один, разбитый, и даже не знаю, как завтра встать.

Надя живёт у бабушки, у моей тёщи. Та меня и близко к ней не подпускает. Говорит, что я ничего не смогу дать ей кроме перегара и пустых обещаний. И, наверное, она права.

Что я могу дать двухлетней девочке, кроме сломанного отца?

Может, и к лучшему. Я и сам не знаю, как воспитывать детей, как быть отцом. Люба всегда была в этом лучше меня, она хотя бы готовилась. А теперь… Теперь я к этому точно не готов. Может, никогда и не буду готов.

Я ещё немного посидел, глядя в пустоту, и закинул ноги на кровать, не раздеваясь. Уткнулся лицом в подушку, вдыхая слабый запах её духов, запах, который никак не выветрится из памяти. И провалился в беспокойный сон, полный обрывков воспоминаний и глухих ударов. В сон, который вряд ли принесёт облегчение.

Глава 2

На премьеру театральной постановки приехали двое молодых парней, едва перешагнувших двадцатипятилетие, — Павел и Алексей.

Павел, с горящими глазами, старался не пропускать ни одной новой постановки, словно театр был для него глотком свежего воздуха, необходимостью, без которой жизнь теряла краски. Алексей же, напротив, в подобных заведениях был редким гостем.

Вообще, эти двое максимально отличаются друг от друга. Павел — тихий, спокойный и трусливый до чёртиков. Алексей же является его полной противоположностью — ураган, вихрь, сгусток неуёмной энергии. Самоуверенный до наглости и смелый до безрассудства.

Причём гиперактивность для Алексея была не просто чертой характера, а скорее проклятием, преследовавшим его с юных лет. Если в школе, в которой учился Алёша, случалась драка, то его словно магнитом притягивало к кабинету директора. Ведь все прекрасно знали, кто в этой драке был не просто участником, а вдохновителем, зачинщиком и главным действующим лицом.

Пробираясь сквозь плотную толпу, заполнившую зрительный зал, они расталкивают стоящих в проходе людей, стремясь занять свои места. И чем дальше они продвигаются, чем больше встречают на своём пути недовольных лиц, тем острее чувствуют на себе осуждающие взгляды.

И вот когда наконец добрались до своих кресел и с облегчением плюхнулись на мягкие сиденья, между ними завязался диалог.

— Слушай, Паша, вот ты притащил меня в этот свой театр, но я пока не вижу здесь ничего из того, о чём ты мне рассказывал, — проворчал Алексей, оглядываясь по сторонам с явным презрением.

— А что именно я тебе рассказывал? — переспросил Павел, слегка удивлённый тоном друга.

— Ой, да по твоим словам, люди, посещающие подобные культурные заведения, чуть ли не поголовно являются гениями, светочами разума и самыми умными людьми на планете. Но вот смотрю я на этих так называемых интеллигентов и никак не могу понять, как ты мог про них такое говорить. Где тут гении, Паша? Где тут светлые умы? — говорил Алексей, разводя руками.

— А что не так? Что тебя смущает? — Павел нахмурился, пытаясь понять, что вызвало такую бурную реакцию Алексея.

— Ну вон, смотри. Видишь, — Алексей указал пальцем перед собой, — возле мужчины в дорогом костюме сидит женщина? Объясни мне, как девушку, которая исколола себе всё лицо и шею татуировками, а также накачала губы до размеров пельменей, можно назвать умной? Нет, я ничего не имею против, когда девушки вкачивают себе чуть-чуть химии в губы для поддержания красоты, особенно когда это делают женщины в возрасте, чтобы скрыть следы времени. Но тут же действительно перебор, Паша! Она мало того, что младше нас, так ещё и изуродовала себя так, как война не уродует. А сам этот мужик? На вид ему уже все сорок, а он выбирает малолеток, которые ему в любви клянутся, а потом, получив деньги, убегают, не оглядываясь. Конечно, может, это его любовница, а его жена сейчас ждёт его дома, наготовив много вкусностей. Но так ли это, мы никогда не узнаем. Да и не нужно, ведь это совсем его не оправдывает.

— Ты же понимаешь, что всё, что ты сейчас сказал, — это лишь твоё субъективное мнение и с реальностью оно может не иметь ничего общего? — возразил Павел, стараясь сохранить спокойствие.

— Возможно, — пожал плечами Алексей. — Но что-то мне подсказывает, что самым умным тут является владелец театра. Так обдирать бедный народ такими ценами может только он. Хотя нет, почему бедный? Из бедности тут только я да ты. Лучше обрати внимание на остальных. Посмотри, как красуются дорогой одеждой, часами друг перед другом, словно павлины, распушившие свои перья. А на душе и в голове, скорее всего, пустота. Такое чувство, что только такая же пустышка, как эта силиконовая кукла, может хоть на время затмить их внутреннюю боль, заполнить пустоту внутри.

Они вдвоём окинули взглядом зрительный зал, и Алексей невольно отметил, что чем богаче выглядит человек, тем более глупой и вульгарной кажется сопровождавшая его спутница. Словно они подбирали себе аксессуары, соответствующие их статусу, а не партнёров, с которыми можно разделить жизнь.

— Да, пожалуй, в этом есть доля правды. Может, ты и прав, — признал Павел, слегка смущённый проницательностью друга.

Ещё немного посидев в полумраке, они увидели, как свет в зале постепенно погас, погружая зрителей в предвкушение. Из колонок полилась торжественная музыка, настраивая на предстоящее действо. Разошёлся бархатный занавес, и яркий свет от прожекторов ударил Павлу прямо в лицо, ослепив его на пару секунд, словно вспышка молнии.

Как только временное ослепление прошло, Павлу открылась такая картина: в центре сцены, словно сошедшая со страниц русских сказок, стояла девушка в роскошном красно-русском традиционном костюме. Она медленно, грациозно под звуки завораживающей музыки подходила к краю сцены, плавно подняв голову вверх, словно приветствуя невидимые силы. Её длинные светлые волосы были искусно заплетены в две толстые косы, обрамлявшие лицо, словно нимб. Лицо её выделялось из всех женских лиц, которые парни встречали за день. В нём были какая-то неземная красота, чистота и невинность, притягивающая взгляд и заставляющая забыться.

По телу Павла пробежали мурашки; его бросало то в жар, то в холод, словно он внезапно заболел лихорадкой. Зрачки расширились; во рту пересохло, словно он долго бежал по пустыне. Вдруг он почувствовал лёгкое, едва ощутимое постукивание в груди, будто там поселилась маленькая птичка, отчаянно пытающаяся вырваться на свободу. Это было странно, непривычно и даже немного пугающе: не больно, а скорее щекотно. Он повернулся к Алексею, пытаясь поделиться своим внезапным откровением, но слова застряли в горле. Получилось лишь что-то невнятное, неуклюжее. Он не смог выдавить из себя ни слова, внезапно потеряв дар речи.

— Что, в первый раз такое чувствуешь? — усмехнулся Алексей, наблюдая за замешательством друга.

— Да… да, в первый, — невнятно пробормотал Павел, находясь в трансе, не отрывая взгляда от девушки на сцене.

— Ну, будь мужиком! Хватит мямлить! Подойди после спектакля и познакомься с ней, — подтолкнул его Алексей.

От одной мысли о знакомстве у Павла поднялось давление.

— Нет, ты что! Не пойду, — отмахнулся Павел. — У меня нет на неё времени. Я бы хотел сейчас работой позаниматься, проекты горят. Все эти отношения не для меня, Лёх. Не тянет меня вступать в них, понимаешь? Хотя девушка, конечно, красивая; спору нет, красивая… Но сейчас не время, абсолютно не время, понимаешь?

— Какое не время, дятел? Ты уже прожил треть жизни, а ещё даже женской руки не касался. Мама не в счёт, — съязвил Алексей.

— Нет, ну а что я ей скажу? «Привет, я Павел»? Как-то банально, глупо. Нет, лучше: «Добрейшего вечерочка. Я Павел». Звучит как-то… старомодно, что ли. — Павел занервничал, начиная перебирать в голове возможные варианты знакомства, каждый из которых казался ему нелепым и провальным.

— Слышь, Павел, ты подойдёшь к ней и просто заговоришь как нормальный человек. Представишься, назовёшь своё имя, скажешь, что тебе понравилась её игра, и пригласишь прогуляться после спектакля. А чтобы тебя не посчитали за оленя, подаришь ей цветы, — объяснил Алексей, словно это было проще простого.

— Нет-нет, ты своими словами отбил у меня всякое желание знакомиться. Я лучше всю жизнь один буду. Вот да, буду одиноким волком — мне это подходит, это мой путь. А про цветы — хорошая идея, конечно, но я же не достану их сейчас здесь из воздуха, не наколдую же, — дрожащим голосом ответил Павел, чувствуя, что его уверенность тает с каждой секундой.

— Ладно, я помогу тебе, так и быть. Всё, что от тебя требуется, — это как только закончится выступление, очень быстро добежать до ближайшего цветочного магазина и купить там приличный букет. Всё остальное я сделаю за тебя, — решительно заявил Алексей, видя, что Павел сам не справится.

— Ладно, хорошо, уговорил. Но если мы пойдём гулять, то ты пойдёшь с нами, — поставил условие Павел, чувствуя себя немного увереннее под защитой друга.

Договорившись, парни продолжили смотреть выступление, и Павел уже не мог оторвать взгляда от девушки на сцене. Он был очарован её пластикой, грацией, взглядом, движениями, словно она загипнотизировала его. Так прошёл весь концерт, словно в тумане. И вот когда выступление подошло к концу, все зрители начали вставать и аплодировать, выражая свой восторг. Павел с Алексеем тоже встали и начали аплодировать, отдавая должное таланту актёров. Вот только Паша делал это с гораздо большим энтузиазмом, чем его друг, словно аплодировал не только актрисе, но и своей внезапно вспыхнувшей надежде.

Он смеялся, радовался, оборачивался к соседям, улыбался им, словно старым знакомым, и продолжал хлопать, не жалея ладоней. Всё это происходило не потому, что закончилось выступление, а потому, что все аплодировали артистам, а значит, и ей тоже. Он надеялся, что она слышит эти аплодисменты, чувствует признание и из-за этого ей приятно, а значит, и ему тоже.

— Ну же, пошёл, пошёл! — подгонял Алексей, толкая Павла в сторону выхода из их ряда.

Тот же, словно очнувшись от наваждения, под громкий гул аплодисментов быстро двинулся к выходу, расталкивая аплодирующих и свистящих людей, будто плыл против течения.

Взяв куртку из гардероба, он, не теряя ни секунды, побежал к ближайшему цветочному магазину, местоположение которого подсказала ему приветливая женщина, работавшая в гардеробе.

Выйдя на улицу, он окунулся в тёмный осенний вечер, пропитанный запахом опавших листьев и сырой земли. Ветер трепал его волосы, пытаясь сбить с намеченного пути, но лишь усиливал его решимость. Вдруг он почувствовал необычайно странное чувство — лёгкость в груди. Эта лёгкость дарила максимальное наслаждение моментом и ощущение простоты жизни.

Немного погодя в театре Алексей начал пробираться сквозь толпу людей, которые, словно муравьи, пытались выбраться из зрительного зала.

Чем ближе он подходил к сцене, тем больше людей обращало на него внимание, провожая его любопытными взглядами, видимо понимая, куда он направляется и что затевает. Но никто не предпринимал никаких мер, никто даже не пытался его остановить. Никто ничего ему даже не сказал — видимо, людям было просто интересно, чем закончится этот дерзкий спектакль.

Подойдя к сцене, он увидел опущенный театральный занавес. Но это ничуть не испугало и не остановило его. Забравшись на сцену, он пролез под тяжёлым занавесом и оказался за кулисами, в хаотичном мире театральной изнанки. Там сновали люди: кто-то разбирал декорации, кто-то спорил из-за каких-то конфликтов, произошедших во время спектакля, кто-то просто суетился, создавая видимость работы. Но его внимание привлёк мужчина в строгом костюме, стоявший в центре сцены и активно беседовавший с невысоким дедушкой в белой рубашке. Он заинтересовал Алексея тем, что активно жестикулировал, размахивая руками, и громко говорил, что́ нужно изменить, а что оставить. «Возможно, это режиссёр», — подумал Алексей, прислушиваясь к обрывкам разговора.

Как только эти двое заметили Алексея, мужчина в строгом костюме набросился на незваного гостя.

— Молодой человек, вам нельзя здесь находиться, это служебное помещение. Прошу покинуть помещение немедленно! — отрезал он, как будто выговаривал провинившегося школьника.

— Здравствуйте. Да, я понимаю, простите за вторжение. Просто мне очень нужна ваша помощь, — очень вежливо и даже немного заискивающе сказал Алексей, стараясь сгладить неловкость ситуации.

— Я вам ещё раз повторяю, — взревел мужчина, повышая голос до командного тона, — покиньте помещение немедленно, или вам помогут!

В этот момент дедушка, молча наблюдавший за происходящим, протянул Алексею руку для приветствия.

— Здравствуйте, молодой человек. Я художественный руководитель этой труппы, очень приятно. Не обращайте внимания на моего друга, он немного… импульсивен, — сказал мужчина дрожащим, но до боли приятным голосом. — Чем я могу вам помочь? Что привело вас за кулисы?

— Здравствуйте. Понимаете, на вашей постановке выступала одна очень красивая девушка. Она невероятно понравилась моему другу, он просто потерял голову. Не могли бы вы оказать нам небольшую услугу и познакомить нас с ней? — выпалил Алексей, стараясь говорить быстро и чётко, пока его не выгнали отсюда силой.

— О, да без проблем! С удовольствием поможем вашему другу обрести счастье, — улыбнулся художественный руководитель. — Постарайтесь описать её, чтобы я точно знал, о ком речь.

— Блондинка, очень красивая. Волосы заплетены в две косички. Выступала в традиционном русском костюме, — быстро перечислил Алексей, боясь упустить шанс.

— Всё, я всё понял, не продолжайте, — перебил его художественный руководитель, посмеиваясь всё тем же приятным голосом. — Вы или ваш друг заинтересовались нашей Любой, нашей звёздочкой. Сейчас приведу её к вам, подождите здесь.

И вот когда Алексей остался наедине с мужчиной в строгом костюме, который продолжал сверлить его недобрым взглядом, он, чувствуя неловкость, попытался завязать с ним разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Прошу прощения за мою назойливость; я понимаю, это не моё дело и может прозвучать достаточно грубо, но кем вы работаете в данном заведении? Кто вы здесь? — спросил Алексей слегка насмешлево.

— Вы абсолютно правы, это совершенно не ваше дело, — отрезал мужчина, не смягчая своего агрессивного выражения лица. — И да, я всё так же считаю, что вам здесь не место.

После этих слов он резко развернулся и, не проронив больше ни слова, ушёл, оставив Алексея в тягостном молчании.

Через пять томительных минут, которые Алексей простоял в окружении суеты, создаваемой работниками театра, и чувствовал себя неловко и неуместно, на сцену вышла девушка среднего роста с очень яркими голубыми глазами, сияющими в полумраке. Она очень стеснялась, нервно переминалась с ноги на ногу и не могла установить зрительного контакта с Алексеем, словно боялась его взгляда. Но тот буквально сразу же заметил цвет её глаз, который поразил его своими глубиной и чистотой.

— Принимайте товар, молодой человек, — сказал художественный руководитель, посмеиваясь и подталкивая девушку в сторону Алексея. — А я не понял, а где наш светотехник? Он же стоял возле вас, когда я уходил.

Мы же, в свою очередь, не будем подглядывать за первым знакомством Алексея с девушкой, оставив их наедине, и переместимся к Павлу, который уже купил букет нежных розовых роз и спешил обратно к театру.

Его переполняли эмоции. Всего за минуту он испытал мощную вспышку радости, которая заставляла его улыбаться как безумного и ускорять шаг, чтобы поскорее встретиться с той, кто покорила его сердце с первого взгляда.

Но чем ближе он подходил к театру, тем больше радость сменялась страхом. Руки начали дрожать, как осенние листья на ветру, и желание знакомиться пропадало, как утренний туман под лучами солнца. Он думал о том, что скажет, что сделает, о чём будет говорить, как будет себя вести. И любой сценарий, который он придумывал, казался ему ужасным, нелепым и обречённым на провал.

И вот он подошёл к театру и замер. На входе он увидел своего друга, разговаривающего с девушкой. Эта девушка была той самой, которая взволновала Павла и вызвала в нём такой бурный спектр чувств, она была ключом к его давно забытым эмоциям.

Павел на секунду застыл, не веря, что всё это происходит на самом деле, что его мечта стоит прямо перед ним. Когда он попытался двинуться дальше, ноги подкосились, а в глазах появился страх, который был заметен всем окружающим, вызывая недоумение и сочувствие. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным перед лицом своей мечты.

Как только он подошёл к своей возлюбленной, та по непонятной для него причине сразу взяла инициативу в свои руки и начала разговор с лучезарной улыбкой.

— Ты, наверное, Павел Васильевич? — спросила девушка, протягивая руку для приветствия. — Я Любовь Николаевна. Очень приятно познакомиться, Павел. Можешь называть меня Любой, если хочешь.

Павел протянул руку в ответ и очень легко, словно боясь обжечься, коснулся её пальцами. От этого прикосновения по его телу пробежала искра.

— Да, мне тоже очень приятно познакомиться, Люба. А вот, кстати, это тебе, — пробормотал Павел, протягивая девушке букет розовых роз.

— Спасибо большое, Павел, мне очень приятно, — сказала Люба, принимая цветы всё с той же обворожительной улыбкой, которая не сходила с её лица. — Может, пойдём прогуляемся?

Всю прогулку они о чём-то разговаривали, будто знали друг друга целую вечность. Кто-то рассказывал, другой внимательно слушал и добавлял что-то от себя. Алексей шёл позади, словно телохранитель, наслаждаясь красотой осеннего вечера и наблюдая за зарождающимся между двумя одинокими сердцами чувством. Иногда он куда-то отходил, оставляя парочку наедине, пока они сидели на лавочке, но никто даже не замечал, ушёл он или стоит где-то рядом.

Порой у Любы проскальзывали какое-то внутреннее напряжение и неуверенность. Из-за этого её красивая улыбка на мгновение исчезала во время разговора, но потом снова появлялась на её лице. Возможно, она не испытывала к Павлу того же сильного чувства, что и он, а может, просто ещё не разобралась в своих чувствах, не успела понять, что происходит. Со стороны это выглядело странно и немного настораживающе, но Павел, ослеплённый внезапно вспыхнувшей любовью, ничего не замечал — он был всецело поглощён своими чувствами.

В конце прогулки Павел провожал Любу до дома, обсуждая концерт, театральные постановки и события дня, пытаясь продлить это волшебное мгновение. Он был настолько увлечён, что даже не заметил отсутствия Алексея, который, видимо, решил не мешать паре и просто ушёл, оставив их наедине со своими чувствами. Дойдя до дома Любы, они остановились на повороте и стали молча смотреть на ярко светящую луну, которая, как прожектор, освещала всю улицу, создавая романтическую атмосферу.

— Надо будет ещё как-нибудь встретиться, повторить этот прекрасный вечер, — неуверенно сказал Павел, подняв голову к небу.

Люба ничего не ответила, продолжая молча смотреть на луну.

Вдруг их спокойствие и молчание нарушил внезапно появившийся Алексей, который выбежал из-за угла дома напротив и отчаянно кричал.

— Это всё он! Я тут ни при чём! Это он! — кричал Алексей, показывая пальцем на Пашу и пробегая мимо.

— Что с ним? — с непониманием и тревогой в голосе спросила Люба, глядя на убегающего Алексея.

Вслед за Алексеем из-за угла дома выбежали трое мужчин спортивного телосложения с явно недобрыми намерениями. Увидев Павла, они сразу же направились к нему, свистя и выкрикивая угрозы.

— Пойдём отсюда, Паш, — испуганно сказала Люба, дёргая Павла за руку и увлекая за собой, пытаясь спасти его от неминуемой опасности.

Тот же, в свою очередь, не сдвинулся с места, словно парализованный страхом. Видимо, решил разобраться в ситуации, проявить мужество и защитить девушку.

— В чём дело, парни? Что вам нужно? — неуверенно спросил Паша, заслоняя Любу своей хрупкой фигурой.

Подходя к паре, мужчины зловеще ухмыльнулись, переглянулись, предвкушая предстоящую расправу, и окружили их.

— А ты у своего дружка спроси, — грубо ответил тот, что стоял посередине, и злобно усмехнулся. После чего, не говоря больше ни слова, замахнулся и изо всей силы ударил Павла прямо в бровь, вынося ему смертный приговор.

Паша, не ожидавший такого внезапного нападения, упал на землю, схватившись за лицо, из которого хлынула кровь. Один из нападавших, ухмыляясь, схватил Любу за руку и грубо притянул к себе, словно добычу. Девушка закричала от страха и боли, отчаянно зовя Павла на помощь.

— А красотку мы оставим на десерт, — прорычал тот, который держал Любу, оглядывая её похотливым взглядом.

Двое других, не обращая внимания на крики девушки, начали остервенело избивать Павла ногами, вымещая на нём свою злобу и ненависть. Всё произошло очень быстро, буквально за несколько секунд, но и этого времени хватило, чтобы Павел, лёжа на земле и чувствуя боль, закипел от ярости и злости.

Нападавшие, оставив окровавленного Павла лежать на земле, развернулись и, ухмыляясь, пошли в сторону Любы. У девушки сердце ушло в пятки, она почувствовала леденящий ужас и начала кричать ещё громче, надеясь, что кто-нибудь услышит и поможет им.

Как только двое отвернулись от него, Павел, собрав последние силы и повинуясь инстинкту самосохранения, каким-то чудом вскочил на ноги. Схватив самого крупного из нападавших, он начал бить его с такими яростью и силой, которым позавидовал бы любой профессиональный боец. У того подкосились ноги от неожиданного отпора, и он, оттолкнув Павла, с воплем побежал за угол дома, спасаясь от разъярённого противника. Двое других, увидев бегство своего товарища, отпустили Любу и, чертыхаясь, бросились за ним.

Оставшись наедине с Павлом, Люба, дрожа всем телом, подбежала к нему и, словно мать, начала осматривать его лицо, пытаясь оценить масштабы повреждений.

— Ну вот, теперь будут синяки и ссадины, — с тревогой в голосе сказала Люба, не отрывая взгляда от лица Павла и стараясь рассмотреть все повреждения.

— Да ничего страшного, всё заживёт, всё пройдёт, — отмахнулся Павел, стараясь не показывать своей боли. — Ты лучше расскажи, как себя чувствуешь. Тебя-то хоть не сильно задели?

— Меня-то сильно не тронули, только напугали очень сильно, я чуть в обморок не упала от страха. Мне вот тебя очень жалко, ты весь в крови, — с сочувствием сказала Люба, нежно поправляя волосы Павла, пытаясь убрать с его лица следы недавней битвы.

Немного постояв и посмотрев друг на друга, пытаясь понять, что́ они чувствуют, они медленно пошли к подъезду, чтобы попрощаться.

— Ну всё, вот тут я и живу, — сказала Люба, останавливаясь у дверей своего дома.

— Да, вижу. Интересный у тебя райончик, колоритный, и соседи классные, просто душки, — с иронией ответил Павел, вспоминая недавнее нападение.

— Я согласна, — тихо произнесла Люба, опуская глаза.

— С чем? С соседями? — переспросил Павел, не понимая, что она имеет в виду.

— С тем, чтобы увидеться ещё раз, — подняла она на него взгляд, в котором читалась надежда. — Я согласна.

Обрадованный, Паша предложил встретиться на следующий день, на что Люба с радостью согласилась.

Договорившись о месте встречи и тепло попрощавшись, Павел пошёл по той же дороге, где всё произошло. Проходя мимо места, где он только что лежал избитый и беспомощный, он почувствовал внутреннюю дрожь, словно из него вынули душу и вставили обратно. Это чувство придало ему лёгкую нотку страха.

Пройдя ещё несколько шагов, Павел почувствовал лёгкий толчок в спину и обернулся на взволнованные крики.

— Ай Пашка, ай молодец, сработало! — ликовал Алексей, подбегая ближе.

Павла радость друга не тронула. Раздражение, клокотавшее в нём после недавней стычки, вырвалось наружу. Он резко оттолкнул Алексея.

— Сработало, говоришь? Меня из-за твоих «сработок» избили! И Любу напугали до смерти. Что это вообще было? Кто эти отморозки? — Голос Павла дрожал от злости.

— Да ладно тебе, чего кипятишься, — попытался успокоить его Алексей. — Это был мой план. Ты просто не видел, как она к тебе относилась. Может, и испытывала симпатию, но не более. А сейчас, когда вы прощались… Я точно увидел: ты ей небезразличен.

— То есть ты, руководствуясь своими гениальными умозаключениями, подстроил драку, чтобы доказать свою правоту? И теперь считаешь, что это нормально?

— Помогло же, — пожал плечами Алексей. — Ты видел её взгляд, Паш? Видел, как она переживала? Разве не этого ты хотел?

Павел замолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Ярость ещё не утихла, но слова Алексея задели его. Действительно, в глазах Любы он увидел то, о чём мечтал.

— И ты думаешь, это оправдывает твои действия? — спросил Павел, стараясь говорить ровным тоном.

— Я сделал то, что считал нужным, — ответил Алексей, глядя ему прямо в глаза. — И, как видишь, не прогадал. Ты получил то, чего хотел. Может, вместо того чтобы злиться, скажешь спасибо?

Он протянул Павлу руку.

Павел некоторое время колебался, борясь с противоречивыми чувствами. В конце концов он тяжело вздохнул и неохотно пожал протянутую руку. Горечь обиды смешивалась с робкой надеждой.

Глава 3

Проснулся оттого, что солнечный луч ударил мне прямо в лицо. Глаза открывать не хотелось. Серый, ничем не примечательный день начинался, как и все остальные после… после всего. В голове гудело, как в барабане. Похмелье. Но одновременно ужасно хотелось пить. Горло пересохло так, что казалось: там песок.

Приоткрыл глаза. Рядом лежала девушка с закрытыми глазами. Моя жена. Я потянулся, чтобы пощекотать её руку — нежную и до боли приятную. Но она сразу же зашевелилась, застонала и отвернулась. Я притянул её к себе, провёл пальцами по волосам, которые пахли… точно так же, как и тогда, когда она была жива.

Конечно, никого рядом не было. Только подушка. Я обнимал её вместо неё. Это моя маленькая выдумка, мой способ немного облегчить боль. Ведь фантазия у меня всегда была богатая, так что именно она спасала меня последнее время.

Окончательно продрав глаза, я побрёл на кухню. Из графина выпил остаток воды. Последнюю каплю я проглотил залпом. Горло саднило, будто его натёрли наждачной бумагой. Нужно что-то горячее. Заварил чай — крепкий, чёрный как смоль. Пока он заваривался, пошёл в ванную, надеясь хоть немного взбодриться.

Бросил взгляд в зеркало и отшатнулся. Господи, что это? Ужас. Я и сам понимал, что худею. Вся одежда прошлого года болталась на мне, как на вешалке. Но чтобы настолько… Не замечал, честно говоря. Слишком много было других, более «важных» дел, чем разглядывать своё отражение. Да и кого я обманываю? Просто боялся увидеть то, что видел сейчас. Алкоголь — вот он, настоящий художник. Только рисует он не красками, а болезнями и страданиями. Сотворил из меня живой скелет, обтянутый кожей, с запавшими глазами и желтоватым оттенком лица.

Хотя, с другой стороны, есть ли смысл так убиваться из-за внешности? Кому вообще какое дело? Мне не нужно никому нравиться, ни от кого отбиваться. Все эти люди, что тратят часы перед зеркалом, стремятся к красоте, чтобы привлечь внимание противоположного пола, зацепить кого-то, удержать. Но мне-то это не нужно.

Оторвавшись от раковины, я побрёл в спальню. Там в шкафу висела единственная относительно чистая рубашка. Натянул её, стараясь не смотреть на своё отражение в зеркале. Хватит с меня этого утреннего сеанса самобичевания. После этого — на кухню, перекусить. Хлеб с сыром. Запихивал в себя эти куски механически, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Просто чтобы хоть что-то оказалось в желудке. План на день сам прокручивался в голове. Кладбище — навестить её. Работа — начальник уже неделю ворчит. И, наконец… бар. Вечером. Обязательно. Это даже не обсуждается. Это единственное, что скрашивает моё существование.

Запихнув в себя последний кусок хлеба, я поднялся из-за стола. Движения какие-то деревянные. Подошёл к двери, накинул куртку, натянул ботинки. Чёрт, почему всё кажется таким бессмысленным, таким… механическим? И вот я уже за дверью. Спустился по лестнице, избегая смотреть на разрисованные стены и кучи мусора в углах. Каждый раз думаю: зачем раскидывать мусор в таких местах? Но, видимо, всем плевать. И вот я на улице. Открыл тяжёлую дверь подъезда, и яркий, почти летний солнечный свет ударил в глаза. Неприятно. Хочется зажмуриться, спрятаться обратно в свою тёмную норку. Но нужно идти. Передо мной — осенний пейзаж, открытка, которую я обожаю всей душой. Жёлтые листья, падающие с деревьев, устилают тротуар словно ковёр. Лёгкий ветерок поднимает их в воздух, закручивает в миниатюрные смерчи, а потом разносит в разные стороны. Всё это выглядит красиво и волшебно. Моё самое любимое время года! Идти мне минут двадцать. И всё это время собираюсь насладиться каждой минутой этого пути. Осень… Твой свежий и прохладный воздух, так прекрасен, что я не могу выразить свою любовь словами. Смешно смотреть, как люди хмурятся, спешат, не замечая этого великолепия. Словно они запрограммированы бежать, не останавливаясь. Работа, учёба, дела… Все эти глупости кажутся незначительными на фоне этой красоты.

Я всегда хожу пешком. Не потому, что у меня нет денег на такси, а потому, что я хочу прочувствовать каждый момент. Автобус? Нет уж… Толкаться там в толпе — ни за что. Машина? Да у меня и прав-то нет, если честно. Отобрали, так как очень плохо вожу… Но мне и не нужна машина. Я лучше пройдусь.

Чем ближе я подхожу к кладбищу, тем больше воспоминаний всплывает в голове. И тем сильнее становится желание напиться… Но нет, сегодня я буду трезв. На работе нужно быть в форме. А то это будет неуважительно.

Подойдя к кладбищу, я толкнул тяжёлую, скрипучую железную калитку. Знакомый скрип, как всегда, царапнул по нервам. Иду по вытоптанной дорожке к её могиле. С каждым шагом всё больше ощущаю на себе чужие взгляды… Взгляды с фотографий на надгробиях. Эти немые, пристально следящие за каждым моим движением ли́ца. Создают неприятное чувство, к которому я никак не могу привыкнуть. Лёгкий, но навязчивый страх, сковывающий изнутри. Наверное, каждый, кто бывает здесь, чувствует что-то подобное хоть раз в жизни.

Вот и она. Тёмная гранитная стела с фотографией моей жены. Боже… Никому не пожелаю испытать эту боль. Это чувство невыносимой пустоты, когда знаешь, что она там, в земле… Не просто лежит, а словно пытается достучаться до меня. Зовёт, кричит, просит вытащить её. Говорит, что жива, что это какая-то ужасная ошибка… что хочет к матери, ко мне… Представляю, как она в панике пытается открыть крышку гроба, скребёт ногтями по дереву, оставляя кровавые следы… задыхается от недостатка воздуха… И последний крик, нечеловеческий, полный отчаяния… крик, которого никто не слышит. И смерть… в полной темноте, с последней надеждой, что кто-то её спасёт.

Каждый раз одно и то же. Этот кошмар преследует меня каждый раз, как я сюда прихожу.

Слёзы наворачиваются на глаза, жгучие капли обжигают щёки.

Не могу поверить, что она оставила меня. Променяла меня на эту… бессмысленную смерть. Забыла всё хорошее, что у нас было… Как она могла так глупо сдаться? Почему не боролась?

Голова раскалывается от боли. В висках стучит, словно кто-то бьёт молотком. Присел на лавочку, которую сам поставил здесь, рядом с её могилой, чтобы было где отдохнуть и поговорить с ней.

Ну что ж, раз ты так решила… Лежи тут. Наслаждайся тишиной и покоем. Наслаждайся моими мучениями, моей болью. Видимо, тебе это нравится больше, чем жизнь со мной, чем наша любовь.

Фантазия разыгралась, как всегда. Вижу её рядом. Сидит на краю могилы, как живая. Слушает мои мысли, прищурившись с лукавым видом. Смеётся, глядя мне прямо в глаза. Расскажи мне, дай мне хоть какой-то знак, почему я так наказан. Что я сделал не так? В чём моя вина? Можно ли всё изменить, вернуться назад, исправить ошибки? Или это всё только в моей голове?

Резкая, обжигающая боль в груди внезапно прервала мои мысли. Она всегда появляется здесь, на кладбище. Как перед долгим, мучительным расставанием… Только это расставание — навсегда. И эта боль почти не отпускает меня, стоит только подумать о ней, о ней одной. Мозг скулит и кричит от боли. Алкоголь обычно помогает… но сейчас нельзя. Работа. Придётся терпеть, стиснув зубы. Хотя… немного алкоголя, грамм сто, и боль утихнет, и на работу можно будет идти спокойно. Нет, нельзя. Нельзя начинать день с этого. Надо держаться. Хотя бы до вечера.

Просидел я так ещё минут двадцать. Молча смотрел на её фотографию, пытаясь разглядеть в ней хоть какой-то ответ. Не выдержал, встал. Пошёл к выходу, волоча ноги. Боль накатывала волнами, как шторм в открытом море. Отпускала на несколько секунд, даря обманчивое облегчение, а потом обрушивалась с новой силой, сдавливая грудь. И с каждой волной всё сильнее и сильнее хотелось выпить. До одурения. До беспамятства.

Вышел с кладбища, захлопнув за собой калитку. Надо домой, перекусить хоть чем-нибудь, а потом на работу. Но эта чёртова боль не отпускала, продолжала сжимать грудь, перекрывая дыхание. В голове пульсировала одна мысль: «Ви́ски, виски, виски…» Всё, решено. Никакой работы. Точнее, не сразу на работу. Сначала — в магазин. Бутылка виски. Пара глотков — и я смогу спокойно работать, смогу улыбаться и делать вид, что всё в порядке. А вечером… Вечером допью всё остальное. Это единственное, что может помочь. Единственное, что хоть ненадолго заглушит эту невыносимую боль.

Зашёл в первый попавшийся магазин, даже не глядя на вывеску. Сразу к витрине с алкоголем. Выбирать особо не приходится. Денег немного, так что беру самое дешёвое пойло, какое только есть на полке. Главное — утолить эту внутреннюю жажду. Интересно, что как только взял бутылку в руки, боль словно отступила. То, что толкало меня к выпивке, внезапно исчезло. Странно. Алкоголь уже вроде бы и не нужен. Но раз уж решил, пусть будет. На всякий случай. От нового приступа этой чёртовой боли. Вдруг вернётся?

Купил, вышел из магазина. Сел на ближайшую лавочку. Держу в руках эту проклятую бутылку, как сокровище. Открыл, налил немного в крышечку, выпил. Горло обожгло, но больше ничего. Ни облегчения, ни головокружения, ничего. Ещё раз. Тот же эффект. Ладно, к чёрту эти церемонии. Пью прямо из горла, не отрываясь. Нет, я, конечно, понимаю, что алкоголь действует не сразу, что нужно время, чтобы он впитался в кровь. Но чем больше выпью сейчас, тем надёжнее будет моя защита от боли, от этих проклятых воспоминаний.

Посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Только жжение в горле и лёгкая тошнота. Ладно, хватит с меня этого. Пора на работу. Бутылку дома не буду оставлять. Спрячу где-нибудь в парке под лавочкой или возле работы. На обратном пути допью.

Так и проходят мои дни, один похож на другой. Поздно просыпаюсь с тяжёлой головой и с ноющей болью в груди. Иду на кладбище, чтобы поговорить с ней, а потом, словно зомби, иду по делам или возвращаюсь домой. А потом — мрак. И в этом мраке я пытаюсь напиться, забыться, убежать от реальности. Чем больше пью, тем атмосфернее, спокойнее становится ночь. Больше всего ненавижу лето. Короткие ночи, длинные дни… Это настоящая пытка для моей измученной души. Осень — моё время. Время увядания, время грусти и тоски, время, когда я чувствую себя в своей тарелке.

Думаю об этом и не замечаю, как расслабляются мышцы лица, как путаются мысли, как всё вокруг становится немного размытым и нереальным. Делаю ещё несколько глотков этого дешёвого пойла… И знакомое, долгожданное чувство накрывает меня с головой.

Чувство, которое я полюбил, которое стало моим спасением. Безразличие. Равнодушие.

Опьянение…

Подойдя к офису, я едва соображал, куда иду. Зачем меня вообще вызвали? Какого чёрта им от меня нужно? Образ её снова всплыл перед глазами, сжимая сердце ледяной рукой. Но тут меня осенило. Эврика! А зачем вообще прятать эту проклятую бутылку? Раз уж он соизволил меня вызвать, пусть принимает таким, какой я есть. Пьяным, жалким, потерянным.

Зайдя через главный вход, я тут же свернул направо, к лестнице на второй этаж. Поднимался медленно, цепляясь за перила. В длинном унылом коридоре наткнулся на бывших коллег. Увидел их жалостливые вздохи, услышал тихие смешки. Кое-кто даже не скрывал своего презрения. Да плевать. Пу